Глава вторая 2 страница

– Он прыгает, как подбитая куропатка!

– Зачем ему иметь две ноги? Он может ходить на одной!

Но Перфил вроде не слышал насмешек и острот.

Неожиданно толпа расступилась. Стихли остроты.

На поле вышел Гасан. Глаза его горели бешеной злобой. Он медленно вскинул массивный изогнутый лук и, не целясь, опустил тетиву. Не успел затихнуть зловещий аккорд, как сильное животное забилось в предсмертных судорогах.

Толпа сдержанно загудела. Нельзя было понять, одобряют люди поступок старшины или же осуждают: в их голосах была дань меткому выстрелу Гасана и осуждение его жестокости.

Гасан самодовольно огляделся, громко произнес:

– Из этого быка люди могут сделать еду!

Толпа загудела громче, на этот раз одобрительно. Многие тут же поспешили исполнить распоряжение шуленги.

Уже довольный собой, Гасан вернулся к подножию пригорка, где стояли исправник и отец Нифонт.

– Отличный выстрел, старшина! – торжественно встретил его Салогуб. – Тридцать сажен – наповал.

– Стрела Гасана надвое разрезает стрелу, летящую мимо на двадцать шагов, – ответил тот, медленно закатывая рукава алого шелкового халата. – Это увидят глаза самого губинатра.

– Любопытно, весьма любопытно, – заметил Салогуб. Обращаясь к отцу Нифонту, добавил: – Старшина обещает нам приятное зрелище. Будем держать пари на его стрелы?

– В этом Козьма Елифстафьевич искусен. – Отец Нифонт не скрывал недовольства старшиной. – Но от спора я воздержусь, ибо спорить о том, что во власти божьей, рискованно.

– Значит, батюшка не доверяет искусству старшины?

– Сие во власти божьей. Нельзя предугадать, что среди инородцев не отыщется много ловчее мошенника.

Но Салогуб уже не слушал отца Нифонта. Он любезно беседовал со старшиной.

– Шуленга, слышал я, что твоя стрела выбивает трубку из зубов бегущего, как всадника из седла.

– Стрела Гасана пробивает беличий глаз, разрубает стрелу, летящую мимо. Стрела Гасана все может! Ха! Это скоро увидят глаза губинатра!

– Хорошо, старшина, оценю твое искусство, – пробасил Салогуб, размышляя: «Почему он называет меня губернатором? А? Хитрит, мошенник. Ну да пусть его – с меня не убудет! »

На побережье начиналась борьба. Больше десятка пар охотников, крепко схватив друг друга за кушаки и ремни, напряженно топтались на месте, пуская в ход всю силу и ловкость. Лица их были красны, глаза возбуждены, на руках набухли вены. Полукругом полыхало несколько костров, вокруг которых сидели зрители, держа в руках вертела с нанизанным мясом. Исход каждого поединка люди встречали восторженными криками. Победителю сыпались сдержанные похвалы, а побежденному доставались колкие замечания и остроты, однако в добродушном тоне.

В одной паре мерялись силой Аюр и Тэндэ. Схватившись за кушаки, они то притягивали друг друга к себе и несколько секунд ломали тела, испытывая силы, то снова расходились. Борьба напоминала вялый и однообразный танец.

У Аюра не было никакого желания торжествовать победу над Тэндэ. Его голову занимали более важные мысли.

– О чем говорил Гасан? – тихо спросил он, слегка притягивая Тэндэ к своей груди.

Тэндэ вздрогнул.

– Урен отбирает хозяин, – тихо ответил он.

– Что сказал ты?

– Сказал, думать буду. Другое не мог. Зачем этот человек вернул мне жизнь тогда?

– Пусть печаль оставит твое сердце. Волк раскрыл пасть, но он лишь щелкнет зубами, – пообещал Аюр.

– Так ли?

Тэндэ сомневался. Но в сердце его запала крохотная искорка надежды. Это Аюр угадал наверняка по тому, как расслабли мускулы Тэндэ, как он поспешно откликнулся на его слова.

– Скажи Урен, чтобы она хорошенько следила за моим знаком. А тебя Гасан не должен видеть...

– Будет так...

– Эти люди делают то же, что и длинноухие, засунувшие свои головы в одну петлю! – раздался над поляной насмешливый голос. Тотчас все дрогнуло в общем смехе. На головы Аюра и Тэндэ посыпались остроты.

– Аюр и Тэндэ обнимались, как имеющие разные косы!

– Они говорили, что в их сердце живет большая любовь друг к другу!

Каждая фраза вызывала новую волну смеха.

Противники, оставив кушаки, стояли посреди поля. Только теперь они заметили, что остались одни. Остальные уже давно закончили поединок. Аюр повернулся, отыскивая глазами того, кто сказал первые слова. Это был Перфил. Он, щурясь, оглядел его с ног до головы и от души рассмеялся.

– Мы сейчас беседовали с самим Миколкой. Миколка сказал, что падающему с оленя лучше заплести две косы. Тогда он сможет связывать их под брюхом оленя, на котором сидит!

И снова раздался громкий взрыв хохота. Смеялись все, от мала до велика. Впрочем, трое не смеялись. Это были Перфил, позеленевший от бессильной злобы, Гасан, сгорающий от бешенства, и отец Нифонт.

Последний стоял рядом с исправником, морщился, точно сосал клюкву.

– Антихристов сын. Приобщили тебя, ирод, к вере христианской на радость Сатане и Иуде. Да достанется твоя коса чертям на потеху, – вполголоса благословлял Аюра отец Нифонт.

– Что‑ то любопытное сказал этот инородец, – улыбаясь, поинтересовался Салогуб.

Отец Нифонт передал слова Аюра и, только увидев колыхающийся живот исправника, понял свой промах.

– Каков мошенник! А? Остер на язык! – взрыдывал Салогуб, придерживая обеими руками живот. – Этот молодец не тобой приобщенный?

– Отсохни мои руки и язык, – перекрестился священник. – Приобщенные мною инородцы богоприлежные.

– У этого мошенника здравый рассудок, – заключил Салогуб, доброжелательным взглядом провожая Аюра. – Его надо привлечь на сторону церкви. Большая польза будет для дела.

– Для церкви этот инородец зловреден, – отец Нифонт пожевал губами, – а пользу извлечь можно.

– Это то, для чего мы служим, – внушительно заметил исправник.

– Церковь всегда служит на благо отечества, сын мой, – важно ответил священник. А на душе сдержал: «Отнеси, господь, тучею этого антихриста».

– Старшина готовит зрелище, – сообщил Салогуб. – Посмотрим, посмотрим, каков он на деле...

Гасан стоял на том месте, где недавно пробовали силы Аюр и Тэндэ. В обнаженных по локоть руках держал лук со вложенной стрелой. Притихшие люди сидели в напряженном ожидании. Начинался самый интересный вид состязаний, который является верхом искусства и требует не только зоркого наметанного глаза, но и крепких мускулов, железной воли и выдержки.

На поле находился еще один человек с луком и стрелами. Это был Семен. Он стоял у кромки льда в пятидесяти шагах от Гасана и напряженно следил за ним, ожидая сигнала.

Гасан медленно повернулся лицом к озеру. Семен вскинул лук, отпустил слегка натянутую тетиву. Стрела плавно заскользила по воздуху, вычерчивая отлогую дугу и уводя за собой сотни людских глаз. Гасан стоял все в той же позе. Жили и работали одни цепкие глаза, выжидая почти не поддающийся ощущению отрезок времени, чтобы пронзить летящую цель. В мгновение, когда стрела достигла самой высокой точки и как будто качнулась, обретя равновесие, Гасан вскинул лук. Тугой вибрирующий звук тетивы резанул тишину, стрела скользнула по мишени, вырвав клок хвостового оперения.

Сдержанный гул прошел среди зрителей и тут же затих. В голубом прозрачном воздухе снова плыла стрела, пущенная Семеном. И снова стрела Гасана устремилась ей наперерез. Раздался глухой металлический стук наконечников.

Люди восторженно зашумели.

Гасан неторопливо закладывал в лук новую стрелу.

– Превосходные выстрелы, старшина, – с удовольствием отметил исправник. – Но разрубить эту неуловимую мишень тебе не удастся. Держу пари на свои часы. Каково твое мнение, ба...

Салогуб проглотил конец фразы. Вместе с затихающим аккордом тетивы на лед падали две равные половинки разрубленной стрелы.

Снова над озером грянул многоголосый хор.

– Первый по стрелам Гасан!

– Его стрелам нет равных!

Гасан, отставив ногу, смотрел в сторону исправника.

– Гасан отдаст новое ружье, если найдется, кто побьет его стрелы! – зычно крикнул он.

Гомон и шум прекратились. Над побережьем нависла мертвая тишина. Люди вопросительно переглядывались, опускали глаза.

Гасан наслаждался.

– Нет в сопках равных Гасану!

– Пожалуй, так, – с явным сожалением ответило несколько голосов.

Однако нашелся человек, который решил в этот день победить Гасана. Уверенным шагом он вышел на поле, провожаемый радостными взглядами сородичей. В руках он держал потемневший от времени лук и три стрелы.

– Сын Луксана? – удивился Гасан.

– Да, – ответил Дуванча, останавливаясь против старшины. В глазах его горела открытая ненависть.

– Проткнуть летящую стрелу труднее, чем беличий глаз! Или длинноухий забыл об этом?

К лицу Дуванчи прилила кровь. Но он сдержался, молча заложил стрелу...

Аюр, не спускавший глаз с молодого охотника, понял, что пришло время действовать. В голове его был разработан подробный план. Он зародился вчера, когда Аюр из слов Тэндэ узнал, что русский начальник будет присутствовать на игрищах. Аюр убедил Дуванчу пойти к отцу Нифонту для крещения, дал знать Тэндэ, что у него имеются кое‑ какие мысли, убедил Дуванчу выйти на поле для состязания с Гасаном. Теперь оставалось выполнить заключительную часть, и все обойдется как нельзя лучше!

Он тихо приблизился к исправнику, который был всецело поглощен ожиданием поединка. Выждал несколько секунд, набрал полную грудь воздуха, гаркнул, как заправский солдат, бегло, торжественно, зычно.

– Здрав желам, ваш благородие!

Исправник слегка вздрогнул, повернул к нему удивленное лицо.

– Каково? А? – неопределенно пробасил он, испытующе оглядывая подтянутую фигуру охотника, вытянувшегося во фронт. – Служивый?

– Так точно, ваш благородие! – гаркнул Аюр, съедая исправника выпученными глазами.

– Какого полку? Войска? – строго спросил тот, невольно расправляя плечи.

– В Забайкальском казачьем полку, ваш благородие! – не моргнув глазом отчеканил Аюр. Ему оставалось добавить, что служить‑ то служил, да не он, а его дед, царство ему небесное...

– Вольно, братец, – разрешил исправник. – Значит, казак. Отлично. Службу знаешь, выправку имеешь.

Салогуб замолчал, наблюдая за полем. Аюр решил воспользоваться случаем.

– Ваш благородие, наш народ прислал меня просить...

– Говори, говори, служба, – ободряюще произнес Салогуб.

– В нашем роду есть двое, которые желают стать мужем и женой по обычаю русских.

– Любопытно. Весьма любопытно, – повернулся к нему заинтересованный исправник. – Так в чем же дело? Церковь обвенчает как надо, по‑ христиански.

– Они желают, чтобы ваше благородие стал для них крестителем‑ отцом, – поспешно дополнил Аюр.

– Посаженым отцом, – догадался Салогуб. – С удовольствием!

Аюр утер ладонью вспотевшее лицо.

Исправник повернулся к священнику, приглушенно пробасил:

– Сами послушники идут в руки церкви.

– Торжествует вера православная, сын мой, – поднял палец священник. – Инородцы за обручением в церковь идут!

– Я покидаю Острог. Мне бы хотелось видеть венчание, чтобы подробно сообщить об этом государю.

– Не запамятуй, сын мой, о скромных служителях церкви.

– Сочту своим долгом, – многозначительно ответил Салогуб.

– Где же жених и невеста?

– Они рядом, – живо ответил Аюр, указывая на Урен, которая сидела в двадцати шагах на пригорке. – Вон та, сидящая под березой. А вон...

– Эта барышня в малиновом халатике? – в голосе исправника проскользнула удивленная нотка. Широкие брови слегка приподнялись, палец, нацеленный лизнуть ус, застыл.

– Да.

– Она прелестна! – Салогуб приласкал ус. Услужливое воображение тотчас нарисовало ему другой образ, дочь старшины. Та и другая во многом напоминали друг друга. Только у той волосы спадали пышными локонами, а у этой были подобраны, отчего лицо казалось строже. Красота той была более утонченной, более нежной и даже хрупкой, а у этой наоборот, скорее мужественной, чем нежной. Одна напоминала розу, взлелеянную искусным садовником, другая – взращенную самой природой.

– Она очаровательна. Я с удовольствием исполню твою просьбу. И безотлагательно. А не тот ли счастливец ее суженый, что сейчас станет запускать стрелы?

– Да, это так, – несколько озадаченно пробормотал Аюр, пытаясь объяснить догадливость исправника.

– А это что за молодец? Он, похоже, стережет черноокую?

Аюр мгновенно обшарил глазами пригорок. Лицо его вспыхнуло негодованием.

– Это торгующий в лавке хозяина... Его глаза стыдятся людей.

– А‑ а. Тот, что прыгал рядом с оленем, как старый козел? – заметил исправник и снова обернулся к священнику.

А Урен ничего не замечала. Строгое, немного задумчивое лицо ее было обращено на поле. Она сосредоточенно глядела в одну точку. Внезапно вся она выказала волнение: полусогнутая рука поднялась и застыла напряженно, лицо осветилось, готовое для радостной улыбки, губы полуоткрылись. Аюр последовал за ее взглядом – и встретился со взглядом Дуванчи, который стоял к нему лицом с луком в руках. Аюр ободряюще махнул рукой. А Дуванча быстро повернулся лицом к озеру и замер.

В ту же секунду из лука Семена порхнула стрела. Дуванча вскинул лук и, не целясь, опустил тетиву. Стрела, едва успев достичь верхней точки, распалась на две равные части.

Побережье громыхнуло.

– Стрелы сына Луксана не имеют равных!

Гасан со злостью махнул рукой Семену. В воздух снова взвилась стрела. Трижды взмывали стрелы, трижды Дуванча вскидывал лук, трижды на лед падали рассеченные на равные части стрелы. Люди торжествовали. Дуванча смущенно улыбался. Он по‑ своему радовался победе. Он победил ненавистного ему человека!

– Может, длинноухий захочет равняться в стрельбе по бегущей трубке? Ха! – Гасан топтался, не находя места от ярости.

Дуванча, даже не взглянув на него, закинул лук за плечо, быстро зашагал через поле, провожаемый злым смехом.

– Длинноухий боится стрелять по бегущей трубке!

Аюр и Урен с нетерпением поджидали Дуванчу. Один – со сдержанной улыбкой, другая же – с радостным волнением. Едва он приблизился, как Аюр подал знак следовать за собой и строго шепнул:

– Делай так, как скажут русский начальник и Нифошка.

Исправник встретил их ласково.

– Какая парочка, а? Хороша! Стреляешь ты отлично. Непревзойденно. Нет! И невеста у тебя прелестна.

Дуванча старался не глядеть на исправника. И тот в свою очередь не обращал на него внимания, зато рассматривал Урен, которая, потупя взор, стояла перед ним.

– Сейчас батюшка соединит ваши руки и сердца, – проронил Салогуб, с сожалением отводя взор от девушки.

– Есть ли свидетели со стороны невесты? – осведомился отец Нифонт.

– Да, – с готовностью подтвердил Салогуб и взял смуглую руку Урен в свою ладонь.

– Есть ли свидетели со стороны жениха?

– Да, – подтвердил Аюр и взял руку Дуванчи.

– Согласна ли, дочь моя, стать женой раба божьего Дмитрия?

Аюр передал слова священника Урен.

– Да, это так, – утвердительно кивнула головой девушка.

– Согласен ли, сын мой, стать законным супругом...

– Урен, – хмуро подсказал Дуванча, твердо добавил: – Да, это так.

Неожиданно появился Гасан. Он тяжело сопел, лицо было красно от гнева. Он заговорил, торопливо глотая слова:

– Русский начальник, губинатр. Эта...

– Обожди, старшина. Не мешай, – оборвал исправник и нежно пожал девичьи пальцы.

Отец Нифонт взял руки юноши и девушки, свел их вместе, заключил:

– Венчаются... На веки веков. Аминь! Не забывайте церкви, дети мои, – отец Нифонт покосился на Гасана.

– Да. Это будет так, – смиренно согласился Аюр и шепнул Дуванче: – Вы можете уходить. Я догоню вас.

И здесь случилось непредвиденное. Урен смело шагнула к исправнику, с доверчивой улыбкой протянула ему маленькую руку. Поступок был настолько неожиданным, что Салогуб на мгновение растерялся. Рука было поднялась, чтобы тронуть ус, однако быстро изменила направление и ласково обняла девичьи пальцы.

– С богом, – пробормотал Салогуб, но тут же поправился: – Мир и любовь твоему очагу, прелестная барышня. Очень тронут вашей признательностью, – галантно раскланялся он.

Урен гордо посмотрела на взбешенного Гасана и отошла к Дуванче, который пасмурно следил за ней, казалось, не одобряя ее поступка. Но достаточно было одного ее взгляда, чтобы на его лице засияла улыбка.

Дуванча и Урен пошли рядом, Аюр повернулся к исправнику.

– Желаю долго видеть солнце, ваш благородие.

– С богом, служба, – ответил Салогуб, задумчивым взглядом провожая счастливую пару.

– Да. Превосходная пара. Как находишь, старшина?

Гасан молчал.

– Первыми пришли в церковь за обручением, – многозначительно подхватил отец Нифонт.

– Есть о чем сообщить их величеству. Лично присутствовал при обручении, хотя и без кольца, отцом посаженым! А тебе, старшина, – голос исправника построжал, – окрестить первенца этой пары. Крестным тебя нарекаю!

– Занятие богоугодное и для души пользительное, – назидательно подтвердил отец Нифонт.

– Для царя послужить надо, старшина, – уже мягче произнес и исправник.

– Гасан знает, что делать!

– Нет сомнения. Ты умеешь делать так, как надо царю. И государь узнает об этом. Ты превосходно стрелял, старшина, – спохватился исправник, вытаскивая из внутреннего кармана сюртука массивные серебряные часы с такой же массивной серебряной цепочкой. – Эти часы я дарю тебе за хорошую службу русскому царю и за искусную стрельбу!

Как ни велика была злоба Гасана, но она на время уступила место славолюбию – ненасытному чувству, которое руководило этим железным человеком, определяя все его поступки, рождая презрение ко всему окружающему, гордость и довольство собой.

– Гасан хорошо умеет стрелять! Гасан умеет хорошо служить царю! – подтвердил он, разрывая зубами отворот шелкового халата, чтобы прикрепить подарок исправника.

– Несомненно. Я убедился в твоих способностях, старшина, – громко заметил Салогуб, мысленно прикинув, во сколько обойдутся эти часы горделивому старшине, в богатствах которого не сомневался.

– Ах да! Сегодня мы старшиной званы на ужин, батюшка, – с удовольствием напомнил Салогуб священнику, который с плохо скрытым недовольством наблюдал за стараниями Гасана.

– Сперва ублажай душу, сын мой, а потом тело. Меня еще ждут святые дела, – с достоинством ответил отец Нифонт.

– Святые дела прежде всего, – согласился Салогуб, окончательно убеждаясь в неблагосклонном отношении священника к старшине.

Гасану наконец удалось вырвать клок из отворота халата и продернуть серебряную цепочку. Вид его был довольно потешен. На левой стороне груди висела сияющая медаль на белой ленте, справа, увлекая тяжестью тонкий шелк, болтались часы, свисающие почти до пояса.

Исправник со сдержанной улыбкой рассматривал его фигуру. «Аспидный осьминог. С ним умело обходиться следует. Выпустит щупальца, оплетет, засосет. Но мы заставим служить их для своей пользы». Ему пришло в голову подзадорить старшину, кольнуть его самолюбие, что он и сделал в самой обидной форме.

– А ты, старшина, проиграл пари этому искусному стрелку.

Кровь ударила в лицо Гасана, однако он рассмеялся.

– Ха! Этот длинноухий может ломать стрелы. Но он испугался равняться с Гасаном в стрельбе по бегущей трубке! Гасан сделает то, что не сделает никто в сопках!

Старшина стремительно повернулся и ринулся на поле, где уже начинались танцы и игры. Сперва он шагал торопливо, но когда приблизился к людям, пошел тихо, выставив живот, на котором покоились серебряные часы на цепочке.

Люди почтительно сторонились, давая дорогу.

– Все длинноухие должны оставить берег! Гасан станет пускать стрелы! – властно распорядился он, останавливаясь на середине поля.

Игры спешно заканчивались. Группы мужчин и женщин рассыпались. Люди отходили к линиям костров. Шум мгновенно утих. И в этой тишине отчетливо звучала песня. Низкие мужские голоса выводили грустную мелодию, сопровождая ее глухими выкриками.

Гасан медленно повернулся на звук песни. Шагах в сорока на маленьком бугорке сидели трое мужчин. Глаза их были плотно зажмурены, тела плавно раскачивались в такт песне.

Пели двое. А третий – старик с сивыми растрепанными волосами – время от времени ударял скрюченными пальцами по тетиве лука, вырывая из нее глухие стоны. Голова его была откинута назад, открывая морщинистую шею, в зубах торчала трубка, должно быть давно угасшая.

Шуленга лениво поднял лук. Трубка вылетела из зубов старика, как сухой сук отлетает от дерева, отшибленный умело брошенным камнем. Певцы вскочили, озираясь по сторонам. Старик стоял на коленях, слепо оглядываясь вокруг, шарил по земле трясущимися руками. Гасан смеялся.

– Трубка длинноухого сидела на пути стрелы Гасана! И теперь ушла на тот берег!

По побережью, как легкий низовик, прошелестел осуждающий ропот.

– Разве достоин тот, кто потерял уважение к старикам, ходить по земле? – раздался громкий голос Аюра.

Толпа сумрачно загудела.

– Хозяин‑ Гасан потерял уважение к человеку, который больше его видел солнце....

– Духи отнимут у него, что приносит ему радость.

– Горы не дадут приюта, кто забыл обычаи предков...

– В низовьях реки Энгдекит не найдется места для такого человека...

Гасан, нагнув голову, выжидал. Он не проронил ни одного слова. Медленным давящим взглядом обвел лица сородичей. И взбунтовавшийся поток, способный все смять, истолочь на своем пути, заколебался, покорно укладываясь в свои берега.

– Старая ворона всех больше видела солнце, однако она набивает свой желудок тем, что оставляет ей волк!..

– Волк зря щелкнул зубами, и теперь его ярость не находит места, – довольно громко заметил Аюр.

– Опасно злить его сердце, – удрученно ответил Тэндэ. – Он будет злиться на всех людей...

– Разве может волк злиться на медведя, отнявшего у него пищу? Урен стала женой сына Луксана потому, что так захотел русский начальник. Гасан не станет злиться на него.

– Русский начальник покинет сопки, а хозяин‑ Гасан останется здесь, – Тэндэ вытер потное лицо рукавом куртки.

Аюр не ответил. Слова Тэндэ заставили его задуматься. Однако его успокаивало одно: Гасан побоится мстить за обиду, нанесенную ему исправником.

– Он побоится русского начальника, – уверенно заключил он. Тэндэ с сомнением покачал головой.

Аюр готов был рассердиться на Тэндэ, но его взгляд приковало другое. Он снова увидел Перфила. Тот по‑ прежнему стоял за деревьями, не спуская глаз с пригорка, где сидели Урен и Дуванча. Лицо Перфила искажала злоба, когда с пригорка доносился тихий счастливый смех Урен. Он топтался, готовый сорваться, но каждый раз что‑ то удерживало его на месте. Наконец Перфил вышел из‑ за деревьев, крадучись приблизился к пригорку.

– Сын Гасана хочет равняться в силе с длинноухим! – вызывающе бросил он.

Дуванча стремительно вскочил на ноги. Но прежде чем он успел ответить, Аюр в три прыжка оказался рядом и встал между ними.

– Сыну Луксана не достойно равняться в силе с падающим со спины оленя, – усмехнулся он. – Я возьмусь за твой пояс.

Он пригнулся, угрожающе развел полусогнутые руки, целясь схватить Перфила в крепкие объятия. Перфил попятился назад, круто повернулся и нырнул за деревья под звонкий смех Урен.

– Сын Гасана сделал то же, что и мышь, увидев зубы лисицы! – крикнул Аюр.

Но Дуванча не разделял его веселья.

– Зачем ты бросился, как коза, защищающая слабого детеныша?

– Я сделал, как надо. Разве можно знать, что рысь не выпустит железные когти... Семен?! – вдруг удивленно воскликнул Аюр. – Елкина палка! Барсук сам толкает глупую шею в петлю!

По полю вдоль побережья бежал Семен. Он двигался не очень быстро и равномерно, высоко задрав подбородок, сжимая зубами мундштук коротенькой трубки. Лицо его выражало огромное напряжение, глаза были устремлены вперед, крупные капли пота, как серебряные монетки, ползли по бледным щекам.

Гасан хладнокровно ожидал приближения цели. Едва трубка замаячила перед правым глазом, он вскинул лук. То ли постарел Гасан, то ли не выдержали нервы Семена, только стрела, пропустив мишень, размозжила мундштук у самых зубов Семена. Напряжение сотен людей вылилось в единый вздох. Прозвучал единственный голос, голос Дуко:

– Состязание выиграл Семен! Его сердце сильнее стрелы хозяина.

Люди одобрительно загалдели. Гасан пошарил по толпе глазами.

– Ха! Длинноухий, умеющий лакать спирт! – воскликнул он насмешливо. Дуко умолк, сверкнув глазами. Больше Гасан не сказал ничего. Он поправил сползавшие набок часы и, не удостоив взглядом Семена, который тайком выплевывал кровь, зашагал к исправнику.

– Превосходный выстрел, старшина! – приветливо встретил его Салогуб. – Особо первый. Непревзойденно! Трубка старца порхнула, ровно пташка из клетки. Превосходно.

– Гасан умеет стрелять, как умеет заставлять свой народ слушать, что говорит! – подчеркнул тот. – Куда пропал Нифошка?

– Батюшка отправился ублажать свою душу святыми делами. Не думаешь ли, старшина, что пора насытить наши желудки?

– В юрте Гасана найдется, чем набить желудок губинатра, не опасаясь его поцарапать!

– Гм... Будет ли в твоей юрте этот... голова? – поморщился Салогуб, вспомнив о князе.

– В юрте Гасана все есть, – поняв по‑ своему, ответил старшина. – Если губинатр любит голову...

– Не то чтобы, – снова поморщился Салогуб.

– Хоть сто голов найдется в юрте Гасана!

– Ты о чем ведешь речь, старшина? – спросил Салогуб, стараясь угадать, не хитрит ли тот. – Князь Гантимуров тобой не зван к обеду?

– Гантимур в своей юрте выгоняет лихорадку из тела!

– Хорошо, старшина, – облегченно вздохнул Салогуб. – Я на минуту зайду в церковь, а после посещу твой особняк.

Исправник схитрил. Ему просто не доставляла удовольствия прогулка рядом с этим самодовольным старшиной.

– Гасан будет ждать губинатра. Хорошо ждать. – Проводив исправника внимательным взглядом, шуленга рассмеялся. – Ха! Русский начальник не знает Гасана!

Он повернулся и решительно двинулся к берегу озера. На поляне горели костры. Остро пахло жареным мясом. Раздавались песни. Люди собирались группами. Начинались танцы. Гасан прошел мимо оживающей полянки, обогнув пригорок, спустился в небольшую ложбинку, обрамленную поверху густым чернолесьем. В конце логотины поднимался огромный щербатый валун, исхлестанный дождями, потрескавшийся от знойных лучей и жестоких морозов. Это был камень шаманов. Около него шаманы «беседовали» со своими духами.

Возле старого валуна горел яркий костер. Восемь человек, увешанные жестяными и деревянными фигурками, колокольчиками, с полуприкрытыми бахромой из ремешков лицами сидели вокруг. Они срывали с рожней кусочки печеной оленины, быстро забрасывали в рот.

Гасан подошел к костру, молча опустился на корточки, сдернул с ближнего рожпя кусок мяса.

– Гасан не хочет больше видеть эту красавицу. Он отдает ее в твои слабые руки...

Из‑ под кистей блеснули хитрые глазки. Куркакан поймал пальцами конец косички, махнул им по сальным губам.

– Она стала женой по русскому обычаю. Хе‑ хе‑ хе...

Вышвырнув из палатки настырного туземца, купец Черных до мокроты в глазах зевнул, лениво перекрестил рот. Постоял, полюбовался грудой пушнины, нагнулся, тихо сунул волосатый кулачище в бок Прохора. Тот проворно уселся на шкурах, сонно уставился на брата.

– Так, саму малось, ваша милась, – быстро пробормотал он.

– Окстись, чо мелешь, – чернобородый добродушно щелкнул меньшого по носу.

– Это вы, брат? – очухался тот, щупая нос. – Сон одолел. Исправник вместо вас померещился. Ажно сердце зашлось. Кумекаю, прахом пошли наши старания.

– Не мели, – строго оборвал брат. – Лучше вылазь, прочухайся на свежем‑ от воздухе. Это завсегда полезно.

– И то верно, – живо согласился Прохор и бодро вскочил на ноги.

Он вышел из палатки, зажмурился, протирая кулаком припухшие веки. Кругом все сияло. Сияли узорные кружева остатков снега, сияли лужицы под хрупкой кожицей льда, сияли тощие сосульки, повисшие на замшелых карнизах избушек, полыхало озеро.

Возле лавки Гасана копошились люди. Они напоминали Прохору больших муравьев, которые оживали, пригретые солнцем, поднимали головы, удивленно осматриваясь по сторонам.

Из палатки вышел Черных‑ старший. Он до хруста в суставах потянулся во весь богатырский рост, скрестил на груди длинные руки – могучие мускулы взбугрились, грозясь разорвать грубое сукно поддевки.

– Над чем морокуют эти туземцы? – равнодушно наблюдая за людьми, среди которых много было знакомых ему ночных посетителей, – проронил Прохор. – Ума не приложу...

– А ты о своем животе лучше промышляй, – снова оборвал брат. – Так оно будет складнее.

Он придвинулся к Прохору и строго шепнул:

– Ты зенки задарма не пяль. Обежи туземцев. Кумуланы и другую поделку скупить нада. Да не дорожись. Не грешно‑ от туземцу накинуть аршин материи за мастерскую поделку. Дело прибыльное, в накладе не останемся.

– И то верно, – подхватил Прохор. – Дело прибыльное, дорожиться нечего. Тутушние золотнишники падки до поделок туземцев...

– Энту поделку в Читу переправим ноне. На тамошних торгах она втрое обойдется супротив здешних цен, – поглаживая бороду, заметил Черных‑ старший.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒