|
|||
Annotation 11 страница Когда Эндрю поднялся к мадам Бовилье, она задала ему вопрос, от которого он оторопел: — Вы знаете дорогу к кладбищу в парке? Эндрю уставился на мадам Бовилье, решая, как поступить. Признаться, что был там, или изобразить неведение? — Я уже был там с Филиппом. — Вы можете проводить меня туда? — Я получил ваше сообщение, Хизер, но, простите меня, я не мог позвонить раньше. Как вы поживаете? — Все хорошо. Если у вас есть немного времени, я бы хотела поговорить с вами о заводе. — Есть проблемы? — Нет, с производством все в порядке, но вот Эддинсон переходит все границы. Это кретин рвется к власти и ради этого всех подвергает риску. Если бы я могла, я бы вышвырнула его из фирмы… — И что же вас смущает? Вы директор. Но будьте осторожны, он большой притворщик. Вам нужна веская причина, и не раскрывайте своих намерений, пока не соберете солидное досье. Если пойдете в наступление, не останавливайтесь на полдороге. Его надо сразить одним ударом, раненый он станет опасен… — Я тоже так думаю. Так, значит, вы даете принципиальное согласие? — Не просто согласие, а одобрение и, если понадобится, поддержку, а когда с этим типом будет покончено, то и поздравления! — Спасибо, месье. Теперь о другом. Мне наконец-то удалось получить сведения о «Вандермель». — И что там? — Они запустили несколько проектов, касающихся тех земель по всей Франции, где расположены пригородные особняки. Нельзя сказать, что у них скверная репутация. В домах, которые они строят, есть кое-какие изъяны, но, как мне объяснили, изъяны сегодня — это обычное дело. Плохо то, каким образом они покупают участки. Многие продавцы жалуются на давление с их стороны и не вполне законное проведение сделок. Вы имеете с ними дело? — Не напрямую, просто они зарятся на один знакомый мне участок. — Тогда будьте бдительны. Я вам пришлю по электронной почте все цифры, которые я смогла найти о них. — Спасибо, Хизер. Большое спасибо. В прошлый раз вы сказали, что у меня изменился голос, но ваш голос тоже изменился. Вы стали более уверенной. Меня это очень радует. Это место как раз для вас. — Я по-прежнему боюсь наделать глупостей, просто я научилась это скрывать. — Дорогая Хизер, у меня есть для вас хорошая новость и плохая. Плохая состоит в том, что этот страх вас никогда не покинет. — А хорошая? — Без него никогда ничего не достигнешь. Взгляните на этого болвана Эддинсона: он ничего не боится. Обнимаю вас. 64 — Эндрю, сказать по правде, я не уверен, что это хорошая идея… Управляющий беспокойно ходил взад и вперед по своей кухне, ожидая, когда Эндрю выйдет из его спальни. — Я знаю, что ты из добрых побуждений, — добавил он, — я тебе признателен, но правда же… — И это говорит человек, который носился на велосипеде по лесу, изображая призрака… — через дверь отвечал Блейк. — В любом случае я почти закончил. Ты накрыл на стол? Ворча что-то себе под нос, Манье покорился. — Что касается Одиль, — уже громко сказал он, — то мне уже несколько дней снится странный сон. — Ну-ка, ну-ка, расскажи… — Один и тот же, вижу все очень отчетливо. Прямо как наяву. Я парю в облаках, вокруг все белое. Вдруг передо мной возникает она, взгляд у нее какой-то безумный, и она со всего маху бьет меня чем-то по лбу. На этом сон обрывается. Наверное, это последствие того случая. — Несомненно… Ты готов? Манье встал перед дверью в спальню. Блейк открыл дверь. Увидев его, Филипп вскрикнул и отскочил назад. — Черт возьми! И ты считаешь, что ты похож на Одиль? Ты похож на трансвестита, по которому проехал грузовик! Юпла и та больше похожа, чем ты! Блейк был в парике и с накрашенными губами. Результат был впечатляющим, но о сходстве вряд ли можно было говорить. — Послушай, Филипп, у нас ведь тут не конкурс двойников. Я хочу тебе помочь. У нас осталось четверть часа до начала второй фазы. Манье не мог оторвать взгляд от причудливо накрашенного лица друга. Не отдавая себе отчета, он медленно пятился назад — до такой степени ему было не по себе. — Ничего не получится, — сказал он, качая головой. — Мне страшно на тебя смотреть. Уж лучше бы я ужинал с мажордомом из преисподней. — Сядь! В других обстоятельствах Филипп расхохотался бы до слез, но при виде этого человека, обычно такого опрятного, а теперь перекрашенного, словно краденый автомобиль, и с немыслимой прической, он совсем растерялся. — Мать говорила, что у каждого человека всегда есть его темная сторона, но ты побил все рекорды. Даже ваши рок-звезды рядом с тобой выглядели бы как монахи-цистерцианцы… — Садись за стол. Начнем с салфетки. Филипп развернул салфетку и, вытянув шею, приготовился заправить ее за ворот. — Нет, не так. Берешь ее за уголок и держишь на весу, она сама расправляется под силой тяжести. — Так это сила тяжести заправит мне салфетку? — А потом ты кладешь ее себе на колени. — Но я не сюда сажаю себе больше всего пятен… Манье пребывал в отчаянии. — Филипп, дыши глубже, — расположившись прямо перед ним, посоветовал Блейк. — Посмотрел бы я на тебя! Ты себя в зеркале видел? Нет, конечно. Глядя на твою физиономию, можно подумать, что ты красился в кромешной тьме, и не руками, а ногами. А голос… — Что голос? — Да голос как голос, обычный, но в сочетании с головой… В общем, это действует на нервы. — А я думал, это тебе поможет. — Надеюсь, ты не сегодня собираешься учить меня танцевать. Если ты до меня дотронешься, меня может стошнить. — Постарайся сосредоточиться. Манон скоро придет, к этому времени надо уметь хотя бы садиться за стол. — Ты покажешься ей в таком виде? — А в чем проблема? — Бог мой, дитя невинное! Да она со страху родит у меня на пороге. — Я ее предупредил, что буду загримирован, и в отличие от тебя она отнеслась к этому спокойно. Складывай салфетку, и начнем сначала. Манье понемногу привыкал к внешнему виду своего наставника. Тот уже не внушал ему страха. Манье стал даже от души смеяться. — Филипп, давай посерьезней. — Ага, стоит только посмотреть на тебя… — Сосредоточься на салфетке. — Уголок, сила тяжести — и хоп на колени. — Уже лучше, но следи за тем, чтобы не вытягивать шею, а то ты похож на старую курицу-психопатку. — Ты себя не видел. — Теперь посмотрим, как ты держишь приборы. — А тут-то что не так? — Ты их сразу хватаешь. За тобой же никто не гонится. Ты должен подождать, пока тебя не обслужат и пока все не будут готовы приняться за еду. — Понял. Жду. — Теперь бери их. Филипп взял вилку и нож. — Можно подумать, что ты собираешься кого-то зарезать… — Отчасти это верно. Я собираюсь зарезать стейк. — А зеленый горошек? — Тоже. Я заколю одну горошину за другой. Настоящая резня. — Если ты будешь валять дурака, мы не продвинемся ни на шаг. — Я уже десять лет ем совершенно один. А ты хочешь, чтобы я вдруг появился при австрийском дворе и со своей кривой рожей выдал бы себя за виконта? Я неисправим. — Я бы так не сказал. Блейк встал и сам вложил приборы другу в руки. — Вот. Так будет лучше. — Вблизи ты смотришься еще ужасней… Франкенштейн отдыхает. В дверь постучали. — Мне, наверное, надо пойти открыть, чтобы подготовить малышку… — Сиди на месте. 65 Манон действительно вскрикнула. — Хорошо еще, что ты ее предупредил! — усмехнулся Манье. Девушка, не сводя глаз с Блейка, вошла в комнату. Она обошла мажордома кругом, стараясь держаться от него подальше. — Это что же, ваш способ научить Филиппа вести себя с женщинами? Манье встал, чтобы поздороваться, и поцеловал Манон в щечку. — Добрый вечер, Манон. Хоть вы ему скажите. Вас он, может, послушает. Представьте, что вы агент спецслужб на тренировке, вам нужно поражать мишени, стрелять по террористам, спасать женщин и детей… Что бы вы сделали? — Уложила бы на месте. — Спасибо вам за поддержку нас обоих… — сказал Эндрю. — Манон, садитесь, пожалуйста. Мы немного изменим правила. Блейк снял парик и умылся под краном. — Чтобы дать вам максимум свободы, я сяду в сторонке. Забудьте обо мне. — Легко сказать, такое не забывается… — Я вмешаюсь, только если Филипп сделает ошибку. Блейк направился к шкафчику, взял оттуда швабру и направил палку на Манье. — Если ты поведешь себя неправильно, я легонько ткну тебя в бок, а потом мы посмотрим, что нужно подкорректировать. Манон ситуация веселила. Они с Филиппом уселись друг против друга. Эндрю зажег на столе свечу. — Как романтично! — усмехнулась девушка. — Только не забудьте напомнить, в какой момент я должен буду мордой пододвинуть ей котлету, — продолжил иронизировать Манье. — Вы готовы? Управляющий наклонился к Манон: — Как мило с вашей стороны, что вы согласились участвовать. Может, и лучше тренироваться с настоящей женщиной, но я чувствую себя полным идиотом… Представьте только, учиться красиво есть, в моем-то возрасте… — Нет проблем, Филипп. Нам всем время от времени нужна помощь, и возраст тут ни при чем. Эндрю мне тоже помог. Только метод был не такой странный… — Можем начинать? Уголок салфетки, сила тяжести, взятие в руки приборов — начало прошло без сучка и задоринки. Филипп и Манон осторожно начали разговор. Можно было подумать, что они играют в «да и нет не говорите». — Вы любите цветы? — Обожаю. — А моллюски у вас не вызывают аллергию? — Насколько я знаю, не вызывают… Подыскивая тему для разговора, Манон вспомнила о своем желании отправиться в путешествие на край света. — А в какую страну мечтаете поехать вы? — спросила Манон у Манье. — Не знаю. Мне кажется, я боюсь летать, а на море у меня морская болезнь. Мне нужна такая страна, куда я мог бы поехать поездом. Филипп повернулся к Блейку: — На Багамы можно поехать поездом? Эндрю закатил глаза и ткнул его в бок рукояткой швабры. Мало-помалу все стали вести себя более или менее естественно в неестественной ситуации. Филипп наполнил бокал Манон так, как наполняют его в мексиканских барах, — поднимая бутылку во время процесса. Блейк легонько ткнул его в бок. Когда же управляющий опрокинул на партнершу солонку, Эндрю чуть не сломал ему ребра. Манье почти не беседовал с женщиной. Его манера вести разговор тоже вызывала нарекания. Филипп то допускал неподобающие высказывания, а то вдруг становился излишне застенчивым. — У вас уже было первое свидание? — поинтересовался он, почти не глядя на девушку. — Само собой, вы же такая красивая… Манон покраснела: — У меня о первом свидании осталось скверное воспоминание. Это был мальчик, с которым мы учились в лицее. Я была им очарована, а ему от меня надо было только одно… Он был хорош собой и с хорошими манерами, но это была только видимость. На его примере я хотя бы поняла, что не надо обращать слишком большое внимание на упаковку. — Бедная девочка, — сказал Филипп. — У меня тоже было первое свидание. Ее звали Эмили. Я до сих пор вспоминаю ее красивые зеленые глаза. Каждый раз, когда они останавливались на мне, я чувствовал себя кроликом, которого осветили фарами. Я десятки раз приглашал ее на свидание, и однажды она согласилась. Я выбрал лучший ресторан, который только мог ей предложить. Купил цветы, белые розы. Я сидел в ресторане и ждал ее, но она не пришла. Я так волновался… До сих пор помню жалостливые взгляды официантов, когда я уходил со своими цветами. Я не решился ей позвонить. А через три дня я встретил ее под руку с одноклассником. Когда я спросил ее, почему она не пришла, она рассмеялась мне в лицо. Она просто-напросто забыла, для нее это не имело никакого значения. Больше я на свидание никого не приглашал. Рассказывая, Манье навалился локтями на стол. Блейк не стал его поправлять. — Манон, — продолжал Манье, — вы с Эндрю здесь ради того, чтобы мне помочь, и вы даже не представляете себе, какая это для меня честь. Но я считаю, что все слишком поздно. Не тратьте время на старого брюзгу. Вам надо готовиться к конкурсу. Через несколько месяцев вы станете матерью. Эндрю мне сказал, что вы ждете молодого человека, который сейчас за границей. Когда он должен вернуться? 66 — Вы считаете нормальным, что он до сих пор не дал о себе знать? — Расслабься, Манон, сейчас только восемь утра. Сидя за письменным столом в библиотеке, девушка не отрывала глаз от монитора, словно подводник от экрана гидролокатора. Эндрю застал ее там еще до рассвета, когда пришел прогладить газету. С того времени Манон не покидала своего поста, разве только два раза ходила в туалет, да и то просила Эндрю подежурить — на случай появления электронного письма от Жюстена. — Ты испортишь себе глаза, если будешь так таращиться на экран. — Он уже должен был вернуться. Чем же он занят? Наверное, не получил моего письма… — Почему вдруг? — А вдруг с ним что-то случилось на обратном пути? Бывают же трагедии? Погиб в самом расцвете молодости, когда ехал к любимой женщине, которая ждет от него ребенка… А если я не любимая женщина? — Тебе в самом деле нужно успокоиться. Так тебя на весь день не хватит. Да и меня, кстати, тоже… — Я не знаю, что со мной. Я чувствую себя стиральной машиной в режиме отжима, так меня трясет. Места себе не нахожу. Я понимаю, что говорю глупости, но если я не буду их выговаривать, они засядут у меня в голове, раздуются до невероятных размеров и в конце концов лопнут вместе с мозгами! — Да, нелегко быть молодой женщиной… — Мне так его не хватает. Я все время только о нем и думаю. А знаете, чего мне недостает больше всего? Вы, конечно, решите, что я свихнулась, но я обожаю слушать его дыхание, когда он спит. Он иногда храпит, но чаще всего дышит медленно, глубоко. У его дыхания свой ритм, как у музыки. И я не устаю говорить себе, что он здесь, рядом со мной. И я кладу ему голову на плечо. А он даже не просыпается! Я чувствую щекой тепло его кожи, ее запах. Я слышу биение его сердца и чувствую себя в безопасности. Как подумаю, что у меня никогда больше не будет таких минут… — Не начинайте сначала. — А вам чего не хватает, что было в вашей жене? Манон мгновенно осознала бестактность своего вопроса: она-то еще могла на что-то надеяться, а он нет. — Простите меня, — сказала она, смутившись. — Я бог знает что говорю. Я не хотела причинить вам боль… — Все нормально. Если разговор о Диане поможет тебе уберечь свой мозг… Эндрю вспомнил свою жену. Ему не было ни грустно, ни тоскливо. Он часто думал о ней, и это было так естественно, как будто они только вчера расстались. — Я много чего любил в ней, и всего этого мне не хватает. Особенно я любил смотреть ей в глаза — и она позволяла это мне. Часто говорят, что глаза — это окна, через которые можно заглянуть в душу. Люди дотрагиваются друг до друга, ласкают друг друга, но нужно пользоваться очень большим доверием человека, чтобы он позволил вам смотреть ему в глаза столько, сколько вам хочется. В этот момент вы не только слышите, что он говорит, вы видите его всего таким, какой он есть на самом деле. У нас с Дианой такое случалось где угодно: во время ужина, посреди улицы или вечером, когда мы были одни. Тогда время останавливалось, и мы ощущали эту связь друг с другом. Я никогда не переживал более волнующих моментов. Нам было даже не обязательно касаться друг друга. Каждый ощущал малейшее движение души другого. Она знала это. Пользоваться ее доверием было прекрасно. Я улавливал ее глубинную энергию, ее суть. — Вы, наверное, очень любили друг друга. На меня никто никогда так не смотрел. Иногда Жюстен пожирал меня глазами, но это совсем другое. Как, по-вашему, он пришлет письмо или позвонит? — Понятия не имею. — Мадам не высказывала неудовольствия, что я дала ему номер ее телефона? — Она почти так же, как ты, надеется, что он вот-вот позвонит… В дверь просунула голову Одиль: — По-прежнему тишина? Блейк воздел руки к небу: — Вы, стало быть, втроем ждете прекрасного принца! В какую милую компанию я попал. Лицо кухарки помрачнело, и она спросила: — Вы не видели Мефистофеля? Я ищу его со вчерашнего дня. Он не притронулся к еде, а утром не пришел попить молока… Манон и Блейк покачали головой. — Он скоро вернется, — попытался успокоить кухарку Эндрю. — Тем более если погода испортится. — Ох уж эти мужчины! Уходят и приходят, когда им заблагорассудится, — вздохнула Манон. — Сколько с ними хлопот… Блейк хотел было возразить, но тут раздался резкий звон колокольчика на этаже Мадам. — Что это ей понадобилось? — удивился Блейк. — Телефон! — хором воскликнули обе женщины, бросившись в коридор. 67 Эндрю вряд ли сможет забыть, как Манон и Одиль мчались вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, словно два ошалевших подростка. Мадам едва сдерживала нетерпение. На другом конце провода действительно был Жюстен. Зайдя — гораздо более спокойно — в переднюю хозяйки, Эндрю увидел Манон, вцепившуюся в телефонную трубку. Она изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал ее безумного волнения, но оно прорывалось в гримасах, искажавших ее лицо. Стоя по обеим сторонам от нее, Мадам и Одиль одинаково приплясывали на месте, каждые пять секунд переживая вместе с девушкой то взлет на головокружительную высоту, то падение в бездну. Когда Манон повесила трубку, все были без сил. Разговор длился менее двух минут, в течение которых Блейк размышлял о том, почему все девушки мира приходят из-за мужчин в такое состояние. Жюстен пообещал приехать за Манон в тот же вечер, в семь часов. В конце разговора он сказал: «Я люблю тебя», что отнюдь не успокоило Манон, ровно наоборот. Для нее и двух других женщин признание в любви стало фактором, серьезно осложнившим ситуацию. В Манон откуда ни возьмись проснулась бешеная энергия. Сомнения и напряжение последних недель унеслись в вихре, все сметавшем на своем пути. Хозяйка и кухарка вели себя не лучше. Спустя час, когда они уже в третий раз повторили весь разговор, откомментировав каждую фразу, точно разбирали шедевр классической литературы, Блейк решил, что ему для душевного здоровья лучше отправиться к Филиппу и провести время в обществе Юплы и Яниса. Заодно он хотел вернуть домой Мефистофеля, но так его и не нашел.
|
|||
|