Георгий Вайнер 14 страница

— Большое помещение и не нужно, — рассудительно заметил Азимов. — На винопункте создают излишек спирта. Это просто. Бутылки берут из пункта приема стеклотары. Этикетки, колпачки скупают. Им привозят… Остаются механизмы для закупоривания… А даты ставят штемпелем, они во всех канцелярских магазинах продаются…

— У тебя есть знакомые на винопункте в Дарвазе? — спросил Тура. — На худой конец я мог приехать ночью от твоего имени…

Азимов покачал головой:

— В самой Дарвазе они не станут делать цех, — мотнул головой Тулкун. — Люди заметили бы — машины приходят, чужаки ездят… Нет! Я думаю, они в Ак-Су могли окопаться… На рыбзаводе…

— Кажется, я знаю, где это. Бывший завод безалкогольных напитков? С высокой трубой?

— Да. Но ночью вы там ничего не сделаете вдвоем. Мне л надо ехать туда с вами.

Тура обнял его за плечи:

— Тулкун-ака, время не терпит. Надо сегодня ехать…

— А что мешает? Сейчас и поедем, — усмехнулся Тулкун и браво разгладил усы.

— Долгий день позади — тяжело тебе будет? — спросил Тура.

— Силы еще есть, — сказал Тулкун. — генерал не раз говорил — на таких людях стоит наша милиция! А тебе, Силов, говорил такие слова генерал? — и засмеялся.

— Нет, мне ничего такого генерал никогда не говорил, — серьезно ответил Силач и позвал мальчика-ученика: — Тебе что дядька твой Сувон сказал — когда будет?

— Не будет его сегодня… Сказал, что поздно приедет, может, завтра…

— Интересное кино, — покачал головой Силач. — А как же он нас собирается поить сегодня вечером «Эрл грэем»?

Тура вдруг встал и подошел к висевшему на стене ковру — он так долго ждал дня, когда Сувон перевесит его на другую сторону от входа, и старый вытертый ковер, как знамя, обозначит начало атаки на банду отравителей и разносчиков смерти.

Старый ковер, полученный Сувоном наверняка еще от его отца — тоже известного чайханщика. В чайхане было уже почти темно, незаметно накатил вечер, уже толпились за столиками шоферня-дальнобойщики и обычные завсегдатаи. Кто-то играл в нарды, двое разбитных мужиков сняли с противоположной стены — куда Сувон должер был перевесить в нужный час ковер — музыкальные инструменты — гжак и тар.

Тура провел ладонью по ковру, и сердце больно, испуганно дернулось. В середине ковра был прорван большой кусок и края разрыва аккуратно, совсем незаметно прибиты к стене мелкими гвоздиками.

Этот ковер нельзя было никуда перевешивать — он был прибит навсегда.

И тут воспоминание пришло — как долго и зло он тискал свою память, стараясь вызвать эту неприметную подробность, и волна душевного смятения подняла ее сейчас со дна и сомкнула с рассказом Тулкуна.

«Зият Адылов, бывший автоинспектор из Дарвазы?.. » Тот, за сопротивление которому схлопотал срок покойный Сабирджон Артыков! Да, да! Генерал так и выразился тогда: «Если бы наоборот! Вот если бы Зията Адылова, инспектора, ухлопали бы сегодня в „Чиройли“, Сабирджон был бы сейчас подозреваемым номер один… Да, да… А так не пляшет! Его самого убили! »

Он вернулся на супу и, трясясь от сдерживаемого напряжения, спросил Силача:

— Ты помнишь эту бабу в «Чиройли»? Мы ее потом допрашивали в гостинице?..

— Конечно, — кивнул Силач. — Света-Гюльчехра… А что?

— Помнишь, как она по внешности определила род занятий убийцы? Кем он мог быть?

— «Офицер. Или мент. Левое плечо — вперед, кру-у-гом! »

— Так! А что кричал Пак, когда в него стрелял убийца? Как она рассказывала?

— Кореец просто закричал — а-и-и!..

Тура схватил его за руку и сжал изо всех сил:

— Кореец закричал: «ГАИ!.. » Он опознал убийцу… Он вспомнил гаишника! Этого Зията!..

Из газет:

«Сообщение ТАСС

На орбите новый международный экипаж.

23 июля 1980 года в 21 час 33 минуты московского времени в Советском Союзе осуществлен запуск космического корабля «Союз-37».

Космический корабль пилотирует международный экипаж: командир корабля дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Виктор Горбатко и космонавт-исследователь Герой Социалистической республики Вьетнам Фам Туан.

Самочувствие космонавтов Горбатко и Фам Туана хорошее, бортовые системы работают нормально.

Экипаж корабля «Союз-37» приступил к выполнению программы полета».

Автомотриса еще с секунду постояла под деревьями, пока прогревающийся мотор с ровным гулом набирал обороты, потом резко рванула по проспекту.

Тулкун Азимов, устроившийся на заднем сиденье, качнулся с боку на бок и спросил:

— Не боишься так ездить, Силач?

Силач усмехнулся, подмигнул ему в зеркальце заднего вида:

— Тулкун-ака, нам много есть сейчас чего бояться.

Тура легонько подтолкнул его в бок:

— Не отвлекайся, давай в управление.

Голубоватый свет фонарей едва прорывался сквозь деревья. Окна тоже были скрыты деревьями. В Мубеке, как и во всех южных городах, с заходом солнца темнело стремительно и неотвратимо. На Великой Транспортной развязке, созданной для мощного городского и транзитного потока машин, им встретилось только три-четыре автомобиля. Силач резко повернул направо и помчался через боковые улицы к управлению. Тура сказал:

— Сейчас поднимусь к генералу и сделаю официальное заявление. У него не будет выхода, пусть принимает решение.

Силач усмехнулся:

— Как сказал тебе Иноят-ходжа, всегда существуют два выхода.

— Я это знаю, — согласился Тура, — но если мне удастся застать в управлении Нарижняка, то я постараюсь сделать так, чтоб у Эргашева остался один выход.

У освещенного подъезда толпились люди, на стоянке было припарковано несколько оперативных машин. Тура выскочил из Автомотрисы и предупредил:

— Если меня через полчаса не будет, езжайте в Дарвазу сами, решайте по обстановке.

Силач спросил:

— Ты хорошо все продумал? Может быть, визит этот к начальству вовсе не обязательный?

— Обязательный! — уверенно сказал Тура. — Иначе нас завтра самих посадят как уголовников.

— Ну, давай! Ни пуха… — напутствовал Силач, и Тура побежал вверх по ступенькам лестницы.

В вестибюле была необычная для такого позднего времени суматоха, толчея, какое-то необъяснимое возбуждение. Люди носились во все стороны, и только хромой Халяф стоял неподвижно, как глиняный столб в пустыне. Тура подошел к нему, похлопал его по плечу, спросил:

— Как ты, жив?

Халяф медленно перевел на него глаза, будто видел его впервые, и медленно сказал:

— К сожалению, я еще жив, хотя, по-моему, это не имеет смысла.

Он смотрел куда-то мимо Туры, поверх его головы, будто там, за спиной его, в глубине зеленого аквариума видел нечто такое, о чем было страшно думать и совсем невозможно рассказать.

Тура обратил внимание, что несколько человек стоят около аквариума, ожесточенно жестикулируя. Он подошел ближе и в испуге отшатнулся — тропические рыбы всплыли к поверхности воды вверх животами, их плавники и хвосты висели грязными сморщенными тряпочками. Последняя, мучительно дыша, билась около толстого стекла. На поверхности воды плавали коричнево-черные комья какой-то кожуры.

— Что это? — спросил пораженный Тура Халяфа.

— Это кокнар. Наркотик. Слышал о таком? — сказал с болью и страданием Халяф.

— Кокнар? Как он туда попал? — удивился Тура.

— Я его кинул, — сказал мертвым, отрешенным голосом Халяф.

— Ты?!! — безгранично удивился Тура. — Где ты взял кокнар? Откуда? Зачем? Что ты сделал?

Халяф долго молчал, потом с ужасной мукой сказал:

— Я всегда считал тебя единственным приличным человеком здесь. Я хочу сказать тебе… Я давно должен был тебе сказать, но у меня не хватало сил. Ты хотел знать, кто послал Пака к кафе на дороге, где его убили?

Тура вцепился руками в мундир Халяфа.

— Ты это знаешь?

— Да. Мне и это известно. О том, что Пак поехал в кафе, знал Эргашев.

— Этого не может быть! — быстро сказал Тура. — Откуда ты это взял?

— Когда Пак выходил из вестибюля в тот день, мне позвонил генерал и велел вернуть его из машины. Я догнал Корейца, и он говорил при мне с ним по телефону.

— И что Пак сказал ему?

— Не знаю, я не прислушивался, но генерал знал, куда уезжает Пак.

Тура ошеломленно молчал.

— Почему же ты столько молчал? Почему ты это говоришь только сейчас?

Халяф, не поднимая головы, сказал голосом человека, для которого в жизни уже все не имеет значения:

— Потому что я сегодня отравил рыб генерала кокнаром, который я нашел у своего внука! Они сделали его тоже наркоманом и сбытчиком кокнара. Будь они прокляты все!

Халяф повернулся и, тяжело прихрамывая, пошел к себе в каморку.

— А где Эргашев? — крикнул ему вслед Тура.

— Нет его, — махнул рукой Халяф, — уехал с вечера.

Стукнула входная дверь. В вестибюль вошла группа офицеров. Тура сейчас не хотел ни с кем встречаться, он быстро пошел к лестнице, легко взбежал на второй этаж, прислушался. Было тихо. Он прошел по коридору и постучал в дверь кабинета, который занимал следователь по важнейшим делам.

— Разрешите?

Нарижняк, видимо, собирался ужинать: посреди стола стояла бутылка простокваши, на тарелке лежали помидоры, зелень, мубекская лепешка. Тура увидел истертую от долгого употребления серебряную ложку и аккуратно стиранную салфетку. Рубашка на следователе была расстегнута.

— В чем дело? — Нарижняк с явным неудовольствием смотрел на Туру.

— Я пришел к вам сделать официальное заявление. Мой заместитель, майор Пак, был убит в кафе «Чиройли» скорее всего бывшим сотрудником нашего управления инспектором ГАИ Зиятом Адыловым. Зият, возможно, связан с торговцами наркотиками — с Сувоном Акбаровым. И то, о чем мы с вами столько говорили, — как получилось, что Пак уехал, никому ничего не сказав, — имеет простое объяснение. Пак предупредил о том, что он едет на связь с Сабирджоном Артыковым, начальника управления генерала Эргашева…

Нарижняк пораженно моргал светлыми ресницами. Его голубые глаза выражали бесконечное удивление. С трудом собравшись, он спросил наконец:

— А откуда вам все это стало известно?

— Я располагаю свидетельскими показаниями. Эти люди сделают соответствующие заявления на следствии и в суде. Но сейчас нет времени оформлять их документальные свидетельства. Надо срочно ехать в Дарвазу. Там должна находиться база по производству фальсифицированного коньяка. Оттуда же шли наркотики.

— Почему сегодня? — спросил подозрительно Нарижняк.

— Потому что у меня есть основания полагать, что ночью или завтра утром они ликвидируют все следы производства. Я прошу вас принять все необходимые меры! Завтра будет поздно.

— Но почему я должен вам верить? — настороженно спросил Нарижняк.

— Потому что у вас нет другого выхода. Завтра будет поздно. Вы никогда этого не простите себе, если хотите считаться честным человеком. Бандиты и убийцы завтра будут торжествовать победу, а я буду сидеть в тюрьме.

— Я должен проверить все, что вы сказали, — сухо сообщил Нарижняк.

— Проверяйте, делайте, что хотите, но учтите: если завтра мы не сможем с вами поговорить, то хотя бы помните все то, что я вам сказал. Вам смогут дать показания милиционер-пенсионер Тулкун Азимов и Халяф. Всех остальных назовет Тулкун Азимов. У меня больше нет времени разговаривать с вами. Последний вопрос: вы взяли пробы из разбитых бутылок коньяка в ресторане у Яхъяева?

— Да, взял.

— И что?

— Я уже задержал Яхъяева, — спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил Нарижняк. — Яхъяев — не помеха.

— Но имейте в виду: он и в камере здесь будет чувствовать себя как дома. С телевизором и телефоном… И будет по-прежнему руководить своими подчиненными…

Нарижняк поморщился, но ничем не выдал досаду: практики уголовного розыска, как правило, недооценивают «важняков» прокуратуры, и зря!

— Яхъяев находится вне пределов Мубекской области…

Тура получил щелчок по носу, но — странно! — испытал удовлетворение: следователь знал свое дело.

— Коньяк, который оказался у Яхъяева в подсобке, скорее всего и производят около Дарвазы, в Ак-Су. Это помещение рыбокоптильного завода. Раньше там был завод безалкогольных напитков. Заводик видно издалека — над ним высокая труба котельной. Проехать туда от нас можно только через Золотой мост!

— Я приму необходимые меры, — сказал осторожно Нарижняк.

Тура махнул рукой и вышел за дверь.

В коридоре он лицом к лицу столкнулся с Соатовым.

— О! — воскликнул тот радостно. — На ловца и зверь бежит. Я тебя разыскиваю по всему городу, а ты где-то прячешься.

— А мне нет нужды прятаться, — сказал Тура.

— Ну давай зайдем ко мне, есть о чем поговорить.

— У меня, Икрам, сейчас нет времени с тобой разговаривать, — сказал Тура и хотел пройти, но Соатов взял eго за руку.

— Нет, дорогой, у нас более срочных дел нету. Это я тебе говорю не как бывший сотрудник, а как прокурор по надзору за следствием в органах милиции. Заходи, дорогой!

Он отпер дверь и пропустил Туру вперед. В кабинете было душно. Соатов в нем не работал, просто оставлял за собой на время следствия.

— Усаживайся. Помнишь, как у Бабеля написано? Когда господин пристав предлагает садиться, то как-то неудобно стоять… — Он подошел к столу, выдвинул верхний ящик, что-то проверил в нем.

«Оружие. Боится меня», — подумал Тура. Он сел.

— Жара такая, даже к вечеру не отпускает, — Соатов подставил голову и шею мощной струе включенного вентилятора, сохраняя на лице постное, благостно-скорбное выражение.

Тура подумал, что Соатов — красивый, заметный человек, но и он, Халматов, вряд ли смог бы составить для ориентировки его словесный портрет. А если бы и составил, Соатова все равно никто бы не опознал — у него было усредненно-красивое лицо.

— Ты чего такой задумчивый, Икрам?

Соатов желчно-иронически усмехнулся:

— А ты разве веселый, Халматов?

— У меня нет твоих забот.

— У тебя есть свои, — пожал плечами Соатов. — И они, по-моему, хуже моих!

— Это только тебе так кажется, Икрам!

— Мне ничего не кажется… — Соатов вынул из папки на столе заполненный бланк — «Постановление о предъявлении обвинения». — Я обязан тебя с этим ознакомить…

Тура взял в руки постановление:

— Все тот же новый двигатель Мубекирмонтажа!.. Ничего нового. И тебе не стыдно, Икрам? Неужели ты не понимаешь, что происходит?

Тура стал быстро просматривать. Те же стандартные формулировки: «Злоупотреблял должностным положением…», «принудил милиционера-водителя…», «нанесло значительный ущерб…» — Тура пренебрежительно отбросил бланк.

Благодушно-насмешливое отношение, с которым он отнесся первоначально к прокурорско-следственнои стряпне Соатова, быстро улетучилось.

— Признаешь себя виновным? — жестко спросил Соатов.

— Нет. Как у тебя вообще поворачивается язык говорить об этом? Ты же знаешь все не хуже меня! Это же вранье! От начала до конца. — Тура не мог скрыть ненависти и презрения.

— Ты мне вопросов не задавай! — крикнул Соатов. — Это я тебя спрашиваю: признаешь себя виновным? Предъявленное обвинение тебе понятно?

— Обвинение понятно. Обвинения не признаю!

Соатов официальным голосом сообщил:

— Я сейчас допрошу вас в качестве обвиняемого…

— В этом нет необходимости. Перепиши все с моего допроса в качестве свидетеля. У меня нет ни дополнений, ни возражений. Я подпишу в любой момент. А здесь, — Тура взял бланк, вытащил авторучку, — пишу: «Не признаю». И расписываюсь… Все!

Соатов сделал внушительную паузу и деловито закончил:

— Мне остается избрать…

Тура молча смотрел на него, уже догадавшись, куда ведет Соатов.

— …Меру пресечения способов уклонения обвиняемого от следствия и суда с учетом его личности…

Тура перебил:

— Вот именно! С учетом моей личности, как требует закон, с учетом моего беспорочного прошлого. Моей партийности…

— Вопрос о партийности будет решен сегодня. Тебя привезут в райком.

— Привезут?!

— Да. Привезут… — В первый раз Соатов позволил себе открыто выразить свое торжество. Бойкие глазки его сошлись, весело сверкнув, щеки разрумянились. Тура не видел его таким — недожаренный натуральный шницель.

— С тобой бессмысленно разговаривать, — вздохнул Тура. — Ты — не человек. Ты — кадавр. У тебя стеклянный глаз, фанерная глотка, кирпичное сердце…

— А нам с тобой сейчас и не о чем говорить! — Соатов поджал губу. — Тебя сейчас отвезут в райком, сам ты не пойдешь. Сдашь партбилет. Он у тебя с собой. Я избираю тебе мерой пресечения содержание под стражей. С учетом положения, которое ты прежде занимал в милиции. С тебя другой спрос… Согласен?

Кровь ушла из сердца, хотя Тура уже понял — решение принято.

— Ты все-таки решился арестовать меня?!

— Уже арестовал, — он снял трубку прямой связи с дежурным. — Это Соатов говорит. Пришлите ко мне в кабинет наряд. Я скажу, что надо сделать…

Соатов еще не положил трубку, как Тура перегнулся через стол и выхватил из приоткрытого ящика лежавший там пистолет Соатова, направил ему в лицо:

— Руки! Быстро! Мне некогда повторять… Быстро, я тебе сказал…

Соатов побледнел. Из трубки, которую он все еще держал, уже неслись частые гудки. Он так и поднял руки вместе с трубкой.

— К стене! Сюда! Живо!.. У меня нет времени…

Соатов как лунатик шагнул в сторону. Тура с силой дернул кабель, тянувшийся к коммутатору оперативной связи на столе, он не поддался. Тура достал из кармана перочинный нож, полоснул пластмассовый шнур — кабель отделился, обнажив медно-золотую слоеную начинку.

— Ты за это ответишь… — прохрипел Соатов. — Сопротивление при исполнении возложенных законом обязанностей… Понуждение… Пистолет… Под расстрел пойдешь…

— А привлечение к уголовной ответственности заведомо невиновного? Заведомо незаконный арест… Как это?

На лестнице были уже слышны шаги. Тура взглянул на Соатова, поймал его взгляд.

— Слушай внимательно. Ты меня знаешь. Я на ветер слова не бросаю. Сейчас я запру тебя. Если подойдешь к окну и хоть слово крикнешь, я вернусь… Я убью тебя, продажная гадина! — Он сунул пистолет в карман. — Запомни!

Тура вышел из кабинета, повернул ключ в дверях.

Тура показался в коридоре как раз вовремя. Навстречу шел дежурный по управлению, старый служака, с каким-то молодым милиционером. Появление в коридоре спокойно идущего навстречу Туры Халматова повергло обоих в легкий шок.

— Товарищ подполковник… — дежурный замялся. — Звонил помощник прокурора Соатов…

— Я знаю… — сказал Тура. Позади, в кабинете, все было спокойно; Соатов сидел тихо, как мышь. — Но у нас еще масса вопросов. Идите сейчас в приемную генерала, дождитесь там Соатова…

— Вот и хорошо… — Служака-дежурный достал платок, с облегчением вытер вспотевший лоб. — Пошли, Азиз…

Путь к выходу был открыт.

В вестибюле, около аквариума, Тура увидел нескольких офицеров, столпившихся вокруг Назраткулова, в ужасе и гневе объяснявшего, что произойдет, когда приедет Эргашев. Туру окликнули, но Халматов, не останавливаясь, прошел к выходу. Ночь была душной, с азиатскими низкими звездами, с вялым шелестом ссохшейся на деревьях листвы.

Из-за служебных машин навстречу ему бесшумно выползла Автомотриса.

— Я уже не верил, что ты появишься, — вполголоса заметил Силач, когда Тура нырнул в кабину. Тулкун Азимов тихо дремал сзади.

— Сматываемся!..

В ту же минуту на втором этаже раздался грохот — Соатов, убедившись в том, что ему реально ничто не угрожает, чем-то тяжелым — видимо, стулом — сокрушал дверь.

— …И быстро!

Описали по площади стремительную дугу вокруг бюста Отцу-Сыну-Основателю, с ревом выкатились к Великой Транспортной развязке, помчали по прямой пустынной трассе.

— Как они не догадались сломать Автомотрису? — подумал вслух Тура. — Или вообще угнать.

Силач засмеялся:

— А я это предвидел. Я последние три ночи сплю в ней. И оставляю зажженным свет. Угонять вместе со мной — затруднительно…

— И такое тоже бывает, — подал сзади голос Тулкун Азимов. — Лет двадцать назад банда была, они застрелили милиционера, захватили машину. Нам предлагали взять отделение автоматчиков, самоходку и брать их в кишлаке, а генерал Эргашев, он тогда капитан был, сказал: «Не надо, мы вдвоем пойдем с Тулкуном и возьмем их». Ну, и взяли…

Силач на миг обернулся к нему:

— Э-э-э, Тулкун-ака, если бы генерал Эргашев сейчас пошел меня брать, наверное, ему бы это не удалось.

— Зачем Эргашеву брать тебя? — удивился Тулкун. — Ты же свой!

— Ну да, — мотнул головой Силач. — Свой среди чужих.

Позади послышался нарастающий шум мощного мотора.

— Не ушли, — заметил Тура.

Их быстро догоняли. Силач сбросил немного скорость. Приближающаяся машина не стала, обгонять, а пошла с интервалом метров в триста. Тура оглянулся, но ничего не увидел, кроме ослепительного света фар, бившего в заднее стекло.

— Кто-то наблюдает за Автомотрисой и сообщает по телефону, куда и когда мы поехали…

— Ничего, — успокоил его Силач. — Выедем за город, там мы с ними разберемся… Сейчас сделаем вот такой финт.

Силач разогнал Автомотрису и свернул к тротуару.

— Смотри! — из темного провала улицы на большой скорости за ними показался милицейский «Москвич» с гербом на передней дверце и штырем антенны над кабиной.

— Это 13-47? — спросил Силач.

— Она.

— Вот так и поедем вместе до городской границы, там разберемся.

Силач повернулся к Туре.

— Давай, докладывай, что там происходит, а то мы тут исстрадались, дожидаясь тебя.

— События происходят чрезвычайные, — Тура. — Нарижняк арестовал Адыла Яхъяева.

— Адыла? — бесконечно удивился Силач. — Ну и дела. Господи, долго ты терпишь, да больно бьешь!

— Еще посмотрим, как ударит, — с сомнением заметил Тура.

— Ну, перестань, — махнул рукой Силач. — Сам факт, что взяли Яхъяева под стражу… Ай да следователь, ай да Нарижняк, вот молодец! Ведь это подкоп под всю систему общепита! Под Рахматуллу Юлдашева! Адыл ведь его правая рука. Представляешь, что начнется! Рахматулла — друг генерала. Сколько денег проиграли друг другу в «ку-луз»! Кореша! Вместе начинали область…

Милицейский «Москвич» по-прежнему держался позади, не приближаясь и не отставая. Тура сказал с невеселым смешком:

— Не знаю, что будет с Яхъяевым, а я-то точно уже арестован.

— В каком смысле? — переспросил Силач.

— В обычном. Соатов вынес постановление о взятии меня под стражу.

— И что?

— Ничего. Запер его в кабинете и ушел к вам.

— Ну и ну… — помотал головой Силач. — Что ж, формально Соатов прав: ты под следствием и мешаешь ему проводить следствие, а может быть, попытаешься скрыться.

— Вот и кончилось наше время, — горько сказал Тура. — Как воды в ладони — до завтрашнего утра. Если мы их не возьмем сегодня, несите передачи.

— Где ты хочешь от них отрываться? — спросил Силач, кивнув головой назад.

— На Старой дороге, там есть хорошие места.

— Не могу понять, —Тулкун-ака по-стариковски поерзал на неудобном сиденье. — Вот они едут за нами… А путевку-то им куда выписали? Что дежурному они скажут?

— А ничего!.. — обернулся Тура. — Скорее всего значится, что машина вообще из гаража не выезжала… В случае чего — у них полное алиби!

— Ну и ну, — старик покачал головой.

Небо было высоким, чистым, и звезды свешивались над головой как медные фонари в баре. Сбоку мелькнули транспаранты: «Мубек приветствует дисциплинированных водителей», «Транзитный проезд через город запрещен», «Ок нул! Добрый путь! »

Силач проехал еще километра два и совершенно неожиданно, не выбросив мигалки, вдруг резко свернул направо и помчался по хорошо утрамбованной грунтовой трассе с отходившими от нее местными дорогами. Через несколько мгновений сзади показались огни преследующего их «Москвича».

— Давай, Силач, гони быстрее. Сегодня у них, наверное, последняя возможность убрать следы коньячного производства. Если мы их перехватим, то Нарижняку будет легче разговаривать с Яхъяевым.

— Сильно замахнулся Нарижняк, — заметил Силач, в котором радость постепенно сменялась озабоченностью.

— Интересно, он понимает, против кого руку поднял? Это ведь Мубек! Не просто область, это — родина Отца-Сына-Вдохновителя! Рахматулла Юлдашев ему какой-то двоюродный дядя по материнской линии. Вместе в кишлаке босиком бегали…

— Ладно, посмотрим, — перебил его Тура. — Не пора сворачивать? Здесь километров двадцать степью, довольно глухой участок, никто не ездит, потом начнешь петлять.

Силач с ходу проскочил сквозь небольшой спящий кишлак. Широко расстеленной скатертью лежала за ним степь, покрытая невидимой сетью дорог. Горы были недалеко. Они еще не просматривались, но их дыхание было ощутимо. Силач гнал с обычной скоростью. Пустые навесы автобусных остановок появлялись и тут же исчезали, словно отбрасываемые встречным ветром.

— Нас догоняют, — сказал Тура. — Может, получили по рации указания?

Два слепящих огня сзади приближались. Над кабиной вспыхнула и заработала сиренево-синяя круговерть огня.

— Слушай, они, по-моему, хотят, чтобы мы остановились, — Силач скинул скорость. — Может, хотят что-то сказать?

Силач принял в сторону и поехал тише. «Москвич», набирая обороты, стал легко обходить, но, вырвавшись на полкорпуса вперед, словно приклеился и пошел дверь в дверь рядом.

Сержант — водитель с раздавленным лицом, — не оборачиваясь на них, смотрел прямо перед собой. Стекло задней двери стало опускаться, и Тура увидел лицо его молодого козлобородого спутника. И в тот же миг закричал Силачу:

— Крути!!

Из окна козлобородый высунул ствол ружья. Машина, прыгая на ухабах, мешала взять точный прицел. Силач рванул руль. Автомотриса едва не перевернулась. Наверное, это спасло им жизнь. Грохнул выстрел, и со скрежетом заряд пробил кабину машины и сбил зеркало заднего вида. Пуля с визгом прочертила след по металлу. Сразу же раздался второй выстрел, со звоном и треском расколовший им заднее стекло.

— Тулкун-ака, ложись на сиденье, — крикнул Тура и сам наклонился к щитку машины. Силач ударил по тормозам, и патрульный «Москвич» сразу выскочил вперед — словно его выбросила отдача после выстрела. Силач мгновенно дал полный газ и снова нажал на тормоза, руль — направо. Машину развернуло в обратную сторону.

— Гони! — выдохнул Тура. Автомотриса, словно выпущенный из пращи камень, устремилась в сторону шоссе. Тура видел, как патрульная машина остановилась и стала разворачиваться. Она какое-то время буксовала на песке, потом снова выскочила на дорогу и устремилась в погоню за ними. Тулкун Азимов, лежа на сиденье, неожиданно засмеялся:

— Слушай, ты водишь машину как человек, который встретил собственную смерть и та его не узнала.

Тура посмотрел на него и удивился: ни малейших следов испуга или волнения на плоском загорелом лице старика не было видно.

— Тулкун-ака, у тебя все-таки другая школа, наверное, — покачал головой Тура. — У нас с Силачом поджилки трясутся, а ты хоть бы хны…

Визжали, рвались на дороге баллоны, машина подскакивала на рытвинах колеи. Вдоль шоссе тянулись деревья, стволы были одинаково окрашены, и казалось, что это одна длинная белая обмотка, размотавшись, спускается вниз по шоссе. Здесь дорога круто переломилась — начинался подъем. Прошитая строчкой разделительной полосы, она шла словно на уровне глаз. Встречного движения не было.

— Как назло, ни одной машины… — сказал Тура. — Вряд ли они станут стрелять при посторонних…

На ровном участке «Москвич» снова стал догонять их.

— Эй, ребята! — обратился к ним Тулкун-ака. — Кому же это вы так помешали? Кто их послал?

— Не знаю, — сказал Тура. — Думаю, что это дело рук Иноят-ходжи. У него ведь тоже было два выхода…

Силач заметил:

— По делу его сына мы как свидетели не допрошены…

— Вот-вот! — подтвердил Тура. — Если бы мы сейчас остались на дороге, то наши обвинительные показания умерли бы вместе с нами. Не добивать же на старости лет дедушку Иноят-ходжу, отдавшего жизнь созданию квалифицированных юридических кадров…

Дорога стала скручиваться в предгорный серпантин, и здесь, на подъеме форсированный мотор патрульного «Москвича» 13-47 стал показывать себя. Огни фар приближались.

— Тулкун-ака, не поднимай голову, лежи на сиденье смирно, — сказал Силач.

— Сынок, я старый человек, мне стыдно прятаться от убийц. Как Бог даст…

Тура перебил его:

— Старый милиционер надеется не только на Бога.

— Так! — остановил их Силач. — Приготовьтесь. Сейчас будет один из главных аттракционов.

Дорога под прямым углом сворачивала направо, и как только огни преследующего автомобиля скрылись за поворотом, Силач затормозил, и Тура увидел, что правая часть дороги загорожена строительным тамбуром. За обочиной открывался крутой спуск в ущелье. Силач выключил свет и остановил машину в самом узком месте между отвесной скалой с одной стороны и строительным тамбуром с другой. В наступившей тишине был слышен рев приближающегося мотора. Ночная темнота за поворотом сзади постепенно наливалась жидким светом приближающихся преследователей, и через секунду «Москвич» с ревом выскочил из-за скалы. Пронзительный визг тормозов — Силач включил свет и первую скорость, и тихо поехал из узкой щели, загораживающей дорогу. Водитель патрульной машины, тот, что никогда не уставал, уже не имел времени для выбора. У него оставался единственный шанс — проскочить на скорости по обочине. Автомобиль и тамбур перекрывали ему движение. Он дернул резко руль налево, пытаясь пролететь мимо тамбура, на мгновение колеса зависли над пропастью. Было видно, как бешено прокручивается заднее колесо, срывая куски щебня и глины, и вдруг, мгновение покачавшись, «Москвич» задрал капот и, перевалив срез дороги, рухнул в ущелье. В свете фар было видно, как по косогору летит машина вниз. Ударившись о первый выступ скалы, она развалилась на куски. Отдельно летел двигатель, крутились оторвавшиеся колеса, из лопнувшей, как скорлупа, кабины, выпало тело. Длинные синие искры, высекаемые из камня падающими металлическими частями машины, гаснущий постепенно свет огней и тяжелый удар внизу, мгновенная тишина — и ослепительный, красно-синий сноп пламени из взорвавшегося бензобака осветил темную пропасть. Через мгновение огонь спал, залив округу багровым светом горящего масла и обшивки…

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒