7. И. <И. Н. Игнатов> «Власть тьмы» (Художественный театр, спектакль 5‑го ноября) «Русские ведомости», М., 1902, 7 ноября

Исполнители «Власти тьмы» имели большой успех, их шумно и долго вызывали, им дружно аплодировали, и всякий беспристрастный зритель должен сказать, что этот успех заслужен, что в исполнении отдельных ролей и в постановке большинства сцен много хорошо задуманного и искусно выполненного. И однако, если вы будете сравнивать успех «Власти тьмы» с тем успехом, который имели на той же сцене «Штокман» или «Федор Иоаннович», вы принуждены будете констатировать большую разницу в пользу прежде поставленных пьес. От чего это зависит? От того ли, что своим прежним исполнением Художественный театр приучил зрителей к искусству своего режиссера и необыкновенно высоко поднял предъявляющиеся к нему требования, или в самом спектакле 5‑ го ноября были кое-какие недочеты, мешавшие успеху быть полным и захватывающим? Нам кажется, что и то, и другое имело свое значение: к театру предъявлены были необыкновенно высокие требования и некоторые недочеты в постановке и исполнении оказались особенно заметны именно потому, что перед нами была пьеса, способная, по словам Леметра[cdxxxvi], потрясти читателя, захватить его и надолго завладеть им. < …> [cdxxxvii]

Если бы надо было в очень коротких словах выразить наше общее впечатление от постановки, мы указали бы на несоответствие между бытовой и драматической стороной. Во всем, что касается быта, внешней обстановки, особенностей говора и условий жизни действующих лиц, достигнуто, по нашему мнению, больше, чем можно было ожидать. Уже с первого акта, когда вы видите перед собой неприглядную внутренность избы «богатого мужика» со всеми ее характерными особенностями, вы переноситесь туда, где властвует «тьма» и куда через маленькие окна могут доходить лишь слабые проблески света. Несмотря на большие сравнительно размеры сцены, вы ощущаете тесноту избы, которая давит на жителей своим низким потолком, суживает их горизонты, не дает простора мысли и низводит чувства до крайней степени элементарности. {294} И чем дальше открываются перед вами картины, тем больше видите вы связь между обстановкой и обликом действующих лиц. Все эти «тае» и «значит» Акима, тупость Никиты, косноязычный говор и умственная неподвижность находятся в тесной зависимости от всего их окружающего. Бытовые условия, не искусственные, не насильно навязанные, а как бы слившиеся с характером и внешними чертами действующих лиц, становятся все яснее и ярче по мере того, как подвигается действие. Но по мере того, как подвигается действие, умственная тупость и нравственная придавленность действующих лиц начинает уступать место проснувшейся совести и требованиям справедливости; начинается душевная драма, и вот эта-то драма на сцене Художественного театра тускнеет под давлением мелочей деревенской обстановки и всех бытовых особенностей. До тех пор, пока «тьма» выказывает свою деспотическую «власть», и обстановка, и действующие лица, и характеры, и поступки — все сливается в одно целое; но как только слабый луч света начинает мерцать в чьей-нибудь душе, психология действующих лиц становится неясной и тусклой и приносится в жертву внешнему реализму. Два‑ три примера всего лучше пояснят нашу мысль. Вот, например, четвертый акт; в декоративном отношении, в смысле движения и реализма, трудно представить себе что-либо более совершенное; к сценам проводов свата и суетни, последовавшей за этим, нельзя предъявить никаких упреков. Но рядом с этими сценами, в которых увязший коготок все ближе и ближе тянет к гибели птичку, изображается другая сцена, где детская душа дрожит и протестует против открывающегося перед ней мирового зла; Анютка изливает свое беспокойство перед Митричем и ищет у него защиты от той «тьмы», которая впервые появляется перед ней в страшном образе жестоких, бессмысленных и злобных деяний. Эта надрывающая драма детской души произвела известное впечатление на зрителей, но все, хорошо знакомые с этой сценой, должны сознаться, что впечатление было слишком слабо сравнительно с тем, какое выносишь даже из чтения. Сцена между Митричем и Анюткой безусловно самая сильная, самая тяжелая и, может быть, самая художественная во всей пьесе, и если она не взволновала, не потрясла, скажем больше, не терроризировала слушателей, то, значит, был какой-нибудь существенный дефект в исполнении, парализовавший влияние мучительных чувств, переживаемых Анюткой. И г‑ жа Халютина, прекрасно изображавшая Анютку, и г. Станиславский, игравший Митрича, достигли бы, конечно, гораздо большего эффекта, если бы внимание зрителя не развлекалось тою жизнью, которая происходила в это время на дворе, соседнем с помещением Митрича и Анютки. Эта жизнь была поставлена великолепно, ее подробности были в высшей степени реальны, но они не добавляли ничего к душевному облику Анютки, они развлекали и занимали слушателя и уменьшали его интерес к страданиям девочки. Если бы (так же, как при постановках «Власти тьмы» на других сценах) двор совсем не был представлен, душевная драма Анютки произвела бы гораздо более сильное впечатление; теперь же она была принесена в жертву внешнему реализму. Другой пример. В пятом действии слова пьяного Митрича о том, что не следует бояться людей, отвращают Никиту от мыслей о веревке и указывают ему новый путь. Это финал драмы, начавшейся в душе Никиты после первого его крика «скучно мне», — момент необыкновенно важный для всей пьесы и наиболее трудный для исполнителя. Г. Станиславский очень реально изображал чуть не мертвецки пьяного Митрича; это не было условно-сценическое пьянство, всегда более комичное, чем отталкивающее, {295} это была действительная жизнь, безобразная и полуживотная. Но чрезмерный реализм и уничтожил психологическую важность момента: трудно было допустить, чтобы полузадавленный хрип Митрича, где едва различались отдельные слова, мог просветить Никиту и указать ему истинный путь. Ту же черту заметили мы и в исполнении отдельных ролей. Все, что касалось «тьмы», было исполнено прекрасно; лишь только начиналось просветление, и драма осложнялась, — тотчас обнаруживалась известная слабость и внешняя сторона брала перевес над душевным переворотом. Вот, например, Никита первых трех актов, вплоть до слов «скучно мне». Тупой, но не злой по природе малый, который легко отдается своим животным потребностям, легко забывает о нанесенных ему и им причиненных обидах, удивляется, когда другие серьезно к ним относятся и «расстраивают компанию», прекрасно изображен г. Грибуниным. Но наступает четвертый акт, и Никита как-то странно весь меняется, и мы с трудом постигаем его душевную драму; сцена с повешением и разговор с Митричем проводятся уже совсем слабо; сцена покаяния лишь немногим лучше. И великолепно поставленный пятый акт со всей обстановкой деревенской свадьбы давит своею обстановочного стороной довольно слабые проблески в душе Никиты и делает только более заметною такую же слабость Акима. Последний, изображенный г. Артемом, хорош, пока вертится в сфере «тае» и «значит», и очень слаб, когда нужно выказать действительную душевную силу. Между г. Артемом — Перчихиным[cdxxxviii] и г. Артемом — Акимом нет большой разницы. «Тьма» все время остается в сердцах Анисьи и Матрены, и все время отлично исполняют свои роли г‑ жи Бутова и Помялова. Они как будто сжились с изображаемыми персонажами, и не только с внешними особенностями говора и манер, но и с характером и склонностями. Петр не проходит через душевную драму, а физическая его болезненность очень хорошо передана г. Судьбининым. Если все сказанное нами справедливо, если прекрасной внешней обстановке и столь же прекрасной внешней обрисовке характеров не вполне соответствовала сравнительно слабо представленная драма, ведущая в конце концов к победе совести над мраком, то понятно, почему, несмотря на массу хороших сторон в постановке, «Власть тьмы» не оставила в зрителях того впечатления, о котором говорит Леметр.

⇐ Предыдущая 89 90 91 92 939495 96 97 98 Следующая ⇒