|
|||
Клуб адского огня 8 страница– Согматар, – сказала наконец Кристина. Они подъезжали к совсем маленькой деревушке – несколько жалких домишек из бетонных блоков, – затерявшейся в тихой голой лощине посреди прожаренного всесильного ничто. Возле одной из построек совершенно неуместно притулился большой джип, рядом стояли еще несколько машин, но ни на дороге, ни во дворах не было видно ни одного человека. Это живо напомнило Робу Лос‑ Анджелес. Большие автомобили, ослепительный солнечный свет – и ни единой живой души. Словно в городе, опустошенном эпидемией. – Кое‑ кто из богатых урфанцев устроил здесь себе второй дом, – сказала Кристина. – Вместе с курдами. – Черт возьми, как можно жить здесь по собственному желанию? – Тут особая атмосфера. Скоро вы ее ощутите. Они вышли из машины и словно оказались в раскаленной пыльной печи. Кристина показывала дорогу, ловко перелезая через полуразрушенные стены и огибая валявшиеся тут и там, покрытые резьбой мраморные блоки, очень похожие на капители римских колонн. – Да, – сказала Кристина, предвосхищая следующий вопрос Роба. – Здесь были римляне. И ассирийцы. – Кого здесь только не было… Они подошли к большой темной дыре в стене странного приземистого здания, самым натуральным образом высеченного в скале. Вошли в низкое помещение. Глазам Роба потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Внутри с убийственной силой пахло козьим пометом. Остро, до рези в глазах. – Тут был языческий храм, посвященный богам луны, – пояснила Кристина и указала на несколько едва различимых в полумраке фигур, грубо вырезанных на поверхности скалы, образующей стены. – Вот это бог луны. Видите? С рогами. Рога символизируют молодой месяц. На голове изъеденной эрозией фигуры было нечто вроде шлема, из которого торчали два рога, острые, как концы серпа нарождающегося месяца. Роб провел ладонью по каменному лицу. Оно оказалось теплым и странно липким. Журналист отдернул руку. Полуразрушенные изображения давно умерших богов смотрели на него трудно различимыми из‑ за эрозии глазами. Внутри было очень тихо: Роб слышал удары собственного сердца. Шум внешнего мира сюда почти не доносился – лишь позвякивание колокольчиков коз да заунывный вой пустынного ветра. За дверным проемом сияло солнце, отчего темное помещение казалось еще темнее. – Вы – как? В порядке? – В полном. Кристина подошла к противоположной стене. – Храм датируется вторым веком нашей эры. Христианство уже вовсю распространялось окрест, но тут продолжали поклоняться старым богам. Рогатым. Мне нравится здесь. Роб посмотрел вокруг. – Очень даже ничего себе. Вам стоит купить себе участок. – Вы всегда начинаете острить, когда испытываете неловкость? – А кофейку где‑ нибудь можно выпить? Женщина хохотнула. – Я хочу показать вам еще одно место. Она направилась к выходу. Роб почувствовал немалое облегчение, когда они покинули вонючий сырой полумрак и пошли вверх по склону, покрытому горячей щебенкой и сухой пылью. Обернувшись на мгновение, чтобы перевести дух, Роб увидел, что из одной лачужки на них смотрит ребенок. Маленькое смуглое лицо в окне с разбитым стеклом. Кристина добралась до вершины. – Храм Венеры. Роб тоже преодолел последние метры по осыпающемуся склону и остановился рядом с нею. Здесь дул сильный, но все равно обжигающий ветер. Видно было на несколько миль вокруг. Ландшафт – очень необычный. Мили и мили бескрайней, всхолмленной, выцветшей на солнце пустыни. Умирающие холмы из мертвого камня. Горы, тут и там помеченные темными дырами пещер. Как предположил Роб, это другие святилища язычников, в еще худшем состоянии, чем храм, который они только что покинули. Он посмотрел под ноги – на пол открытого небу капища. – И когда же все было построено? – Вероятно, при ассирийцах или ханаанцах. Никто точно не знает. Но очень давно. Эти места захватывали греки, потом римляне. Несомненно, здесь приносили человеческие жертвы. – Она указала на все еще сохранившиеся канавки, прорезанные в камне, на котором они стояли. – Видите? Это сделано для того, чтобы могла стекать кровь. – А‑ а… – Во всех религиях древнего Леванта очень широко практиковались жертвоприношения. Журналист окинул взглядом холмы, пустыню и деревушку. Детское лицо исчезло; в окне за разбитым стеклом никого не было. Один из автомобилей пришел в движение и теперь удалялся из Согматара по долине. Дорога шла параллельно руслу высохшей реки. Латрелл представил себе, каково быть принесенным в жертву в таком вот месте. Ноги связаны грубой веревкой, руки скованы за спиной, в лицо смрадно дышит жрец; и потом острая боль от удара ножом между ребер… Он глубоко вздохнул и вытер пот со лба. Похоже, пора уезжать. Журналист махнул рукой туда, где осталась машина. Кристина кивнула, и они побрели вниз по склону к терпеливо поджидавшему лендроверу. Но на полпути Роб остановился и посмотрел на холм. Его внезапно осенило. Он сообразил, что означают числа. Числа из записной книжки Брайтнера.
Погода не улучшалась. Свинцово‑ серое небо мрачностью соперничало с открытыми всем ветрам зелеными полями, расстилавшимися под ним. Бойжер, Форрестер и Алисдер Хэрнеби сидели в большом темном автомобиле, который пересекал остров Мэн, направляясь на юг. Впереди катилась еще одна такая же машина, в ней ехал заместитель старшего констебля Хейден со своими коллегами. Форрестера снедало нетерпение. Время шло, неудержимо убегало сквозь пальцы. И каждая потерянная минута приближала их к следующему ужасному событию. К следующему убийству, которое обязательно состоится. Детектив вздохнул. Тяжело, почти сердито. Но удалось, по крайней мере, добраться до чего‑ то реального – до настоящего следа, который вел к живым людям. Фермер, живший на южном конце острова, неподалеку от Каслтауна, заметил что‑ то странное. Форрестер немедленно предложил Хэрнеби принять участие в допросе, поскольку чувствовал: от этого человека можно получить дополнительную информацию. Прежде всего Форрестер хотел узнать, почему корреспондентка Си‑ эн‑ эн сказала несколько многозначительных фраз. Бойжер с готовностью просветил его. Детектив‑ сержант объяснил, что Анжела Дарвилл узнала о случае на Крэйвен‑ стрит «от какого‑ то проныры из „Ивнинг стандарт“». – И связала одно с другим, – добавил Форрестер. – Логично. – Согласен с вами, сэр. Но она произнесла еще кое‑ что. Судя по всему, имелись похожие случаи. В Новой Англии, а точнее, в штатах Нью‑ Йорк и Коннектикут. – Чем же они похожи? – Изощренные издевательства и пытки того же рода. – Звезда Давида? Бойжер сказал «нет» и добавил: – Но знаки по живому вырезали, было. Больше того – кожу сдирали. Она сказала, это, пожалуй, самое жуткое из всего, о чем ей приходилось делать репортажи. Форрестер откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно. По сторонам дороги тянулись гряды приземистых бледно‑ зеленых, пропитанных дождевой водой холмов. Посреди безлюдных полей и лугов время от времени попадались небольшие фермы; тут и там торчали невысокие, причудливым образом изогнутые деревца, что позволяло без труда определить преобладающее направление ветра. Окружающие виды пробудили в памяти воспоминание о том, как он однажды проводил отпуск на Скае. В подобных пейзажах имелась меланхолическая прелесть, от которой было рукой подать до настоящей неодолимой тоски… Форрестер заставил себя отключиться от мыслей о дочери и вернулся к делу. – Кто же оказался убийцей? – Так никого и не нашли. И все же странно – я имею в виду сходство… Дорога впереди сменилась грунтовкой с глубокими разъезженными колеями, которая уходила в просвет потрепанной океанскими ветрами живой изгороди, окружавшей ферму. Автомобили остановились. Пятеро полицейских и историк‑ любитель зашлепали к низкому белому дому. Бойжер посмотрел на свои элегантные туфли, на которые налипло несколько фунтов грязи, и пожаловался с непосредственностью молодости: – Проклятье! Вы только посмотрите! – Что же ты не запасся резиновыми сапогами, а, Бойжер? – Сэр, мне и в голову не пришло, что мы тут будем совершать пешие прогулки. Можно, я включу это в дополнительные расходы? Форрестер рассмеялся. – Посмотрим, может, я сумею что‑ нибудь сделать. Один из сопровождавших Хейдена констеблей в белых шлемах постучал в дверь, и вскоре ее открыл на удивление молодой человек. Форрестер против воли задумался о том, почему слово «фермер» всегда ассоциируется с образом солидного мужчины, размахивающего тяпкой или дробовиком. Здешний же фермер оказался красив и молод, не старше двадцати пяти лет. – Здравствуйте, здравствуйте. Вы, наверно, заместитель?.. – … старшего констебля, – договорил за него Хейден. – Совершенно верно. А вы, должно быть, Гарри? – Да. Гарри Спелдинг. Но чего ж мы разговариваем на ветру и под дождем? Заходите в дом. Погода гнусная! Они набились в теплую симпатичную кухню, отделанную некрашеным деревом. На столе стояло блюдо с бисквитами. Бойжер тут же с энтузиазмом схватил один. Форрестер неожиданно смутился оттого, что пришедших так много. Пятеро – это чересчур. Но всем хотелось узнать, куда ведет обнаруженный след, что именно видел Спелдинг. Улыбчивая хозяйка подала два чайника, а Спелдинг тем временем рассказывал свою историю. Во второй половине того дня, когда было совершено убийство, он чинил ворота. И совсем уже собрался вернуться в дом, закончив работу, как увидел «кое‑ что странное». Форрестер внимательно слушал его, не обращая внимания на остывающий чай. – Здоровенный такой внедорожник. Прямо трактор. Хейден, не скрывая интереса, подался вперед и облокотился на кухонный стол. – Где вы его увидели? – На дороге в конце фермы Балладул. – Я знаю это место, – перебил Хэрнеби. – У нас тут часто бывают туристы. До берега рукой подать. Но эти люди были совсем другие… – Спелдинг взмахнул кружкой с недопитым чаем и улыбнулся Хейдену. – Пятеро молодых парней. В комбинезонах связистов. – Простите? – удивился Бойжер. Спелдинг повернулся к молодому помощнику Форрестера. – Все были одеты в зеленые мешковатые комбинезоны с эмблемой Мэнской телекоммуникационной компании. Она занимается здесь мобильной связью. Форрестер решил вмешаться в разговор. – И что они делали? – Просто бродили по моим полям. И я решил, что это странно. Очень странно. Да‑ да! – Спелдинг отхлебнул чая. – Хотя бы потому, что у нас тут нет ни релейных мачт, ни приема. Мы находимся в мертвой зоне сотовой связи. И еще, все они были молодые. Совсем пацаны. Серфингистами они тоже быть не могли – слишком холодно, да и вскоре должно было стемнеть. – Вы с ними поговорили? Спелдинг слегка покраснел. – Сначала хотел. Они же забрались на мою ферму. Но они так на меня посмотрели, когда я подошел поближе… – Как? – Злобно. Просто… – румянец на щеках фермера сделался пунцовым, – злобно, типа того, – повторил он. – Прямо уставились. Ну, я и решил, что осторожность никому еще не вредила. Струсил, если честно, вы уж простите. А потом я увидел вашу пресс‑ конференцию и прикинул, что к чему. Хейден допил чай, взглянул на Форрестера и вновь на Спелдинга. Еще с полчаса они общими усилиями выжимали из Гарри Спелдинга оставшиеся подробности. Детальное описание незнакомцев – все молодые и рослые. Описание машины – черная «тойота‑ лендкрузер», хотя номера Спелдинг не запомнил. Возможно, номерного знака не было вовсе. Тем не менее это были улики. Какой‑ никакой, а прорыв. Форрестер считал, что это, скорее всего, были те самые люди, которых они искали. Выдать себя за работников сотовой сети – разумный ход. Антенны торчат повсюду; каждому хочется, чтобы мобильная связь работала круглосуточно и без проблем. Можно заниматься своим делом хоть глубокой ночью, не вызывая подозрений. «Перебои в сети» – вот и все объяснение. Но тут бандиты попали в район, не имеющий сотового покрытия. Почему же они так оплошали? Неужели допустили первую ошибку? Форрестер почувствовал, как пробуждается надежда. Что, если к нему пришла наконец удача? Допрос завершился. Чайник опустел. Через окно было видно, как серые тучи слегка поднялись. Солнце тут и там посматривало на мокрые поля сквозь прорехи в небесной пелене. Подтягивая брючины, полицейские зашлепали следом за фермером по грязи в сторону дороги на Балладул. – Вот, – сказал Спелдинг. – Здесь я их и видел. Все уставились на распаханное поле, краем которого шла проселочная дорога. Печальная корова меланхолически разглядывала Бойжера. Позади коровы тянулась длинная изгибающаяся полоса серого песка, дальше раскинулось холодное серое море, его как раз в эти минуты осветило случайно проглянувшее солнце. Форрестер указал на дорогу. – Куда она идет? – К морю. Там и кончается. Детектив вскарабкался на последние ворота; за ним последовали Бойжер и все остальные – с куда меньшей прытью. Они оказались как раз там, где стоял автомобиль. Довольно странное место для стоянки, если направляешься к заливу. До берега отсюда добрых полмили. Зачем же они остановились тут? Почему не проехали последний отрезок пути? Может, захотели прогуляться пешком? Определенно нет. Значит, искали что‑ то. Форрестер вновь вскарабкался на ворота. Теперь он находился на высоте девяти футов над землей. Он огляделся по сторонам. Поля, каменные изгороди и луга на песчаной почве. И безрадостное море. Интерес могло представлять только ближайшее поле, на котором Форрестер увидел несколько невысоких холмиков и разбросанных валунов. Он слез с ворот и повернулся к Хэрнеби; тот никак не мог отдышаться после прогулки по глубокой грязи. – Что это? – спросил Форрестер. – Вон те холмики. – Э‑ э… – Хэрнеби неуверенно улыбнулся. – Я как раз хотел рассказать. Мало кто знает, что это балладулское погребение. Викинги. Одиннадцатый век. В сороковых годах здесь вели раскопки. Нашли украшения и тому подобное. И… кое‑ что еще. – Что именно? – Тело. Хэрнеби заметно оживился. Он рассказал о больших раскопках, которые вели здесь сразу после войны. Тогда английские ученые обнаружили целиком закопанный корабль викингов, на котором оказалось много украшений и оружия. И тело воина. – Там также были неопровержимые доказательства человеческих жертвоприношений. В ногах у воина археологи нашли останки юной девушки. Судя по всему, убитой в качестве жертвы. – Почему так решили? – При ней не было никаких погребальных вещей. – К тому же она была задушена. Викинги были склонны к жертвоприношениям. Убить молодую рабыню, чтобы почтить выдающегося воина, – такое было в порядке вещей. Форрестер почувствовал нарастающее волнение. Взглянул на Бойжера, потом на серые волны вдали. Вновь посмотрел на Бойжера. – Ритуальное жертвоприношение, – произнес он после продолжительной паузы. – Да. Человеческое ритуальное жертвоприношение. Бойжер! Вот что это такое! Бойжер удивленно воззрился на него. Форрестер объяснил: – Сам подумай. Человек погребен заживо, пусть даже только голова засыпана землей. Человеку выбривают голову и отрезают язык. На обоих телах вырезаны ритуальные узоры… – А теперь еще и Балладул, – добавил Хэрнеби. Форрестер коротко кивнул и направился по полю к холмикам и валунам. После такой прогулки обувь, наверное, придется выбросить. Хотя это его не волновало. Он слышал шум далекого прибоя, чувствовал на губах соль океанского воздуха. Под его ногами викинги погребли юную женщину, убитую с соблюдением какого‑ то ритуала. И их сегодняшние наследники, новые убийцы, приезжали сюда. Приехали и через несколько часов сами совершили преступление, обставленное как ритуал. Колесики закрутились. Машина пришла в движение. Форрестер вдохнул сырой тепловатый воздух. Над его головой неслись со стороны неспокойного Ирландского моря лохмотья серых туч.
Лендровер резво катил по проселку от Согматара к шоссе на Шанлыурфу – двадцать километров вдоль русла древней реки. Кристина смотрела вперед, сосредоточившись на дороге и крепко держа правой рукой головку рычага скоростей. Они ехали молча. О предполагаемой разгадке тайны чисел Роб пока не сказал. Прежде он хотел сам убедиться. А для этого ему нужна была Библия и, возможно, компьютер. Когда они вернулись в город, солнце уже висело низко над горизонтом. Но в Шанлыурфе и на закате кипела жизнь. Добравшись до квартиры Кристины, они бросили пыльные куртки на плетеное кресло и уселись на диван. И тут Кристина, совершенно неожиданно, вне всякой связи с событиями дня, спросила: – Как, по‑ вашему, мне стоит улететь домой? – Что? Почему? – Раскопки закончены. Со следующего месяца мне уже не будут платить зарплату. Теперь я могу вернуться. – Так и не выяснив, что случилось с Францем? – Да. – Она посмотрела на окно. – Он… он мертв. Наверно, будет лучше просто смириться с этим, вам не кажется? Солнце постепенно гасло. Над древней Урфой разносились крики муэдзинов. Роб поднялся, подошел к окну, распахнул его и высунулся. По мостовой ехал велосипедист, громко расхваливавший свой товар – огурцы. Возле магазина «Хонды» стояли кучкой женщины, некоторые говорили по мобильнику, поднеся его к закрытой черной паранджой голове. Они походили на тени, на привидения. Скорбные невесты смерти. Он вернулся к дивану и посмотрел на Кристину. – Я думаю, вам не стоит уезжать. Пока не стоит. – Почему? – Мне кажется, я знаю, что означают числа. Ее лицо не дрогнуло. – Объясните. – У вас есть Библия? Английская. – Вон на той полке. Роб подошел к книжным полкам и пробежался взглядом по корешкам: искусство, поэзия, политика, археология, история. Еще археология. Нашел! Он снял с полки большой том Библии в черной обложке. Классическая версия. Кристина взяла со стола записную книжку Брайтнера. – Ладно, – сказал Роб. – Надеюсь, я прав. Уверен, что прав. Но надо убедиться. Читайте мне числа из книжки. И говорите, что находится на странице рядом с каждым числом. – Хорошо… так… двадцать восемь. Рядом с компасом, у стрелки, указывающей на восток. – Нет, произносите цифры раздельно. Два и восемь. Кристина озадаченно взглянула на Роба. А может быть, заинтересованно. – Как хотите. Два, восемь. Около стрелки компаса, указывающей на восток. Роб открыл Библию на Книге Бытия, перелистал тонкие, почти прозрачные страницы, провел пальцем вдоль колонки убористо набранного текста и остановился на нужном месте. – Глава вторая, стих восьмой. «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал». Роб умолк. Кристина остановившимся взглядом смотрела на Библию. Немного помолчав, она пробормотала: – … В Эдеме на востоке? – Прочтите еще что‑ нибудь. Кристина вновь посмотрела в записную книжку. – Два, девять. Около дерева. Роб склонился к той же странице Библии и произнес с выражением: – Книга Бытия. Глава вторая, стих девятый. «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла». – Два, один, ноль, – сказала, понизив голос, Кристина. – Два, десять. Возле той штуки, что похожа на реку. – Волнистая линия, разделяющаяся на четыре другие? – Да. Роб всматривался в мелкий шрифт Библии. – Глава вторая, стих десятый. «Из Эдема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки». – Мой бог… – пробормотала Кристина. – Вы правы! – Давайте‑ ка попробуем еще раз. С другим числом, побольше. Кристина вновь взяла записную книжку. – Хорошо. Тут, в конце, есть большие числа. Десять, одиннадцать. Пойдет? Роб зашуршал страницами и провозгласил, чувствуя себя кем‑ то вроде викария на кафедре: – Бытие. Глава десятая, стих одиннадцатый. «И взял Фарра Авраама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Авраама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там». – До Харрана? – До Харрана, – повторил Роб и вновь сел на диван. – Давайте попробуем еще. Какое‑ нибудь другое число. Из тех, что рядом с рисунками. – Вот число возле картинки, на которой то ли собака, то ли свинья, то ли… то ли кто‑ то еще. – Какое число? – Двести девятнадцать. Получается два, девятнадцать, да? Роб нашел нужный абзац. – «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к Адаму, чтобы видеть, как он назовет их…» В квартире стало совершенно тихо. Роб все еще слышат крики продавца огурцов, доносившиеся с пыльной улицы. Кристина задумчиво глядела на него. – Получается, Брайтнер думал, что раскапывает… – Да. Сад Эдема.
Сидя в своем лондонском кабинете, Форрестер изучал историю человеческих жертвоприношений. Чашка кофе стояла рядом с фотографией сына, державшего в руках большой пляжный мяч, и портретом лучезарно улыбавшейся белокурой дочери. Последний снимок был сделан всего за несколько дней до ее смерти. Временами, когда черные псы тоски терзали его особенно жестоко, Форрестер клал фотографию дочери на стол лицом вниз. Потому что иначе было слишком больно, слишком страшно. Думая о дочери, Форрестер, случалось, ощущал острую боль в груди, как будто сломанное ребро протыкало легкое. Это была реальная физическая боль, и детектив порой даже стонал вслух. Но до крайностей доходило редко. Обычно ему удавалось отводить взгляд от своего прошлого с его страданием и устремлять его в прошлое других людей, с их страданиями. Сегодня утром фотография стояла на столе, а он ее словно не замечал, словно не видел сияющей счастьем улыбки своей беловолосой дочурки. Форрестер сосредоточился на экране компьютера. Он прогонял через Google слова «человеческие жертвоприношения». Он читал о евреях: древнейшие израильтяне сжигали своих детей. Заживо. Делали они это, как выяснил Форрестер, в расположенной южнее Иерусалима долине Бен‑ Хинном. Из Википедии он узнал, что долина имела и другое название – Геенна. Для ханаанцев Долина Геенны была Адом, «Долиной смертной тени». Форрестер читал дальше. По утверждениям историков, в глубокой древности израильские матери и отцы приносили своих перворожденных детей в эту долину, расположенную неподалеку от ворот Иерусалима, и там кидали плачущих младенцев во чрево огромной медной статуи, посвященной ханаанскому богу‑ демону Молоху. Когда все принесенные дети оказывались в медной чаше, под статуей разжигали костер, медь быстро раскалялась, и дети зажаривались. Чтобы заглушить рыдания детей, моливших о спасении, жрецы колотили в огромные барабаны. Сквозь грохот не было слышно воплей умиравших невероятно мучительной смертью младенцев, а матери избавлялись от чрезмерного потрясения, которое постигло бы их, если бы они слышали, как страдают сжигаемые заживо дети. Форрестер откинулся на спинку кресла; его сердце колотилось, словно барабаны израильских жрецов. Как такое могло прийти в чью‑ то голову? Как можно приносить в жертву собственных детей? И вновь в мозгу детектива появилась непрошеная мысль о погибшей дочери. О его первенце. Он с силой потер руками глаза и пролистал еще несколько страниц. Ритуальные убийства первенцев, как выяснилось, было довольно частым явлением в древней истории. Для самых разных народов – кельтов, майя, готов, викингов, скандинавов, индийцев, шумеров, скифов, североамериканских индейцев, инков и многих других – обычным делом были человеческие жертвоприношения, и нередко в честь богов убивали именно перворожденных детей. Часто это совершалось в качестве так называемой «жертвы фундамента», при возведении стратегических или священных сооружений – перед тем как приступить к строительству, всем обществом приносили в жертву ребенка, обычно первенца в семье, и закапывали труп под устоем арки, или колонной, или порогом. Форрестер набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. И пошел по следующей ссылке. За окном сияло с ясного неба яркое солнце поздней весны. Впрочем, он слишком глубоко погряз в своих жутких изысканиях, чтобы что‑ то замечать. У ацтеков жертвоприношения сопровождались особенно сильным кровопролитием. Ритуал убийства гомосексуалистов состоял в том, что им через задний проход отрезали половые органы. Жрецы с головами в уборах из кишок прежних жертв заживо вскрывали груди вражеских воинов и выдирали еще бьющиеся сердца. Он читал дальше и дальше. Существовало небезосновательное предположение о том, что Великая китайская стена стояла на тысячах трупов – вновь «жертвы фундамента». У японцев некогда существовал объект поклонения под названием хитобасира – «человеческая колонна»; под ее основанием заживо закапывали девственницу. В Мексике майя топили в сенотах – больших колодцах или цистернах – юношей и девушек. И было еще много, много подобного. Кельты в доримские времена поражали жертву в сердце и предсказывали будущее, глядя на конвульсии умирающего. Финикийцы буквально тысячами истребляли младенцев во искупление грехов и погребали их на «тофетах» – специальных огромных детских кладбищах. И так далее, и тому подобное. Почувствовав, что его вот‑ вот затошнит, Форрестер откинулся в кресле. И все же он чувствовал, что продвигается вперед. Ритуальное убийство на острове Мэн и не доведенное до конца преступление на Крэйвен‑ стрит, должно быть, связаны с жертвоприношениями – не в последнюю очередь потому, что убийцы собрались на месте, где, как следовало из исторических данных, жертвоприношения уже совершались. Но что это за связь? Он еще раз глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть в ледяную воду, и набрал в поисковом окне Google слова «звезда Давида». За сорок минут изысканий в еврейской истории ему удалось выяснить требуемое. Отыскал он это на каком‑ то безумном, возможно сатанистском, американском сайте. Но ведь именно безумие Форрестер сейчас и расследовал. Сайт сообщил ему, что звезда Давида известна также как звезда Соломона, поскольку древнеиудейский царь якобы использовал ее в качестве магической эмблемы. Некоторые современные видные раввины призывали отказаться от символа, поскольку он напрямую связан с оккультизмом. Соломон, сообщалось на сайте, использовал шестиконечную звезду, когда строил храм Молоха, ханаанского демона, где приносил в жертву людей и животных. Форрестер перечитал страницу на экране. И опять перечитал. И в третий раз. Нет, не звезду Давида вырезали убийцы на коже своих жертв. Они вырезали звезду Соломона. Символ, напрямую связанный с человеческим жертвоприношением. А бритье головы? На это хватило трех минут в Google. Во многих религиях жертв перед закланием подвергали тому или иному ритуалу очищения. Или их заставляли поститься, или мыли, или сбривали все волосы с тела. Бывало, что и язык отрезали. Предположения Форрестера подтверждались. Убийцы были одержимы концепцией человеческого жертвоприношения. Но почему? Детектив поднялся и принялся разминать одеревеневшую шею. Он читал уже три часа без перерыва. Мозг пульсировал в такт пульсации экрана компьютера. Все хорошо, но пока реальной ниточки, которая вела бы к банде убийц, не находилось. Все порты острова Мэн были взяты под наблюдение. Аэропорт тоже. Однако надежды на то, что банду удастся выловить, почти не существовало: преступники давно уже должны были разделиться и исчезнуть с острова по одному. Каждый день, каждый час Мэн покидали десятки больших и малых судов, паромов и самолетов; вероятнее всего, преступники улизнули еще до того, как труп был обнаружен. Разве что какие‑ нибудь камеры наружного наблюдения могли запечатлеть большую черную «тойоту», но на поиски нужных кадров могла уйти не одна неделя. Форрестер вновь сел и подвинулся вместе с вращающимся креслом к экрану. Ему оставалось выяснить еще три вещи. Иерусалим Уэйли входил в компанию ведущих разгульную жизнь аристократов – ирландский «Клуб адского огня». По крайней мере, так утверждал историк. Но каким образом этот факт связан с жертвоприношениями? С убийствами? И вообще, есть ли тут хоть какая‑ то связь? А скелеты на Крэйвен‑ стрит в доме Бенджамина Франклина? Они‑ то здесь при чем? Эти два вопроса вели к третьему: всюду, где побывали преступники, они что‑ то копали. Что они искали? Новый поиск оказался простым; успех принесла первая же попытка. Форрестер набрал «Бенджамин Франклин» и «Клуб адского огня» и сразу получил ответ. Бенджамин Франклин, один из самых знаменитых отцов‑ основателей США, был близким другом сэра Френсиса Дэшвуда, а сэр Френсис Дэшвуд основал «Клуб адского огня». Более того, согласно утверждениям ряда авторитетных ученых, Бенджамин Франклин сам являлся членом клуба. Мозаика понемногу складывалась. «Клуб адского огня» занимал в ней, судя по всему, одно из ключевых мест. Но что именно он собой представлял? Как Форрестеру удалось узнать в Google, «Клуб адского огня» являлся тайным обществом, в состав которого входили великосветские бездельники из Ирландии и Англии. Но на том все и заканчивалось. Возможно, они были дурными и опасными людьми, определенно не желали ни в чем себя ограничивать и развлекались без всякого удержу, но являлись ли они сатанистами и убийцами? Большинство историков склонялось к мнению, что это был обычный клуб, где собирались выпивохи, иногда переступавшие за грань благопристойности. Сплетни о поклонении дьяволу по большей части отметались.
|
|||
|