Клуб адского огня 17 страница

И теперь мы приближаемся к сути.

Из всего народонаселения Земли кто с большей степенью вероятности может убить? Немец или англичанин?

Чернокожий или китаец? Кореец или казах? Ниггер или итальяшка?

Нет, это еврей. Евреи убили на нашей планете больше людей, чем кто‑ либо другой. Конечно, учитывая ничтожно малый размер их популяции, они вынуждены устраивать кровавые бойни чужими руками: эксплуатируя силу других народов или втравливая страны в борьбу друг с другом. Они живут и убивают, используя в качестве оружия свой ум. Подумайте об этом. Евреи придумали христианство: сколько людей погибло за крест и от него? Пятьдесят миллионов? Евреи изобрели коммунизм. Еще сто миллионов. Существует ведь и атомная бомба. Кто ее изобрел? Евреи. Скольких она убьет?

Евреи под маской неоконсерваторов даже развязали вторую Иракскую войну. Да, по их меркам, это была незначительная операция: всего миллион погибших. Так, пустячок. Но одно ясно: они приложили к случившемуся руку. Возможно, в качестве репетиции большой войны между исламом и христианством. Которая, это все понимают, не за горами и которую, это тоже все понимают, развяжут евреи. Потому что они развязывают все войны; потому что они так умны и изобретательны.

Каков показатель ай‑ кью среднего еврея? 115. Они по всем меркам самая умная раса на земле. Исторически они лишат жизни любого с большей степенью вероятности, чем кто‑ либо другой. Просто они делают это не на улицах, не бросаются с ножом, чтобы раздобыть десять баксов и купить крэк».

Роб смотрел на экран. Вся эта расистская пакость в ее безумии потрясала до глубины души. Вызывала головокружение. И все же из нее можно было кое‑ что извлечь.

Он перечитал письмо дважды, взял телефон и позвонил детективу Форрестеру.

Форрестер звонил по телефону, стараясь организовать встречу с Дженис Эдвардс; хотелось выслушать ее мнение по делу Клонкерри, поскольку она была экспертом в области эволюционной психологии, написала ряд небольших, но хорошо встреченных читателями книг.

Ее секретарь отвечала уклончиво. Дескать, Дженис очень занята, и на этой неделе относительно свободное время найдется лишь завтра, когда она будет в Королевском хирургическом колледже на ежемесячной встрече учредителей колледжа.

– Ну что же, прекрасно. Я могу встретиться с ней там?

Секретарь вздохнула.

– Хорошо, я запишу вас.

На следующее утро Форрестер доехал на метро до Холборна и дождался в вестибюле Королевского колледжа прибытия Дженис. Она повела его в большой сверкающий – весь «стекло и сталь» – музей колледжа; дескать, это хорошее место, чтобы поговорить.

Музей производил впечатление. Лабиринт огромных стеклянных стеллажей, уставленных банками с анатомическими образцами.

– Так называемая Хрустальная галерея. – Дженис обвела рукой коллекцию. – Ее обновили пару лет назад, и мы очень гордимся ею. Стоит миллионы.

Форрестер вежливо кивнул.

– Это одно из моих любимых местечек, – продолжала доктор. – Смотрите. Вот это перерезанное в процессе самоубийства горло – отлично видно, как была вскрыта плоть. Хантер был блестящим прозектором. – Она улыбнулась Форрестеру. – Итак, о чем вы хотели поговорить, Марк?

– Как вы полагаете, может существовать ген убийства?

Она покачала головой:

– Нет.

– Совсем нет?

– Один ген – нет. Но, может быть, набор генов. Да. Не вижу, почему это невозможно. Однако точно мы не знаем. Это совсем юная наука.

– Понятно.

– Мы только‑ только начали открывать для себя генетику. Например, вы когда‑ нибудь замечали, как взаимосвязаны гомосексуализм и высокий интеллект?

– А они связаны?

– Да. – Она улыбнулась. – У геев ай‑ кью примерно на десять пунктов выше среднего. И не вызывает сомнений, что какую‑ то роль здесь играет генетический элемент. Набор генов. Однако мы даже примерно не представляем себе механизма действия.

Форрестер кивнул и огляделся. Тут были и образцы тканей животных. Банка, содержащая миксину. Бледно‑ серый желудок лебедя.

– Что касается наследуемости склонности к убийству… – продолжала Дженис Эдвардс. – Зависит от того, как эти гены взаимодействуют друг с другом и с окружением. Человек, имеющий такую особенность, может жить совершенно нормальной жизнью, если его позывы не катализировать и не провоцировать.

– Но… как вы считаете – склонность к убийству можно унаследовать? – спросил Форрестер.

– Давайте возьмем музыкальные способности. Похоже, они частично наследуемы. Рассмотрим родословную Баха – среди его родственников на протяжении нескольких поколений были исключительно яркие композиторы. Конечно, окружение играло свою роль, но гены тут тоже определенно задействованы. Значит, если можно унаследовать столь сложную вещь, как способность создавать музыкальные композиции, почему то же самое не применимо к такой примитивной потребности, как убийство?

– А что насчет человеческих жертвоприношений? Можно унаследовать тягу к ритуальным убийствам?

Она нахмурилась.

– Не уверена. Странная концепция. Как она возникла?

Форрестер рассказал ей историю аристократической семьи Клонкерри, в которой были военные, и кое‑ кто из них изливал свою агрессию в виде жутких человеческих жертвоприношений. А теперь они произвели на свет Джейми Клонкерри: убийцу, который совершает жуткие преступления, не имея на то ни оправданий, ни логических обоснований. Еще более странно, что эту семью как будто притягивают места массовой гибели людей: они живут неподалеку от самого большого во Франции захоронения и полей Первой мировой, обагренных кровью, пролитой их предком, генералом Клонкерри.

Дженис задумчиво кивнула.

– Интересно. Говорят, убийцы часто возвращаются на место преступления. Но все равно это странно. Зачем жить там? Рядом с полями сражений? Может, просто совпадение? Может, они таким образом проявляют уважение к предкам? Вам нужно побеседовать об этом с антропологом.

Она пошла по Хрустальной галерее. На полу, скрестив ноги, сидели две девушки с блокнотами для набросков на коленях; рядом стояли жестянки с краской. Студентки‑ художницы, предположил Форрестер. Одна из девушек была китаянка; сосредоточенно щурясь, она не сводила глаз с пяти законсервированных утробных плодов – деформированных человеческих близнецов.

Дженис Эдвардс повернулась к Форрестеру.

– Лично я воспринимаю это как наследуемый психоз одержимостью убийством, которое, возможно, в определенных ситуациях проявляет себя как жертвоприношение.

– Нельзя ли поподробнее?

– Думаю, психопатическая предрасположенность к крайнему насилию может быть наследуема. Как, с позиции теории Дарвина, удастся выжить субъекту с такой врожденной чертой? С точки зрения истории в целом тенденция к жестокому насилию не всегда так уж плоха. К примеру, если жажду крови и беспощадность направить в нужное русло, их можно использовать с положительным знаком.

– Как?

– Если, к примеру, в семье существует военная традиция. Чересчур склонного к убийствам отпрыска можно отослать в армию, где его агрессивность и кровожадность окажутся ценными свойствами.

Они миновали студенток. Дальше галерея демонстрировала целый ряд крошечных утробных плодов, показывающих развитие эмбриона от четырех недель до девяти месяцев. Все находились в прекрасной сохранности, плавали в прозрачной жидкости, словно крошечные инопланетяне при нулевой гравитации. С самой ранней стадии выражение их лиц было человеческим: гримасы и безмолвный крик.

Форрестер кашлянул и заглянул в свой блокнот.

– По‑ вашему, Дженис, люди и раньше несли в себе гены убийства и садизма, но прежде они просто были скрыты? Скажем, из‑ за британской империалистической истории? Из‑ за всех войн, в которых мы сражались?

– Очень может быть. Однако в наше время такое качество может превратиться в проблему. Яростная агрессия не получает выхода в эпоху запрета на курение и управляемых бомб. Мы почти никогда не убиваем сами – если убиваем вообще. И теперь мы имеем юного Джейми Клонкерри, которого можно назвать генетической звездой. Он несет в себе садистские гены предков в самом жестоком, беспощадном варианте. Куда ему приложить свои таланты, если не убивать? Мне понятна его дилемма, пусть это и звучит цинично.

Форрестер посмотрел на плавающий в жидкости человеческий мозг, напоминающий сморщенную цветную капусту. Он прочел прикрепленную рядом табличку. Мозг принадлежал Чарльзу Бэббиджу, «изобретателю компьютера».

– А при чем тут склонность к человеческим жертвоприношениям? Вы уверены, что это невозможно… унаследовать?

– Может, в исторические времена такой набор генов мог подтолкнуть к совершению подобного – в религиозном обществе, уже структурированном для аналогичных действий.

Форрестер задумался и достал из кармана распечатку электронного письма, переданного ему Робом Латреллом. Протянул бумагу Дженис, та пробежала глазами.

– Антисемитизм. Да, да. Такого рода явления – распространенный симптом психоза. В особенности если жертва заболевания очень яркая. Психи поглупее просто верят, что в тостере живут пришельцы, но умный человек, теряя рассудок, изобретает более сложные заговоры. И антисемитизм – очень распространенный образчик. Помните известного математика Джона Нэша?

– О котором снят фильм «Игры разума»?

– Один из величайших ученых своего времени. Получил Нобелевскую премию. К тридцати годам стал совершеннейшим шизофреником, и да, он был ярым антисемитом. Считал, что евреи захватили весь мир. Высокоразвитый интеллект не защищает от опасного безумия.

– Средний ай‑ кью нацистских лидеров был сто тридцать восемь. Очень высокий.

Форрестер взял распечатку, сложил и убрал в карман. У него остался последний вопрос. Надежда мала, но он должен попытаться.

– Когда мы нашли беднягу де Савари, выяснилось, что он написал какое‑ то слово, единственное слово, на обложке книги. Вся бумага была забрызгана кровью.

– Простите?

– Он держал во рту карандаш и кашлял кровью, когда писал.

Доктор состроила гримасу.

– Какой ужас!

Форрестер кивнул.

– Неудивительно, что написанное трудно разобрать.

– И?..

– Похоже, «undish».

– Undish?

– Undish.

– У меня нет абсолютно никаких идей, что бы это значило.

Форрестер вздохнул.

– Я поискал в Интернете. Оказывается, существует польская дез‑ метал‑ группа под названием «Undish».

– Ну… По‑ вашему, это не то, верно? Разве всякие сатанинские культы не склонны к ужасной музыке? Готике, металлу и тому подобному?

– Да.

Дженис пошла к выходу мимо старых, в темных пятнах крови досок. Форрестер двинулся следом, говоря:

– Но откуда де Савари знать о каких‑ то металлистах? И зачем сообщать нам о них? Он испытывал страшную боль и понимал, что пишет последнее в жизни слово, – но написал именно это. Почему?

Доктор Эдвардс взглянула на часы.

– Извините. Мне нужно идти. Можем встретиться снова. – Она улыбнулась. – Если хотите, наследующей неделе. Позвоните моему секретарю.

Детектив распрощался и спустился по лестнице, мимо бюстов важных, неулыбающихся светил медицины. С облегчением вышел на залитые солнцем улицы Блумзбери.

Фраза доктора «проявляют уважение к предкам» навела его на размышления. Нелегкие размышления. Она была созвучна статье Роба Латрелл а в «Таймс». Чему‑ то насчет предков. И тому, где предпочтительнее жить.

Добравшись наконец до Скотленд‑ Ярда, он взбежал по лестнице и ворвался в свой кабинет. Так сгорал от нетерпения, что, возможно, сбил бы фотографию погибшей дочери, если бы она уже не лежала на столе.

Включил с ходу компьютер, вызвал Google и напечатал в окне: «захоронения предков».

И был вознагражден. Угодил в точку. Нашел то, что упоминалось в статье «Таймс».

Чайеню и Чатал‑ Хёюк. Два древних кладбища в Турции, неподалеку от храма Гёбекли‑ тепе.

Крайне важным для Форрестера было то, что они находились под домами. Те, кто совершал человеческие жертвоприношения, прятали их следы под полами собственных жилищ. Получалось, что люди работали, спали, совокуплялись, ели и разговаривали прямо над собственными жертвами. И так продолжалось на протяжении столетий: новый слой трупов, новый пол и снова кости.

Он сделал большой глоток воды «Эвиан». Откуда берется желание жить рядом со своими жертвами? Почему для целой армии душегубов это в порядке вещей? Глядя в окно на золотистое небо, детектив думал о том, что во множестве современных дел встречаются отголоски этого явления. Взять хотя бы дело англичанина Фреда Уэста, похоронившего убитых дочерей на заднем дворе. Или Джона Вейни Гаси из Индианы, зарывшего десятки мальчиков прямо под собственным домом. Когда сталкиваешься с массовым убийством, первым делом ищешь тела в доме преступника. Стандартная полицейская процедура.

Прежде Форрестер никогда не анализировал этот феномен, и сейчас был поражен его странностью. Очевидно, существовала глубокая, может быть, подсознательная потребность – жить рядом с теми, кого убил собственной рукой. Потребность, возникшая не сегодня, а, может быть, десять тысяч лет назад. Вероятно, именно ей подчинялись Клонкерри, которые поселились над костями солдат, погубленных Мясником из Альберта.

Да.

Детектив отхлебнул еще тепловатого «Эвиана». Может, семья Клонкерри чувствовала – или вообразила, что чувствует, – какое‑ то родство с этими покойниками: в конце концов, захороненные в Рибмоне люди были кельтами. Галльскими воинами…

Форрестер выпрямился. Словно невидимая рука тянула за нить, разматывая клубок его мыслей. Кельты.

Кельты. Кельты? Откуда Клонкерри вообще родом? Он решил поискать в Google «предков Клонкерри».

И нашел меньше чем за две минуты. Клонкерри вышли из старой ирландской семьи, достигнув нового положения с помощью брака. Но не просто из старой ирландской семьи. Их предками были… Уэйли.

Клонкерри вели свой род от Повесы и Поджигателя Церквей, основателей ирландского «Клуба адского огня»!

Детектив широко улыбнулся, глядя на экран. Ему повезло, выпал туз. Он чувствовал, что вот‑ вот разгадает всю загадку. Прямо здесь и сейчас… за этим письменным столом.

Значит, где может прятаться банда? Долгое время он, Бойжер и все остальные в следственной бригаде предполагали, что банда то покидает Англию, то возвращается. Возможно, отправляется в Италию или во Францию. На частном самолете или на судне. Видимо, они с Бойжером ошибались. Факт итальянского и французского происхождения некоторых членов банды вовсе не означал, что они уезжают в Италию или во Францию.

Есть только одна страна, попасть в которую из Англии можно без паспорта.

Форрестер поднял взгляд. В комнату входил Бойжер.

– Мой финский друг!

– Сэр?

– По‑ моему, я понял.

– Что?

– Где они прячутся, Бойжер. Я понял, где они прячутся.

Роб сидел у себя в квартире, полностью поглощенный видеозаписью. Клонкерри прислал ее три дня назад по электронной почте.

Камера запечатлела дочь и Кристину в маленькой комнате без каких‑ либо характерных особенностей. Во рту Лиззи, как и во рту Кристины, был кляп. Обе были крепко привязаны к деревянным креслам.

Они были в чистой одежде и не выглядели физически травмированными. И все же крепкие кожаные ремни и ужас в глазах делали зрелище почти непереносимым для Роба.

Тем не менее он просматривал запись снова и снова, через каждые десять‑ пятнадцать минут. Просматривал, а потом слонялся по квартире в нижнем белье, небритый, немытый, сраженный отчаянием. Попытался съесть гренок, но не смог. Он уже давно не ел нормальной пищи. В последний раз это было несколько дней назад, когда его бывшая жена приготовила завтрак.

Он поехал к ней, чтобы поговорить о судьбе дочери, и Салли великодушно зажарила ему яичницу с ветчиной, и он почувствовал голод и съел почти половину, но потом Салли расплакалась. Роб встал, обнял ее, попытался успокоить, но только все испортил: она оттолкнула его и заявила, что это он виноват, и кричала, и плакала, и даже била его. И Роб просто стоял, пока она лупила его по лицу, а потом с силой двинула в живот. Он покорно сносил удары, потому что чувствовал: Салли права. Это он создал ужасную ситуацию. Своей безостановочной погоней за материалом, эгоистичной жаждой журналистской славы, небрежением к подрастающей дочери. Самим фактом того, что находился за границей и не мог защитить Лиззи. Всем в совокупности. Огромное чувство вины и ненависть к себе в тот момент ощущались почти четко. По крайней мере, это были реальные, искренние, обжигающие эмоции, которым удалось пробиться сквозь тупое отчаяние, в котором он пребывал почти все время.

Единственным спасательным тросом, позволяющим сохранять рассудок, был телефон. Роб часами угрюмо смотрел на него, ожидая звонка. И телефон звонил много раз. Иногда это были друзья, иногда коллеги по работе, иногда Исобель из Турции. Все пытались помочь, однако Роб в разговоре с каждым проявлял нетерпение, потому что единственное, чего он жаждал, это звонок из полиции.

Он уже знал, что появился многообещающий след. Четыре дня назад Форрестер сообщил, что банда может скрываться к югу от Дублина, где‑ то в районе Дома Монпелье, дома ирландского «Клуба адского огня». Детектив объяснил, как в Скотленд‑ Ярде пришли к такому выводу: убийцы определенно время от времени покидали страну. При этом они исчезали совершенно бесследно – ни таможня, ни паспортный контроль ни разу их не засекли. Это наводит на мысль, что они прячутся в единственном иностранном государстве, где не введен паспортный контроль для жителей Англии.

Должно быть, они уезжали или улетали в Ирландию.

Все звучало очень правдоподобно, и Роб слушал очень внимательно. Пока Форрестер не стал рассказывать, в подтверждение своей версии, о захоронении жертв в Рибмоне и Чатал‑ Хёюке, об убийце по имени Гаси, о семье Клонкерри, поселившейся рядом со своими давними жертвами… И тут Роб отключился.

Латрелл не очень‑ то поверил психологическим изыскам Форрестера. Они, скорее, напоминали предчувствие, а Роб не доверял предчувствиям. Он не доверял ничему и никому. Даже себе. Слишком горячо он себя ненавидел. Слишком глубоко страдал.

Ночью он лег в постель и проспал три часа. Приснилось распятое на кресте вопящее животное, не то свинья, не то собака. Когда журналист проснулся, начинался рассвет. В сознании упорно маячил образ несчастного зверя.

Роб принял валиум и в следующий раз проснулся уже днем. Мобильный телефон звонил. Звонил! Латрелл бросился к столу.

– Алло?! Алло?!

– Роб?

Исобель… Настроение резко упало. Ему нравилась Исобель, он нуждался в ее мудрости и поддержке, но в данный момент ждал звонка из полиции.

– Исобель…

– Пока никаких новостей?

– Со времени последнего разговора… нет. Ничего. Только… только электронные письма. От Клонкерри. И в них видео…

– Роберт, мне очень жаль. Но…

Она помолчала. Роб живо представил ее в изысканном деревянном доме, смотрящую на голубую гладь. Образ причинял боль, напоминая о том, как они с Кристиной влюбились друг в друга. Там, под звездами Мраморного моря.

– Роберт, у меня есть идея.

– Ммм…

– Насчет Черной Книги.

– Ну… да…

Ему было трудно даже изобразить интерес.

Исобель это не обескуражило.

– Послушайте, Роб. Книга. Ее ищут эти негодяи, верно? Черную Книгу? Ищут отчаянно. И вы сказали им, что можете найти ее, или нашли, или что‑ то в этом роде, только бы удержать их… Правильно?

– Да, но… Исобель, у нас ее нет. И мы понятия не имеем, где она.

– В том‑ то и суть! Представьте, что мы ее нашли. Если нам будет известно местонахождение Черной Книги, в наших руках окажется рычаг воздействия на них, верно? Мы сможем… произвести обмен… договориться… Улавливаете мою мысль?

Роб коротко выразил согласие. Хотелось бы ему более энергично реагировать на звонок, но он так устал!

Исобель продолжала говорить. Слушая ее, журналист босиком расхаживал по квартире, зажав телефон под подбородком. Сел за письменный стол, посмотрел на мерцающий экран компьютера. Никаких новых писем от Клонкерри не поступило. По крайней мере, никаких видеозаписей.

Латрелл попытался сосредоточиться на том, что говорила Исобель.

– Исобель, я ненадолго отключился, извините. Можете повторить?

– Конечно… – Она вздохнула. – Сейчас объясню. Думаю, бандиты сделали ставку не на того человека.

– Почему?

– Я произвела кое‑ какие исследования. Нам известно: в какой‑ то момент банда интересовалась Лейярдом. Ассириологом, который встречался с езидами. Правильно?

Смутное воспоминание проскользнуло в сознании Роба.

– Проникновение в школу, вы имеете в виду?

– Да. – Голос Исобель зазвучал тверже. – Остин Генри Лейярд, который способствовал строительству Ниневийского павильона. В школе Кэнфорд. Его знаменитая встреча с езидами в тысяча восемьсот сорок седьмом году.

– Ну да… Это нам известно…

– Однако истина в том, что он встречался с ними дважды! Второй раз в тысяча восемьсот пятидесятом.

– Хорошо… И что?..

– Это все есть в моей книге… просто я только сейчас вспомнила. «Завоевание Ассирии». Вот что там сказано. Лейярд отправился в Лалеш в тысяча восемьсот сорок седьмом. Потом он вернулся в Константинополь и встретился там с британским послом в Высокой Порте.

– В Высокой…

– Порте. Оттоманская империя. Посла звали сэр Стратфорд Кэннинг. И вот тогда‑ то все изменилось. Два года спустя Лейярд снова едет к езидам – и на сей раз его встречают с необъяснимым триумфом, и он совершает находки, сделавшие его знаменитым. И учтите, книга историческая, все так и было. Понимаете?

Роб никак не мог избавиться от образа дочери с закрытым кожаным ремнем ртом…

– По правде говоря, нет.

– Ладно, Роб, извините. Перейду прямо к сути. Я думаю, что во время первой поездки в Лалеш езиды рассказали ему о Черной Книге, о том, что ее забрал у них англичанин Иерусалим Уэйли. Лейярд был первым британцем, первым представителем западной культуры, с которым езиды встретились со времени визита Уэйли, поэтому предположение не лишено смысла. Езиды, видимо, дали понять, что хотят получить Книгу обратно.

– М‑ может быть…

– Лейярд едет в Константинополь и рассказывает послу Кэннингу о своих находках. Нам доподлинно известно об их встрече. И нам также известно, что сэр Стратфорд Кэннинг был англо‑ ирландцем и находился под большим влиянием протестантизма.

Роб начал понимать, пусть и смутно, куда ведут рассуждения.

– Кэннинг был ирландцем?

– Да! Англо‑ ирландский аристократ. Входил в избранный круг людей вроде Уэйли и лорда Лейджера.

– В «Клуб адского огня». Все они связаны между собой.

– Ну да, любопытно.

– Примерно в то же время в Ирландии начали распространяться слухи о некоем Эдвардс Хинксе.

– О ком?

– Хинкс был незаметным приходским священником в Корке. Он сумел в одиночку расшифровать клинопись! Правда‑ правда, Роб! Можете проверить в Google. Это одна из величайших тайн ассириологии. Вся образованная Европа билась над клинописью, и вдруг появляется сельский викарий из Ирландии… – Исполненная энтузиазма, Исобель торопливо вела свой рассказ. – А теперь давайте сложим два и два. Каким образом Хинкс внезапно расшифровал клинопись? Самый что ни на есть заурядный, никому не известный протестантский священник с болот Эйре?

– Думаете, он нашел Книгу?

– Да, я думаю, Хинкс нашел Черную Книгу. Можно утверждать почти с уверенностью, она была написала клинописью… Значит, Хинкс каким‑ то образом обнаружил ее в Ирландии, перевел и понял: вот оно, сокровище Уэйли. Знаменитый текст езидов, которым прежде владел «Клуб адского огня». Может, он пытался сохранить это в тайне – только несколько ирландских протестантов должны были знать о находке Хинкса, – но людям уже была известна история Уэйли, и прежде всего ирландского клуба.

– Вы имеете в виду ирландских аристократов? Людей типа… Кэннинга?

Исобель чуть не взвизгнула.

– В точку, Роб. Сэр Стратфорд Кэннинг был очень важной фигурой в англо‑ ирландских кругах. Как и многие люди его круга, он, без сомнения, стыдился репутации «Клуба адского огня». Поэтому, когда Кэннинг услышал, что Книга найдена, у него возникла прекрасная идея, как разрешить все проблемы. Посол знал: Книга нужна Лейярду, чтобы вернуть ее езидам. И Хинкс как раз нашел ее.

– Значит, Черную Книгу отправили в Константинополь…

– И в конце концов Остин Лейярд вернул ее владельцам!

Воцарилось молчание. Роб обдумывал услышанное, изо всех сил отгоняя мысли о дочери.

– Ну, это все гипотезы…

– Это больше чем гипотезы, Роб. Послушайте вот это! – Зашелестели страницы. – Реальный отчет о втором визите Лейярда. «Когда среди езидов прошел слух, что Лейярд в Константинополе, решено было послать четырех езидских жрецов и вождя»… И они действительно прибыли в Константинополь.

– И?..

– И это, конечно, не все. После неких «секретных переговоров» с Лейярдом и Кэннингом в оттоманской столице Лейярд с езидами направились в Курдистан, в земли езидов. – Исобель снова процитировала: – «Путешествие с озера Ван в Мосул превратилось в триумфальную процессию… Теплые чувства благодарности изливались на Лейярда. Он доказал, что стоил доверия езидов». Проехав по всем езидским деревням, они направились в Урфу, сопровождаемые «сотнями поющих и громко радующихся людей».

Роб чувствовал восторг Исобель, но был не в состоянии разделить его. Мрачно глядя на затянутое облаками лондонское небо, он сказал:

– Хорошо. Я понял. Возможно, вы правы. Следовательно, Черная Книга в Курдистане. Ну, где‑ то там. Не в Британии, не в Ирландии. Лейярд вернул ее. Банда ошибается.

– Конечно, дорогой, – ответила Исобель. – Но она не просто в Курдистане, она в Урфе. Понимаете? В моей книге упоминается Урфа. Конечно, Лалеш – священная столица езидов, но их древняя административная и политическая столица – Урфа. Книга в Шанлыурфе! Где‑ то там спрятана. И поскольку вернул ее езидам Лейярд, они рассказали ему, где найти выдающиеся произведения древности, обелиск Ниневии и все прочее. И Кэннинг с Лейярдом достигли известности, как того хотели. Все сходится!

Во рту у Роба пересохло. На него нахлынула волна отчаяния, приправленного иронией.

– Ладно, замечательно. Вполне возможно. Но, черт побери, нам‑ то это что дает? Езиды совсем недавно пытались нас убить. В Шанлыурфе нас не желают видеть.

– Вы советуете просто отправиться туда и потребовать, чтобы они отдали свой священный текст? Что еще мы должны сделать? Может, пройти по водам озера Ван?

– Я говорю не о вас. – Исобель вздохнула. – Это мой шанс! В Урфе у меня есть друзья. И если смогу заполучить Черную Книгу – даже просто на время, всего на несколько часов, чтобы снять копию, – нам будет что предложить Клонкерри. Мы сможем обменять ее на Лиззи и Кристину. Я действительно знакома с езидами и уверена, что смогу найти ее. Найти Книгу.

– Исобель…

– Не отговаривайте! Я еду в Шанлыурфу, Роб, чтобы найти для вас Книгу. Кристина – моя подруга, а вашу дочь я люблю как свою. Я хочу и могу помочь. Доверьтесь мне.

– Но, Исобель, это опасно. Совершенно дикий замысел. И езиды, с которыми я встречался, определенно считают, что Книга все еще в Британии. Как насчет этого? И потом, есть же и Кирибали…

Пожилая женщина рассмеялась.

– Кирибали не знает меня. И между прочим, мне шестьдесят восемь. Если меня обезглавит какой‑ нибудь псих, что ж, так тому и быть. Не придется беспокоиться о новом рецепте для очков. Но, думаю, со мной все будет в порядке, Роб. У меня уже есть идея, где может находиться Книга. И я вылетаю в Урфу сегодня вечером.

Роб заколебался. Надежда на успех предприятия Исобель была слабой, очень слабой, и все же она манила – возможно, потому, что никакой другой не было. И он понимал: Исобель рискует жизнью, независимо от результата.

– Спасибо, Исобель. Как бы все ни обернулось… Спасибо вам за это.

– De nada[28]. Мы спасаем ваших девочек, Роб. До скорой встречи. Со всеми троими!

Роб откинулся в кресле и потер глаза. Вышел из дома и направился в паб, чтобы перекусить и немного выпить. Вернулся обратно всего на несколько минут, потому что тишина была невыносима, и снова спустился на улицу. Переходил от паба к пабу, пил медленно, каждые пять минут глядя на мобильник. То же продолжалось и на следующий день. И на следующий. Пять раз звонила Салли. Звонили друзья из «Таймс». Звонил Стив. Опять Салли. Но из полиции звонка не было.

И на протяжении этих дней звонила Исобель, почти каждый час, рассказывала о своих делах в Урфе. Говорила, что чувствует – она «близка к истине, близка к Книге». Говорила, некоторые езиды отрицают, что Книга у них, некоторые думают, что Книга и вправду вернулась, но не знают, где она.

– Я близко, Роб. Совсем рядом.

Во время последнего разговора Роб уловил далекий призыв муэдзина. Как это странно, до жути – слышать гам Шанлыурфы. Если бы он не поехал туда однажды, ничего бы не произошло. Страстно хотелось забыть о Курдистане и никогда в жизни не вспоминать.

Следующие два дня были особенно мучительны. Исобель больше не звонила. Стив тоже. Тишина стала невыносимой. Роб пытался пить чай, пытался успокоить Салли; пошел в супермаркет и купил водки; вернулся домой и тут же ринулся к компьютеру. Теперь он делал это машинально, ничего не ожидая.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒