8. Н. Рок <Н. О. Ракшанин>[cxxii] Из Москвы. Очерки и снимки «Новости и Биржевая газета», СПб., 1899, 6 ноября

< …> [cxxiii] Новые драматургические приемы должны были породить и новые способы воплощения драматического произведения на сцене. В этом отношении у нас точно так же сказано «новое слово» и честь его произнесения принадлежит молодому Художественно-Общедоступному театру. Без малейшего преувеличения я могу сказать, что, присутствуя на представлении «Дяди Вани», испытываешь действительно громадное эстетическое наслаждение, именно потому, что в течение четырех часов пребываешь в чистой «литературной» атмосфере, дышишь «литературным» воздухом… Я употребляю слово «литературный» в том смысле, как употребляется слово «музыкальный». «Дядя Ваня» исполняется на сцене у нас именно литературно, то есть с глубоким и трогательным пониманием истинного смысла, художественного значения и особенности произведения. Художественный талант автора, может быть, и удалившегося на несколько исключительный путь, но тем не менее прекрасно осуществляющего свою задачу, соединился тут с художественным талантом режиссера, и это единение создало нечто воистину прекрасное и сильное, нечто такое, перед литературностью чего невольно должны преклониться даже наиболее отчаянные враги «направления настроений».

На меня лично тщательная и заботливая постановка драматического произведения производит очень сильное впечатление, главным образом потому, что она представляется мне делом трогательным. Меня поражает та братская любовь, с которой литератор Вл. Немирович-Данченко ставит литератора А. П. Чехова, стремясь к тому, чтобы все подробности воплощения пьесы на сцене создавали звучный аккорд, долженствующий вызвать именно то настроение, во имя которого работал автор. Эта трогательная заботливость литератора-режиссера по отношению к литератору-автору сказалась уже и в прошлом году при постановке «Чайки», — теперь она выступает еще ярче и определеннее при постановке «Дяди Вани». Слушайте и судите сами.

Общий тон исполнения, тот темп, в котором оно ведется, правильное размещение пауз, блестящее распределение ролей, колоссальная работа по их разработке, работа, в которой одинаково участвовали и отдельные исполнители, и режиссер, и, наконец, удивительная постановка, вполне гармонирующая со всем настроением произведения, — все это {96} заслуживает высокой, восторженной похвалы. Мало того: это заслуживает глубокого удивления. Мне приходилось уже в прошлом году писать, как исполняется у нас «Чайка», и теперь я не буду повторяться: «Дядя Ваня» ведется в том же темпе, причем, однако, тут чаще, чем в «Чайке», проступают красочные места, великолепно оттеняемые именно изменениями в темпе. Пьеса разыгрывается точно «по нотам», подчиняясь вдохновенному движению дирижерской палочки. В общем получается нечто удивительно прекрасное, хотя, может быть, далеко не всем доступное, а для многих и утомительное. Как действующие лица произведения, так и его тягучее воплощение на сцене могут показаться очень и очень многим утомительно скучными. Нудность — отличительная черта исполнения, как и характернейшая особенность действующих лиц произведения. Стоит, однако, вникнуть в самый смысл того, что написал Чехов, стоит проникнуться настроением его, и тогда станет совершенно очевидно, что темп и тон воплощения пьесы на сцене не могут быть иными, ибо в противном случае получился бы тот диссонанс, который оказался при петербургской постановке «Чайки» и который привел к провалу этого, в сущности, замечательного произведения.

Последняя пьеса Чехова, кроме того, дает значительный простор для режиссерской работы в сфере внешней обстановки. И я утверждаю, что тут художественное чутье режиссера сказалось с особенной силой. Постановка является стильной, в самом точном значении слова, — все в ней строго обдумано и строго соответствует настроению пьесы. Декорации второго, третьего и четвертого актов в этом отношении бесподобны: и столовая с узкой и прямой лестницей в антресоли, и деревенский зал с круглыми колоннами и хорами, с мебелью из карельской березы и белыми стенами, от которых веет холодом безысходной скуки, и комната — одна из немногих действительно жилых комнат барского дома — комната дяди Вани, с различными закоулками, загроможденная мебелью, с неуклюже выпяченной печью, маленькими окнами, низким потолком и стрекочущим за печкой сверчком, — все это воистину великолепно и производит впечатление, вполне соответствующее тому, которое должна производить пьеса[cxxiv].

Особенно, мне кажется, удивительно задумана именно обстановка последнего акта. Скучная, чуждая надежд на будущее, заглохнувшая жизнь дяди Вани и его верной спутницы — бедной Сони, точно так же утратившей всякую надежду на счастье, должна протекать именно в таком неуклюжем, как будто бы уютном, но безысходно нудном склепе, каким являются апартаменты героя пьесы… Я думаю, что именно благодаря внешней обстановке этого акта зритель особенно ощущает ужас того бесконечного и тоскливого существования, которое предстоит главным действующим лицам произведения, остающимся доживать свой век среди обстановки, точно аккомпанирующей их душевному настроению. Зритель чувствует себя подавленным и тем, что происходит на сцене, и ее обстановкой, — а когда момент естественного оцепенения проходит, он с воодушевлением аплодирует и исполнителям, и режиссеру, охваченный понятной благодарностью за навеянные чувства и мысли…

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒