Георгий Вайнер 7 страница

— «KB». Грузинский, — сказал Тура.

— «KB» у нас нет, — развел руками руководитель выпивки… — Мы еще с прошлой осени начали запасаться, но «KB» не попадался.

— Ака! — Один из носильщиков, молодой мужчина, по виду такой же трезвенник, как и виночерпий, тронул Халматова за руку. — Вы посмотрите на столах. Один из гостей подарил ящик с «KB». Я только не уверен, тот ли это коньяк, что вы желаете…

— Высокие бутылки. «KB» — большими буквами.

— Он. Его в дом внесли. Целый ящик. Хотите, я узнаю для вас?

— Да нет, спасибо!

— Тура! Ты здесь? Вот уж не думал! — раздался позади голос Силача. Силов был слегка навеселе. При его комплекции это о многом свидетельствовало. — Пойдем, ребята хотят с нами посидеть.

— Какие ребята?

— Ну, наши, из розыска, кто смог приехать. Пол-отдела разъехались по командировкам: Сырдарья, Навои…

Они вернулись к дому. Тура держался ближе к окнам. Кое-где в просветах между створками ставен кое-что можно было увидеть.

— А кто из наших приехал?

— В основном новенькие… Непесов дежурит…

Тура тянул время, давая пройти людям. Перерыв — чтобы дать артистам отдохнуть — заканчивался. Все снова потянулись к столам.

— Секунду! Есть дело… — Когда никого вокруг не было, Халматов заглядывал по очереди в освещенные окна. В узкой длинной комнате на ковре сидели аксакалы, перед старшим стоял заварной чайник с одной-единственной пиалой.

— Что там? — спросил Силач.

— Так. Ничего.

Подаренного ящика с грузинским «KB» не было видно. Тура прошел мимо виноградных корней, поднимавшихся прямо у окон.

— Стоп! — Он рукой подозвал Силача — Смотри! Против окна сидели трое. Халматов видел их впервые.

Все трое находились в сильном подпитии. На маленьком столике — тохтахоне — стояла недопитая бутылка, вторая такая же — непочатая — стояла ближе к окну на полу.

— «KB», грузинский, — удивился Силач.

Люди, сидевшие за столом, не выглядели ни пожилыми, ни солидными. Предоставленную им хозяевами возможность кейфовать отдельно, в доме, на курпачах, было трудно объяснить.

Тура шепнул:

— Я на секунду придержу дверь, а ты попробуй умыкнуть эту бутылку, у окна.

— Будет две, — ухмыльнулся Силач. — Алишер передал нам «Посольскую», в экспортном исполнении…

Тура взошел на крыльцо, распахнул дверь с пьяным развеселым криком: «Алишер, Алишер, ты тут, что ли? » Три пьяные физиономии обернулись к нему, и Тура увидел, как за их спинами, Силач, словно на скачках, легко, почти до земли, перегнул со двора через подоконник свою семипудовую тушу, выпрямился и исчез в темноте.

Тура прижал руку к груди:

— Извините, друзья… — и закрыл дверь.

В динамиках, развешанных на деревьях, ритмично застучал барабан. На крыльце появилась Малика Истамбаева; с порога, виляя стройными бедрами, ступила крохотными позолоченными туфельками на расстеленный посреди двора огромный ковер. С другой стороны — из под старой шелковицы — показались солисты знаменитого вокально-инструментального ансамбля. Вылетевший из сотен глоток беззвучный вздох шквалом зашевелил ветви деревьев.

— Кого я вижу?! Халматов! — навстречу шел по дорожке директор ресторана Яхъяев. — Ассалом-алейкум! Как дела? Как настроение?

Он радостно улыбался и протягивал ладонь для искреннего дружеского рукопожатия. Тура с интересом рассматривал эту протянутую ладонь, будто нес в ней Яхъяев птицу. А когда сошлись вплотную, Тура, не торопясь, очень спокойно убрал обе руки за спину.

С открытой террасы спускался достопочтенный покровитель невесты — славный Рахматулла Юлдашев с родственниками, они тоже приостановились — все, как на подбор, в новеньких английских «тройках», в строгих галстуках, в туфлях на высоких каблуках. Сзади держался сопровождавший их повсюду — официант-не официант, гулям-не гулям — красивый молодой парень с салфеткой на руке, с подносом, заставленным сосудами и закуской.

— Даже на свадьбе не отдыхаешь… — вздохнул Яхъяев, приблизив к Халматову рыхлое, будто непропеченное лицо. — Все ищешь! Шучу, конечно! Работа твоя привычку родила — узнавать да вынюхивать…

— А я вот смотрю на тебя, шутник гороховый, и думаю — чем же я так тебе помешал? Я ведь не обэхаэсник, я уголовным розыском командовал, воровать тебе не мешал. Где же я тебе дорогу перешел?

— А теперь это уже неважно, потому что ты — никто, — только сейчас Тура рассмотрел, что Яхъяев уже сильно пьян. — Видишь, как получилось, целую жизнь ты шнырял, вынюхивал, ловил, людей по тюрьмам сажал, а потом тебе: «Спасибо, больше не нужны. До свиданья». Но ты не огорчайся, я тебя сейчас рассмешу анекдотом. Один другого спрашивает: «Где должен милиционер носить нож? » А тот отвечает: «В спине…»

Слушатели зашлись от хохота. Подходили новые люди, спрашивали о причине такого бурного веселья, просили пересказать анекдот, слушали и тоже начинали хохотать.

Тура, ковыряя спичкой в зубах, дожидался неторопливо, когда немного утихнет буря веселья. Потом обратился к всемогущему Юлдашеву:

— Мне горько, почтенный Рахматулла-ака, что ваш гость совершил кощунство в доме празднества. Он сглазил свадьбу вашей племянницы. Ее жених — милиционер…

Пала ужасная тишина, мучительная и вязкая, как немота. Тура поклонился и пошел к накрытым столам.

Пиршество продолжалось, но бездумно наслаждаться красочным зрелищем Туре не пришлось. Его перехватил со своим микрофоном раис-ведущий, уже проинструктированный кем-то:

— А сейчас я попрошу сказать несколько слов нашего достопочтенного гостя, который приехал позже других, и мы не успели сразу дать ему слово. А приехал он поздно потому, что у него такая работа… — С лица актера не сходило глуповато-счастливое выражение, которое много лет подряд делало его одним из популярнейших комиков. Стоило ему открыть рот, как слушатели вокруг сразу начинали смеяться, какую бы чушь он ни нес. — А работа у подполковника милиции Туры Халматова, друзья, такая. Он говорит — уважаемые, у вас от забот болит голова. А ну-ка, выкладывайте все лишнее — дачи, машины, золотишко, наличные — все, от чего болит голова. А я вам обеспечу беззаботную жизнь — бесплатное помещение, нары, физический труд и двухразовое питание в сутки на тридцать четыре копейки…

Застолье грохнуло от смеха. Дурацкое кривляние обеспечивало полный успех любой глупости. Глумливо хихикающие морды.

— Но сейчас, ходят слухи, Туре Халматову самому сказали — отдохни, дорогой! Не надо волноваться. Зачем? Жизнь одна и так удивительно хороша, как заметил поэт…

Алишер с ближайшими родственниками проводил его до ворот:

— Вы огорчены, устоз. У вас плохое настроение… Все пройдет! Поверьте!

— Конечно, пройдет, сынок, — согласился Халматов. — И ты тоже устал.

— Вы грустны!

— А грустен я сейчас из-за тебя, — Тура безотчетно симпатизировал младшему Гапурову. — В жизни мы все равно рано или поздно обрастаем пороками. Может быть, в милиции — особенно. И все-таки работник уголовного розыска — это особая статья! Голубая кровь милиции. Кого тянет к богатству, тот у нас не удержится. Пойми! Слишком много соблазнов!..

На обратный путь Равшан Гапуров дал Туре и Силачу патрульную машину, возвращавшуюся в Мубек.

Кроме них и водителя-сержанта, на заднем сиденье в углу дремал второй патрульный — круглолицый, с несколькими волосками на подбородке, не знавшем бритвы.

Усаживаясь, Халматов молча сжал товарищу руку. Силов легонько оттолкнул его:

— Да ладно! Жену учи щи варить…

За всю дорогу никто не проронил ни слова.

Номерной знак патрульной машины был «43-17».

Тура не мог ошибиться — он уже дважды встречался с ней: ночью после разговора с генералом и утром другого дня, когда выходил из чайханы Сувона.

«Как он сказал, этот кретин-конферансье? — вспомнил Тура. — „Отдохни, дорогой. Не надо волноваться. Жизнь одна и так удивительно хороша…“

Тура сидел на переднем сиденье, опершись спиной на дверцу — развернувшись полностью в сторону водителя.

Пронзительный неслышный звон тревоги переполнял его — беспричинное ощущение опасности властно скручивало его в мощную пружину, готовую в любой момент распрямиться в разящем наповал ударе.

О, это ужасное, мучительное состояние безоружности!

Никаких зримых причин беспокоиться пока не было, но Тура безошибочно и твердо верил своим предчувствиям. Это не была нервозная пугливость, а тренированная интуиция, обостренная реакция охотника на подкрадывающуюся опасность.

Через открытое окно врывался тугой жаркий ветер пустыни, он был сплетен из черноты ночи и теплоты дня.

Ветер ласкал разгоряченную спину, трепал ласково волосы. Вокруг на многие километры не было видно ни одного огонька, и только толстые снопы света от фар таранили перед мчащимся в ночи автомобилем стену темноты, и казалось все время, что, как только машина вламывается в этот пролом, тьма смыкается позади, и ждет лишь, чтобы машина остановилась хоть на миг, и тогда она ее заглотит окончательно.

И Тура думал о том, что, если водитель захочет остановиться в пути, он не даст ему этого сделать — в тесноте кабины Тура и без оружия не даст ему никогда вынуть пистолет. А если они остановятся… Кто его знает, может, действительно, мгла сомкнётся. Как она сомкнулась над Паком.

Но водитель, ни разу не тормознув, гнал через степь, через духоту и ночь «Москвич», и стрелка спидометра мерно покачивалась между «100» и «120».

Въехали в Мубек поздней ночью. Милиционер-водитель не спрашивал у Туры, где он живет, где — Силач. Кратчайшей дорогой, словно возил их всегда, подъехал к дому.

Может, когда-нибудь видел, когда привозил Равшана, или слышал, подумал Тура, выходя из машины. Силач одновременно с ним захлопнул дверцу. Тура наклонился к открытому окошку шофера, сказал:

— Спасибо… Вы, наверное, устали?

У сержанта было запоминающееся лицо — лоб и подбородок выдвинуты вперед, а середина лица, переносье, нос, рот вдавлены, будто однажды на сумасшедшей скорости налетел мордой на шлагбаум и вмял в череп центр физиономии.

Не поворачивая своего раздавленного лица к Туре, водитель сказал:

— Я за баранкой никогда не устаю…

— Тогда спокойной ночи…

Не договариваясь, Тура и Силач поднялись к Халматову. Тура отпер дверь, сбросил в прихожей туфли. Силач тоже остался в носках. Осторожно ступая по вздыхающим половицам, прошли в кухню.

— Ну! — нетерпеливо скомандовал Тура.

Силач вынул оттягивающую ему полу пиджака бутылку, гордо водрузил на стол.

— Я считаю, что, отказавшись от «Посольской», которую нам подарил Алишер, в пользу «KB», я обязал тебя в смысле закуски…

— Безусловно.

— Как я понимаю, нас интересует емкость, в которой находится коньяк… Читаю: «KB». Коньяк марочный, выдержанный. Из высших сортов винограда. Выдержка 10 лет».

— Не могу утверждать, но похоже, бутылка действительно из той же партии, что была у Сабирджона. И мы можем предложить свой вариант: через винный отдел, где ее приобрели на свадьбу, — к Сабирджону.

— Что будем делать? — поинтересовался Силач.

Он взял с окна пистолет Улугбека, подержал его; как человек воспитанный, курок взводить не стал, молча положил игрушку на место.

— Я ставлю чай, — сказал Тура. — Потом мне надо будет позвонить.

— Так поздно?

— Там не спят…

Наливая воду в чайник, Тура взглянул в окно:

— Иди посмотри: патрульная машина все стоит!

— Может, следователь установил за тобой наблюдение?! — иронически спросил Силач.

— Или Равшан!

— Все может быть. Иди звони. Я посмотрю за ними…

Халматов позвонил в управление, трубку взял Какаджан Непесов.

— Слушаю, Тура Халматович! Уже вернулись? Как свадьба?

— Свадьба как свадьба… «Кто не сватает девушку, тот не пьет кумыса…»

— А вы знаете новость? Алишер у нас в розыске больше не работает.

— Действительно новость! Он ничего мне не сказал.

— Алишер теперь в райотделе заместителем начальника отделения БХСС. Обслуживает Мубек.

— Почему?

— Равшан к нам перешел. Неудобно: близкие родственники вместе…

— Почему в ОБХСС?

Какаджан замялся:

— Так уж начальство решило… — Он тактично увел разговор. — Кстати, устоз! О том квартирном воре, которым вы интересовались…

— Об Уммате?

— Да. Признался еще в одной краже. Вы ее помните. Мы тогда еще вместе с вами побегали… У артиста ташкентской филармонии…

— «Панасоник», теннисная ракетка и деньги, — вспомнил сразу Тура.

— Вы еще говорили мне: «Сынок, ну чему тебя учили там, в Омской высшей школе…»

— Слушай, Какаджан, Уммат признался в краже, когда его допрашивали там, в Урчашме? Или в Мубеке?

— В Мубеке. Следователь райотдела отличился. Перехватили записку, которую Уммат послал в сигарете с сокамерником. Речь шла о «Панасонике». Так что…

— «Панасоник» нашли? А ракетку?

— Ничего не нашли.

— Понимаю, Уммат обязался возместить ущерб.

— Кажется, так. Я узнаю.

— Молодцы… — Все это было странным, словно придуманным нарочно — записка, упомянутый в ней, но в действительности отсутствующий японский стереомагнитофон, и снова — обязательство возместить причиненный ущерб.

И уже под конец разговора, как бы между делом, Халматов поинтересовался:

— Дружок, не можешь сказать, как там поступили с бутылкой, которая была в сумке Сабирджона? Ее, наверное, надо показать во всех винных точках в Мубеке…

Какаджан удивился:

— Разве вы не знаете, устоз? Бутылка разбилась при перевозке.

— Что-о? — протянул Тура. — Вещдок разбили?

— В мелкие осколки! Ничего не собрали.

— Ну ладно, будь здоров, — попрощался Халматов и, возвратившись в кухню, спросил: — Как патрульная машина?

— Немного постояла, потом отъехала. Может, вернется еще — он же не устает за баранкой. Что в управлении? Какие неприятности? Обычные? Особые?

— Для нас, пожалуй, обычные. Между прочим, Алишер переведен заместителем начальника ОБХСС в райотдел…

— Этого следовало ожидать, — Силач все еще находился под впечатлением свадебного стола и не прочь был пофилософствовать. — Меня удивляет другое. Я не считаю, что скромному юноше из кишлака не под силу разбить сердце племяннице Всесильного Рахматулла-аки Юлдашева. Но, согласись, это странно. Она, я слышал, учится в Москве, в консерватории. Говорят, правда, путь мужчины к женщине и путь птицы в небе следы не оставляют… Между прочим, я должен сказать, Тура, что ты ловко вбил клин между Яхъяевым и Рахматулла-акой. «Сглазил свадьбу вашей племянницы…» Рахматулла-ака не должен Адылу это простить.

Тура несколько секунд сидел, уставившись в стену перед собой. То, о чем поведал Какаджан, существенно меняло дело. Все выглядело не так просто, как казалось вначале. Потом Тура поднялся, достал штопор. Силач наблюдал. Когда Халматов открыл сервант с посудой, Силач, с интересом следивший за ним, не смог не одобрить:

— Это ты правильно решил. Хрусталь — как раз то, что нужно…

Сдвинув в сторону ряд хрустальных стопок, Халматов достал красивую, из-под индийского чая жестянку, в которой жена хранила лекарства.

— Следи за тем, что я сейчас буду делать.

Тура вынул из банки три небольших пузырька, откупорил их и вылил содержимое в раковину. Затем принялся полоскать пузырьки с мылом и горячей водой.

— Поясняю. Я дезинфицирую емкости, прежде чем влить в них драгоценное содержимое бутылки, которая так дешево тебе досталась, — у Туры поднялось настроение.

— Дешево?! А бутылка «Посольской», от которой я отказался?!

— Следи внимательно и не возражай! Я хочу поделиться с тобой одним секретом, Силач. Запоминай: стекло — это твердый прозрачный материал, который находится в распоряжении человека с незапамятных времен… Ты слышал об этом?

— Отчасти. Впервые стекло, по-моему, было получено в Египте.

— Возможно. Этот прекрасный материал имеет очень важный недостаток — он хрупок и имеет привычку разбиваться на мелкие осколки. Вдребезги… Понимаешь? Так о ничего или абсолютно ничего не остается ни от сосуда, и от содержимого.

— Постой, постой!! — щелкнул пальцами. —значит, это ты называешь обычными неприятностями? Бутылка, которая была у Сабирджона, разбилась? Совершенно случайно, как я понимаю?

— Ну конечно же!

— Просто сама выскользнула из рук…

— Натурально.

Халматов подержал пузырьки над гудящей газовой конфоркой, осторожно раскупорил «KB» и наполнил каждый пузырек коньяком.

— Учитывая это, я решил, что нам следует послать коньяк на исследование… С этого мы начнем розыск.

— Все правильно. И, приняв во внимание хрупкость материала, послать…

— …В нескольких сосудах. Один разобьют, второй потеряют, третий останется…

— Целиком тебя поддерживаю…

— Значит так, Силач, — Тура закупорил пузырьки, аккуратно обтер каждый, затем так же аккуратно закупорил бутылку. — Завтра…

Силач перебил:

— Знаю! Каждый из нас возьмет по пузырьку и отправится к знакомым специалистам-химикам…

— С пузырьками пойду я один. К моему другу Мусе. Ты встретишься со знакомыми шоферами, попробуешь узнать, кто из гостей привез на свадьбу в подарок «KB». Мне кажется, это мы с Корейцем, сами того не подозревая, крепко сели на хвост торгашам… — Тура прошел по кухне, остановился — поправил пузырьки с коньяком. — Но каким образом? Мы ведь не занимались ни коньяком, ни торгово-закупочной базой, ни рестораном. Это — линия ОБХСС! А наш хлеб — наркотики!

Из газет:

«Прибытие тов. Л. И. Брежнева в Москву 18 июля для участия в церемонии открытия XXII Олимпийских игр в Москву возвратился Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев.

ТАСС».

Капитан Муса Аминов — приятель Туры, «последний специалист-химик в Мубекском экспертно-криминалистическом отделении», как он себя рекомендовал, — заварил чай в стеклянной реторте, установленной на спиртовке. Аминов категорически не признавал ни чайников, ни пиал, никакой посуды, кроме лабораторной. Изготовленное им питье, нежного цвета чистого дегтя, Муса разлил в мензурки, предварительно выплеснув в умывальник то, что в них прежде находилось.

— Может, предпочитаешь с сахарозой? — Он бросил несколько крохотных таблеток на стеклянную подставку под графин, где в изобилии лежали другие таблетки, стержни для авторучек, скрепки, огрызки старых ластиков и карандашей. — Как чай?

— По-моему, ничего, — осторожно похвалил Тура.

— Ничего! Да это, можно сказать, ханский чай! Собственный рецепт: краснодарский, трехсотый и фирменный грузинский…

Ему позвонили — кто-то интересовался количеством содержания алкалоидов в млечном соке опиумного мака.

— Начнем с морфина… — Муса был готов прочитать по этому поводу пространную лекцию, ибо любой сотрудник мог рассчитывать на его внимание и время, ничуть не считая себя обязанным. — Только в одном морфине содержится по меньшей мере до двадцати видов различных алкалоидов…

Едва лекция закончилась, позвонил кто-то еще.

— Только не «лясэ», а «ляссе» — два «с»… — терпеливо объяснял Муса. — Ударение на втором слоге. Это ленточка, которая идет от корешка книги. Закладка. Приходилось видеть?

Муса давал консультации не только по телефону. Дверь в лабораторию практически не закрывалась, в кабинет шли по делу и без дела, мешая Мусе заняться экспресс-анализом коньяка.

Муса давал объяснения различным проблемам, включая международные, консультировал любителей спортивных прогнозов, непрерывно прикуривал, запивал сигарету остывшим чаем, поднимался к реактивам, стряхивал пепел на брюки и на пол. Он делал тридцать три дела сразу.

Халматов напряженно ждал результатов анализа. Думал о своем. Прямо против него на стене висела оперативная карта, отражавшая особенности наркологической обстановки в Мубекской области. Тура часто пользовался ею при проведении занятий со своими сотрудниками — каждый оперативник, считал он, должен назубок знать состояние дел на этом фронте.

В северной и северо-восточной части Иссык-Куля в свое время были расположены принадлежащие государству посевы опиумного мака. Огороженные и тщательно охраняемые участки обслуживали специальные сборщики. С июня по начало августа ежедневно рано утром сборщики проходили контрольно-пропускной пункт, переодевались в рабочую одежду, которая здесь хранилась, и через вторую линию ограждений попадали к месту работы, где на высоких стеблях качались головки прекрасных цветов, изысканных, красно-лиловых, нередко украшающих собою обложки иллюстрированных журналов и вместе с тем содержащих сильнейший смертоубийственный наркотик.

В зеленой головке цветка наливался удивительной силой белый густой сок, который обещал людям избавление от боли и мук и одновременно — полный распад и страшную смерть.

Лекарство. Отрава. Исцеление. Безумие. Счастье воскресения. Корчи на дыбе. Жизнь. Смерть.

Особыми ножами сборщики наносили три глубоких пореза головкам мака, чтобы через сутки другими — серповидными — ножами соскрести в висевшие у них на шеях стеклянные банки выступивший из надрезов высохший на воздухе млечный сок.

Это и есть сырье для фармакологических заводов.

Опытный сборщик собирал ежесуточно 150—170 граммов — вчетверо больше любого новичка. Закончив смену, сборщики переодевались в оставленную ими на вахте одежду и после тщательного осмотра охраной возвращались домой.

Первый шаг за оградой плантаций был началом опиумной тропы. Здесь сборщиков ждали первые скупщики наркотика, самые мелкие, шушера, готовые купить 10—12 граммов. Они первыми начинали прокапывать русло ядовитого ручейка, которому суждено со временем влиться в черную реку людского страдания и гибели.

Установить, сколько опиума расхищалось прямо с плантации, почти невозможно — выпадающая за ночь обильная роса нередко уничтожает сырец, проступивший на головке мака, полностью. А на самую тщательную продуманную систему охраны всегда находился новый, неизвестный способ хищения.

Смертельная эстафета движения наркотиков проста: каждый покупает какое-то количество опия, чтобы тут же перепродать с наживой следующему — более крупному и находящемуся в некотором отдалении. С каждым километром цена наркотиков все больше растет, хотя и вблизи места сбора она поднимается до двадцати пяти тысяч рублей за килограмм. Один грамм — двадцать пять рублей. В конце тайной тропы — в руках наркомана — опиум стоит около 150 рублей за один грамм.

Особенностью Мубека считалось его местонахождение в центре традиционных опиумных троп, которыми наркотик тайно переправлялся с северо-востока на юго-запад. Крупные сбытчики отправляли его мелкими партиями по пять-шесть килограммов с проверенными курьерами. Основное обязательное условие опиумной тропы — ее расчлененность — курьер в лучшем случае знает только человека, которому он передаст груз, а чаще просто отдает неизвестному, который назовет условный пароль. Арест курьера просто прерывает цепь, и дело заканчивается — он и при желании никого не может назвать.

Цепь сбытчиков наркотиков действовала обычно с ужасающей точностью, оставаясь в течение многих лет нерасшифрованной. Тайна перевозок обеспечивалась не только солидным вознаграждением, но и грозившей курьеру-отступнику смертью.

Когда опиумное поле на берегу Иссык-Куля срыли, структура «подпольного синдиката» изменилась, но многое свидетельствовало о том, что тайная тропа через Мубек по-прежнему существовала.

И все-таки преступники все больше «клали глаз» на затерянные в отдаленных горных районах клочки земли, куда годами не заглядывала никакая проверка. Богата такими местами была и Мубекская область.

Разница — более чем в сто тысяч рублей на каждом килограмме опия — присваивалась в пути от маковой головки до шприца. Это была доля перекупщиков и всех тех, кто обеспечивал его охрану, кто предоставлял помещение для хранения.

Тура понимал, что часть огромных этих сумм шла тем, кто однажды дал на службе присягу бороться с распространителями наркотиков, а потом, присягнув и Моммоне, взял на себя обязательство не ловить курьеров с опием, не досматривать их багаж, предупреждать об опасности и приходить на помощь, когда торговцам и курьерам грозит опасность…

— Тура, — негромко окликнул его Аминов и подал конверт. — Я думал, ты задремал. Вот, что тебя интересует. Не пропадай, звони.

— Обязательно, — под взглядом нескольких друзей Аминова, зашедших в кабинет, Тура, не читая, сунул результаты экспресс-анализа в карман. — Спасибо.

В коридоре он нос к носу столкнулся с Какаджаном Непесовым. Как было заведено при нем, при Халматове, Какаджан после дежурства не ушел отдыхать, остался на службе. Тура и сам сутками, пока тяжкое преступление оставалось нераскрытым, не вылезал из отдела.

— Устоз! — Какаджан был искренне рад встрече. — Как здоровье? Как ваши?

— Все хорошо, спасибо, — он снова с сожалением подумал, что если Какаджан и станет начальником уголовного розыска какого-нибудь из районов области, то ему, Туре, все равно никогда уже не обговаривать вместе с ним общие дела, не утверждать его планы оперативных мероприятий. Никогда больше им не работать вместе. — Расскажи, какие новости. Что ребята привезли из командировок?

Они отошли к лестнице, остановились у лифта, который, сколько помнил Тура, никогда так и не был пущен, как и многие другие усовершенствования в Мубеке.

Однажды, несколько лет назад, Отец-Сын-Вдохновитель лично посетил управление. Подготовкой занимались всерьез, и когда лучезарный гость вошел в лифт, по рации передали команду в машинное отделение на крыше, где шесть дюжих милиционеров вручную — лебедкой — подняли кабину лифта на второй этаж, где находился кабинет Эргашева.

— Почти ничего, устоз. Сабирджон Артыков после своего освобождения сильно изменился. Со старыми друзьями, сверстниками почти не общался. Видели его как-то в солидной компании, в ресторане. Все были хорошо одеты, наели и напили на крупную сумму.

— А еще?

— Одежда у него импортная, вы заметили. Куплена на чеки. Нарижняк, следователь, на совещании сказал, что Сабирджона опознали продавцы магазина «Березка», он приезжал туда вместе с неизвестным мужчиной. Мы считаем, что Артыков был у него телохранителем.

— Как его характеризуют?

— Неровным. Но в целом-то парень был неплохой. Пробовал сочинять песни, играл на гитаре, писал стихи…

— Как там наши ребята в розыске?

— Все нормально, устоз.

— Ты чем-то расстроен?

Какаджан приблизил загорелое, с малозаметными оспинками, привыкшее оставаться бесстрастным, лицо, тяжело вздохнул:

— Новость для вас не очень приятная, но, думаю, лучше предупредить. На вас зарегистрировано уголовное дело…

— По поводу нового двигателя?

— Да. Насколько мог, я объяснил про вас Нарижняку, но ведь вы знаете: прокуратура! Им кажется, что мы в милиции все — одно целое, все заодно. Что вы, что Гапуров…

— Будем надеяться на лучшее, — пожал плечами Тура.

— Все же я беспокоюсь за вас, устоз. Следователь возбудил по сто сорок девятой части первой. Как злоупотребление должностным положением. Я слышал, как Равшан Гапуров водителю обещал, что его не возьмут под стражу, если он будет показывать, будто вы были в курсе. Но, как мне кажется, Алик держится пока. Вы бы сходили к Нарижняку. Мало ли как обернется? Хотите, я с ним поговорю, устоз? Прямо сейчас!

Тура спустился в вестибюль по боковой лестнице, остановился около аквариума. В бирюзово-мутной прорве тихо пузырилась, радужно вспыхивала яростной расцветкой тропических рыб, сопела и булькала немая жизнь. Интересно знать, чем пленили крутое сердце Эргашева эти юркие, ослизлые, пестрые существа с пугающе красными глазами водяных упырей?

Мимо ходило великое множество людей — озабоченных и праздных, смеющихся и встревоженных, рядовых и начальственных, но почти никто из них уже не замечал Туру, будто он накинул на себя плащ невидимки. Он был здесь чужой. И вполне нежеланный. Ну что ж, здесь свет клином не сошелся. Надо поискать, где же все-таки сходится этот пресловутый клин? И вообще — как он, собственно, выглядит — свет, сошедшийся наконец клином?

Тура оперся спиной на прохладное толстое стекло аквариума, достал из кармана конверт Аминова и быстро вскрыл его.

На официальном бланке — «Управление внутренних дел мубекского облисполкома. Экспертно-криминалистический отдел. Справка эксперта. К уголовному делу не подшивать» — было написано от руки:

«Т-щу Халматову Т.

Согласно результатам произведенного экспресс-анализа представленная на исследование жидкость не содержит характерных компонентов коньяка заводского изготовления.

Эксперт-химик ЭКО мубекского УВД капитан милиции М. Аминов».

— Тура-ака! — тихо позвали. Он обернулся и увидел рядом хромого Халяфа. — Генерал знает, что вы в управлении, приказал срочно подняться к нему.

Тура спрятал конверт в карман, усмехнулся:

— Я думал, Халяф, что у вас в управлении никто не работает. А вот, гляди, пять минут простоял тут — уже кто-то успел доложить…

Халяф молча смотрел ему в лицо — понять, о чем он думает, было невозможно. Тура легонько похлопал его по плечу и неожиданно для себя спросил:

— Халяф, а ты этих рыб любишь?

Халяф сморгнул и сказал без всякого выражения:

— Мы кормим друг друга…

— О-о, сердит ты на меня, — Эргашев прошел вдоль длинного приставного стола, вернулся к Туре. — Знаю. На свадьбе не подошел. Уехал, не прощаясь. Считаешь меня во всем виновным. Я, между прочим, не одобрил Яхъяева на свадьбе. Ни его, ни раиса. Сказал им: «Вы виноваты оба! Найдите Халматова. Втроем выпейте по сто пятьдесят — и чтоб без обид! » Мужики мы или кто? — Генерал поднял на Туру желтые яростные глаза. — Побежали тебя искать — тебя и след простыл…

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒