Георгий Вайнер 13 страница

В трубке снова раздалось неясное хмыкание — Яхъяев соображал, зачем ему мог звонить заклятый враг.

— Любишь, значит. Но боишься сказать. Слушай внимательно. Один подонок — директор ресторана, куда порядочный человек никогда не войдет, потому что там собирают недоеденный гарнир с тарелок и подают к столу…

У Яхъяева прорезался голос:

— Скажи лучше — «нищий не войдет»! Будет вернее…

— Это к слову. Мне захотелось услышать твой голос. Так вот. Этот подонок систематически подсовывает клиентам вместо коньяка мешанину из чая и спирта… Она, кстати, до сих пор у него в подсобке. Правда?

Яхъяев не ответил. Силач не подавал знака — Туре было видно, как он, согнувшись, все еще возится в шкафу.

— Этот подонок… Ты слушаешь? Интересно?

— Очень. Особенно, когда это говоришь ты — человек, который ходит последние часы на свободе! И которого наши славные чекистские органы наконец вывели на чистую воду…

— Зря стараешься, Адыл! Разговор этот не пишется, никто тебе комплименты не зачтет. А вот предупредить тебя я должен. Как только со мной что-нибудь случится, на стол первого заместителя министра внутренних дел ляжет мое письмо. Там описаны все ваши дела. Оно уже в Москве. Передай кому следует…

Силач все еще тщетно искал линию.

— Продолжаю. У этого подонка в Мубеке есть накладные расходы. Например — некий наркоман совершил квартирную кражу в Урчашме, чтобы расплатиться за наркотики с Салимом Камаловым. Знаешь такого? Который возит тебе липовый коньяк? Наркоман держит Салима в руках. Чтобы не лишиться поставщика, ты купил вора, который взял на себя кражу, совершенную наркоманом. Тебе пришлось возместить ущерб потерпевшим. Это вполне устраивает тех, кто покупает все — даже хорошую раскрываемость преступлений. Но на этот раз возникло осложнение. Перехожу к главному. Им пришлось вмешать в дело брата этого квартирного вора. Ты меня слушаешь?

— Слушаю тебя, мертвый человек, — просипел Адыл. Тура увидел — Силач машет ему рукой, он нашел клеммы проводов абонента Яхъяева.

— Я кончаю свою историю, Адыл. Брата этого убрали, чтобы он не вздумал болтать, когда я до него доберусь. Смотри, чтобы тебе, торгашу, не быть еще замешанным в убийстве…

— Откуда тебе известно, что его убили?.. — хрипло спросил вдруг Яхъяев. — Он утонул!

— Его утопили! И мне угрожали той же смертью. Понимаешь? А тебя мне — жаль. У тебя начинаются большие неприятности… Все!

С минуту-другую телефон Яхъяева молчал. Тура и Силач ждали, сидя на корточках у шкафа. Наконец, в трубке послышались еле слышное треньканье. — набирал чей-то номер.

— Не ездил еще? — спросил кого-то Яхъяев. Голос его раздавался довольно громко; тот, с кем он говорил, напротив, был едва слышен.

— Нет еще, — где-то далеко ответил мужчина.

— Делай не откладывая, — приказал Адыл. — Чтоб через полчаса был в ресторане и все очистил…

— А пломбы? — спросил его собеседник. — Там же опечатано…

— Это моя забота. Не твоя. Да смотри, не напутай! Увози те, что в нижней подсобке, прямо под окном, четыре ящика. А те — у двери — не трогай…

В трубке снова послышалось тонкое еле слышное потенькивание. Яхъяев уже набирал следующий номер.

— У телефона, — по-казенному независимо отозвался новый абонент. Он был еле слышен.

— Надо бы поговорить, — тревожно выдохнул в трубку Адыл.

— У себя будешь? — Голос прозвучал грубо-напористо.

— Еду к Рахматулле. Надо срочно посоветоваться…

— Там встретимся. Жди, я буду…

Туре показалось, что он узнал голос Чингизида. Халматов бросил трубку в шкаф и аккуратно закрыл дверцу.

Окно подсобки оказалось действительно вторым от угла, оно единственное было забрано решеткой.

— Где-то здесь должен найтись ломик, — сказал Тура. — Иди вправо, я влево. Нужно что-то тяжелое. Быстрее.

Они двинулись рысью вокруг ресторана. В бесснежные холодные зимы, когда температура Мубека падала до 30—40 градусов, уголь, которым отапливали здание, на хозяйственном дворе смерзался, лежал сплошной бугристой массой — кочегары с трудом разбивали ее ломами. Но сейчас, как назло, нигде не было видно этих ржавых железок. Тура в ярости кружился по хоздвору, около окна подсобки — он был почти в отчаянии, когда появился Силач с тяжелым большим колуном в руках.

— Пусти!

Первым же ударом он снес решетку, закрывавшую форточку.

— Отлично! — сказал Тура. — Теперь забрось туда колун. Если мы правы и судьба за нас, хоть несколько бутылок липового коньяка да разобьются!

Ответом ему был звон разбитого стекла.

— Ну вот! Теперь у нас точно есть состав квалифицированного хулиганства, — заметил Силач, подходя к Автомотрисе. — Диско-бар, телефонная трубка, побитые бутылки на складе…

— Это — пожалуйста, — облегченно засмеялся Тура и неожиданно запел: — «За восемь бед — один ответ, в тюрьме есть тоже лазарет…» Знаешь такую песню?

— «Я там валялся, я там валялся…» — подхватил Силач. — Высоцкий нас бы поддержал?

— Обязательно! Приятно знать, что хоть десять холуев Адыла будут вывозить запальный коньяк; явится сегодня, завтра или через неделю Нарижняк и одним соскобом с пола подсобки возьмет ядовитую отраву… Им теперь не подменить бутылки — нет смысла…

Тура захлопнул за собой дверь машины и повернулся к Силачу:

— Эй, таксист! Домой, пожалуйста… Следует отдохнуть. Вечером махнем в Урчашму, путь неблизкий… — Он был явно доволен тем, как развивались события этого дня. — Водитель вы первоклассный, Силов. Однако как юрист… Неужели вы не заметили, что в наших действиях начисто отсутствует состав преступления!

— Умысла нет!

— Делаете успехи! А кроме того, закон ввел такое понятие, как «крайняя необходимость». Да мы просто обязаны как граждане сделать все, чтобы устранить опасность, угрожающую обществу со стороны кучки опасных преступников…

От яркого солнечного света ломило глаза. Тура опускал веки и сразу же погружался в красноватую зыбкую дрему.

…Мальчишеская тонкая шея… Цветная ленточка с легонькой латунной медалью…

«Если мне нужна будет ваша помощь, — шепнул черноволосый парнишка-боксер, нагнувшись с пьедестала, — могу я к вам обратиться? »

Сквозь дрему он подумал, как недавно еще пытался понять, с какой стороны идет тайная опиумная тропа. Дорогой через Мубек, по которой он ехал в Урчашму? Или с юга, через хребет — как Уммат? Или с запада, из малонаселенной горной Дарвазы, через Золотой мост?.. Теперь он может ответить на этот вопрос совершенно определенно.

Силач спросил:

— Любопытно, знал ли Хамидулла про опиум? Или только про фальсифицированный коньяк?

— Мне кажется, ему было известно только о коньяке. Иначе он не решился бы их сдать.

— Почему? Ты же сам говорил, что Хамидулла предложил объединиться против компании Гапуровцев, — заметил Силач.

— Предлагал! Но он не хочет их уничтожить, а мечтал бы их подчинить. А захватив Салима Камалова, мы взяли ситуацию за пищик — Хамидулла сдал их нам с головой. Мы пересекли линию фальшивого коньяка и опиума где-то в районе Урчашмы.

— Уверен? — прищурился Силач.

— Не сомневаюсь! Мы знаем, откуда ехал Салим. Там постоянно бывал убитый Сабирджон. Пистолет, из которого его застрелили в «Чиройли», тоже оттуда! Там, н дороге в Дарвазу, был убит Садык Закинов… Силач перебил его, показав через плечо:

— А нас с тобой вниманием и заботой бывшее начальство не оставляет…

Тура оглянулся и увидел, что на дистанции прямой видимости — почти в упор — за ними ровно тянется патрульная 13-47.

Силач злорадно засмеялся:

— Пока мы до вечера будем прохлаждаться дома под душем, они хорошо попарятся, дожидаясь нас…

— Ну да, — ухмыльнулся Тура. — Нам же сказал этот сержант, что за баранкой он не устает. Может быть, и не потеет…

— Черт с ним! В темноте я от него уйду, — махнул Силач. — Значит, выезжаем часов в восемь?

— Заметано, — Тура хлопнул его по плечу и вышел у своего подъезда.

Поднялся по лестнице и увидел, что в щель у двери воткнут сложенный лист бумаги. Испуганно ворохнулось сердце. Тура выхватил лист — записка. Карандашом написанная, разбегающимися неуверенными буквами:

«Я в Мубек приехал. Пенсию брать. Надо нам говорить. Вечером буду, в 6 часов, у Сувона-чайханщика. Тулкун Азимов».

Старый дружище Тулкун! Последний раз Тура говорил с ним, когда в «Чиройли» убили Пака и Сабирджона. Наверняка Тулкун узнал что-то важное, если не захотел звонить по телефону, а приехал в Мубек. Жаль, не застал с утра!

Тура аккуратно сложил записку, спрятал в карман, отпер дверь в дом.

Сквозь шелестящий шум водяных струек душа Туре послышался дребезг. Он прислушался. Но вода с шипением била из никелированного раструба, стирая все остальные звуки. Тура стал выводить кран горячей воды, и снова отчетливо раздался треск дверного звонка. Быстро перекрыл кран, распахнул дверь из ванной и крикнул:

— Минутку! Сейчас иду!..

Накинув чапан и, оставляя на полу черные пятна мокрых следов, вышел в прихожую, отпер замок, толкнул дверь. Остолбенел.

— Здорово, возмутитель спокойствия, — ухмыльнулся генерал Эргашев весело, будто каждый день, вот так запросто, заглядывал в гости к Туре. — Здесь будем стоять? Или, может, в дом пригласишь?

— Конечно, конечно, — засуетился от неожиданности Тура. — Заходите, Абдулхай Эргашевич… чай будем пить…

— Будем, конечно, будем. Ты иди, штаны надень, а то как-то несолидно выглядишь…

Тура зажег газ под чайником, вернулся в ванную, обтерся досуха полотенцем, накинул легкие полотняные брюки и рубаху-размахайку. Генерал сидел у стола, задумчиво крутил в руках черный пластмассовый пистолет Улугбека.

— Семья отдыхает? — спросил он. — Как Надежда?

— В Душанбе к ее подруге отправились, — небрежно ответил Тура. — Пусть развлекутся немного…

— Пусть развлекутся, — разрешил генерал. — И тебе пусть не мешают тут безобразничать.

— А что я набезобразничал? — поинтересовался Тура.

— Ты заварил сегодня очень крутую кашу, — генерал неожиданно подкинул детский пистолет и ловко поймал его. — А я не хочу за тебя ее расхлебывать…

— А вам я и не предлагаю ее расхлебывать, — дерзко сказал Тура. — Пусть возбуждают дело и расследуют по всем правилам…

— Ты хорошо подумал? — грустно усмехнулся Эргашев. — Ты думаешь над тем, что ты мне говоришь?

— Конечно, — кивнул скромно Тура. — Вы же меня сами учили — на подозреваемого надо влезать, как на верблюда — пока он лежит…

— Ты с ума сошел вместе с твоим безумным дружком Силовым, — покачал головой генерал. — Это вы лежите, а не Салим Камалов. Сын Иноята-ходжи! Ты знаешь, кто он?

— Понятия не имею, — пожал плечами Тура.

— Он профессор, завкафедрой юридического факультета.

— Я свое отучился… — засмеялся Тура.

— Умные от дураков отличаются тем, что до последнего вздоха учатся, — назидательно заметил Эргашев и мягко сказал: — И если ты не хочешь сам учиться, тебя будут учить силой. Иноят-ходжа полвека держит кафедру, он вице-президент академии и председатель Наградной комиссии Верховного Совета. Все заметные люди республики — его ученики и воспитанники. Все ему чем-то обязаны и должны. И я тебе по-хорошему объясняю: не дадут они его в обиду…

— А я разве обижаю почтенного профессора? Я его сыну наркотой торговать не даю…

— Перестань! — прикрикнул генерал и директивно добавил: — Надо найти общий язык с Иноят-ходжой…

— И не подумаю, — помотал головой Тура. Генерал долго, внимательно смотрел на него.

— Ты рассуждаешь, как чужой. Со стороны! А постороннему легко рассуждать. Это ведь я отвечаю за область… — Эргашев говорил горько и устало. — Я, я, я отвечаю за все успехи и за всю гадость в Мубеке! — повторил генерал с яростью. — Как ты думаешь, мне это зачем нужно? Я для себя посылаю обэхаэсэсников вместе с заготовителями к соседям, чтобы завозить оттуда и сдавать у нас? Хлопок, масло, мясо! Я этим отчитываюсь? Или другие? Но мне на это плевать, потому что я отвечаю за Мубек. А ты отвечал только за вчерашние успехи, а за сегодняшнюю грязь — подставляешь отвечать меня!

— Вы знаете, устоз, что это не так…

Тура вздохнул. Незаметная, но реальная нить из прошлой жизни, которой было отдано все двадцать шесть лет, три месяца и 17 дней, тянулась к нему от этого немолодого уже человека в продубевшем от пота и соли кителе.

— Это так! Потому что я и сейчас за тебя отвечаю. Я делаю все, чтобы прокуратура прекратила на тебя уголовное дело. Надо подождать, пока пыль уляжется. До старости тебе далеко. И я попробую восстановить тебя, Тура. А если не восстановить, то принять заново. И Силова тоже. Еще поработаете… Чего молчишь?

Халматов вздохнул:

— Я боюсь, Абдулхай Эргашевич, что вы меня неправильно понимаете. Мы с Силовым бьемся не за свое возвращение… Нас никогда не возвращают назад, потому что мы, как попы, извергнутые из сана, не можем получить снова благодать…

— Эх ты! — горестно покачал головой Эргашев. — Этим глупым словам ты научился у своего сумасшедшего дружка… Ты не понимаешь, что Иноят-ходжа своей просьбой оказывает тебе доверие. Он может попросить, если понадобится, самого Отца-Основателя… Ему твое или даже мое согласие не нужно…

— Раз мы с вами говорим об этом — значит, нужно, — заметил Тура.

— Ладно! — махнул на него рукой генерал. — Я сделал все, чтобы тебя предупредить. У меня есть личная просьба — думаю, ты мне не откажешь. Иноят-ходжа выехал из Ташкента. Вот-вот будет здесь. Пожилой человек едет, чтобы встретиться с тобой. Ты не должен оскорблять старость, должен его принять. Сами будем пожилыми…

— С ним я встречусь.

— И на том спасибо, — генерал сказал это другим тоном — холодно и злобно. — Все знают, как ты занят, как мало у тебя свободного времени. Боюсь, очень скоро его у тебя совсем не будет…

— Тура Халматович! — постучала в дверь соседка по лестничной площадке. — Вас почему-то к моему телефону…

— Иду.

— Я так удивилась: мужской голос! Я удивилась, говорю — не тот у вас телефон, нате вам правильный, а он отвечает, не надо, лучше позовите…

Соседка жила одна, мужчины ее не беспокоили. Такой звонок был для нее настоящим событием. Надо будет предупредить, чтобы не хвасталась перед другими соседями, подумал Тура и снял трубку;

— Слушаю, Халматов.

— Устоз! — Это был Какаджан. — Мне удалось поговорить с Нарижняком. Когда я рассказывал про Салима, про операцию с коньяком, он меня все время перебивал. Задавал много вопросов. Записывал…

— Будем надеяться, что он не из учеников Иноята-ходжи, — усмехнулся Тура.

Какаджан неуверенно ответил:

— Этого я не знаю. Он — москвич. Из Прокуратуры республики.

— Так. А что Уммат?

— Думаю, что он даст показания. Он очень любил этого брата, чувствует свою вину. Сейчас он в камере, плачет, жалуется…

— Тебе удалось познакомиться с материалом?

— О гибели его брата? Да.

— Что там? Свидетели есть? Как все случилось?

— Никто не видел. Темная история. К тому же труп обнаружили голым…

Тура помедлил:

— Трусы могли зацепиться за корягу, течением стащило…

— Говорят, что соседи видели на нем много ссадин. Он был истерзанный… Они думают, что над ним надругались. Но не захотели позорить ни парня, ни родителей. Эксперт тоже пошел навстречу родственникам, сразу дал справку. Разрешил захоронить…

Из газет:

«Панорама игр

Олимпиада вышла на финишную прямую. Сутки остались до того торжественного момента, когда на Большой спортивной арене Центрального стадиона имени В. И. Ленина погаснет Олимпийский огонь. Он горел шестнадцать незабываемых дней. Москва прощается с участниками XXII игр и ее гостями. Но соревнования еще продолжаются. По количеству установленных олимпийских и мировых рекордов Москва превзошла Олимпиаду в Монреале…»

Иноят-ходжа, маленький сутулый человек, приехал под вечер. Служебная «Волга» со штырем над крышей въехала во двор; сидевший рядом с шофером офицер вышел первым, открыл дверцу, почтительно помог старичку выбраться. Несмотря на жару, Иноят-ходжа мерз — на нем был чапан, достаточно теплый и простой.

По обычаю Тура встретил старика у дверей с поклоном:

— Здравствуйте. Как здоровье? Как доехали?

На кухне уже кипел самовар. В комнате на столе Тура расставил тарелки с нехитрой едой.

— Спасибо, мой мальчик. — Лицо было все усеяно коричневатыми пятнами старости, издалека легко было принять за веснушки; кожа — чистой, почти прозрачной, словно ее терли скребками. — Как ни говори, годы берут свое.

— Садитесь, прошу вас.

Тура проводил его к столу, помог сесть. Сам устроился напротив. Заварил чай.

— Такие дела, мой мальчик, — Иноят-ходжа из вежливости отпил чая, откусил крохотный кусочек лепешки. — Ты не учился у меня. А я учил половину всех нынешних прокуроров, следователей…

— Я слышал об этом.

— Тысячи людей выучил я пониманию закона, а сына единственного — не сумел. Такая беда у меня, — он тронул руку Халматова — пальцы отдавали могильным холодом. — У нас с женой один сын. Сам знаешь, что значит один ребенок в доме. Думали, уже не будет. Не чаяли, не гадали. И родился нехорошо — могли его сразу потерять. И болел. Как болел! Каждый день перед тем, как уснуть, я до сих пор представляю, что он погибает. И когда увижу, что он попал под поезд или утонул, тогда уже знаю — все! И засыпаю. Один умный человек хорошо написал: «Для счастья бывает много причин, а по-настоящему несчастными нас могут сделать только дети…» О тюрьме для Салима я никогда и не думал, мой мальчик…

Тура посочувствовал:

— Может, дело прекратят, с учетом его личности.

— Дело не только в этом. Это ведь страшная болезнь. Сам знаешь, всю жизнь с этим борешься. Мне говорили о тебе. Страшная болезнь, тяжело лечится. Но мы с женой пойдем на все.

Тура подлил ему чая. Старик говорил тихо, будто ему не хватало жизненной энергии, сил, чтобы шевелить языком.

— Дело в другом. Ты же знаешь, мой мальчик, Салим — юрист. Как и ты. Судимость режет его. Он лишится навсегда работы, карьеры, диплома. Он долго не мог найти себе подругу жизни, мой сын. А год назад на него обратила внимание хорошая девушка из уважаемой всеми семьи. Они поженились. Салима ждала прекрасная должность в Ташкенте. А сам он хотел поработать по совместительству в области. Чтобы никто не бросил нам упрек в том, что мы возвысили трутня… Жил в Ташкенте и ездил в Дарвазу… Вот как все вышло!

— Я не знаю, чем вам помочь, Иноят-ходжа.

— Язык — весы ума, мой мальчик. Кто знает — тот всегда говорит обдумывая. В жизни у человека всегда есть два выхода. Тебя еще не допрашивали об этом задержании? — тихо спросил старик.

— Как свидетеля? Нет.

— Салим может вернуться к нормальной жизни в правовой деятельности только чистым, мой мальчик. Если будет признано, что задержание его произошло по ошибке. Подумай об этом, — сказал старик и закрыл глаза. Он был похож на спящую птицу.

— Это невозможно, Иноят-ходжа.

— Все возможно, мой мальчик! Подумай. Всегда есть два выхода. И у тебя, и у меня. И у Салима. И у тех, кто вовлек его в это дело. Я слышал, у тебя большие неприятности, сынок. О, если бы ты смог так же легко убрать все препятствия с моей дороги, как я с твоей! Сразу, конечно, сделать ничего нельзя, но дай мне небольшой срок. И ты вернешься к тому, что у тебя было. Ты возвратишь себе все с большой лихвой. Я пожилой человек, мой мальчик. Я не возьму на душу греха…

— Нет, нет!

— Смотри! Я еще многое мог бы тебе открыть, мой сын, о чем ты даже не догадываешься в гордыне своей. Про врагов, которых мы считаем иногда своими друзьями. И верим им…

— Извините меня, Иноят-ходжа, я ничего не могу сделать, — твердо ответил Тура.

— Ну что ж! Из каждого положения всегда есть два выхода, — он устало развел руками и неожиданно жестко добавил: — Только когда к нам приходит смерть, он остается один…

Вскоре позвонил Энвер, он все еще дежурил по управлению. Голос его был растерян:

— Странно получилось, товарищ подполковник! Мы все делали, старались… И какой конец!

— А что случилось? Я не в курсе, — встревожился Тура.

— Сейчас Иноят-ходжа заехал в дежурную часть. С ним полковник Назраткулов и прокурор по надзору за средствами и дознанием в органах МВД…

— Икрам Соатов!

— Соатов принес задержанному извинение прокурора области в связи с недоразумением. Мне предложили написать объяснение…

— А что Камалов?

— Уже уехал. Вместе с Иноят-ходжой. Сказали, Халматов в курсе дела…

— Не расстраивайся, Энвер.

— Я и не расстраиваюсь… — закончил он бодрецки. — С завтрашнего дня, как сменюсь, уезжаю на хлопок. Управлению дали разнарядку. Полковник Назраткулов мне уже объявил. Уполномоченным. В Джушу — сутки ехать на машине…

Халматов вздохнул:

— Далековато тебя кинули. Чтобы под ногами не болтался. Кого еще отправляют?

— Из ХОЗО, из штаба. Да! И Какаджана тоже!

— Ага! Круто они взялись на нас. Ладно дружок. Я тебе буду звонить…

Тура взглянул на часы и стал торопливо одеваться. Через полчаса придет Силач, и пора будет отправляться к Сувону.

Но в прихожей зазвенел звонок. Тура открыл дверь и с удивлением увидел адвоката Малика Рахимова. Они были мало знакомы, и уж, во всяком случае, никогда не ходили друг к другу в гости. Тем более странно — без предварительного звонка. Но Тура уже начал привыкать к нашествию неожиданных визитеров. Единственно, что знал о нем Тура, — Рахимов занимается только гражданскими делами и его пригласили вместо Туры вести Университет правовых знаний.

Гость приехал на машине — от него остро пахло бензином, и это как-то не вязалось с его элегантной подтянутой внешностью, с красивым желтым портфелем.

— Извините великодушно, Тура Халматович, — белозубо, приветливо и достойно улыбнулся Рахимов. — Я бы не стал вас тревожить, но, как говорится, только волею пославшей меня жены…

— Входите, — посторонился Тура.

— Я ненадолго, у меня минутный разговор…

Они прошли на кухню. Пока Тура заваривал чай, исполняя традиционный обряд восточной вежливости и гостеприимства, Рахимов сказал:

— Я вижу, вы тут один управляетесь на хозяйстве. Семья отдыхает?

— Да, они у подруги моей жены в гостях…

Они пригубили свои пиалы, Рахимов взял разломленную хозяином лепешку, пожевал безаппетитно, потом сказал:

— У меня к вам небольшое дело. Как говорят, собака не наступит на след тигра, умный поймет смысл слов, — он широко развел руками. — Сейчас на улице какой-то незнакомый человек просил передать для вас этот портфель. Что в нем, меня не касается. Это все… Спасибо… Такие жаркие дни стоят… — Он подвинул портфель к столу. — Что же нас дальше ждет? Хороший чай… — Он сделал движение, готовясь подняться.

Не притрагиваясь к портфелю, Тура спросил:

— Что за человек?

— Совершенно неизвестный, — искренне-горячо сказал Рахимов.

— Занятно, — хмыкнул Тура. — А почему он поручил именно вам?

— Трудно сказать, — пожал плечами Рахимов. — Людские мотивы трудно понять. Может быть, слыхал, что я тоже юрист? Закончил юрфак. А может, ему известна моя репутация — безупречного человека… Я не прошу, чтобы мне верили. Мерило ума — здравый смысл. И умный враг лучше глупого друга. Я не знаю, что в портфеле. Может, там лежит книга, «Кабуснаме», например. Мудрая книга. Из нее многое можно почерпнуть. А может, деньги. Тысяч пятьдесят. А? Вполне приличная сумма…

Тура с интересом посмотрел на него:

— Слушайте, Рахимов, а если я вызову дежурного?

Рахимов сердечно улыбался:

— Я буду счастлив познакомиться с этим достойным человеком и чистосердечно повторить то же самое.

— В этом портфеле взятка, — устало сказал Тура. — Деньги за то, чтобы я молчал!

Рахимов засмеялся:

— Ошибаетесь! Вы же юрист, сами понимаете, что вы больше не должностное лицо, а подарок частным лицам не является взяткой. Потом разберетесь. Всегда существует два выхода… Мне это тоже известно.

— Пока мы живы.

— А прожитая жизнь — как выпущенная стрела…

Тура посмотрел на часы:

— Разговор закончен.

— Отказываетесь?

Сколько раз за эти дни Хапматову задавали этот вопрос.

— Да! Разговор окончен. Ваше счастье, Рахимов, что у меня сейчас нет времени заниматься доказыванием юридических тонкостей вашего подарка. Берите портфель и уходите…

Рахимов беззаботно-весело смеялся:

— Я бы, как правовед, добавил — нет времени и возможности… Но это сейчас неважно. Кстати, если хотите, я могу передать привет вашей жене и Улугбеку. Одна моя знакомая живет с ними рядом — микрорайон Юнус Абад, квартал 6. В Ташкенте… Всего вам доброго… Рад был вас повидать…

Захлопнулась дверь.

В сердце Туры входил непереносимый ужас.

Из газет:

«Пьедестал славы

В девятый день Олимпиады-80 на верхнюю ступеньку поднялись:

Команда ГДР. Гребля академическая. Мужчины. Четверка распашная с рулевым.

Команда ГДР. Гребля академическая. Мужчины. Двойка парная.

Команда ГДР. Гребля академическая. Мужчины. Двойка распашная без рулевого.

Команда ГДР. Гребля академическая. Мужчины. Двойка распашная с рулевым.

Пертти КАРППИНЕН (Финляндия). Гребля академическая. Одиночка.

Команда СССР. Конный спорт. Троеборье.

Надежда ОЛИЗАРЕНКО (СССР). Легкая атлетика. Бег на 800 метров.

Дайнис КУЛА (СССР). Легкая атлетика. Метание копья.

Мирус ИФТЕР (Эфиопия). Легкая атлетика. 10000 метров.

Команда Франции. Фехтование. Женщины. Рапира.

Роберт ван де БАЛЛЕ (Бельгия). Дзюдо. Весовая категория до 95 кг».

Ехали молча. Когда уже подъехали к чайхане, Силач, выключив зажигание, сказал Туре:

— Значит, наше дорогое начальство нам намекает, чтобы мы себя вели скромнее?

— Выходит, что так, — кивнул Тура. — Любимый метод мафиозников — давить с помощью заложников.

— Надеюсь, что это им не удастся, — тряхнул Силач головой, — завтра же утром выедем в Ташкент, перевезем их в новое место.

Самого Сувона в чайхане не было, но на супе, в углу, они увидели Тулкуна Азимова — старик степенно пил чай. Тура и Силач подошли к старому товарищу, сердечно поздоровались, сели рядом. Мальчик-ученик, племянник Сувона, принес свежий чай, разлил по пиалам, и, когда он отошел, Тура спросил:

— Тулкун-ака, какие дела привели вас к нам?

— Меня мучает сомнение, — вздохнул Тулкун. — В тот день, что мы с тобой виделись последний раз, Тура, убили этого несчастного мальчишку — Сабирджона…

— Да, Тулкун-ака, его убили, может быть, в тот момент, когда мы с тобой разговаривали… И вместе с ним убили Большого Корейца…

— До нас не сразу вести доходят — мы живем в углу мира. Но я уже услышал о твоих делах… — Тулкун замолчал, будто раздумывал, говорить ли дальше на эту щекотливую тему или деликатно промолчать, потом махнул рукой: — Я долго думал, могу ли я высказать такое, пока не понял, что не могу не сказать тебе… Ты не знаешь, почему я позвал тебя сюда.

— Я не думал об этом, — осторожно заметил Тура. — С умным человеком выпить чаю можно в любом месте!

— Наверное, — кивнул Тулкун. — Но я решил тебе сказать, что в то утро, как ты приезжал ко мне в Урчашму, я видел там Сабирджона…

— И что он делал? — заинтересовался Тура.

— Он пил чай и разговаривал с Сувоном…

От неожиданности Тура опешил и бессмысленно переспросил:

— С Сувоном? С нашим Сувоном? Чайханщиком?

— Да, — коротко кивнул Тулкун.

— А он часто бывал у вас?

— Нечасто. Раз в месяц примерно. Он у нас на базе мясо берет… И в тот раз брал… Не знаю, может, случайно они за столом оказались вместе…

— Долго разговаривали? — спросил Тура.

— Не могу тебе, Тура, сказать точно — не обращал я внимания, сам понимаешь… К ним еще потом Зият подошел, вместе сидели…

— Зият? Кто такой? — посунулся к ним ближе Силач.

— Бывший инспектор из Дарвазы. В ГАИ когда-то работал… Потом в Казахстан переводился, снова возвращался. Не помните его?

— Зият Адылов!.. — Тура слышал это имя, но не мог вспомнить, в связи с чем его упоминали.

Старик отпил глоток чая, положил ладонь на руку Туре:

— Я ничего плохого сказать о Сувоне не могу. Но предупредить тебя должен. Он тебе сам ничего не рассказывал о разговоре с Сабирджоном?

Тура обменялся с Силачом взглядом, медленно покачал головой:

— Нет, ничего он мне не говорил о Сабирджоне… Какое-то очень важное воспоминание плавало у самой кромки памяти, оно тревожило и будоражило, оно должно было объяснить все. Если бы оно пришло сейчас — все стало бы на свои места. Но оно не приходило — рассыпалось, таяло, исчезало.

«Почему? Почему Сувон не сказал, что видел Сабирджона накануне смерти? Не придал значения? Этого не может быть! Может быть, боялся? Меня? Или тех, кто повезет мимо него наркоту? Но Салим Камалов благополучно проехал бы мимо — он и не знал о нем!

Я должен что-то важное вспомнить, и все встанет на свои места…»

— Тулкан-ака, напрягись, пожалуйста, думай изо всех сил… Люди, которые убили Корейца и Сабирджона, гонят фальшивый коньяк и распространяют его вместе с опиумом по всей области… Делают из людей инвалидов, ломают молодых. Мы с Силачом совершенно уверены, что его делают где-то неподалеку от твоих мест — между Урчашмой и Дарвазой… Подумай, где это может быть? Мы не можем ехать туда наугад — район маленький, сразу все станет известно! Производство уберут мигом, а нас подстрелят. Думай, Тулкун-ака, думай…

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 121314 15 Следующая ⇒