Клуб адского огня 9 страница

Правда, сообщалось и об одном специалисте, не согласном с общепринятым мнением. Форрестер выписал его имя в блокнот. Профессор Хьюго де Савари из Кембриджского университета (это вам не шутки! ) утверждал, что в «Клубе адского огня» всерьез занимались оккультизмом. Хотя над его словами принято было смеяться.

Но даже если де Савари прав, ответа на прочие непростые вопросы его теория не давала. Что искали преступники? Зачем рыли ямы? Как их действия связаны с «Клубом адского огня»? Какой смысл в перекапывании газонов и подвалов? Поиск сокровищ? Демонических атрибутов? Старых костей? Проклятых бриллиантов? Принесенных в жертву детей? Голова Форрестера шла кругом. Это уж чересчур. Для одного утра, пожалуй, достаточно. Он хорошо потрудился. У него было ощущение, будто он наконец‑ то собрал все основные части мозаики, или, может, кто‑ то ему подсказал, что к чему. Единственная беда в том, что он потерял коробку и не мог посмотреть, какая картинка изображена на крышке. Подавив зевок, Форрестер взял со спинки вращающегося кресла пиджак и просунул руки в рукава. Подошло обеденное время. Он заслужил хороший обед. Пожалуй, итальянская кухня. Да, пене арабиата[15] в траттории, что неподалеку. На десерт большой кусок тирамису; и спокойно, не спеша, прочесть спортивный раздел в газете.

Направляясь к двери, детектив мельком взглянул на стол. Невинное счастливое лицо дочери лучезарно улыбалось ему. Форрестер приостановился, ощутив резкую боль. Он перевел взгляд на фотографию сына, потом вновь посмотрел на дочь. Ему явственно послышался ее голос.

Как она произнесла свои первые слова. «Папа, я‑ по‑ ко! Я‑ по‑ ко»…

Боль казалась почти нестерпимой. Он положил фотографию на стол лицом вниз и вышел за дверь.

Там он сразу же наткнулся на запыхавшегося и взволнованного Бойжера.

– Сэр, по‑ моему, у нас кое‑ что появилось!

– Что?

– «Тойота». Черная «тойота».

– И где же она?

– В Хейшеме, сэр. Это в Ланкашире.

– Когда?

– Два дня назад.

Роб и Кристина сидели в чайхане возле прудов Авраама. Медово‑ желтые камни мечети Мевлид‑ Халил сияли в утреннем свете и отражались в неподвижной воде.

Накануне вечером они порознь проверяли версию насчет Эдема: Кристина дома при помощи своего ноутбука, Роб в интернет‑ кафе. Они решили действовать параллельно, чтобы быстро получить побольше информации. А теперь встретились для обсуждения результата. Сюда пришли, стараясь поменьше привлекать к себе внимание – легче остаться незамеченными в толпе. Среди прогуливавшихся друзей, свободных от службы солдат и детей, объедавшихся тефтелями из баранины, пока матери любовались карпами в воде. Раздражало лишь присутствие полицейского автомобиля, притулившегося неподалеку от входа в парк.

Роб хорошо помнил, как именно пришел к решению. Во время поездки в Согматар и Харран они говорили о Книге Бытия. Кристина упомянула легенду об изгнании Адама и Евы из рая. Сочетание закономерно навело его на воспоминание о чтении Библии отцом, и журналист сообразил, как можно воспринимать записанные в блокнот числа. Глава X, стих Y. Число, разбитое на два меньших. Но конечно, следовало тщательно проверить гипотезу и рассмотреть записи с позиций лежащей в ее основе логики.

– Хорошо. – Он отхлебнул чая. – Давайте еще разок пройдемся с начала до конца. Мы знаем, что в этих краях впервые в мире появилось земледелие. В районе, непосредственно примыкающем к Гёбекли. Примерно за восемь тысяч лет до нашей эры, так?

– Так. И мы имеем приблизительное представление о том, где и когда это произошло…

– … благодаря свидетельствам, обнаруженным археологами. Как там было написано? «Одомашнивание явилось сильнейшим потрясением для всей системы». Я это прочитал в одной из ваших книг. Судя по скелетам, люди изменились, измельчали, стали чаще болеть.

– Д‑ да, – неуверенно согласилась Кристина. – Действительно, скелеты менялись по мере того, как люди приспосабливались к более тяжелым условиям жизни и пище с меньшим количеством белков. И физическое состояние, похоже, ухудшалось. Я видела это на многих раскопках.

– Что же получается? Одомашнивание на ранних этапах ведет к снижению качества жизни. Даже животные тощают.

– Да.

– Но… – Роб подался вперед. – В то время, когда происходило это самое одомашнивание, за восемь тысяч лет до нашей эры, природные условия здесь начали меняться. Именно здесь. Верно?

– Да. Деревья стали вырубать, начала сохнуть почва, и климат быстро сделался очень засушливым. Таким как сейчас. Ну а некогда эти места были похожи на… рай. – Она задумчиво улыбнулась. – Помню, Франц рассуждал о прежнем облике Гёбекли. Он говорил: некогда тут была prachtvolle Schä fferegion – пасторальная местность с изумительной растительностью. Кругом богатые дичью леса и луга с высокими травами. А потом стали возделывать землю, и климат изменился. И места потеряли красоту, и работать было все тяжелее и тяжелее.

Роб извлек записную книжку и прочитал вслух:

– «Адаму же сказал: …проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей». Бытие, глава четвертая, стих двадцатый. Четыре, двадцать.

Кристина помассировала виски. У нее против обыкновения был усталый вид. Но она заставила себя собраться.

– Мне уже приходилось встречаться с теорией, утверждающей, что история о садах Эдема имеет фольклорное происхождение – так сказать, народная память, – и что это аллегория.

– Вы хотите сказать, метафора?

– Да, есть и такое мнение. Легенда об Эдеме описывает прошлую жизнь охотников‑ собирателей. Когда мы бродили под деревьями, срывали фрукты, собирали дикие травы… как нагие Адам и Ева в раю. А потом мы занялись земледелием, и жизнь стала тяжелее. Так мы были изгнаны из Эдема.

Роб посмотрел на двух мужчин, которые, держась за руки, шли к чайхане по мостику через узенькую протоку.

– Но все же, почему мы занялись земледелием?

Кристина пожала плечами.

– Никто не знает. Это одна из величайших тайн. Но началось все здесь, точно. В этом уголке Анатолии. В Чайёню, каких‑ то семьдесят миль отсюда, впервые стали держать домашних свиней. А рогатый скот – в Чатал‑ Хёюке, немного западнее.

– Но как именно в данную картину вписывается Гёбекли?

– Не сказать, чтобы легко. Ведь то, что охотники создали такое сооружение, – самое настоящее чудо. Однако оно говорит нам: жизнь в эпоху до сельского хозяйства была не слишком обременительна. У первобытных охотников было время, чтобы научиться искусствам, ваянию, творить замечательную резьбу… Это был колоссальный прорыв. Но в то же время они не умели лепить глиняные горшки! – Серебряный крестик на груди Кристины ярко сверкнул на солнце. – Очень странно. И конечно, особый упор на сексуальность. В Гёбекли чрезвычайно много резных изображений эротического характера.

– Мужчины и самцы животных с огромными фаллосами. И женщины, обнаженные женщины с широченными бедрами…

– Может, они съели плод с Древа познания? – сказал Роб.

Кристина вежливо улыбнулась:

– Может, и так.

Они помолчали. Кристина нервно поглядывала налево, туда, где прохаживался смуглый полицейский с рацией, из которой доносились невнятные звуки. Роб пытался сообразить, почему вдруг оба впали в явную паранойю. Ни она, ни он не сделали ничего дурного. Но этот детектив… Кирибали выглядел слишком уж зловеще. А люди, наблюдавшие за квартирой? Что это значило? Усилием воли журналист отбросил страхи. Предстояло еще многое сделать.

– Получается, тут зашифрована география?

– Да. – Кристина кивнула. – Топографические привязки. И это важно.

– Поблизости от Гёбекли нет четырех рек.

– Только одна. Но зато не просто река, а Евфрат.

Роб вспомнил кое‑ что из прочитанного в интернет‑ кафе: «И ученые всегда сходились на том, что если Эдем вообще существовал, то находился где‑ то в междуречье Тигра и Евфрата. В плодородном полумесяце. Там, где сохранились самые ранние следы цивилизации. К тому же о Евфрате прямо сказано в Бытии, что он вытекает из Эдема».

– Допустим. И еще у нас есть горы на карте.

– Тавры.

– Где находятся истоки Евфрата. Восточнее Эдема, – сказала Кристина. – Во многих легендах говорится, что Эдем с востока был огражден горами. Таврские горы лежат восточнее Гёбекли.

Кристина взяла свою записную книжку и просмотрела некоторые заметки.

– Ладно, вот кое‑ что еще. В древних ассирийских текстах упоминается Бет‑ Адини, так называемый Дом Эдемский.

– И что это такое?

– Это… это было крохотное арамейское государство. Находилось на берегу Евфрата немного южнее Каркемиша, от которого до Шанлыурфы пятьдесят миль.

Сказанное произвело на Роба впечатление. Кристина проделала куда более глубокое исследование, чем он.

– А еще что‑ нибудь вам удалось выяснить?

– Мы знаем, что Харран напрямую связан с Адамом и Евой. Но Эдем описан не только в Бытии, о нем упоминает и Книга Царств. – Она перевернула страницу записной книжки и прочитала: – «Боги народов, которых разорили отцы мои, спасли ли их? Гозан, и Харран, и Рецеф, и сынов Эдема, что в Фалассаре».

– И снова Харран.

– Да, Харран. – Она пожала плечами. – А Фалассар – это, возможно, Расафа, город на севере Сирии.

– Далеко отсюда?

– Двести миль на юго‑ запад.

Роб энергично закивал.

– Получается, что Гёбекли лежит точно на востоке. В том же направлении, что и Эдем… А как насчет названия? Самого слова «Эдем»? По‑ иудейски оно означало «наслаждение»…

– Хотя на самом деле происходит от шумерского корня «един». Степь, равнина или плато.

– Например… например, Харранское плато?

– Совершенно верно. Харранское плато. На котором мы обнаруживаем…

– Гёбекли‑ тепе. – Роб почувствовал, как у него на спине выступил пот. Утро было очень жарким; зной донимал даже здесь, в относительно прохладной чайхане посреди парка. – Так… Хорошо, последняя нить указывает на прямую связь с Библией.

– Предполагается, что здесь жил Авраам. Книга Бытия определенно связывает его с Харраном. Мусульмане в большинстве своем считают, что Урфа – это Ур Халдейский. Он тоже упоминается в Бытии. На здешнем клочке земли связей с Бытием больше, чем на всем остальном Ближнем Востоке.

– Значит, сходится. – Роб удовлетворенно улыбнулся. – С учетом библейского контекста, истории и легенд, да еще и топографии местности и артефактов, связанных с началом одомашнивания животных и растений, и, конечно, результатов раскопок самого памятника мы получаем решение. Верно? По крайней мере, мы приходим к тому же решению, что и Франц… – Роб вскинул руки, будто фокусник, намеревающийся исполнить эффектный трюк. – Гёбекли‑ тепе и есть Сад Эдема!

Кристина улыбнулась.

– Метафорически.

– Да, метафорически. И все равно довольно убедительно. Ведь здесь и произошло грехопадение человека. От вольной жизни охотника он перешел к изнурительному крестьянскому труду. Именно эта история и описана в Бытии.

Некоторое время оба молчали. Паузу прервала Кристина.

– Хотя правильнее будет сказать, что Гёбекли‑ тепе – храм, выстроенный посреди райского ландшафта.

– А не тот самый Сад Эдема.

– Конечно. – Роб широко улыбнулся. – Кристина, не тревожьтесь, я вовсе не считаю, будто Адам и Ева разгуливали по Гёбекли и ели персики. Но, по‑ моему, Франц верил, что нашел то самое место. В аллегорическом смысле.

Он окинул взглядом блестящие на солнце пруды и ощутил, как поднимается настроение. Разговор оказался очень полезным. А уж какие перспективы открывались с точки зрения журналистской работы! Пусть история крайне смелая, но ведь захватывает, и читать ее будут взахлеб. Ученый, думающий, что раскапывает библейский Эдем, пусть даже метафорически и аллегорически! Это же будет разворот с заголовком на обе полосы! Запросто!

А вот Кристина, похоже, не так уж радовалась успешному подтверждению их гипотезы. Ее глаза на секунду затуманились – эмоциональный всплеск, который сразу же улегся.

– Да‑ а… Допустим, вы правы. По всей видимости, так оно и есть. Это определенно объясняет все числа. И загадочное поведение Франца в последнее время, его ночные раскопки. Он ведь прятал свои находки. Наверное, ужасно волновался. А в последнее время перед… перед тем, как… это случилось, страшно нервничал.

Ее настроение тронуло Роба, и он мысленно обругал себя. Действительно, он думает лишь о своей работе, а ведь погиб человек.

– Остается еще множество вопросов, – как бы отвечая мыслям собеседника, сказала, нахмурившись, Кристина.

– Один из них – почему убили Франца?

– Именно.

– Ну… – принялся рассуждать вслух Роб, – допустим… допустим, какие‑ нибудь американские евангелисты узнали, чем он занимается. В смысле, о раскопках Эдема.

Кристина рассмеялась.

– И наняли убийцу? Да уж. Евангелисты всегда славились редкой раздражительностью.

В ее чашке не осталось ни капли. Женщина поднесла сосуд к губам, поставила на место и сказала:

– А вот и второй вопрос: почему охотники засыпали Гёбекли? Этого теорией Эдема не объяснишь. На то, чтобы завалить весь храм землей, должен был уйти не один десяток лет. Зачем это понадобилось?

Роб поднял глаза к голубому небу Урфы, вероятно надеясь на озарение.

– Не потому ли, что храм был напоминанием о грехопадении? Может, даже на такой ранней стадии развития цивилизации он символизировал ошибку человечества? Падение в грех труда… Начало подневольной работы. Вот и упрятали предмет своей главной гордости то ли от стыда, то ли от злости, то ли от обиды, то ли от…

Кристина выслушала его тираду с равнодушным видом.

– Ладно, – улыбнулся Роб. – Допустим, моя версия никуда не годится. А по‑ вашему, каков ответ?

Она пожала плечами.

– C'est un mystè re[16].

Еще некоторое время они молча сидели за столиком.

В нескольких ярдах от них за грядой розовых кустов ребятишки восторженно размахивали руками, указывая на плававших в пруду рыб. Роб обратил внимание на девочку лет одиннадцати, с ярко‑ золотистыми курчавыми волосами. А ее мать была облачена во все черное – мешковатое платье до пят и паранджу. Робу на миг сделалось грустно: скоро и эту веселую красивую девчушку упрячут от чужих глаз, как и ее мать. На всю оставшуюся жизнь завернут в черное.

И тут же он почувствовал укол совести – по отношению к собственной дочери. Конечно, он хотел разобраться в тайне, и все же в глубине души по‑ прежнему хотел поскорее вернуться домой. Вернее сказать, его отчаянно тянуло к Лиззи.

Кристина открыла записную книжку Брайтнера и положила ее на стол рядом со своей. На столешнице играли тени и блики солнечных лучей, что пробивались сквозь листву лаймовых деревьев.

– Еще один, последний момент. Кое‑ что, о чем я вам пока не говорила. Помните последнюю строчку в его записной книжке?

Она повернула книжку так, чтобы Робу было удобнее читать, и указала пальцем.

В этой строке упоминались черепа. «Чайеню, черепа, cf Орра Келлер».

– Я не говорила об этом прежде, потому что была сильно сбита с толку. Мне казалось, что это никакого отношения не имеет. Но теперь… Впрочем, посмотрите сами. У меня возникла идея.

Он склонился и прочел строку. Но так ничего и не понял.

– Кто такая Орра Келлер?

– Это не имя! – с жаром пояснила Кристина. – Мы лишь предположили, будто это имя, потому что оба слова начинаются с заглавных букв. Но теперь я думаю, что Франц просто смешал языки.

– Все равно не понимаю.

– Смешал немецкий с английским. И…

Роб случайно взглянул через плечо Кристины.

– Боже мой! – воскликнула вдруг Кристина, замерев.

– Что?

– Не оглядывайтесь. Это Кирибали, полицейский. Он увидел нас. И идет сюда.

Кирибали шел в одиночестве, хотя Роб видел возле Садов Гёльбаши припаркованный полицейский автомобиль.

Детектив был сегодня в другом, не менее элегантном костюме – полотняном, кремового цвета. К нему надел типично британский галстук в голубую и зеленую полоску. Чем ближе подходил, тем шире делалась его змеиная улыбка.

– Доброе утро. Патрульные сообщили, что вы здесь. – Он, склонившись, поцеловал руку Кристине и придвинул свободный стул. Повернулся к застывшему в ожидании официанту, и выражение его лица сразу из светского, чуть ли не подобострастного сделалось повелительным. – Лукум!

Официант испуганно вздрогнул и кивнул. Кирибали вновь улыбнулся соседям по столу.

– Я заказал турецкие сласти! Вы обязательно должны попробовать их здесь, в Гёльбаши. Во всей Шанлыурфе не найдете лучше. Настоящие турецкие сласти – это вещь. Вы, конечно, знаете, как изобрели лукум?

Роб сказал, что не знает. Похоже, Кирибали обрадовался – он подался вперед и положил украшенные маникюром руки на стол.

– Началось все с того, что одному оттоманскому шейху надоели вечные свары между его женами. В гареме творилось невесть что. И шейх потребовал от придворного кондитера сделать сласти настолько вкусные, чтобы женщины забыли о соперничестве. – Кирибали откинулся на спинку стула и взглянул на официанта, ставившего на стол блюдо с густо засыпанным сахарной пудрой лукумом. – И, представьте, помогло. Попробовав сластей, жены успокоились, и в гареме воцарился мир. Одно было плохо – от очень калорийных лакомств наложницы так растолстели, что шейх не чувствовал к ним никакого влечения. И потому… шейх приказал кастрировать своего кондитера.

Кирибали громко рассмеялся, взял со стола блюдо и предложил Кристине угощаться.

Латрелл не впервые чувствовал в Кирибали странную двойственность. Полицейский казался очень обаятельным человеком, но присутствовало в нем и что‑ то пугающее. Сорочка слишком чистая, галстук слишком английский, речь слишком правильная, литературная. Однако он, несомненно, был умен. Роб задумался: насколько близко Кирибали может подойти к разгадке тайны убийства Брайтнера?

Сласти действительно оказались восхитительными.

А Кирибали вновь потчевал их разговором:

– Вы читали «Хроники Нарнии»?

Кристина кивнула.

– Могу поручиться, там самое известное литературное описание турецких сластей. В эпизоде, где Белая Колдунья угощает конфетами…

– «Лев, Колдунья и Платяной шкаф»?

– Совершенно верно! – обрадовался Кирибали и изящно отпил чая из своей чашки. – Я часто думаю, почему в Англии детская литература занимает такое важное место? Это, несомненно, особое свойство, я бы сказал, дар островной расы.

– Особое по сравнению с американцами?

– По сравнению с кем угодно, мистер Латрелл. Посудите сами. Кто писал самые знаменитые произведения для детей? Льюис Кэрролл, Беатрис Поттер, Роальд Даль. Толкин. Даже отвратительный Гарри Поттер и тот появился на свет в Англии.

По розовым кустам Гёльбаши пробежал долгожданный ветерок.

– Думаю, дело в том, что британцы не боятся пугать детей. А детям нравится, когда их пугают. Вы не находите, что среди самых знаменитых детских книг попадаются настоящие кошмары? Безумный шляпник со всеми признаками отравления ртутью. Нелюдимый производитель шоколада, эксплуатирующий негров‑ лилипутов…

Роб вскинул руку.

– Офицер Кирибали…

– Да?

– Скажите, вы ведь пришли сюда не только для беседы о литературе? У вас есть более серьезная причина?

Полицейский вытер женоподобные губы уголком чистой салфетки.

– Я хочу, чтобы вы уехали. Оба. Немедленно.

– Почему?! – негодующе воскликнула Кристина.

– Ради вашего же блага. Потому что вы ввязались в дела, о которых не имеете ни малейшего представления. Это… – Кирибали повел вокруг рукой; жест охватывал и цитадель, и две коринфские колонны наверху, и черные дыры пещер внизу. – Это очень, очень древнее место. Здесь чрезвычайно много секретов. Темных страхов, которые вы не в состоянии постичь. И чем чаще вы соприкасаетесь с ними, тем большей опасности подвергаетесь.

Кристина отрицательно покачала головой.

– Я не допущу, чтобы меня выгнали отсюда.

Кирибали нахмурился.

– Вы ведете себя очень неразумно. Вы привыкли к… «Старбакс», компьютерам, диван‑ кроватям. К жизни в комфорте. А здесь Древний Восток. Вам его не постичь.

– Но вы сами сказали, что хотите нас допросить…

– Вы не подозреваемые! – Детектив продолжал хмуриться. – И вы мне совершенно не нужны.

Кристину его слова нисколько не смутили.

– Простите, но я не собираюсь подчиняться приказам. Ни вашим, ни чьим‑ либо еще.

Кирибали повернулся к Робу.

– В таком случае, мне остается лишь воззвать к мужской логике. Как известно, женщины…

Кристина выпрямилась.

– Я хочу знать, что находится в подвале. В подвале музея!

Ее вспышка заставила детектива умолкнуть. На его лице появилось непривычно растерянное выражение. Впрочем, полицейский тут же помрачнел и посмотрел по сторонам с таким видом, будто ожидал, что к нему сейчас присоединится неведомый друг. Но терраса кафе опустела. Лишь в тенистом уголке курили кальян два толстяка в костюмах. Они безразлично смотрели на Роба и улыбались.

Кирибали резко поднялся. Вынул из великолепного кожаного бумажника несколько турецких лир и аккуратно положил на скатерть.

– Придется говорить напрямик. Вас заметили, когда вы незаконно проникли на раскопки в Гёбекли‑ тепе. На прошлой неделе.

У Роба по коже пробежал озноб от нехорошего предчувствия. Если Кирибали это известно, им могут грозить неприятности.

Турок между тем продолжал:

– У меня есть друзья в курдских деревнях.

– Мы просто искали… – попыталась объяснить Кристина.

– Дьявола вы там искали! На свою голову! Еврейке следовало бы соображать лучше.

Слово «еврейка» Кирибали произнес так, что Робу явственно послышалось змеиное шипение.

– Мое терпение… небезгранично. Если вы до завтра не уедете из Шанлыурфы, то окажетесь в турецкой тюрьме. Там вы сможете сделать удивительное открытие: не все мои коллеги по правоохранительной системе Республики Ататюрка разделяют гуманное отношение к вашему достоинству и здоровью.

Он еще раз улыбнулся – притворной, крайне лицемерной улыбкой – и удалился, задев на ходу несколько пышных роз; цветы закачались, осыпая алые лепестки.

С минуту Роб и Кристина сидели неподвижно. Роб всем существом ощущал надвигающиеся неприятности, чуть ли не слышал завывания полицейских сирен. Во что же такое они ввязались? С точки зрения журналиста – отличный материал, но стоит ли он реального риска? Невольно Роб вернулся мыслями в Ирак, вспомнил багдадскую террористку‑ смертницу. Он и теперь ясно видел ее лицо. Террористка была красивой, молодой, с длинными темными волосами и полными губами, покрытыми ярко‑ красной помадой. Террористка‑ смертница с накрашенными губами. Она улыбнулась ему, чуть ли не призывно улыбнулась, и потянулась к кнопке, чтобы убить всех вокруг.

Роба передернуло. Однако жуткое воспоминание породило новую решимость: ему надоели угрозы. Надоело бояться того, что его могут взять и выставить вон.

Кристина разделяла его чувства.

– Никуда я не поеду!

– Он нас арестует.

– За что? За езду по ночам?

– Мы проникли на раскопки.

– За такое в тюрьму не сажают. Сплошной блеф.

– Не уверен, – с сомнением проговорил Роб.

– Но ведь он совершенно никчемный тип, скажете нет? И все его угрозы – игра.

– Никчемный? Кирибали? – Роб покачал головой, уже без всяких сомнений. – Нет, здесь вы не правы. Я навел справки. Поспрашивал кое‑ кого. Его уважают и даже боятся. Говорят, он исключительно хороший стрелок. Нет, не хотелось бы мне обзавестись таким врагом.

– Но мы не можем уехать. По крайней мере, пока я не выясню еще кое‑ что!

– Вы имеете в виду подвал? В музее? Что там может быть?

К ним приблизился официант, по‑ видимому ожидавший, что они сейчас уйдут. Но Кристина заказала еще две чашки сладкого красного чая. И потом сказала:

– Последняя строка, записанная в блокноте. «Чайеню, черепа, cf Орра Келлер». Вы же помните, конечно, историю с черепами в Чайеню?

– Нет, – признался Роб. – Расскажите.

– Чайеню – тоже знаменитый археологический объект. Возрастом не сильно уступает Гёбекли. Он находится в сотне миль к северу отсюда. Это там впервые одомашнивали свиней.

Официант поставил на стол две чашки с двумя серебряными ложечками. У Роба мелькнула странная мысль: а нельзя ли отравиться чаем, если пить его слишком много?

– Чайеню раскапывает американская группа, – продолжала Кристина. – Несколько лет назад они нашли под одним из центральных помещений целую залежь черепов и расчлененных скелетов.

– Человеческих черепов?

Кристина кивнула.

– А также кости животных. Химики определили, что там обильно проливалась человеческая кровь. Участок теперь так и называют: камера черепов. Франц как зачарованный следил за происходящим в Чайеню.

– И что же там происходило?

– Находки определенно указывают на человеческие жертвоприношения. Хотя это мнение оспаривают. Курдам очень не хочется, чтобы их предков считали столь… кровожадными. Да и кому из нас хотелось бы? Но большинство ученых теперь убеждены, что кости в камере черепов остались именно после многочисленных ритуальных убийств. Жители Чайеню строили дома на фундаментах из костей своих жертв.

– Очень мило!

Кристина размешивала сахар в чашке.

– Следовательно, последние слова в блокноте нужно читать как «эдесский подвал».

– Простите?

– Так сотрудники музея Шанлыурфы называют хранилище самых малоизученных экспонатов, относящихся к доисламскому времени. Запасник называют эдесским подвалом.

Роб состроил гримасу.

– Простите, Кристина, но я все равно не понимаю.

– Шанлыурфа сменила много названий, – пояснила Кристина. – Крестоносцы называли ее Эдессой – так же, как и греки. У курдов она носила название Риха.

– У арабов – Аль‑ Руха. Город пророков. Еще одно название – Орра. По‑ видимому, греческая форма сирийского Урха. Так что Эдесса и Орра – одно и то же.

– А Келлер?

– Это вовсе не имя! – Кристина победоносно улыбнулась. – Это немецкое слово, обозначающее подвал, погреб. Франц написал его с заглавной буквы, потому что немцы вообще пишут так все существительные.

– Ммм… кажется, начинаю понимать…

– Так что когда он писал «Орра Келлер», то имел в виду «эдесский подвал». В музее Урфы!

Кристина откинулась на спинку стула. Роб наклонился к ней.

– Значит, он сообщал: в эдесском подвале что‑ то есть.

– Но мы пока не знаем, что именно.

– Но зачем было вносить это в записную книжку? Разве для того, чтобы самому не забыть… о чем‑ то важном. И еще… Что значит это «cf»?

– Дайте подумать… Ммм…

– Это латинское сокращение. Confer. Сравни. Принято в научной литературе. Cf. Он имеет в виду, что нужно сравнить знаменитые черепа из Чайеню с чем‑ то из музейного подвала. Но там нет или, вернее, не было ничего достойного внимания. Я лично изучила все запасники, когда приехала сюда в первый раз. Однако не забывайте, – она подняла палец, словно строгая учительница, – Франц копал в Гёбекли еще и тайно, по ночам.

– Причем как раз перед тем, как его убили.

Она раскраснелась от возбуждения и, возможно, даже гнева.

– И вы думаете, он прятал свои находки там? В запаснике доисламской эпохи?

– Идеальное место. Самое пыльное во всем музее. Самая дальняя часть подвала. Безопасно, закрыто и фактически забыто.

– Ладно, – отозвался Роб. – Но ведь это всего лишь безумная гипотеза. Бездоказательная.

– Возможно. Хотя…

Тут до Роба дошло.

– Вы специально сказали это Кирибали?

– А его реакцию вы сами видели! Я права. В подвалах что‑ то есть.

Чай уже совсем остыл. Роб одним глотком допил его и посмотрел на Кристину. В ней определенно имелись потаенные глубины. Хорошо скрытое коварство.

– Значит, вы хотите пойти и посмотреть?

Она кивнула.

– Да. Правда, подвал заперт. И дверь на кодовом замке.

– Еще один взлом? Не слишком ли опасно?

– Опасно, знаю.

Ветерок шелестел в кронах лаймов. За протокой у дальнего конца моста стояла женщина, с головы до пят закутанная в черное. На руках она держала младенца и целовала его пухлые розовые пальчики, один за другим.

– Кристина, зачем вам это? К чему заходить так далеко? Интуиция?

– Я хочу знать, как и почему он умер.

– Я тоже. Но ведь мне за такое платят. Работа. Я готовлю материал. А вы почему рискуете?

– Я… – Она вздохнула. – Я делаю это потому… потому что он сделал бы то же самое для меня.

Неясные подозрения Роба, похоже, подтверждались.

– Вы с Францем были…

– Любовниками? Да. – Француженка отвернулась, очевидно не желая выдавать свои чувства. – Несколько лет назад. Он ведь дал мне первый реальный шанс в археологии. В изумительном месте – в Гёбекли‑ тепе. Здесь не было никаких костей, и остеоархеолог ему совершенно не требовался. И все же он пригласил меня, потому что ему нравилось, как я работаю. А через несколько месяцев мы… влюбились друг в друга. Но вскоре все кончилось. Мне было не по себе. Слишком уж большая разница в возрасте.

– Значит, это вы прекратили ваши отношения?

– Да.

– Он продолжал любить вас?

Кристина кивнула, зардевшись.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒