Лорел. Маркус. Маркус

       В ту ночь Джейми сел на край кровати, где лежала я, закутавшись в одеяло.

       – Что бы ты делала, если бы здесь не оказалось Маркуса? – спросил он.

       Я задумалась. Что бы я делала? Я вспомнила, как захотела оторвать руку Мэгги, и замотала головой, чтобы избавиться от этого воспоминания.

       – Почему ты трясешь головой?

       – Не знаю.

       – Тебе следовало позвонить мне.

       – Джейми. – Я взяла его за руку. – Я хочу уехать.

       Он наклонил голову набок:

       – Что ты хочешь этим сказать?

       – Вам с Мэгги будет гораздо лучше без меня. – Я не в первый раз говорила подобные слова за последние полтора года, но впервые он не стал мне возражать. То общее, что некогда было у нас с ним, теперь исчезло. Мы редко занимались любовью, редко разговаривали друг с другом. Он перестал меня понимать, перестал ценить, как раньше перестал ценить Маркуса. – Я не верю в себя, когда я с ней, не верю, что смогу о ней хорошо позаботиться.

       Джейми взял мою ладонь и нежно сжал ее.

       – Ты хочешь, чтобы мы расстались?

       Я кивнула. Сама эта фраза принесла мне облегчение.

       – Я пока еще не знаю, куда поеду.

       Пожалуй, это была единственная вещь, которая беспокоила меня.

       – Ты останешься здесь, – сказал он.

       Я поняла, что он уже обдумывал этот вопрос. Даже строил какие-то планы.

       – У Сары и Стива есть отдельная комната, в которой я могу жить. Я буду платить, и это будет им подспорьем.

       Я задохнулась от страха.

       – Не оставляй со мной Мэгги!

       Джейми покачал головой.

       – Я возьму ее с собой, – сказал он. – В этом-то все дело. Ты… я не знаю, что с тобой творится, но сейчас ты для Мэгги плохая мать. Если я буду жить у Уэстонов, Сара всегда будет рядом, чтобы помочь управляться с Мэгги, когда меня вызовут на пожар или еще куда-нибудь.

       Это казалось прекрасным решением, и я была благодарна Джейми, что мне не пришлось ничего объяснять. Я была отвратительной матерью и плохой женой.

       – Хорошо, – сказала я, закрывая глаза. – Спасибо тебе. Должно быть, это верное решение.

       И повернулась лицом к стене.

       18

      Мэгги

       В понедельник утром я отвезла Энди в школу и сделала вид, что вхожу вместе с ним в здание, но, как только он скрылся из виду, я вернулась к своей машине и поехала в Серф Сити. Я не спала целую ночь. Прошло больше двух недель с той ночи, когда произошел пожар, но фотографии погибших до сих пор стояли у меня перед глазами. Около двух часов ночи я вскочила, оделась и вышла из дома. Я поехала к «Сторожевому Баркасу». Добравшись до нашего старого коттеджа, я села на крыльцо и заплакала. Я была слишком взволнованна, чтобы общаться с отцом. Как давно я не ощущала его рядом! Каждый раз, когда я пыталась успокоиться, эти фотографии внезапно возникали перед моим мысленным взором. Мне хотелось схватить голубоглазую Джорди, и испуганного малыша Гендерсона, и мистера Игглса, который, возможно, спас Энди, когда того чуть не нокаутировал Кит, мне хотелось обнять их всех и вдохнуть в них жизнь. Я все время повторяла: «пожалуйста, папочка, пожалуйста, папочка, пожалуйста, папочка», как будто он мог волшебным образом сделать это. Но он не появлялся.

       Наконец мне кое-что пришло в голову. Надо пойти к бухгалтеру, мистеру Гебхарту, и спросить его, как собирать средства. И тогда я смогу помочь их семьям.

       Офис мистера Гебхарта находился на материковой части Серф Сити и был еще закрыт. Я сидела на парковке и слушала музыку по айподу. С учебой в школе было совсем плохо – я отставала по всем предметам. Не самое приятное – быть исключенной в последний год учебы. Этого просто нельзя допустить. Я должна окончить школу и поступить в колледж, и тогда мы с Беном сможем встречаться открыто. Мама и дядя Маркус будут возражать, но это не их дело. А через год мы сможем пожениться. Может быть. Я надеялась, что Бен не станет ждать, пока я закончу колледж. Мы никогда не говорили об этом. Но я знала, что не в состоянии ждать так долго. Я совсем не хотела пышной свадьбы, о которой мечтала Эмбер. Она уже все спланировала заранее. Цветы, музыку, платья подружек невесты, и мне хотелось сказать ей: «повзрослей немного». Бен и я могли бы просто куда-нибудь сбежать, и наплевать мне на наряды и букеты.

       Я уснула и была разбужена стуком каблучков мимо моей машины. Я окончательно проснулась и увидела, как какая-то женщина отпирает дверь офиса мистера Гебхарта. Я вынула наушники, глотнула воды из бутылки и прошла за ней внутрь.

       – Привет, дорогая. Что я могу для тебя сделать?

       – Меня зовут Мэгги Локвуд, – сказала я. – И я…

       – Ты имеешь отношение к Энди?

       – Да, мэм. Я его сестра.

       Она насыпала кофе в кофеварку.

       – Думаю, ты им гордишься.

       – Да, мэм.

       – Невероятно, что сделал это мальчик. Его позвали на телешоу «Сегодня»?

       Я улыбнулась:

       – Да, он там был.

       Ни один человек, видевший это шоу и имевший хоть каплю человечности, не мог не влюбиться в моего брата. Он был такой красивый – большие карие глаза, длинные ресницы и упрощенный взгляд на мир, – все это просто завораживало (если вы, конечно, не были его учительницей).

       – Мне бы хотелось поговорить с мистером Гебхартом о помощи в сборе благотворительных средств, – сказала я.

       – О, дорогая. – Она включила кофеварку, потом села за свой стол. – Мистер Гебхарт занимается только денежной частью. Пожертвованиями. Тебе нужно поговорить с Дон Рейнольдс. Ты ее знаешь.

       Да. К сожалению.

       – Но, мэм, – сказала я, – я надеялась, что мистер Гебхарт скажет мне, что надо делать, раз уж я пришла.

       – Я ожидаю его не раньше чем через полчаса, и он действительно не знает, что там происходит, – сказала она. – Поговори с Дон, дорогая. Ты можешь найти ее в «Яванском кофе». Она тебя так завалит работой, что мало не покажется.

       Я уже двадцать минут сидела в своей машине на противоположной от «Яванского кофе» стороне улицы и не могла решить, что делать. Может, есть какой-то другой способ помочь? Шестеро детей все еще лежали в больнице: четверо – в Нью-Ганновере и двое – в ожоговом центре на Церковном холме. Дети из начальной школы написали им открытки, и мы вместе с Эмбер вызвались отвезти их в больницу. Но этого было недостаточно.

       Внезапно я заметила дядю Маркуса, идущего по улице по направлению к кафе. Он подошел к двери и открыл ее. Ура! Я приободрилась. Теперь не придется разговаривать с Дон в одиночку.

       Я вышла из машины и пересекла улицу.

       – Привет, дядя Маркус. – Я остановилась позади него у стойки, где Дон наливала кофе в пластиковый стаканчик.

       – Мэгс! – Он улыбнулся и обнял меня одной рукой, как обычно. – Что ты здесь делаешь?

       – Я слиняла с уроков, чтобы поговорить с Дон насчет фонда помощи пострадавшим.

       Дон подняла голову, услышав свое имя.

       – Здравствуй. – Я заставила себя взглянуть ей в глаза. – Вот хочу поговорить насчет благотворительного фонда.

       Дон закрыла стакан пластиковой крышкой.

       – Благослови тебя Бог, Мэгги, – сказала она, подавая стакан с кофе дяде Маркусу. – Я буду рада любой помощи.

       Я видела Дон много раз, но никогда не разглядывала так близко. Она была красивой, с рыжими волосами и веснушчатой кожей, но в уголках глаз я заметила гусиные лапки и поняла, что понятия не имею, сколько ей лет. Наверняка намного больше семнадцати. Мысль о том, что Бен занимался с ней сексом, вызвала во мне тошноту.

       – Знаешь, – сказала она, – я надеялась, что твое учебное заведение что-нибудь сделает в организационном плане, но, к сожалению, этого пока не произошло.

       – Мэгги скоро будет выступать на выпускном вечере, – похвастался дядя Маркус. – Может быть, она сможет организовать что-нибудь в Дугласе.

       – Я не собираюсь выступать ни на каком выпускном вечере, дядя Маркус, – сказала я, думая, как бы сменить тему.

       – Неужели? – Он удивленно поднял брови.

       Я покачала головой:

       – Я, правда, еще не сказала маме, так что…

       – Мой рот на замке.

       Женщина рядом со мной заказала латте[7], и Дон стала ее обслуживать.

       – Это не имеет значения, милая, – проговорила Дон, отсчитав женщине ее сдачу. – Ты ведь собираешься заканчивать школу? Вот что принимается в расчет. Но как ты сама считаешь? Сможешь как-нибудь помочь Дугласу Хейгу? – Она начала готовить латте.

       Мне понравилась эта идея. Я могу приносить помощь, не вступая в непосредственный контакт с Дон. Дуглас замечательно мыл машины и готовил блины и оладьи, но, может быть, я придумаю что-нибудь более оригинальное.

       – Возможно, – сказала я. – Я поговорю с друзьями и парой учителей и посмотрю, что можно сделать.

       – Хорошо, куколка! Когда придумаете, позвони мне.

       Дядя Маркус положил руку мне на плечо:

       – У тебя найдется несколько минут, чтобы поговорить?

       – Конечно.

       Я понимала, что его интересует выпускная тема. Все равно рано или поздно пришлось бы рассказать. Мы направились к столику у окна, но по пути столкнулись с преподобным Биллом, который только что вошел в заведение и оказался на нашем пути. Пришлось сделать несколько маневров, чтобы его обойти. При этом обе стороны молчали, что выглядело довольно странно.

       Дядя Маркус округлил глаза.

       – Преподобный собственной персоной, – прошептал он.

       – Сара говорила маме, что он тут каждый день заказывает какие-то специальные коктейли, чтобы потолстеть, – тихо ответила я.

       – Это не идет ему впрок. – Дядя Маркус посмотрел на свой пейджер, потом опять на меня: – Итак, Мэгс, что насчет праздника выпускников?

       Я начала отвечать, но преподобный Билл внезапно подошел к нашему столику и молча встал рядом, худой, как сигнальная мачта. Мы в удивлении воззрились на него.

       – Ваше преподобие. – Маркус кивнул на пустой стул. – Хотите присоединиться к нам?

       Преподобный Билл ненавидел всю нашу семью, поэтому я была в полном шоке, когда он пододвинул стул и сел.

       – Я сейчас собираюсь говорить с Питом, – сказал он, обращаясь к дяде Маркусу. – И думаю, вам надо знать, что именно я собираюсь ему сказать.

       Дядя Маркус, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не зевнуть.

       – И что же это? – спросил он.

       – А вот что. – Преподобный Билл поднял свою чашку и стал делать круговые движения, перемешивая ее содержимое. – Вчера я посетил госпиталь при университете. Как вы знаете, там находится одна из моих прихожанок, Грейс Перри – в ожоговом отделении, вместе с Китом Уэстоном.

       – Так, – сказал дядя Маркус. – Как их здоровье?

       – Грейс должны завтра перевести в Нью-Ганновер, там она будет долечиваться окончательно, – сказал преподобный, потом добавил: – Но на теле останется несколько шрамов – на груди.

       – А что с Китом? – спросила я. Меня испугали его слова. Я любила Сару, и, хотя Кит порой вел себя, как настоящий засранец, я желала ему выздоровления.

       – Слава Господу, Кит Уэстон поправляется, – проговорил он.

       – Рад это слышать, – сказал дядя Маркус.

       – Поправляется-то поправляется. – Преподобный сделал глоток из чашки. – Но испытывает при этом ужасные боли. Этот бедный ребенок получил очень сильные ожоги.

       Дядя Маркус помрачнел.

       – Он все еще находится в медикаментозной коме?

       – Вчера утром его вывели из комы. – Губы преподобного Билла дернулись, как будто сведенные судорогой. – Он теперь может разговаривать.

       – Очень хорошо, – проговорил дядя Маркус. – Бьюсь об заклад, его очень обрадовала возможность поговорить с вами. – Его голос звучал вполне искренно.

       Преподобный Билл бросил на Маркуса острый взгляд из-под своих кустистых седых бровей.

       – Он будет говорить не со мной, а с полицией.

       Мне не понравился его тон. Как будто он говорил: «Не стоит вам особенно радоваться. Ведь мне известно то, чего вы еще не знаете».

       – Да, мы будем опрашивать его, – сказал дядя Маркус. – Он дал вам какие-нибудь сведения насчет пожара?

       – Именно так, – сказал преподобный Билл. – Об этом-то мне и нужно поговорить с Питом.

       – Говорите начистоту, преподобный. – Голос Маркуса стал резким, и меня внезапно бросило в холодный пот.

       – Он рассказал мне про драку, которая произошла у него с вашим племянником. – Он посмотрел на меня: – И вашим братом. – До этого момента я вообще не была уверена, что он знает, кто я такая. – И сказал, что незадолго до драки он случайно выглянул в окно и увидел Энди Локвуда, шедшего снаружи вдоль церкви.

       – Он не мог находиться снаружи, потому что это был локин.

       – Вы не знаете того, что я хочу сказать, мисс Локвуд.

       Господи, что за чванливый урод!

       – Итак, продолжайте, преподобный, – сказал Маркус.

       – Мальчик находится в очень тяжелом состоянии. Какие у него могут быть причины для оговора?

       – Что еще он сказал? – Дядя Маркус начал раздражаться.

       – Только то, что тогда он не обратил на это внимания, поскольку ваш племянник иногда делает странные вещи. Но когда начался пожар, ему пришло в голову, что Энди имеет к этому отношение. Пожар ведь начался снаружи.

       – Как он мог увидеть что-то через окно, ведь на окнах в церкви витражи? – спросил дядя Маркус.

       – Я не собирался допрашивать мальчика, – сказал преподобный Билл. – Нельзя было его волновать. Но, поскольку он захотел поделиться этой информацией, я счел важным донести ее до следствия. Я отправлю сообщение Питу и Флипу Кейтсу, если вы решите не говорить им то, что узнали от меня.

       – Перестаньте, преподобный, – проговорил дядя Маркус. – Я не только скажу ему, мы сегодня обязательно опросим Кита сами.

       – Возможно, вам не стоит заниматься этим делом. Ведь вы лицо пристрастное, не так ли?

       – Все будет учтено, – сказал дядя Маркус.

       Преподобный Билл отодвинул стул и поднялся.

       – Всего доброго. – Он кивнул мне.

       Когда дверь за ним закрылась, дядя Маркус встал.

       – Мне надо бежать, девочка. – Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. – Не переживай по поводу того, что сказал преподобный отец. Я уверен, что здесь нет ничего серьезного. – Он направился к двери. – Я тебя люблю, – бросил он через плечо.

       – Я тебя тоже.

       Я смотрела ему вслед и думала о Ките. Я знала, что обе его руки и половина лица обожжены. Что он чувствовал? Когда я была совсем маленькой, я однажды схватилась за ручку горячей сковородки. Это был небольшой ожог. Мама сорвала лист с алоэ, которое стояло на окне, и накапала сок на место ожога, но мне все равно было больно, и я кричала и плакала. Как же можно терпеть боль, когда обожжено так много? Мои глаза наполнились слезами, когда я представила, через что приходится проходить Киту. Мне не хотелось плакать на публике, особенно перед Дон. Я встала и вышла из кафе, но даже на улице Кит неотступно стоял перед моими глазами.

       Зачем он солгал про то, что Энди выходил из церкви? Но если он выходил, то по какой причине? Нет, я в это не верила. Он знал, что главный смысл локина состоит в том, чтобы никуда не выходить. Я боялась, что Кит станет распространять ложь про Энди… и еще больше – что это окажется правдой.

       19

      Маркус

       Как же жарко было в палате Кита!

       Три часа я ехал до Церковного холма, опустив стекла в своем пикапе, чтобы впрок надышаться свежим воздухом. Я знал, какая духота ожидает меня в ожоговом центре. И действительно, запах хлорки и гниющего мяса чуть не свалил меня с ног, когда я вошел в палату Кита. К тому же там было как минимум девяносто градусов по Фаренгейту.

       Кит спал. Его руки, обмотанные толстым слоем бинтов, лежали поверх одеяла. Пять хирургических спиц торчали из бинтов на левой руке. Толстый слой марли покрывал левую сторону лица. Правая же выглядела почти неповрежденной. Как будто он просто заснул на солнце. Трубка с внутривенным раствором свисала ниже простыней.

       Я пододвинул стул к его кровати. Сделал несколько глубоких вдохов и некоторое время сидел молча, пока не почувствовал, что могу говорить спокойно. Наконец наклонился вперед и проговорил:

       – Кит!

       Ничего не произошло. Я уже готов был позвать его еще раз, когда он произвел какой-то гудящий звук и его правый глаз медленно приоткрылся. Он повернул ко мне голову и вздрогнул.

       – Это вы, – сказал он.

       Я, ну и что? Что я услышал в одном этом слове? Отвращение? Разочарование? Или, может, я проецировал на него свои собственные чувства? Сколько раз я спрашивал себя: «Если бы мы успели минутой раньше? Если бы у нас был еще один пожарный? Что было бы тогда? Что-нибудь изменилось бы? »

       – Как ты себя чувствуешь?

       – Хреново. – Его голос звучал невнятно. – Как еще я могу себя чувствовать?

       – Извини, – сказал я. – Я знаю, у тебя серьезные повреждения, но я рад, что ты в сознании и можешь говорить.

       Он закрыл глаза.

       – Преподобный Билл сказал мне, что ты вспомнил некоторые подробности той ночи, когда произошел пожар. Если ты что-то знаешь, я буду рад выслушать тебя.

       Он застонал, приподнимаясь на кровати.

       – Нет, не будете.

       – Почему ты так говоришь?

       – Потому что это ваш племянник, – проговорил он, все еще не открывая глаз. – Это он поджег церковь.

       – Почему ты так решил?

       – Потому что он ходил около церкви… как раз перед тем, как начался пожар.

       – Кит. – Я пододвинул свой стул так, что мои колени коснулись его кровати. – Попытайся сосредоточиться еще на несколько минут, ладно? – Он не ответил. Я подождал и заговорил снова: – Я знаю, что как раз перед началом пожара вы с ним подрались, так что он не мог быть в это время снаружи.

       Его глаза открылись.

       – Не мог быть? И это говорит следователь?

       – Я понимаю, что ты расстроен и разозлен, – сказал я. – У тебя есть все права испытывать эти чувства после того, что произошло.

       В его глазах стояли слезы.

       – Почему я? – проговорил он. – Почему, черт возьми, я так попал?

       Я взял со столика салфетку и вытер слезу, катившуюся по его щеке.

       – Я понимаю, это кажется несправедливым.

       Знал ли он что-нибудь о поведении других детей на пожаре?

       – Я видел Энди снаружи, – со злобой проговорил он. – Как раз перед дракой, которая началась, потому что он подошел к Лейле. – Он засопел и начал поднимать руку, как будто собирался вытереть нос, но вспомнил о своем состоянии. – О черт, я ничего не могу делать.

       Я снова потянулся к нему с салфеткой, но он отвернулся.

       – Нет, – сказал он. – Не надо.

       – А где был ты, когда увидел его снаружи? – Я опустил руку с салфеткой.

       – Внутри.

       – В какой части церкви?

       – Около окна.

       – Около какого окна, Кит?

       Он запнулся.

       – Ну, в этом… – Он передернул плечами. – В общем, в задней части церкви. Я выглянул из окна и увидел его.

       Я вспомнил маленькую комнату в задней части церкви. Она предназначалась для невест, чтобы они привели себя в порядок перед выходом. В этой комнате имелось одно или два двустворчатых окна.

       Из его носа поползла сопля, и, когда я снова потянулся к нему с салфеткой, он дал мне ее вытереть.

       – Что ты делал в этой комнате? – спросил я.

       – Какая разница, – проговорил он быстро, как будто ожидал этот вопрос. – Просто так зашел.

       – Ты был один?

       – Да.

       – Снаружи было темно?

       – Светила луна, и я смог рассмотреть, что это был именно Энди.

       – Что он делал?

       Кит облизал губы. Они были сухими, кожа потрескалась.

       – Хочешь глоток воды? – спросил я.

       Он покачал головой и закрыл глаза. Нет, он не должен заснуть, пока не ответит на мои вопросы.

       – Кит? – повторил я.

       – Он шел вдоль церковной стены, – сказал он. – И смотрел туда, в угол, где стена уходит в землю.

       – Как ты мог это видеть?

       Он открыл глаз и пристально посмотрел на меня:

       – Я это не придумал.

       – У него в руках что-нибудь было?

       – Я не помню.

       – А не мог это быть другой мальчик, похожий на Энди?

       Он попытался рассмеяться, но вместо этого закашлялся. Я взял пластиковый стакан с водой и поднес к его губам. Он сделал несколько глотков.

       – Энди Локвуд только один, – проговорил он, закрывая глаза. – И одного достаточно.

       Я замолчал, и он уснул. Я больше не хотел этого слышать. Мне вообще не следовало сюда приходить.

       Выйдя в вестибюль, я позвонил Флипу Кейтсу.

       – Кейтс слушает, – проговорил он.

       – Это Маркус, Флип, – сказал я. – Я прошу самоотвод.

       – Рад это слышать, – проговорил Флип. – Потому что я сам хотел тебе это предложить.

       – Ты говорил с преподобным Биллом? – спросил я.

       – Да.

       – Я не верю, что Энди мог это сделать, – сказал я. – Но, поскольку его имя всюду склоняется, мне будет лучше…

       – Не в этом дело, – прервал меня Флип.

       – А в чем же?

       – Прошлой ночью на горячую линию позвонила женщина. Она сказала, что проезжала мимо церкви в ночь пожара по дороге в Топсейл Бич и видела подростка, который пробирался вдоль здания.

       – В какое время это было? Она дала описание?

       – Насчет времени она точно не помнит. Между восьмью и девятью. Было темно, но она заметила, что у мальчика темные волосы и на вид лет тринадцать. Так она сказала.

       – Вы записали ее имя? Почему она позвонила только теперь?

       – Мы записали все ее данные. Она позвонила не сразу, потому что только после того, как этот сюжет передали в местных новостях, она вспомнила то, что видела. И сейчас же сообщила нам.

       Я помассировал затылок. Казалось, что петля стягивается все туже.

       – Мы собираемся провести осмотр комнаты Энди, – проговорил Флип.

       Не знаю, почему меня это удивило. Если бы у нас была подобная информация о другом мальчике, я бы ожидал подобных действий. Но Энди? Мне это показалось перегибом.

       – Хорошо, – сказал я после минутной паузы. – Держите меня в курсе, ладно?

       20