Понедельник, день

Форс проехал мимо парковки с указателем на тропинку вдоль Флаксона. Ветер задувал в маленький «гольф» и обсыпал салон елочными иголками. Через некоторое время Форс выехал к желтому дому с синим почтовым ящиком. На ящике большими буквами было написано «Эриксон ».

Форс подъехал к гаражу, остановил машину и вылез. Он подошел к дверям. Открыла женщина с коротко остриженными рыжими волосами, в джинсах и шерстяном свитере. Она сложила руки на груди и поеживалась, как будто от холода. Несмотря на то, что хозяйка дома была в сабо, она едва доставала Форсу до подбородка. Они поздоровались за руку.

– Харальд Форс.

– Анна.

Они прошли в дом и оказались в большом светлом холле, оклеенном белыми обоями. На полу лежал лоскутный коврик, стены были украшены фотографиями в рамках: мальчик и девочка. На одном снимке дети сидели в ялике, девочке года три, мальчику около пяти. На другом те же дети, но уже постарше, стояли на лыжах на фоне норвежских гор. Третья фотография, видимо, была сделана на Средиземном море: дети выглядели сильно загоревшими.

Форс снял ботинки. Анна Эриксон остановилась на пороге гостиной.

– Хотите что‑ нибудь?

– Можно кофе?

– В гостиной, в термосе.

Форс вошел в гостиную. Светлая мебель, мягкие диваны, кафельная печка, большой телевизор, всюду цветы. Везде безупречный порядок. Одна из стен от пола до потолка занята книгами. Форс подошел к маленькому столику, на котором стоял кофейный поднос.

Полицейский уселся на диван. Анна Эриксон расположилась в кресле напротив.

– Я знаю, что вы уже все рассказали Нильсону. но не могли бы вы повторить ваш рассказ еще раз?

– Конечно. Сейчас кто‑ нибудь занят поиском?

– После обеда подъедет специалист с собакой. Он очень опытный, и собака у него отличная.

– Разве в таких случаях не обращаются к добровольным помощникам и не прочесывают лес?

– Так делают, когда пропадают маленькие дети или пожилые люди. А в подобных случаях лес прочесывают, но не сразу.

– Не сразу? Но почему?

Анна Эриксон наклонилась к столику и взяла блюдце с белой чашкой, разрисованной узором из голубых цветов. Руки Анны дрожали.

– У нас не хватает людей, а подростки частенько убегают из дома, а потом возвращаются. Но не подумайте, что мы несерьезно к этому относимся. Если Хильмер не объявится до вечера, мы привлечем к поискам больше людей.

– Почему бы не сделать это прямо сейчас?

– Нам надо знать, где искать. Именно поэтому я здесь. Расскажите мне все с самого начала. Хильмер должен был что‑ то забрать из раздевалки?

– У него была тренировка в Валлене. Я недавно купила два довольно дорогих банных полотенца. Хильмер взял одно и забыл его в раздевалке. Он сказал, что заберет его в понедельник, но я велела ехать немедленно и привезти полотенце домой.

– Вы не ссорились?

– Нет, я просто велела забрать полотенце, он немножко поворчал, но потом собрался в путь.

– Во сколько все это случилось?

Анна Эриксон задумалась. Форс открыл лежавший рядом с ним портфель и достал оттуда лист бумаги. Он написал сверху время и место разговора и посмотрел на фру Эриксон. Она выглядела усталой, вероятно, плохо спала ночью.

– Он ушел из дома где‑ то между без четверти шесть и шестью.

– Вы смотрели на часы?

– Да, потому что Хильмер сказал, что не успеет вернуться домой к футболу. Футбол должен был начаться в семь. Я посмотрела на часы и сказала, что сейчас только без четверти шесть, а до Валлена и обратно самое большее полчаса езды. Некоторое время мы пререкались. Я думаю, что он уехал где‑ то без десяти шесть.

– И куда он поехал?

– В Валлен, разумеется.

– Вы знаете, какой дорогой он собирался ехать?

– Он всегда ездил по тропинке Берга.

– Вдоль ручья?

– Да.

– Хильмер сказал вам, что поедет именно по этой дороге?

– Нет.

– Вы знаете, что он поехал в Валлен не сразу?

– Что?

– Хильмер поехал сначала к Эллен Старе во Вретен.

Фру Эриксон выглядела ошеломленной.

– К Эллен?

– Да. Хильмер не говорил вам об этом?

– Нет. Что ему там было надо?

– Я не знаю. А вы как думаете?

– В субботу Эллен собиралась в Стокгольм, ее бабушке исполнилось восемьдесят. Они хотели выехать после обеда.

– Вам об этом рассказал Хильмер?

– Я спросила его, не хочет ли Эллен прийти к нам и посмотреть футбол. Тогда Хильмер ответил, что Эллен с матерью поедут в Стокгольм в субботу после обеда и вернутся только в воскресенье вечером.

– Во всяком случае, до половины седьмого они были во Вретене. Эллен сказала, что Хильмер зашел к ней около шести, а ушел в половине седьмого.

– Тогда он точно должен был успеть к футболу.

– Вы уверены?

– Да.

– Он не проезжал мимо дома?

– Нет, с чего бы ему делать это?

– Я не знаю. У вас есть какие‑ нибудь недавние фотографии Хильмера?

Фру Эриксон поднялась и подошла к небольшой тумбочке около книжного стеллажа, открыла верхний ящик и достала оттуда конверт. Вернувшись к дивану, она достала из конверта несколько фотографий и положила две перед Форсом.

– Вот эта была сделана зимой.

Форс внимательно посмотрел на фотографию. Совершенно обычное лицо, короткие светлые волосы, несколько угрей на лбу, узкие губы, серьезные глаза. На другом снимке Хильмер был снят в полный рост, около него стояла Эллен Старе. Хильмер был выше Эллен, а ведь она довольно высокая девочка.

– Какой у Хильмера рост?

– Метр восемьдесят. Мой муж метр девяносто два.

– Когда он приходит домой?

– Сегодня он постарается прийти пораньше. Может, около трех.

– Где он работает?

– Менеджером по персоналу в «Велюксе».

– Как его зовут?

– Андерс.

– А вы работаете?

– Да, в городе, в сбербанке, на полставки. Форс начал записывать.

Хильмер лег на серую овечью шкуру около кафельной печки. Он любил лежать на ней, когда был маленький. Сейчас он был уже слишком большим, чтобы устроиться там с комфортом, но все‑ таки постарался уместиться. Он смотрел на маму и так волновался, что было трудно дышать. В горле что‑ то хлюпало.

Кровь.

Мама.

Ему казалось, он провалился куда‑ то глубоко. Прочь от боли. В сон.

Сон.

Форс попробовал кофе. Он был крепкий, но уже остывший, к тому же с привкусом пробки от термоса.

– У Хильмера есть какое‑ нибудь укромное местечко?

– Что за местечко?

– Он устраивал себе домики в лесу?

– Наверное, да.

– Он мог туда уйти?

– Я этого не знаю. Как все дети в округе, он иногда играл в лесу. – Фру Эриксон выглядела совсем измученной.

– Какой у Хильмера велосипед?

– Красный горный велосипед. Совсем новый. Я сейчас покажу гарантийный талон.

Фру Эриксон поднялась и исчезла в холле. Форс услышал, как она поднимается по лестнице на второй этаж. Он подошел к окну и выглянул па улицу. Около дома тоже все было в полном порядке – листья с газона убраны, яблони недавно подрезаны.

Форс подумал о своей вилле на Троллбекене к югу от Стокгольма. Там тоже были яблони, которые никогда не плодоносили, несмотря на то, что он их регулярно обрезал.

Фру Эриксон вернулась с коричневым конвертом и протянула его Форсу. В конверте была брошюра с цветными картинками, гарантийный талон и квитанция. На квитанции стояла дата: двенадцатое апреля.

– Он так радовался велосипеду, – сказала фру Эриксон.

Форс кивнул, сделал пометку и отложил блокнот.

– У Хильмера есть враги?

– Не думаю.

– Он не рассказывал о драках или ссорах в школе?

– Нет

– Если у него возникают какие‑ то неприятности, он рассказывает вам о них?

– Только если случается что‑ то серьезное. А в обычных случаях… подростки ведь предпочитают самостоятельно решать свои проблемы.

– Есть ли у него друзья, от которых, как вам кажется, ему следует держаться подальше?

– Плохие товарищи?

– Да.

– Нет, не думаю. Он много лет был скаутом, сейчас вот увлекся футболом и шахматами, ну и компьютер, конечно. Он много времени проводит за компьютером.

– Кто его лучшие друзья?

– Ближе всех ему Эллен. Они познакомились еще в начальной школе и с тех пор дружат. Прошлым летом они вместе ездили на языковые курсы. А с зимы начали встречаться серьезно. Еще Даниэль, хороший мальчишка. Они вместе ходят в шахматный клуб.

– Кто‑ нибудь в школе надоедал Хильмеру?

– У них там есть Хенрик и его приятель Бультерман. Они держат в страхе весь класс, от них даже учителя стонут.

Форс сделал заметку.

– Могу я взглянуть на комнату Хильмера?

– Пожалуйста. Она на втором этаже.

Оба поднялись и вышли в холл. Форс последовал за фру Эриксон наверх по лестнице. Под мышкой он нес портфель и блокнот.

В комнате Хильмера была совершенно обычная мебель: кровать, стол с компьютером, два стула, книжная полка, заставленная мальчишескими книгами. На бюро лежали две книжки о шахматах и шахматная доска без фигур. На одном из стульев валялись два свитера. К стене были приколоты три фотографии футбольной команды. Форс отыскал Хильмера на всех трех. На подоконнике стояли несколько больших серебряных бокалов. У дверей лежал футбольный ботинок, второй обнаружился в углу. Окно комнаты выходило на юг.

Фру Эриксон выглядела совершенно измученной.

– Вообще‑ то он довольно аккуратен, только вот прибираться не любит.

Форс кивнул.

– Могу я заглянуть в ящики?

– Пожалуйста.

Форс подошел к бюро и выдвинул ящики. Нижнее белье, рубашки, свитера. Ничего примечательного.

Затем он подошел к компьютеру.

– Мне бы хотелось просмотреть электронную почту Хильмера, если это возможно.

Фру Эриксон заколебалась.

– Не знаю… Это же очень личное. Там, наверное, много писем от Эллен.

– Я понимаю.

– Кроме того, у него там стоит пароль. Если не знать пароля, войти в систему невозможно.

Форс кивнул и подошел к окну.

– Хильмер получает почту?

– Обычную?

– Да.

– Получал раньше. На Пасху прислали что‑ то из шахматного клуба. В последнее время ничего.

– С кем он разговаривает по телефону?

– Ну во‑ первых, с Эллен, с Даниэлем. Он пользуется телефоном не так часто. В его комнате нет аппарата, приходится разговаривать либо в холле, либо в нашей спальне.

– Как он был одет, когда поехал к Эллен?

Фру Эриксон заколебалась. Не потому, что она не знала, как одет Хильмер, нет. Вопросы Форса пробуждали страх – тягучий, сосущий страх, который появляется всегда, когда пропадает кто‑ то из близких. Страх, что исчезнувший никогда не вернется.

Собравшись с силами, фру Эриксон рассказала, что Хильмер был в брюках, свитере, куртке и носках с красными полосками.

Форс записал и бросил взгляд в окно. По газону прыгала сорока.

– Благодарю вас, фру Эриксон. Моего коллегу зовут Седерстрем. Он приедет через несколько часов и будет держать вас в курсе. Могу я взять с собой фотографии?

– Пожалуйста. Но я попрошу вас вернуть их.

– Конечно. Спасибо за кофе. Разрешите позвонить?

– Да, пожалуйста, телефон в холле.

– У вас есть номер школы Люгнета?

Фру Эриксон взяла телефонную книгу в светло‑ голубой велюровой обложке, открыла ее и положила перед Форсом.

Форс набрал номер школы и попросил соединить его с ректором.

‑ Говорит Форс. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы будете на месте через четверть часа?

Свен Хумблеберг заверил, что в течение ближайшего часа будет в своем кабинете. Форс повесил трубку и набрал номер Нильсона.

– Я еду в школу Люгнета. Если Седерстрем обнаружит что‑ нибудь, пусть немедленно позвонит мне туда.

Форс еще раз поблагодарил фру Эриксон за кофе, забрал фотографии и вышел на улицу. Сев в машину и включив радио, он тронулся с места. На пассажирском сиденье рядом с Форсом лежала фотография Хильмера, и сам Хильмер тоже находился в машине. Он заполонил собой пространство, и Форсу было трудно дышать. По радио передавали Моцарта. В школе Люгнета Форс первым делом направился к ученическим шкафам. На одном из них круглым девчоночьим почерком было написано: «Кристина Полленшерна ».

Над именем были прочерчены две двойные десяти‑ сантиметровые молнии. Форс внимательно осмотрел остальные шкафы. Поблизости никого не было, за исключением одной девочки. Форс отправился в дирекцию и постучал к Хумблебергу.

Ректор как раз вешал куртку на спинку стула. Свен Хумблеберг считал, что на службе ректор должен быть в галстуке. Сегодня галстук был сочного голубого цвета с серой окантовкой. Он был куплен год назад в Лондоне и стоил девять фунтов.

Форс записал время в своем блокноте и положил его перед собой на заваленный папками стол Хумблеберга.

Форс откашлялся.

– Говорят, быть ректором – нелегкая работа.

– Сейчас уже не то, что раньше. Теперь в школе много администрации. Но все равно свое дело нужно знать от начала до конца.

Хумблеберг умолк. Форс с интересом изучал своего собеседника. Он подумал, что они, должно быть, одного возраста.

– А что здесь за место, собственно? – спросил он наконец.

Хумблеберг ответил не сразу, казалось, он думал, каким образом лучше выразить свои мысли.

– Здесь все точно так же, как в других маленьких коммунах. Школа абсолютно обыкновенная. Подростки делится на две группы: те, кто стараются учиться, и те, которые на учебу плевать хотели, причем вторая группа явно превосходит первую. А я слежу за тем, чтобы все делалось по правилам.

Хумблеберг раздраженно махнул рукой и откинулся на спинку стула.

– Кто такая Кристина Полленшерна?

– Она наша ученица?

– Да.

– У нас нет ученицы с таким именем.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– На одном из ученических шкафов написано это имя.

– Мы запрещаем ученикам писать на шкафах, но что толку?

– Но никакой Кристины Полленшерны у вас нет?

– Нет

– Тогда я хотел бы знать, кому принадлежит шкаф, на котором написано это имя.

– Это несложно, я могу попросить Маргит пойти и посмотреть.

– Спасибо.

Хумблеберг поднял трубку местного телефона.

– Маргит, на одном из ученических шкафов написано «Кристина Полленшерна ». Сходи, пожалуйста, и посмотри, кому принадлежит этот шкаф. – Хумблеберг откинулся на стуле и провел рукой по волосам. – Сейчас узнаем.

– Нурдстрем закрасил свастику, – продолжил Форс.

Хумблеберг взял со стола ручку, покрутил се в руках и положил обратно.

– Тут много проблем, – сказал он, помолчав, – подростков всегда тянет к чему‑ то плохому. У нас в школе есть несколько уродов. Некоторые из них заметили, что мы остро реагируем на свастику. Вот они ее и рисуют. Думаю, для того чтобы дать выход каким‑ то своим страхам. Сейчас рисуют свастику, потом выдумают еще что‑ нибудь. В мое время взрослых доводили курением и употреблением алкоголя. Сейчас все по‑ другому, родители сами покупают вино своим пятнадцатилетним детям. Подросткам приходится выдумывать что‑ то другое, что способно вывести взрослых из себя.

– Что вы делали еще, кроме закрашивания свастик?

– Мы попытались выяснить, кто это сделал. Были предположения, но это всего лишь предположения. Их ведь еще надо доказать.

– Так что вы сделали?

Хумблеберг развел руками.

– Что бы вы сделали в этом случае?

– Не знаю. Но я ведь и не ректор. В мои обязанности не входит работа с подростками, рисующими свастику во вверенной мне школе.

Хумблеберг снова начал вертеть в руках ручку.

– Я скажу вам, что думаю. Я уверен, чем меньше обращаешь на это внимание, тем лучше.

– Вот как?

– Да.

Форс сделал пометку в блокноте.

– Ну и как вы отреагировали?

– Когда стали появляться свастики? Мы попытались выяснить, кто их рисовал, но так и не узнали. Я поговорил с учителями и попросил их провести беседы в классах.

– О чем именно?

– О нацистских символах, нацизме, неонацизме.

– И они провели такие беседы?

– Думаю, что да.

– Когда в школе Люгнета появилась первая свастика?

Хумблеберг задумался.

– Пять лет назад. Около спортзала.

– Нурдстрем сказал, что злоумышленники использовали лестницу.

– Это верно.

– Итак, вы поговорили с учителями, они провели беседы с учениками, а потом появилось еще несколько свастик?

– Да. Через несколько месяцев таким же образом разукрасили холл около дирекции.

– Вы заявляли об этом в полицию?

– Я уже не помню.

– Мой коллега Нильсон утверждает, что никакого заявления по поводу вандализма в школе Люгнета не было.

– Вполне возможно, что мы не заявляли. Форс записывал ответы Хумблеберга в блокнот. В дверь постучали. Это была Маргит.

– Шкафчик принадлежит Аннели Тульгрен.

– Спасибо, Маргит, – поблагодарил Хумблеберг.

– Аннели Тульгрен, – сказал Форс, записывая имя. – В какой класс она ходит?

– В девятый «С».

– Можно вызвать ее сюда?

– Конечно, если она в школе, – Хумблеберг снова повернулся к местному телефону. – Маргит, будь добра, позови сюда Аннели из девятого «С». – Хумблеберг поднялся и надел куртку. – Что‑ то мне нехорошо. Весенняя простуда, немного знобит. – Он озабоченно посмотрел на Форса, склонившегося над своими записями. – Скажите, то, о чем мы говорили, как‑ то связано с исчезновением Хильмера?

И никто из них не видел Хильмера.

Истекающего кровью на полу.

С полным ртом коричневых, влажных листьев.

Лежащего на полу перед ними.

– Я не знаю, – сказал Форс. – А как вы думаете?

Хумблеберг выглядел озадаченным.

– О чем?

– Вы знакомы с Бергом?

– Конечно.

– Вы ведь оба занимаетесь политикой?

– Мы члены разных партий.

– Но все же вы знаете друг друга довольно хорошо?

– Да.

– Берг сказал, что Хильмер Эриксон поссорился с подростками, которые рисовали свастику.

– Я об этом ничего не слышал.

– Вам не кажется странным, что Берг осведомлен лучше вас?

– Не кажется. Нурдстрем депутат. И он обо всем сообщает Бергу. Они соратники по партии. И к тому же ректор не обязан все знать.

– Разве ректор не обязан знать, что один из его учеников поссорился со школьными нацистами?

Хумблеберг покачал головой:

– Насколько я понимаю, нацистов у нас тут нет. Это просто хулиганы, которые из кожи вон лезут, чтобы вывести взрослых из себя. Вряд ли их выходки можно назвать нацистскими.

– О каких именно хулиганах вы говорите?

Хумблеберг задумался.

– Я не совсем уверен и не хотел бы называть никого конкретно.

– Свастика ведь достаточно конкретна?

– Да, но даже если у меня есть определенные догадки, то ведь между предположением и уверенностью есть огромная разница. Что будет, если я обвиню нескольких учеников в неонацизме только потому, что они поссорились со своим одноклассником? Ссоры между подростками – совершенно обычная вещь, никакого криминала тут нет.

Форс записал. Зазвонил телефон. Хумблеберг снял трубку и ответил, что он будет занят еще полчаса. Едва он положил трубку, как в дверь постучали и появилась Маргит.

– Вот Аннели.

Позади Маргит возникла рослая девочка. У нее были широкие бедра и явно избыточный вес. Светлые волосы собраны в хвост, лицо без макияжа. Она была одета в черные ботинки, мешковатые брюки и серый свитер.

Маргит закрыла двери. Хумблеберг откашлялся.

– Это Форс, полицейский. Он хочет задать тебе несколько вопросов.

Тут Хумблеберг повернулся к Форсу.

– Я думаю, что вы хотите поговорить наедине?

– Вовсе нет, – ответил Форс. – Аннели, садись, пожалуйста.

Девочка сделала несколько шагов вперед и села на пустой стул перед столом Хумблеберга. Форс открыл чистую страницу в блокноте, посмотрел на часы и отметил на бумаге время.

– Меня зовут Харальд Форс. Как пишется твое имя?

Аннели произнесла имя и фамилию по буквам.

– Можешь написать его тут? – спросил Форс, снова открыл чистую страницу и протянул Аннели блокнот и ручку. Круглым девчоночьим почерком Тульгрен написала «Аннели Тульгрен ». Форс взял у нее блокнот обратно.

– Так тебя все же зовут Аннели? Девушка улыбнулась немного насмешливо.

– Вы думаете, я написала неправду?

– Но на твоем шкафу написано другое имя.

– Да.

– Какое имя написано на твоем шкафу?

– Кристина Полленшерна.

Форс снова достал блокнот.

– Можешь написать и это имя тоже?

– Конечно.

И Аннели написала «Кристина Полленшерна ».

Форс взял блокнот и посмотрел сначала на запись «Аннели Тульгрен », потом на «Кристина Полленшерна ».

– Слова «Кристина Полленшерна » на шкафу написала ты?

Рот Аннели растянулся в широкой улыбке. Она перевела взгляд на Хумблеберга, затем снова посмотрела на Форса.

– Что это? Допрос?

– Это не допрос, – сказал Форс, – на допрос вызывают, когда подозревают в совершении какого‑ то преступления. Ты же лишь написала «Кристина Полленшерна » на своем шкафу, а это, хоть и запрещено школьными правилами, едва ли требует вмешательства полиции. – Форс помолчал. – Значит это ты написала «Кристина Полленшерна » на своем шкафу?

– Да, я, – сказала Аннели и широко улыбнулась. – Я могу идти? У нас математика, это мой любимый предмет.

– Еще пару минут, – сказал Форс. – На твоем шкафу еще нарисованы две молнии,

Аннели стала серьезной.

– Ну и что?

– Молнии нарисовала тоже ты?

– На этот вопрос я не отвечу.

– Почему?

Аннели молчала.

Форс молчал.

Хумблеберг молчал.

Через закрытые окна слышались крики играющих во дворе детей.

На полу лежал Хильмер и плакал. Он очень хотел уйти из этой комнаты, но это было невозможно. У него не осталось больше сил, и он мог лишь следовать за Форсом. Так всегда с невидимыми: они могут двигаться только тогда, когда мы думаем о них.

– Теперь я могу идти?

– Я хочу задать еще несколько вопросов, – сказал Форс.

– А я не хочу отвечать, – сказала Аннели, поднялась и быстрыми шагами пошла к двери, открыла ее и бесшумно закрыла за собой.

Хумблеберг вздохнул.

– Аннели сообразительная, хитренькая девочка, но она немного неуравновешенная. А что нарисовано на ее шкафу?

– Двойные молнии, как на шлемах у немецких эсэсовцев. С кем она дружит?

– С Бультерманом и Мальмстеном из девятого «А». Это два отъявленных хулигана.

– Тульгрен, Бультерман и Мальмстен, – задумчиво произнес Форс, – это ведь они рисуют свастику?

Хумблеберг покачал головой:

– Я не могу этого доказать, но предполагаю, что они приложили к этому руку.

– Расскажите мне о них.

– Ну, Мальмстен, если можно так выразиться, не лучший ученик в школе. Его отец работает слесарем в одном магазине в городе. Мать поет в церковном хоре. Бультерман неглупый парень, но учебой не интересуется вовсе. Его отец потерял работу несколько лет назад, когда «Велюкс» сократил число сотрудников со ста восьмидесяти до девяноста. Правда, потом они снова наняли человек двадцать, но отец Бультермана к ним не попал. У него слава довольно агрессивного парня, то же самое можно сказать и про сына. Семью Мальмстена я назвал бы хорошей. Отец служит в коммуне, выполняет почетные поручения. У Бультермана все хуже.

– Я хотел бы встретиться с Мальмстеном. Можно привести его сюда?

Хумблеберг повернулся к местному телефону.

– Маргит, будь добра, позови Хенрика Мальмстена из девятого «А». – Хумблеберг снова откинулся назад, поднес руку к лицу и три раза чихнул, затем достал носовой платок из кармана и вытер руки. – Что делать? – вздохнул он измученно. – Раньше об учениках заботились лучше. У нас была целая команда – психолог, куратор, консультант. Проходили регулярные конференции. Теперь ничего этого нет. Идет борьба за каждую крону. А в результате в школе работают одни старики, которые засыпают на конференциях. Самый молодой учитель у нас я. И что нам делать, если подростки начинают рисовать свастики?

– Как вы сказали, когда появилась первая свастика?

– Пять лет назад.

– Вряд ли те свастики нарисовали Бультерман и Мальмстен. Они ведь в то время еще посещали другую школу?

– Они ходили в школу средней ступени. Нет, пять лет назад свастику рисовали не Бультерман и Мальмстен.

– Но кто же тогда?

Хумблеберг достал носовой платок и чихнул. Затем он снова спрятал платок.

Форс молчал.

– Уверен, если я не расскажу вам сам, вы услышите это от кого‑ нибудь другого. – вздохнул Хумблеберг. глядя в окно.

– Какой ветер, – сказал Форс.

Некоторое время они помолчали. Потом Хумблеберг негромко сказал:

– Вы ведь знаете Маргит Лундквист, которая работает в дирекции? – Форс кивнул, и Хумблеберг продолжил: – Мы жили вместе. Разошлись в прошлом году. Вместе прожили восемь лет. У меня нет своих детей, но у Маргит есть сын. Маркус. – Хумблеберг глубоко вздохнул. – Сейчас ему двадцать один. Ему было тринадцать, когда я и Маргит съехались. Я попытался заменить ему отца. В тринадцать лет он был чудесным ребенком, мягким, ласковым. А в пятнадцать с ним что‑ то произошло. Я так и не понял, как это случилось. Однажды он пришел домой в свитере с изображением свастики. Я поговорил с ним. С ним было легко разговаривать, он интересовался историей, радовался, когда ему дарили книги, часто задавал вопросы. Но тогда в нем что‑ то изменилось. Он прочитал о нацизме и Второй мировой войне намного больше меня и разбил меня в пух и прах датами и именами. Все мои слова он подвергал сомнению. И отказался снять свитер со свастикой. – Хумблеберг взял со стола ручку и покрутил ее в пальцах. – Он начал слушать другую музыку. В ней сквозила ненависть. – Хумблеберг снова вздохнул. – У него появились новые товарищи. С бритыми головами, в черных одеждах. Признаюсь, они пугали меня, когда собирались у него в комнате и слушали ту самую музыку. Маркус как раз пошел в девятый, когда около спортзала нарисовали свастику. Это было осенью, занятия еще только начались. Насколько я знаю, в школе Люгнета он был такой один. Его приятели были откуда‑ то из города. Они встречались вечерами в субботу. Когда было тепло, собирались на тропе Бекстиген, она еще только появилась в то время. Пили пиво, орали, пугали проходивших мимо людей. Маркус всегда сидел с ними, он восхищался своими старшими товарищами. Я не знаю наверняка, но думаю, что это он нарисовал свастику около спортзала. Может, и около учительской тоже. Но я не смог завести дело. Я не обращался в полицию, хотя в школе сказал, что оставил заявление. Наверняка те, кто это сделал, имели ключ от дирекции. Я хотел защитить Маргит. Ей было очень тяжело, намного тяжелее, чем можно себе представить. Долгие бессонные ночи. Чувство вины за сделанные ошибки, за то, что не справилась, что была плохой матерью. Это было ужасно. – Хумблеберг помолчал минутку. – Я не говорил бы об этом, если бы не был уверен, что Маркус замешан в этом деле. На шкафу Хильмера, помимо свастики, были нарисованы три буквы Н. Маркус много говорил про три Н.

– Что значат три Н? – спросил Форс.

– Ненависть. Наступление. Настоящий человек.

Форс записал. Хумблеберг положил локти на стол и нагнулся вперед.

– Ненависть ведет к наступлению. В результате наступления вы становитесь настоящим человеком. Ненависть. Наступление. Настоящий человек. Невольно начинаешь бояться.

– Где Маркус сейчас?

– Он живет в городе.

– Он общается с Бультерманом и Мальмстеном?

– Я видел их вместе. Но прежде всего он общается с Тульгрен.

– С Тульгрен?..

– Она его подружка.

– Откуда вы знаете?

– Он рассказывал мне об этом.

В дверь постучали, и в кабинет заглянула Маргит.

– Хенрик не был сегодня в школе после ланча, – сказала она. – Должно быть, он ушел домой.

– Спасибо, – сказал Хумблеберг, и Маргит закрыла за собой дверь.

Форс сунул ручку во внутренний карман, положил блокнот в портфель и закрыл его.

– Можно позвонить?

– Пожалуйста.

Форс позвонил Нильсону.

– Седерстрем объявился?

Нильсон ответил отрицательно.

– Ты знаешь мальчика, которого зовут Хенрик Мальмстен?

– Да.

– Он ушел из школы после ланча. Сможешь отыскать его?

– Да, если только он не уехал в город.

– Найди его и сразу позвони мне. Я еще некоторое время побуду в школе Люгнета.

Когда Форс положил телефонную трубку, зазвонил местный телефон.

– Блад из агентства недвижимости разыскивает тебя, Свен. Он ждет в учительской. Что ему сказать?

Свен Хумблеберг посмотрел на Форса:

– У меня сейчас встреча.

– Спасибо, я узнал все, что хотел. – сказал Форс. – Могу я воспользоваться вашим кабинетом и телефоном еще на некоторое время?

– Пожалуйста.

– Мне нужно позвонить в Стокгольм. Как правильно набрать междугородный номер?

– Надо набрать триста тридцать три и затем номер.

– Спасибо.

Хумблеберг взял со стола одну из папок и вышел, закрыв за собою дверь. Форс набрал номер отдела криминалистики государственного полицейского управления. Ему ответил неторопливый женский голос с южно‑ шведским акцентом.

– Альмгрен, отдел криминалистики.

– Говорит Форс. Могу я поговорить с Левандером?

– Сейчас посмотрю, минуточку.

Форс попытался вспомнить, кто такая эта Альмгрен, но имя не вызывало никаких ассоциаций. В трубке раздался тот же женский голос.

– Как вас зовут?

– Харальд Форс.

Снова воцарилось молчание. Затем послышался мужской голос:

– Левандер.

– Привет, Йоран, это Харальд.

– Привет, как дела? Собираешь сморчки в глухих лесах?

– Ну не совсем.

– Не скучаешь по Стокгольму?

– Иногда.

– Мне тебя не хватает.

– Взаимно. Можешь мне помочь?

– Попробую.

– Кто такая Кристина Полленшерна?

Йоран минуту помолчал.

– Ты где‑ то встретил это имя?

– Да. Кто она?

– Кристина Полленшерна жила в начале пятнадцатого века. Она была замужем за Стеном Стуре и играла важную роль в политической борьбе против датчан. Руководила защитой Стокгольма от нашествия короля Кристиана, которого у нас называют тираном, а датчане считают его королем‑ героем. А где ты наткнулся на это имя?

– Видел на ученическом шкафчике в школе, где я провожу расследование. Около имени стояли две двойные молнии.

– Тогда ты вляпался в какое‑ то дерьмо. «Кристина Полленшерна» – это название женской нацистской организации. Она была основана в двадцатые годы, в нее вступали женщины из высшего общества. Со временем организация почти прекратила свою деятельность, но время от времени она вновь пробуждается к жизни. Нацисты всегда стремились вовлекать в свою партию девочек. Они зачастую оказываются более пригодными для борьбы, подстрекают мальчиков и вообще показывают себя безжалостными. Мы знаем несколько примеров, когда девочки проявляли такую жестокость, что дознавателям оставалось только изумляться.

Левандер замолчал.

– Спасибо, – сказал Форс.

– Если у тебя будет что‑ то по «Полленшерне», то ты можешь написать рапорт. Я обещаю помочь со сбором информации.

– Я подумаю об этом.

– Подумай. В Стокгольм собираешься?

– Не раньше лета.

– Как поживает Калле?

– Ему недавно исполнилось тринадцать. В подарок получил спортивные часы. Что, плохой я отец?

– Нет. Слушай, мне пора на совещание. У нас новый шеф, и он ненавидит, когда опаздывают.

Он называет свой стиль управления «методом террора».

И Левандер положил трубку.

Форс взял портфель и покинул комнату. Он снова пошел к шкафчикам. Сейчас там было полно учеников. У одного из шкафов он увидел Эллен Старе и направился к ней.

– Я могу поговорить с тобой?

– Вы не нашли Хильмера?

– Нет. Давай выйдем во двор.

Они вышли. Ветер по‑ прежнему был сильный. Эллен зажмурилась.

– Ветер дует прямо в глаза.

– Ты на велосипеде?

– Да.

– Вспомни. Хильмер не говорил, что ему кто‑ то угрожает?

– Нет.

– Ты уверена?

Эллен задумалась. Они стояли друг напротив друга в ветреном и пустом школьном дворе. Форс прижал к груди свой портфель.

– Месяц назад он у него была ссора.

– С кем?

– В классе «С» есть такая девочка. Ее зовут Аннели.

– Я видел ее.

– Хильмер поссорился с ней, когда она побила парня из седьмого.

– Какого парня?

– Его зовут Мехмет.

– Что рассказал Хильмер?

– Он как раз подошел к своему шкафчику, эта Аннели избивала Мехмета. Тот лежал на полу, а она его пинала. Хильмер велел ей перестать. Она взбесилась и пнула Хильмера. Он упал. Тут пришел Бультен и тоже ударил Хильмера. Случилась бы драка, но помешал Нурдстрем.

– Когда это случилось, ты говоришь?

– Примерно месяц назад.

– Ты видела, что было написано на шкафу Хильмера?

– Там было написано «Предатель ». Раньше там еще была свастика и три буквы. Но Нурдстрем это закрасил.

– Ты знаешь, кто написал «Предатель »?

– Могу догадаться.

– Но наверняка ты не знаешь?

– Нет.

– А кого ты подозреваешь?

– Это сделал Бультен или Хенрик.

– А с этой девочкой, Аннели, ты знакома?

– Нет, но все ее боятся. Она неумная.

– Что значит неумная?

– Она дерется. Обожает драться.

– Она избила кого‑ то еще?

– Я знаю троих или четверых ребят в ее классе, которые боятся из‑ за нее ходить в школу. Все в курсе, что она встречается с Маркусом, а с ним никто не хочет связываться. С ней вообще боятся ссориться.

– Но ведь Хильмер не побоялся?

– Он никогда не стал бы стоять и смотреть, как кто‑ то бьет лежачего. Он такой.

– Понимаю.

– Вы найдете его?

– Обязательно.

– Но вы не думаете, что его кто‑ то избил?

– Я не знаю. Пока я только собираю сведения. Надеюсь, ты удачно доберешься домой на своем велосипеде по такому ветру.

Эллен робко улыбнулась и пошла к парковке велосипедов. Форс вернулся в здание школы. Он пошел в дирекцию и постучал в дверь Маргит.

– У вас найдется для меня минутка?

Она повернулась к нему на своем вращающемся стуле. У Нурдстрема в его каморке был такой же стул на пяти колесиках.

– Я освобожусь через минуту. Можете немного подождать?

– Я буду в учительской, – сказал Форс.

Маргит кивнула и снова повернулась к компьютеру.

В учительской стояли три дивана. Мебель выглядела абсолютно новой. На стенах висели в рамках фотографии учеников и учителей на прогулках. На одном из снимков, сделанном лет десять назад. Форс узнал Хумблеберга, с бородой и в обрезанных джинсах. Он был сфотографирован на пляже около лодки, рядом с ним стояла девочка. Едва Флос успел сесть, как вошла Маргит и остановилась в дверях.

– Вам звонит Нильсон. Можете взять трубку в кабинете ректора.

Форс пошел в кабинет Хумблеберга и взял трубку.

– Мальмстен в участке, ест ватрушку. Я сказал, что ты сейчас приедешь, – сказал Нильсон.

– Хорошо. Дай парню еще ватрушку и объясни следующее: мы ошиблись, когда искали Хильмера на Бекстиген. Мы надеемся, что Хенрик сможет помочь нам советом. Ради бога, не угрожай ему. Скажи, что нам нужна помощь, но не более. Я приеду немедленно.

– Будет сделано, – Нильсон положил трубку. Форс пошел обратно к Маргит.

– Могу я увидеться с вами вечером?

– Отлично, – ответила Маргит, – я буду дома.

– Созвонимся, – сказал Форс и быстро вышел.

Дорога до участка заняла меньше пяти минут. Хенрик Мальмстен сидел за столом. Нильсон ставил посуду в шкаф.

– Хенрик хороший парень, – сказал Нильсон, – собирается поступить на военную службу. Нам нужны парни, которые этого не боятся.

– Я ведь видел тебя сегодня утром, да? – спросил Форс и сел напротив Хенрика Мальмстена.

– Да

– Сначала мы думали, что в минувшую субботу Хильмер был на Бекстиген, но сейчас поняли, что он должен быть в каком‑ то другом месте. Теперь мы собираемся продолжить поиски в Соллане. Ты ведь был на Бекстиген в субботу? Ты не видел Хильмера?

– Нет, – ответил Хенрик Мальмстен.

– Я так и думал, – сказал Форс. – Во сколько ты пришел на Бекстиген?

Хенрик выглядел растерянным.

– Не знаю…

– Хотя бы приблизительно?

– Я не знаю.

– Но как ты думаешь?

– Может быть, около пяти.

– И когда ты ушел оттуда?

– Не знаю…

– Уже было темно?

– Нет.

– И ты не видел Хильмера?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да.

– Ты не ходил в лес по нужде или еще за чем‑ нибудь, так что Хильмер мог пройти мимо тебя незамеченным?

Хенрик улыбнулся.

– Я отлил у скамьи.

– У первой или второй?

– У той, которая около дома.

– Дома Берга?

– Да.

– Ты уверен, что твои товарищи тоже никого не видели?

– Я никого не видел. И они тоже.

– Ты был там с Ларсом‑ Эриком и Аннели?

– Может быть.

– Хенрик, ты нам очень помог. Теперь я понимаю, что мы искали не там, где надо. Если три человека целый вечер сидели на скамейке на Бекстиген. Хильмер едва ли мог проехать мимо незамеченным. Хенрик молчал.

– Ведь так? – повторил Форс.

Хенрик молчал.

– Ведь так? – снова сказал Форс.

– Я не знаю, – сказал Хенрик, – я не знаю, были ли мы там.

– Не знаешь? А где же вы тогда были?

Хенрик молчал. Он смотрел в стол.

– Мне пора домой. Меня ждет мама. И отец тоже. Мне надо им помочь.

– Конечно, – сказал Форс, – спасибо за помощь. Только последний вопрос. Может быть, на Хильмера напал кто‑ то из Соллана?

Хенрик пожал плечами.

– Как ты думаешь?

Хенрик молчал.

– Ты нам очень помог, – сказал Форс и протянул руку. Хенрик слабо пожал ее и неуверенно улыбнулся.

– Хенрик классный парень, – сказал Нильсон. – Пока!

– До свидания, – сказал Хенрик.

Мальмстен вышел. Входная дверь захлопнулась.

Форс позвонил Хаммарлунду:

– Возможно, парень, которого мы ищем, лежит избитый в лесу. Мне нужно как можно больше людей, обязательно Стенберга и Юхансона и еще собаку. Прямо сейчас.

Хаммарлунд, видимо, пролистывал какие‑ то бумаги.

– Но я послал к вам Седерстрема?

– Он еще не пришел.

– Вы уверены?

– Вполне.

– Я посмотрю, что можно сделать.

– Нам нужны фонари, скоро станет темно.

В участок вошел Андерс Седерстрем с огромной овчаркой. Собаку звали Зип, и она славилась тем, что очень быстро находила пропавших детей и потерявших память пенсионеров. Зип рычал на любого, осмелившегося косо посмотреть в сторону хозяина.

– Давайте начнем, – обратился Седерстрем к Форсу. – У меня в гостях сестра. Она завтра уезжает домой. А я едва успел с ней поговорить, хотя она приехала ради меня.

– Седерстрем уже здесь, – сказал Форс, но на другом конце полицейский интендант Хаммарлунд уже положил трубку.

– Начнем? – спросил Седерстрем еще раз.

– Конечно, – сказал Форс, – возьми с собой Нильсона. Он покажет тебе, где искать. Я приду через некоторое время. – Форс повернулся к Нильсону. – Я вернусь в школу Люгнета, хочу поговорить с Маргит Лундквист. Если она уже ушла, поеду к ней домой.

Зазвонил телефон. Нильсон протянул трубку Форсу:

– Это Хаммарлунд.

Форс взял трубку.

– Я отправил к вам Стенберга и Юхансона и еще пошлю двоих, пока не знаю, кого именно. Попроси Седерстрема позвонить мне, когда он придет.

– Он уже здесь, – сказал Форс и протянул трубку Седерстрему.

Собака сидела около ноги Седерстрема. Она повернула голову набок и посмотрела на Форса, потом на Нильсона.

– У тебя была собака? – спросил Нильсон.

– Нет, – ответил Форс.

– Собаки классные животные. У меня раньше был сеттер. А теперь вот такса.

Седерстрем положил трубку.

– Ну что, пошли?

Нильсон надел куртку и застегнул ремень. Форс набрал номер школы Люгнета. Ему никто не ответил. Седерстрем с собакой и Нильсон уже ушли. Форс взял телефонную книгу и переписал адрес Маргит Лундквист на клочок бумаги. Затем он подошел к висевшей на стене карте и нашел улицу, на которой она жила. Потом вышел, сел в машину, медленно доехал до ближайшего перекрестка и свернул вниз к реке.

Дом, где жила Маргит, был типичным для застройки конца сороковых. Таких домов было много в южных пригородах Стокгольма. Чаще всего в них была гостиная, две маленькие комнаты и кухня. Бывшая жена Форса выросла в таком доме в районе Хекаренгене в Стокгольме.

Форс остановился около черной железной калитки с цветочным узором. Он вышел, оставив машину незапертой. К забору был прислонен голубой дамский велосипед. Участок украшал флагшток. Флаг развевался на сильном ветру. Форс подошел к двери и позвонил. Маргит открыла почти сразу же, как будто она ждала по другую сторону дверей.

– Ужасно дует, – было первое, что она сказала.

Ветер вырывал дверь из ее рук.

Они прошли в холл.

– Я как раз ужинаю. Вы не могли бы немного подождать?

Форс кивнул. Он остался в холле, где стояла вешалка с парой курток и пальто. Из кухни доносился сильный запах. Форс никак не мог определить, что там готовилось.

– Пожалуйста, входите! – крикнула Маргит, и Форс вошел в кухню.

Маргит сидела на корточках перед открытой дверцей духовки. Форс прошел через кухню в гостиную. В комнате стояли темно‑ синий плюшевый диван, красное плюшевое кресло и полированный столик из какого‑ то благородного дерева. На столике около дивана в горшке росло маленькое растение. На окнах висели белые занавески. На подоконнике стояли герани и маленькие сувенирные зверушки с надписями. На стене висели часы с кукушкой, телевизор был накрыт связанной крючком салфеткой. На полу лежал бежевый ковер. Камин был таким чистым, как будто там никогда не разводили огонь, хотя в нем лежали три березовых полена. Вдоль стен стояли три стула с прямыми спинками и узорными сиденьями. На столе лежала аккуратная пачка еженедельных газет. Форс посмотрел на часы с кукушкой. Часы стояли.

– Хотите чего‑ нибудь? – спросила Маргит, выходя из кухни и останавливаясь рядом с Форсом.

– Спасибо, нет. Мы можем устроиться тут?

– Конечно. Пожалуйста.

Маргит прошла мимо Форса и села в углу дивана. Форс расположился в красном кресле с потертыми подлокотниками. Он открыл портфель и достал блокнот, посмотрел на наручные часы и записал время.

– Маргит Лундквист, – сказал он. – Правильно?

Форс видел имя на дверях ее кабинета в школе, и Хумблеберг называл ее, но он подумал, что это хороший способ начать разговор.

– Да.

– Как пишется ваша фамилия?

– Лундквист.

– Как долго вы работаете в школе Люгнета?

– Пятнадцать лет.

– Вы знаете всех учеников?

– Большинство из них, во всяком случае.

– Ваш сын, кажется, тоже ходил в школу Люгнета?

– Да, Маркус.

– Сколько ему лет?

– Двадцать один.

– Где он живет?

Маргит Лундквист сложила руки на коленях и почесала правой рукой левую. У нее были обкусанные, ненакрашенные ногти.

– Можно задать вам один вопрос?

– Конечно.

– К чему все это?

– Этот разговор?

– Да.

– Я пытаюсь понять, куда пропал Хильмер Эриксон.

– И поэтому вы хотите знать, где живет Маркус?

– Да.

– Но почему?

– Потому что Маркусу может быть что‑ нибудь известно о Хильмере.

Маргит глубоко вздохнула и сняла руки с колен.

– Но откуда?

– Это только мое предположение. А как вы думаете? Знает он что‑ нибудь о Хильмере?

Маргит помолчала. Что можно знать о том, кто исчез? Что можно знать о том, кто стал невидимым? Что можно знать о том, кто истекает кровью и у кого во рту коричневые листья?

– Свен рассказал, что Маркус общается с нацистами, что он носит нацистские символы и встречается с Аннели Тульгрен.

– Да. Но при чем здесь Хильмер?

– Я не уверен, что все это как‑ то касается Хильмера, но я должен попытаться узнать как можно больше. Как я понял, у Аннели Тульгрен и Хильмера месяц назад произошел конфликт.

– Об этом я ничего не знаю.

– Где живет Маркус?

Маргит вздохнула и назвала адрес в городе.

– Он давно там живет?

– Он уехал из дома осенью.

– Где он работает?

– Он безработный.

– Маркус часто навещает вас?

– Иногда заходит. У него остались кое‑ какие вещи в подвале.

– Когда он был тут в последний раз?

– Недавно.

– Когда? Хотя бы приблизительно.

– Я думаю, он был здесь в субботу, но ко мне не заходил.

– Откуда вы знаете, что он тут был?

– Он сам сказал. Он хотел забрать некоторые вещи, но так и не зашел. Я позвонила вечером, и он сказал, что был здесь, но у него не было времени зайти.

– Зачем он сюда приезжал, вы знаете?

– Нет.

– Он ездит на автобусе?

– У него машина.

– Откуда у него деньги на машину, если он безработный?

Маргит не ответила.

– И сколько стоили его права?

– Пятнадцать тысяч.

– За них заплатили вы?

– Да.

– А машина?

– Он купил ее за одиннадцать.

– Платили опять вы?

– Да.

– Дорогие подарки вы делаете своему ребенку.

– Чувства стоят того.

– Что вы имеете в виду?

– Никогда не думаешь, что может вот так получиться.

– Что может получиться?

– Сын, который лишь ненавидит.

– Лишь ненавидит?

– По крайней мере, он говорит только об этом.

– Кого он ненавидит?

– Всех. – Она провела рукой по бедру. ‑ Может, у него что‑ то с психикой?

Казалось, она пытается убедить Форса в том, что у ее сына проблемы с психикой, в которых она как мать совершенно не виновата.

– Вы разочарованы в нем?

Маргит покачала головой и снова почесала руку.

– Это не то слово. Последние пять лет были просто адом.

– А что произошло?

Она глубоко вздохнула.

– Ему было пятнадцать, когда все это началось. Я думаю, что кое‑ что вы уже слышали от Свена. Он сказал мне, что разговаривал с вами об этом. Если бы не Свен, я бы этого не выдержала.

– Как это началось?

– У Маркуса появились новые, старшие приятели, в комнате стали появляться флаги, брошюры, старые медали, ножи, как у военных.

– Ножи?

– С такими вот крестами.

– Свастиками?

– Да. И музыка. Сутки напролет

Маргит откинулась на спинку дивана и поднесла руки к щекам.

– А отец Маркуса? – спросил Форс.

– Они никогда не встречались.

– Почему?

– Это долгая история. О чем только не передумаешь долгими ночами. Все размышляешь о сделанных ошибках, о том, как все было бы по‑ другому, если бы можно было начать жизнь заново.

Она медленно покачала головой.

– Как его зовут?

– Отца Маркуса? Ханс.

– Он живет не здесь?

– Он живет в Стокгольме.

– И Маркус никогда не встречается с отцом?

– Мы развелись, когда сыну было полгода. Я вернулась домой. Мы не общаемся уже двадцать лет.

– А он как‑ нибудь проявлялся?

– Когда Маркусу исполнилось три года, отец прислал ему книжку‑ картинку и все.

– Они никогда не встречались?

Маргит медленно покачала головой, как будто она не хотела говорить четкое «нет».

Форс записал. На улице канат стучал о флагшток.

– Я укреплю канат получше, – сказал Форс, не глядя на Маргит, – когда буду уходить.

– Что?

– Флаг. Я привяжу его покрепче, тогда канат не будет стучать.

– Спасибо. Я и не думала, что это может мешать.

Форс посмотрел на свои ноги. Придя к Эриксонам, он снял ботинки, а сейчас забыл это сделать. В доме жертвы он снимал обувь, у матери предполагаемого преступника забыл. Но кто знает, кому из этих двух женщин досталось больше?

– Простите? – сказала Маргит Лундквист, заметив его задумчивый взгляд.

– Нет, ничего. Как долго встречаются Маркус и Аннели?

– С осени.

– Вы знаете Аннели?

– Я видела ее.

– Но вы знакомы?

– О ней много говорят. В школе есть учителя, которые угрожают взять больничный, если она придет в школу.

– С ней так трудно?

– Многие считают. что она просто невыносима.

– Где она живет?

Маргит махнула рукой.

– На следующей улице. Кирпичный дом. У ее матери, Берит, киоск на автобусной станции Отчим водитель.

– Вы их знаете?

– Я иногда делаю покупки в этом ларьке. Ну и иногда слышу разные рассказы про их семью.

– Какие именно?

– Пару лет назад ларек Берит взламывали несколько раз подряд. Кажется, четыре раза. Ее муж, Лудде, спрятался субботней ночью в киоске и дождался грабителей. Они были из Соллана. Лудде ударил одного железной трубой по плечу и сломал ему ключицу. Было следствие. Лудде получил шесть месяцев тюрьмы. Взломщиков приговорили к штрафу. Я думаю, поведение Аннели зависит от ситуации дома.

– Когда это случилось?

– Кажется, четыре года назад.

– А какой была Аннели до этой истории?

– Она всегда была сложным ребенком. Но после этой истории со взломами она совсем сорвалась с катушек. Вся ее ненависть обратилась на иммигрантов.

– Так Аннели – ярая ненавистница иммигрантов?

– Да. А сейчас Аннели встречается с Маркусом. Ненависть к иммигрантам – вот что их объединяет

– Маркус говорил что‑ нибудь про Хильмера?

– Никогда.

– Вы уверены?

– Ни единого слова. Хильмер ведь был намного младше, они не общались. Хотя последнее время Маркус не часто со мной разговаривает. – Маргит показала на салфеточку на телевизоре. – Раньше там стояла фотография. Недавно я убрала ее. Больше не могу, слишком долго я терпела.

– Можно посмотреть фотографию?

Маргит подошла к столику, выдвинула ящик и достала большую цветную фотографию в серой рамке. На ней был изображен загорелый улыбающийся мальчик лет двенадцати с удочкой в руках. Он смотрел прямо в камеру. Позади него был виден морской горизонт

Форс смотрел некоторое время на фотографию, затем протянул ее обратно. Маргит убрала снимок в ящик и отвернулась к окну.

– Боюсь, как бы ветер не уронил сосну. Чего доброго, упадет прямо на крышу. – Маргит помолчала некоторое время, потом произнесла: – Многие говорят, что во всем виноваты одинокие матери. Вот если бы они не развелись в свое время с мужьями, то все было бы по‑ другому. Если есть настоящий отец, то мальчик не может вырасти таким странным. Но ведь многие мальчики растут без отцов, и только некоторые из них вырастают проблемными. Разве все зависит от отца, как вы думаете?

Она посмотрела на Форса.

– Я не знаю, – ответил он.

– Но как вы думаете?

Она так хотела освободиться от чувства вины.

– Я действительно не знаю, – сказал Форс. – Мое дело расследовать, а не отпускать грехи.

Пока они разговаривали. Хильмер беззвучно ходил по комнате.

Тот самый исчезнувший Хильмер.

Он искал.

Он шептал ее имя.

Он проплакивал ее имя.

Эллен.

Форс спрятал блокнот в портфель.

– Спасибо за помощь, – сказал он.

– В чем же тут помощь?

– Я пытаюсь понять, где нам следует искать. Вы помогли мне. спасибо.

Маргит Лундквист потрогала пальцем землю в цветочном горшке.

– Хуже всего по ночам. Ведь и со Свеном мы расстались тоже из‑ за Маркуса. Свен очень переживал оттого, что его приемный сын стал нацистом. Да и со мной было трудно: вечное беспокойство, слезы и бессонница. Я надеюсь, вы найдете мальчика.

– Мы найдем его, – сказал Форс. – Я сейчас поправлю флаг.

Форс вышел из дома и поставил портфель на землю. У подножия флагштока в бетоне была указана дата. Двенадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. В тот год Форс окончил начальную школу. На выпускном мама была в платье в голубую крапинку, а он вручал цветы своей учительнице. Укрепляя флаг, Форс пытался вспомнить, какие это были цветы, но так и не вспомнил.

Закончив, он нагнулся, взял портфель и пошел к калитке. Около «гольфа» остановился светло‑ голубой «опель». На лобовом стекле от руки было написано «Пресса ».

Пресса.

За рулем сидела женщина лет тридцати с короткой стрижкой.

Увидев Форса, она вышла из машины. На ней был джинсовый костюм – брюки и куртка – и розовый шерстяной свитер поло. Женщина протянула руку:.

– Анника Боге, районная пресса.

– Форс.

– Вы ищете Хильмера Эриксона?

– Да.

– И как дела?

– Ищем.

– Вы можете рассказать что‑ нибудь о поисках?

– Еще слишком рано.

– Сколько человек заняты поисками?

Из нагрудного кармана джинсовой куртки Анника Боге достала записную книжку и ручку.

– Несколько человек.

– Вы думаете, по отношению к Хильмеру было совершено преступление?

– Пока мы знаем только то, что Хильмер Эриксон пропал в половине седьмого в субботу. Кажется, после этого его никто не видел.

Анника Боге указала блокнотом на дом с флагштоком.

– Ваше посещение Маргит Лундквист как‑ то связано с расследованием?

– Маргит работает в школе Люгнета и знает большинство учеников. Я подумал, что она может нам помочь.

– О ком именно вы хотели ее спросить?

– На этот вопрос я отвечать не стану.

– Ведь у Маргит есть сын, известный своими симпатиями к нацистам. Ваш визит к Маргит как‑ то с этим связан?

– На этот вопрос я отвечать не стану.

– Когда вы найдете Хильмера Эриксона?

– Этого я не знаю.

– Как вы думаете, что случилось?

– Я не знаю, что случилось.

– Но у вас есть какие‑ нибудь предположения?

– Пока нет.

Разумеется, это было неправдой, но Форс вовсе не хотел делиться с журналистами своими догадками.

– Спасибо, увидимся как‑ нибудь еще, – сказала Анника Боге.

Она села в свой автомобиль и уехала. Едва ее машина исчезла из виду, как около «гольфа» затормозил красный «вольво». Оттуда вылез Берг.

– Ну что, Боге уже принялась за писанину?

– Не знаю, – сказал Форс.

– Она же журналистка. Готова писать о чем угодно.

Берг засунул руки в карманы брюк и облизнул верхнюю губу. Под носом у него была маленькая ранка: видимо, он недавно порезался бритвой.

– Не нравится мне все это, – сказал он. – Дело попахивает дерьмом.

– О чем вы говорите? – поинтересовался Форс.

– Я встретил Нильсона и еще парня с собакой. Что вы, собственно, ищете?

– Хильмера Эриксона.

– Это я знаю. А еще я знаю, что вы вызывали парня Мальмстенов на допрос. Допрашивать школьников без присутствия родителей незаконно – вам это известно?

– Мальмстен не подозревается в преступлении. Нильсон задержал его в надежде, что он сможет помочь нам в поисках его одноклассника.

– Я слышал другое.

– И что же вы слышали?

– Об этом я поговорю с твоим начальством!

Берг нагнулся и приблизил лицо к лицу Форса так, что, несмотря на ветер, Форс мог чувствовать дыхание Берга.

– Мы уже вложили чертову уйму денег в этот район. Мы хотим сделать его привлекательным для немецких туристов. Это шанс для нашего района! И тут являешься ты!

– Да, и тут являюсь я, – подтвердил Форс.

– И тут являешься ты, – повторил Берг. – Ты что, не понимаешь, какие будут последствия, если просочится слух о том, что в нашей коммуне хозяйничают нацисты?

– Почему в вашей коммуне хозяйничают нацисты? – сказал Форс с непонимающим видом.

– Ты прекрасно это понимаешь.

– Нет, не понимаю. Но мне кажется, что ты зачем‑ то вмешиваешься в мое расследование.

– Я поговорю с твоим начальством. Я знаком с Хаммарлундом. ‑ Берг нагнулся к Форсу еще ближе. – И я хочу тебе сказать, что если ты только намекнешь об этом Боге или кому‑ нибудь еще из журналистов, то у тебя будут проблемы.

– Какие? – поинтересовался Форс. Берг промолчал.

– Мы должны отыскать парня, – сказал Форс.

Берг молчал.

Затем он показал на дом Маргит:

– Что она сказала?

– О чем?

– О маленьких нацистах?

Форс не ответил.

– Подумай сам, – сказал Берг, – на следующий год собираются закрывать предприятие. Через три года тут будет пустыня.

– Я понимаю твои проблемы, – сказал Форс, – но моя работа заключается в том, чтобы отыскать исчезнувшего мальчика.

Берг покачал головой. Под глазами у него были темные круги.

– Подумай, что ты можешь натворить. Ты представляешь, как обесценится недвижимость, когда закроют предприятие? А ведь у людей тут только дома, ничего больше. Кто захочет тут жить? Кто захочет ездить на работу в город на поезде? Для жителей настанет экономическая катастрофа. Наше единственное спасение – это туризм. И может быть, мы сможем убедить руководителей «Велюкса» не закрывать предприятие. Но если о нашей местности пойдет плохая слава, то «Велюкс» тут точно не останется.

– Я понимаю, что у вас проблемы, – повторил Форс. – Но моя проблема касается исчезнувшего мальчика. У нас просто разные проблемы.

Берг покачал головой:

– Знаешь, что я думаю?

– Нет.

– Будет лучше всего, если вы никогда его нс найдете.

– Почему вы так считаете?

– Я повторяю, лучше, если его никогда не найдут.

– Вы в своем уме?

– Ведь то, что случилось, уже случилось? Ничего не изменится, если вы его найдете.

Оба замолчали.

– Вы что‑ то знаете? – спросил Форс.

Берг молчал.

– Если вы что‑ то знаете, то выкладывайте, – потребовал Форс.

Берг вынул руки из карманов и начал пинать носком ботинка гравий.

– Послушайте, – сказал Форс, – я понимаю, как вы печетесь о репутации района, но подумайте, что за слава пойдет, если будет известно, что председатель коммуны мешает расследованию дела об исчезновении? Не значит ли это, что он чего‑ то боится?

Берг продолжал пинать гравий. Он напоминал Форсу детей, которых приходилось допрашивать в связи с совершением краж или мелких нарушений.

– В субботу я видел на тропе нескольких парней.

– Что за парни?

– Я не знаю, они были далеко.

– Во сколько?

– Это могло быть где‑ то около половины седьмого. Я оклеивал гостиную.

– В летнем домике?

– Да.

– И что вы видели?

– Я услышал шум и выглянул в окно, из которого видно скамейку. На ней сидели два парня. Еще один сидел на спинке. Он держал в руках банку пива.

– Как они выглядели?

– Обыкновенно. Они были одеты в черное.

– Вы можете сказать что‑ то еще?

– Мое зрение сейчас уже не то, что раньше. Но похоже, среди них была девчонка.

– Почему вы так думаете?

– Я слышал, как она кричала.

– Что она кричала?

– Просто кричала. Они пили пиво.

– Вы уверены относительно времени?

– Абсолютно. Когда я смотрел в окно, позвонила моя жена. Она спросила, когда я приду домой обедать. Я посмотрел на часы. Выло полседьмого.

– А потом?

– Я продолжил клеить обои.

– Как долго вы там оставались?

– До половины восьмого.

– Около половины восьмого вы шли домой по этой тропинке?

– Да.

– Молодежь еще была там?

– Не знаю, я не видел ни души.

– Пока вы клеили обои, вы их слышали?

– Я слушал радио.

– То есть, если бы там что‑ то происходило, вы бы не услышали?

– Вряд ли.

– Вы можете что‑ нибудь добавить про тех ребят, которых видели?

Берг подумал минутку.

– Нет.

– Спасибо вам большое.

Берг глубоко вздохнул, как будто бы собираясь с силами.

– Я вовсе не имел в виду то, что сказал. Ты понимаешь?

– Понимаю, – ответил Форс. – Как вы думаете, что случилось?

Берг помолчал.

– Если быть до конца честным, то я уверен, что случилось что‑ то плохое. Если Хильмер действительно проходил мимо этих ребят и у него на самом деле когда‑ то был с ними конфликт, то просто так они бы его не пропустили. Они вполне могли утопить его во Флаксоне вместе с велосипедом. Мне кажется, что девочка, которая была на скамейке, – это Аннели Тульгрен. А про нее все знают, что она слегка чокнутая. Нурдстрем рассказывал, что Хильмер Эриксон и Тульгрен имели какие‑ то трения в школе. Я боюсь, что дело плохо.

Берг повернулся спиной к Форсу, сел в свою машину и уехал. Форс стоял около «гольфа» и смотрел на флагшток. Полотнище перестало биться. Ему показалось, что он увидел тень за занавеской в гостиной Маргит, но он вполне мог ошибиться. Форс был голоден и хотел уже поехать в пиццерию перекусить, но потом решил отправиться на нижнюю парковку у тропинки Берга.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒