Часть третья 5 страница

О Саттерах я вам уже говорил, но следует знать, что по матери моя фамилия Уитмен, она из рода самого знаменитого поэта Лонг-Айленда Уолта Уитмена. Таким образом, нас с Джимом можно причислить к знати, а наших жен, несмотря на их богатство, красоту и изысканные манеры, только к низшим классам. Понятно? Но теперь все это не имело значения. Теперь значение имел только Фрэнк Беллароза и его положение в обществе.

Из болтовни Сюзанны с Рузвельтами я понял, что они воспринимают Фрэнка Белларозу совсем иначе, чем я. У меня вызывало беспокойство то, что Фрэнк Беллароза — преступник, убийца, рэкетир, вымогатель и так далее. Но Сюзанна, Салли и даже Джим смотрели на вещи шире, их больше интересовала его черная сверкающая машина, его лаковые белые туфли, а также его величайшее преступление, заключавшееся в покупке «Альгамбры». Вероятно, значение имело и то, что Сюзанна в присутствии таких людей, как Салли Грейс, ведет себя совсем иначе.

Кроме того, меня поразил сам факт того, что эти трое увидели в мистере Белларозе некий предмет для развлечений. Они говорили о нем, словно он был гориллой в клетке, а они зрителями. Я почти завидовал их отстраненности, их полной уверенности в том, что они не участвуют в круговороте жизни, а только взяли билеты на лучшие места, чтобы посмотреть на жизнь со стороны. Это высокомерие было воспитано у Сюзанны и Салли с самого детства, а у Джима просто было в крови. Вероятно, я тоже способен на такое чувство. Но я родом совсем из другой семьи, у нас все работали, а высокомерным можно быть лишь тогда, когда тебе не надо зарабатывать на жизнь.

Внимая словам Сюзанны, я хотел напомнить ей, что ни она, ни я вовсе не являемся зрителями; нет, мы сами участвуем в представлении, мы находимся внутри клетки вместе с гориллой, и все ужасы и страхи совершенно реальны, мы можем испытать их в любую минуту.

По моему предложению тему разговора наконец сменили и перешли к обсуждению предстоящего сезона катания на яхтах. Рузвельты пробыли у нас до восьми часов, затем распрощались.

Я высказал Сюзанне свое мнение:

— Не вижу ничего забавного или интересного в этом мистере Белларозе.

— Тебе не следует смотреть на вещи так узко, — обронила Сюзанна и налила себе в бокал еще портвейна.

— Он же преступник, — стоял я на своем.

Она тоже не собиралась сдаваться.

— Если у вас, господин советник юстиции, есть доказательства этого, то почему бы вам не позвонить в полицию?

Она напомнила мне о подоплеке этого дела: если общество не в состоянии избавиться от Фрэнка Белларозы, как прикажете сделать это мне? Законы беспомощны, об этом говорят все, включая Сюзанну и Лестера Ремсена. Но я не уверен в этом до конца. Поэтому я сказал Сюзанне:

— Ты же прекрасно знаешь, о ком идет речь. Беллароза — это признанный главарь мафии.

Она допила свой портвейн, выдохнула и призналась:

— Знаешь, Джон, я чертовски устала, был такой длинный день.

День и в самом деле тянулся очень долго, я сам чувствовал, насколько я физически и морально измотан. Тем не менее я язвительно заметил:

— Да, игры на сеновале отнимают уйму сил.

— Заткнись. — Она встала и пошла к дому.

— Так мы выиграли у Рузвельтов или нет? — поинтересовался я. — Мне положен мой сексуальный каприз?

Она замешкалась на пороге дома.

— Безусловно. Но только выбор у тебя невелик. Я, например, пойду сейчас отдыхать.

Раз так, ладно.

Она открыла дверь, которая вела в кабинет.

— Кстати, ты не забыл, что на девять часов мы приглашены к Депоу? Будет что-то вроде пасхального ужина. Будь готов к этому времени. — С этими словами она скрылась в доме.

Я налил себе еще бокал портвейна. Не припоминаю, что мы были куда-то приглашены. Не припоминаю и не собираюсь припоминать. Мне вдруг пришло в голову, что люди, которые находят Фрэнка Белларозу приятным мужчиной, «дикарем, но очень милым», «интригующим» и так далее, которые могут целый час болтать о нем не переставая, те же самые люди видят во мне лишь обычного мужчину, довольно скучного для них и легко предсказуемого в своих поступках. Если вспомнить об играх на сеновале, состоявшихся сегодня в первой половине дня, то, пожалуй, есть основания подозревать, что Сюзанну потянуло на приключения.

Я встал, взял со стола бутылку портвейна и шагнул из сада в темноту. Я шагал до тех пор, пока не уткнулся в кустарник. Это был наш садовый лабиринт. Ноги сами понесли меня по его узким тропинкам. Вскоре я понял, что окончательно заблудился. Тогда я растянулся на траве, допил из горлышка все, что оставалось в бутылке, и заснул прямо под звездным небом. К черту этих Депоу.

Глава 10

Птичье пение раздавалось прямо у меня под носом, но когда я открыл глаза, то не увидел ровным счетом ничего. В панике я вскочил на ноги. Теперь я понял, что стою в облаке тумана, окутавшем все вокруг. Когда я увидел это облако, мне показалось, что я уже умер и попал на небеса. На дне бутылки оказался глоток портвейна, его было достаточно, чтобы подсказать мне, что я еще жив, хотя и нахожусь в безобразном состоянии. Постепенно я припомнил, где я и как сюда попал. Воспоминания были не из приятных, поэтому я тотчас постарался о них забыть.

У меня над головой уже заиграли первые лучи занимающегося дня. Голова раскалывалась, я чертовски замерз, все тело страшно ныло. Я протер глаза и зевнул. Наступило пасхальное воскресенье, и Джон Саттер воистину воскрес.

Видимо, ночью подушкой мне служила бутылка из-под портвейна. Убедившись, что теперь она окончательно опустела, я с горьким чувством вздохнул и выбросил ее.

Я отряхнул свой спортивный костюм и застегнул до горла молнию на куртке. Людям средних лет не рекомендуется спать всю ночь на холодной земле, особенно если они перед этим изрядно наклюкались. Это вредно для здоровья и для репутации. «О Боже… моя шея! »

Я покашлял, почихал и проделал все остальные утренние процедуры. Судя по всему, организм функционировал успешно, чего нельзя сказать о моем мозге, который до сих пор был не в состоянии охватить пониманием все, что я успел натворить вчера.

Я сделал несколько шагов на ощупь, понял, что способен двигаться, и устремился к выходу, по пути цепляясь за ветки разросшегося кустарника. Я пытался определить верный путь по отпечаткам моих туфель и по обломанным вчера веткам, но вскоре выяснилось, что следопыт из меня никакой. Я потерялся. Вернее, потерялся я еще вчера — теперь меня можно было считать пропавшим без вести.

По мере того как рассветало, все легче было различить восток и запад. Помня, что выход из лабиринта на восточной стороне, я двинулся вперед, стараясь держаться этого направления, но вновь и вновь оказывался в тупике. Талантливый создатель этого лабиринта несомненно обладал садистскими наклонностями.

Через полчаса непрерывной беготни я выбрался наконец на поляну и увидел солнце, встающее над бельведером.

Я сел на скамейку у входа в лабиринт и попытался собраться с мыслями. Выходило, что вчера я не только нагрубил Сюзанне, но и пропустил светский ужин. Сегодня утром не попал на пасхальную службу, а Сюзанна и Алларды, наверное, начали уже волноваться, куда я пропал. Вернее так: Сюзанна и Этель просто волновались, а Джордж не на шутку переживал.

Интересно, пошла ли Сюзанна в гости к Депоу с извинениями насчет отсутствия мужа или начала звонить в полицию и просидела всю ночь на телефоне? Меня в первую очередь интересовало, конечно, то, переживал ли кто-нибудь за меня или нет. Погруженный в эти мысли, я вдруг отчетливо услышал глухой топот копыт по влажной земле. Я попытался разглядеть лошадь и всадника, но солнце слепило глаза, и я ничего не мог увидеть. Тогда я встал и бросился вперед.

Сюзанна остановила Занзибар футах в двадцати от меня. Ни Сюзанна, ни я не промолвили ни слова, но глупая лошадь вдруг начала ржать. Ее ржание показалось мне весьма презрительным и, как это ни странно, вывело меня из себя.

Видимо, мне следовало ощущать вину и угрызения совести перед Сюзанной, но ничего подобного я не чувствовал.

— Ты ищешь меня или просто выехала прогуляться? — спросил я.

Наверное, в голосе у меня было что-то такое, что заставило ее воздержаться от язвительного ответа. Она просто сказала:

— Я искала тебя.

— Ну, теперь, когда ты меня нашла, можешь ехать дальше. Мне хочется побыть одному.

— Хорошо, — ответила она и начала разворачивать Занзибар. — Ты собираешься поехать с нами на одиннадцатичасовую службу?

— Если я и поеду, то на своей машине.

— Ладно. Увидимся позже. — Она пришпорила лошадь — Занзибар понеслась быстрее ветра. Если бы у меня было с собой ружье, я с удовольствием всадил бы заряд дроби в ее породистую задницу.

«Ну что же, — подумал я, — все нормально». Мое самочувствие несколько улучшилось. Я начал прохаживаться, разминая мышцы, затем слегка пробежался, с удовольствием втягивая в себя холодный утренний воздух. Какой роскошный рассвет и сколько удовольствия получаешь, когда начинаешь утро вот так, с легкой пробежки по упругой влажной земле, с повышения в крови уровня эндорфинов, бета-блокираторов и еще Бог знает чего. Целый час я провел, выделывая курбеты, ходя на голове, не задумываясь, зачем я это делаю, и испытывая дикий восторг.

В заключение я забрался на высокое дерево на границе нашего участка. С него открывался восхитительный вид на территорию клуба «Крик». Какое-то время я сидел на дереве, испытывая ни с чем не сравнимую радость погружения в детство. Потом я спустился вниз и еще немного пробежался. Приблизительно часам к десяти я почувствовал, что так устал физически и так воспрянул духом, как никогда в жизни. Даже похмелье как рукой сняло. Меня вдруг понесло к соснам, которые отделяли участок Стенхопов от «Альгамбры». Пот тек с меня ручьем, удаляя из организма токсины.

Я пробежал через луг, сердце колотилось как бешеное. Добежал до вишневой рощи и до сада, где совсем недавно мы с Сюзанной разыграли нашу сексуальную драму.

Наконец я рухнул на мраморную скамейку и огляделся. Импозантная статуя Нептуна все так же стояла в конце бассейна, но теперь в руках у морского бога появился бронзовый трезубец. «Ты только посмотри…» Я заметил также, что изо ртов всех четырех рыб у ног Нептуна бьют фонтанчики, а вода от них собирается в огромной морской раковине, уже оттуда попадая в вычищенный до блеска бассейн. «Черт побери…»

Я встал и нагнулся к фонтану, который не работал по меньшей мере лет двадцать. Упав на колени, я умылся водой из раковины, затем провел рукой по ее поверхности. «Да, Фрэнк, дела у тебя идут…»

Я набрал в рот воды и выпустил ее струйкой на манер каменных рыбок.

Мое внимание привлек шум за спиной. Я обернулся. Футах в тридцати от меня на тропинке, которая вела к дому, стояла женщина в платье в цветочек и в розовой шляпке, с накинутой на плечи белой шалью. Она также увидела меня и застыла как вкопанная. Можно себе представить, как выглядел человек, плескающийся в фонтане в грязном спортивном костюме, с взъерошенными волосами. Я выплюнул остатки воды и сказал:

— Привет.

Она повернулась и пустилась бежать со всех ног. В какой-то момент она обернулась, чтобы узнать, не гонятся ли за ней. Женщина выглядела лет на сорок пять и была плотного телосложения, со светлыми крашеными волосами. С утра она уже успела густо накраситься, видимо, ей пригодились краски, которыми красят пасхальные яйца. Даже в праздничном пасхальном платье она выглядела безвкусной простушкой. Но в целом она была неплохо сложена. Правда, мне не нравится этот тип, я предпочитаю американский стандарт, к примеру, мою Сюзанну. Но, проведя все утро в занятиях, свойственных больше дикарю или ребенку, я понял, что нахожу нечто крайне сексуальное в этой раскрашенной бабенке с ее большими грудями и задницей. В какой-то степени она напомнила мне Венеру из «храма любви».

Она все еще поглядывала из-за плеча, не бегу ли я за ней. Вероятно, мне следовало представиться, но, сообразив, что она из семьи Белларозы, я решил, что делать этого при таких обстоятельствах не следует. Я уже собирался покинуть чужой участок — как и полагается уважаемому адвокату и джентльмену, — но в эту минуту мне вспомнилась победа, одержанная над Сюзанной, и я опустился на четвереньки и зарычал.

Женщина побежала еще быстрее, потеряв по дороге свои туфли на высоких каблуках.

Я поднялся на ноги и вытер рот рукавом куртки. Славно повеселились. Возможно, мой поступок не совсем вписывается в рамки нормального поведения, но не мне же ставить медицинские диагнозы себе самому. Я прогуливался вдоль бассейна, когда заметил на другой стороне кое-что новенькое. Я подошел поближе и увидел, что это гипсовая статуя. Такие дешевые украшения часто можно встретить в итальянских парках, рядом обычно помещается статуя розового фламинго.

Приглядевшись, я понял, что статуя изображает Деву Марию, на руках у нее младенец Христос. Соседство христианского символа с языческим богом морей показалось мне странным. Богоматерь, нежно обнимавшая своего младенца, совершенно не воспринималась в обществе полуголого бога с поднятым вверх трезубцем — они просто противоречили друг другу.

Я вспомнил, как поразило меня нелепое сочетание этих двух культур, когда я был в Риме. Наш экскурсовод, напротив, нисколько не смущаясь, восхищенно рассказывал нам о статуе Богоматери, на пьедестале которой резвились голые нимфы.

Я решил тогда, что сами итальянцы являются одновременно и христианами, и язычниками. В них сочетаются жестокость и милосердие, католичество и религия Древнего Рима. Словно кто-то ошибся, насадив религию, чуждую этой стране и этому народу, которому по темпераменту больше подошло бы язычество.

Получается, что Фрэнк Беллароза, восстановивший трезубец у Нептуна, нуждался и в том, чтобы иметь где-то рядом символ любви и надежды. Ему нужно было и то и другое. Интересный факт.

Послышался яростный лай собаки, доносившийся от дома и становившийся все громче. Я предпочел размышлять о причинах этой озлобленности у собаки где-нибудь в другом месте. Может быть, я был сумасшедшим, но глупым я точно не был.

Я побежал в сторону Стенхоп Холла. На бегу я понял, что страшно проголодался: я ведь ничего не ел со вчерашнего дня. Собаки, а их было не менее двух, тем временем уже догоняли меня.

Я прибавил ходу и как вихрь пронесся через сосны, разделявшие наши участки. Но и здесь я не снижал темпа, так как понимал, что собаки и охранники, которые бегут за ними, могут увлечься и продолжить погоню на моем участке.

На моем пути лежал небольшой пруд — как раз сюда Сюзанна собиралась переносить свою конюшню. Не долго думая, я нырнул в холодную воду и быстренько перебрался на другую сторону. Следопыт, как вы помните, из меня получился никудышный, но зато я, оказывается, хорошо владел техникой запутывания следов.

Я продолжал бежать, но слышал, как за спиной у меня заскулили собаки, на берегу пруда потерявшие след. Я подозревал, что собаки преследовали меня вместе с охранниками, но убедился в этом только сейчас, когда услышал звук ружейного выстрела. Я инстинктивно прибавил ходу. Когда все запасы глюкозы, адреналина, эндорфина и всего прочего были израсходованы, я упал на землю, замер и прислушался.

Полежав несколько минут, я встал и осторожно начал пробираться сквозь кустарник. В какой-то момент я достиг тропинки, которая вела к калитке на Грейс-лейн. Я пошел по ней и вскоре увидел сквозь разросшиеся вишневые деревья сторожевой домик Аллардов. По моему разумению, охранники не стали бы так далеко углубляться на чужой участок, поэтому я шел не спеша. Как однажды кто-то изрек, нет большего счастья, чем побывать под пулями и остаться в живых. Я чувствовал себя великолепно, лучше всех на свете. Жаль только, что я не мог рассказать о случившейся со мной истории. Вот в чем я действительно нуждался, так это в друзьях, которые с удовольствием выслушали бы рассказ об этих приключениях. Можно было бы рассказать Сюзанне, но она уже перестала быть моим другом.

Я вошел в наш дом со стороны сада и по настенным часам в кабинете понял, что неверно оценил время. Одиннадцать часов уже прошло, и Сюзанна уехала на службу в церковь. Я снова осознал, что теперь меня это совершенно не трогает. Всегда приятно бывает понять, что какие-то вещи вас больше не волнуют, но в следующий момент, как правило, вы начинаете лихорадочно соображать, что же вас все-таки волнует.

Я пошел на кухню и обнаружил на столе записку. В ней говорилось: «НЕ ЗАБУДЬ, ЧТО К ТРЕМ ЧАСАМ МЫ ПРИГЛАШЕНЫ К ТВОЕЙ ТЕТУШКЕ». Я скомкал записку и забросил ее в угол. К черту тетушку Корнелию! Я открыл холодильник и начал хватать что попало, без разбора, оставляя после себя открытые банки, разорванные упаковки и огрызки фруктов. В заключение я слопал пригоршню черники, захлопнул дверцу холодильника и отправился наверх.

Быть дикарем, конечно, приятно, но и горячий душ — стоящая вещь. Я разделся, принял душ, но бриться не стал. Переоделся в джинсы, рубашку и ботинки и покинул дом еще до того, как появилась Сюзанна.

Я запрыгнул в свой «бронко» и поехал по заросшей дороге, которая вела к запасному выезду на Грейс-лейн. В старых усадьбах предусмотрены не только отдельные выходы и лестницы для прислуги, но и целая система тропинок и дорог, построенная так, что хозяева и слуги не могли случайно встретиться. Это был прообраз современного Диснейленда, где целая армия рабочих и служащих, скрытая от глаз посетителей, обслуживает их всем необходимым и приготовленная еда и чистые номера в гостиницах появляются как по мановению волшебной палочки.

Подъехав к пруду, я вышел из машины и исследовал землю вокруг него. Здесь действительно было много следов собачьих лап, я нашел также стреляную гильзу от ружья. Гильзу я положил в карман, довольный, что мне ничего не показалось и все было на самом деле. Я сел в машину и выехал к запасным воротам. На них висел замок, но у меня в машине была связка ключей от всех запоров Стенхоп Холла, так что я быстро с ним справился. Таким образом, я выехал на Грейс-лейн в нескольких сотнях ярдов от главных ворот.

Я поехал на север, чтобы не встретиться с «ягуаром» Сюзанны. По дороге я пытался сообразить, куда же мне податься. Сбежавшим из дома мужьям следует представлять, куда им направляться, хотя, как правило, они не имеют об этом ни малейшего понятия. Поэтому эти бедолаги обычно едут куда глаза глядят, избегая лишь мест, где у них могут поинтересоваться, каково чувствовать себя в шкуре сбежавшего мужа.

Проезжая мимо ворот «Альгамбры», я заметил двух джентльменов в черных костюмах. Они явно стояли здесь не случайно.

Я до сих пор чувствовал себя выбитым из колеи событиями вчерашнего дня. При этом я отдавал себе отчет, что вряд ли мне кто-то поможет. Если я облегчу душу какому-нибудь случайному собеседнику, то ему будет довольно трудно уловить связь между играми на сеновале и эпизодом с Белларозой и моими дальнейшими приключениями. Люди, как правило, плохо понимают друг друга. Я, конечно, добавил бы: «И это еще не все», — но ведь при этом я имел бы в виду лишь то, что творится в моей голове, а не в реальном мире. Так что понять меня было бы трудно.

Итак, я кружил по окрестностям и сам не понял, как очутился в Бейвилле, это что-то вроде города «синих воротничков», расположенного на престижном побережье Лонг-Айленда. В этом местечке редко встретишь аристократов, но и мужланы с «БМВ» здесь также не прижились.

Основные занятия жителей этого крошечного городка — рыбная ловля, прокат яхт и содержание разного рода питейных заведений. Трудно себе представить, как на таком маленьком участке суши поместилось столько баров. Некоторые из этих заведений были «крутыми», другие — еще «круче», а самым «крутым» был бар под названием «Ржавая якорная труба». Если вам любопытно, якорная труба — это отверстие на носу корабля, через которое проходит якорная цепь. Вероятно, бары и рестораны Лонг-Айленда уже исчерпали запас неиспользованных морских словечек, но это место на самом деле напоминало ржавую якорную трубу. Бар был открыт для жаждущих приобщиться к пасхальным напиткам. Я припарковал «бронко» между стареньким пикапом и стайкой мотоциклов и вошел внутрь.

Наверное, в ночное время этот бар имел свой шарм, свой стиль и все, что угодно. Но в воскресный полдень, особенно на Пасху, он производил гнетущее впечатление. Примерно так, скорее всего, выглядит предбанник перед газовой камерой.

Я нашел себе место на табурете у стойки бара. Стены заведения были украшены обычной морской атрибутикой, но, на мой взгляд, она мало чем отличалась от барахла, которое можно найти на любой помойке. Компанию за стойкой мне составляли трое мужчин и женщина в забавном наряде из черной кожи, несколько алкоголиков и четверо молодых людей в джинсах и майках, играющих в игры на телевизионных приставках. Они были в состоянии, которое можно описать как нечто среднее между кататоническим бредом и пляской святого Витта. Вероятно, за стойкой присутствовал неполный набор, характерный для данного заведения, в углах, очевидно, можно было обнаружить более красочные персонажи.

Я заказал себе порцию пива и закуски. На этих закусках следовало ставить надпись «Опасно для здоровья», но я смело принялся за них. Примерно в миле отсюда находился престижнейший яхт-клуб «Коринф», и посещавшим его джентльменам я посоветовал бы заглядывать в этот бар, чтобы потом хвастаться перед другими подвигом «настоящего мужчины». Но сейчас был не сезон, я сидел за стойкой, хлебал пойло, которое называлось пивом, и жевал отвратительные «закуски», а заодно наблюдал за клубами дыма, поднимающимися к потолку.

Я заказал себе еще кружку пива и шесть небольших бифштексов. Когда, казалось, уже никто не проявит ко мне интерес и никто не будет оскорблен моим присутствием, раздался голос, принадлежавший одному из закованных в кожу мотоциклистов.

— Ты что, живешь здесь где-нибудь поблизости? Вам следует знать, что даже в джинсах и в рубашке, небритый, Джон Уитмен Саттер не похож ни на одного из завсегдатаев бара, особенно после того как он откроет рот и произнесет несколько слов. Вам также следует знать, что в такой вопрос вкладывается всегда нечто большее.

— Лэттингтон, — ответил я.

— Ля-ля-ля, — пропел мой сосед по стойке.

Я искренне рад, что у нас в округе нет классовой неприязни, иначе мне пришлось бы услышать нечто очень грубое от джентльмена в коже.

— Ты что, заблудился? — спросил он.

— Если я здесь, значит, заблудился.

Окружающие нашли мой ответ остроумным. Юмор вообще легко прокладывает мосты через пропасть, отделяющую культурных людей от кретинов.

«Кожаный» задал еще один вопрос:

— Видать, твоя старушка дала тебе под зад коленом?

— Нет, она сейчас лежит в больнице Святого Фрэнсиса в коматозном состоянии. Автокатастрофа. Плохо ей, бедняжке. А детей забрала тетка.

— О, извини, парень. — «Кожаный» тут же заказал мне кружку пива за свой счет.

Я изобразил на лице страдальческую улыбку и снова уткнулся в свои бифштексы. Они не так уж плохи, а еще если их зажевать орешками да запить пивом, так вообще становятся съедобными. Я научился этому приему в Нью-Хэйвене. Так мы между собой называем Йельский университет. Нью-Хэйвен. И звучит не так напыщенно.

К тетушке Корнелии я должен был прибыть к трем часам. Там на Пасху у нас всегда происходит что-то вроде семейного сбора. Тетка живет в Локаст-Вэлли, это в пятнадцати минутах езды отсюда. Сейчас было без чего-то два. Тетка Корнелия — это сестра моей матери, и, если вы припоминаете, у нее есть своя теория относительно рыжих волос. Интересно, что она скажет, если увидит своего племянничка, сидящего без пиджака и галстука за стойкой бара, небритого и пахнущего пивом и солеными орешками.

Надо честно признать, что Сюзанна, со своей стороны, всегда очень мила с моими родственниками. Нет, она не близка с ними, а именно мила. Ее собственная семья совсем не велика, даже если сосчитать всех самых дальних родственников, разбросанных по всему свету. Их и родными-то не назовешь.

Итак, я торчал в этой «трубе» уже целый час, размышляя о том о сем, когда место рядом со мной заняла новая посетительница. Должно быть, она вынырнула из какого-нибудь темного угла заведения, так как входную дверь никто не открывал. Я взглянул на нее и получил в ответ широкую улыбку. Я уставился в зеркало, но и там наши глаза встретились. Она снова улыбнулась. Вероятно, она была очень дружелюбно настроена.

Ей было лет тридцать, но можно было дать и все сорок. Она была разведена и жила сейчас с человеком, который время от времени поколачивал ее. Работала она официанткой, а с детьми сидела ее мать. Здоровье у нее было неважнецкое. Она должна была бы ненавидеть мужчин, но не ненавидела. Она играла в лотерею и отказывалась признавать тот факт, что в ее жизни уже не будет ничего хорошего. Впрочем, ничего этого она о себе не сказала, она вообще не вымолвила ни слова. Просто у людей, которых вы можете встретить в «Ржавой якорной трубе», все это написано на лбу. Даже удивительно, как такая процветающая нация, как американцы, может порождать таких несчастных людей. А может быть, все дело просто в том, что некоторые люди рождаются неудачниками и на Марсе в 3000 году тоже будет стоять где-нибудь бар «Ржавая якорная труба», посетителями которого будут люди с плохими зубами, татуировками и одетые в черную кожу. Они будут рассказывать друг другу истории из своей жизни, жаловаться на неудачи и на то, как кто-то вставляет им палки в колеса. Я услышал, как рядом сбросили на пол туфли.

— Ноги гудят по-черному.

— Почему? — поинтересовался я.

— О, да я пропахала все утро. Даже на мессу не попала.

— А где ты работаешь?

— В ресторане «Звездная пыль» в Глен-Ков. Знаешь это место?

— Да, конечно.

— Что-то я тебя там никогда не видела.

И никогда не увидишь.

— Хочешь угощу?

— Давай. Закажи «мимозу» Терпеть не могу, когда приходится пить, а еще не вечер. Но сейчас мне надо промочить горло.

Я сделал жест бармену.

— Одну «мимозу». — Повернулся к своей соседке — Будешь бифштексы?

— Нет, спасибо.

— Меня зовут Джон.

— Салли.

— Не Салли Грейс?

— Нет, Салли Энн.

— Рад нашему знакомству.

Появилась ее «мимоза» — мы чокнулись, поболтали, затем она спросила:

— А что ты делаешь в этой дыре?

— А что, разве мне здесь не место?

— Да нет, знаешь ли. — Она рассмеялась.

Мне было приятно осознавать, что меня здесь принимали за инородное тело даже до того, как я раскрыл рот и обнаружил свой акцент. Соответственно, если бы кто-то из этих людей оказался в клубе «Крик», я бы тоже поинтересовался, как они туда попали.

— Просто я в разводе, один как перст и ищу любви где только можно, — абсолютно серьезно сообщил я.

Она снова весело расхохоталась.

— Да ты, видно, сумасшедший.

— В моих клубах сегодня выходной день, моя яхта стоит в сухом доке, а моя бывшая жена улетела с детьми в Акапулько. У меня был выбор — пойти на обед к главарю мафии, к своей тетке или сюда.

— И ты пришел сюда?

— А разве ты не сделала бы то же самое?

— Нет, я бы пошла на обед к главарю мафии.

— Интересная мысль. Твоя фамилия случайно не Рузвельт? — поинтересовался я.

— А твоя случайно не Астор? — хихикнула она.

— Нет, моя Уитмен. Знаешь такого поэта Уолта Уитмена?

— Конечно. «Листья травы». Я проходила это в школе.

— Боже, благослови Америку.

— Это тоже он написал?

— Возможно.

— Так ты его родственник?

— Что-то вроде этого.

— Тоже поэт?

— Пытаюсь им стать.

— А ты богатый?

— Был. Все проиграл в лотерею.

— Господи, сколько же ты купил билетов?

— Все, которые были.

Она опять захихикала. Я был в ударе. Я подвинул свой табурет поближе к ней. Когда-то она была милашкой, но годы, как говорится, взяли свое. При этом у нее сохранилась прекрасная улыбка, веселый смех, все зубы и, как я предполагал, доброе сердце. Я мог заметить, что нравлюсь ей, а если еще немного постараюсь, то она и полюбит меня. Многие мои однокурсники баловались с дешевыми девчонками, но я себе такого никогда не позволял. Возможно, теперь я пытался наверстать упущенное. Кстати, в здешних местах есть обычай, сохранившийся до сих пор, — в среду вечером у прислуги выходной, и все бары на побережье заполнены очаровательными девчонками из Ирландии и Шотландии, приехавшими сюда на работу. Но это уже другая история. А что касается дела, то я должен признаться, что давненько не был один на один с женщиной из народа и не знал точно, как себя с ней вести. Вероятно, лучше всего быть самим собой. Кстати, с Салли Энн я ощущал себя значительно лучше, чем с Салли Грейс. При этом я чувствовал себя на коне. Мы еще немного поболтали, Салли прыскала со смеху уже в свою третью «мимозу», а компания в коже, похоже, начала подозревать, что ее надули с рассказом о жене, лежавшей в коматозном состоянии.

Я мельком взглянул на часы и понял, что пробило три. Следовало выбирать между Салли Энн и визитом в ее лачугу и посещением званого ужина у тетушки Корнелии. Скажу честно, мне не нравилось ни то ни другое.

— Ну, — сказал я, — мне пора.

— О… ты спешишь?

— Да, по правде говоря. Мне надо прихватить на вокзале герцога Суссекса и затем отправиться к тете Корнелии.

— Серьезно?

— Ты мне дашь свой телефон?

Она уставилась на меня, потом глупо улыбнулась.

— Я думаю…

— У тебя есть визитная карточка?

— Погоди… сейчас посмотрю… — Она запустила руку в свою сумочку и вытащила огрызок карандаша, которым, очевидно, записывала заказы клиентов. — Ты хочешь, чтобы я написала номер на карточке?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒