Клуб адского огня 6 страница

– В смысле?..

– О работе. О жизни. Что хотите…

– Ничего интересного.

– И все же.

Он очень коротко поведал о том, как прожил последние десять лет. О том, как они с Салли поспешили родить ребенка; о том, как выяснилось, что у супруги есть любовник; о неизбежном разводе.

Кристина внимательно слушала.

– Вы все еще сердитесь? Из‑ за всего этого?

– Нет. Причина во мне, не в ней… Я хочу сказать, тут много моей вины. Я вечно в разъездах, и жене было одиноко… Вообще‑ то я очень уважаю Салли.

– Простите?

– Она учится на юриста. Для этого требуется характер и ум. Чтобы начать новую карьеру, когда тебе за тридцать. Я восхищаюсь ею. Никаких обид. – Он пожал плечами. – Мы разошлись просто потому, что слишком рано поженились.

Кристина кивнула. Потом спросила о родне. Он так же коротко рассказал о своих ирландских и шотландских предках, об их эмиграции в Юту в тысяча восемьсот восьмидесятом. О мормонах.

Лендровер наконец тронулся с места. Роб взглянул на спутницу.

– А вы?

Машин стало заметно меньше. Женщина с силой нажала на педаль газа.

– Французская еврейка.

Роб уже давно догадался об этом по ее фамилии: Мейер.

– Половина моих родных погибла во время холокоста. Но половина уцелела. Французские евреи сравнительно неплохо пережили войну.

– А родители?

Выяснилось, что мать Кристины занимается наукой в Париже, а отец был настройщиком роялей. Он умер пятнадцать лет назад.

– Если честно, я не думаю, чтобы он так уж рвался настраивать эти самые рояли. Просто рассиживался в своей квартире в Париже. Трепался.

– Точь‑ в‑ точь как мой папаша. Только он к тому же был большой скотиной.

Кристина покосилась на него. Ограниченное рамой окна небо переливалось разными цветами, от пурпурного до сапфирового. Роскошный пустынный закат. Машина уже довольно далеко отъехала от Шанлыурфы.

– Вы говорили, ваш отец был мормоном?

– Был и есть.

– Я однажды побывала в Солт‑ Лейк‑ Сити.

– Да ну?

– Мы работали в Мексике, в Теотиуакане. Я получила отпуск и отправилась в Штаты.

– В Солт‑ Лейк‑ Сити? – рассмеялся Роб.

– В Юту. – Она улыбнулась. – Сами ведь знаете: каньоны, парк Арки…[12]

– А‑ а. – Он кивнул – Теперь понятно.

– Потрясающие виды. Так или иначе, нам пришлось лететь через Солт‑ Лейк‑ Сити.

– Самый скучный из крупных городов Америки.

Их догнал и обогнал армейский грузовик; турецкие солдаты с любопытством смотрели сквозь тучу пыли на сидевших в лендровере. Один из них, увидев Кристину, помахал рукой и широко заулыбался, но женщина сделала вид, будто не заметила приветствия.

– Конечно, не Нью‑ Йорк, но мне он понравился.

Роб подумал о Юте и Солт‑ Лейк‑ Сити. В его памяти отложились только скучнейшие воскресенья с посещением громадного мормонского собора Табернакль[13].

– Забавно, – добавила Кристина. – Над мормонами принято смеяться. Но знаете что?

– Что?

– Солт‑ Лейк‑ Сити – единственный из крупных американских городов, где я чувствовала себя в полной безопасности. Там можно ходить по улицам в пять часов утра, и никто не попытается тебя ограбить. Мормоны не грабят. Мне это нравится.

– Но у них отвратительная пища… и они носят кримпленовые штаны.

– Да, да. И в некоторых городах Юты невозможно купить кофе. Напиток дьявола. – Кристина улыбнулась. В открытое окно лендровера вливался теплый воздух пустыни. – Но я говорю совершенно серьезно. Мормоны милые, дружелюбные. Такими их делает религия. Почему атеисты смеются над верующими? Ведь вера облагораживает людей.

– Вы верующая?

– Да.

– А я – нет.

– Я догадывалась.

Они рассмеялись.

Роб наклонился вперед, вглядываясь в горизонт. Они проезжали мимо бетонного сооружения, которое журналист уже видел. Стены были облеплены портретами турецких политиков.

– Нам ведь уже недалеко до поворота?

– Верно. Совсем скоро.

Показался перекресток, и машина сбросила скорость. Роб размышлял о религиозности Кристины. Она сказала – римско‑ католическая вера. Это сбивало с толку. Как и многое из того, что он узнал о Кристине Мейер, например ее привязанность к Шанлыурфе, которой не мешало даже господствующее здесь чрезвычайно патриархальное отношение к женщинам.

Лендровер съехал с асфальта. Теперь они тряслись по щебенке. Уже стемнело. Фары выхватывали из мрака чахлые кусты и голые скалы. Мелькнула и унеслась в темноту газель. К склону холма прилепилась деревушка, в которой светилось лишь несколько слабых огоньков. На фоне неба Роб различил шпиль минарета. Из‑ за холмов показалась луна.

Роб напрямик спросил Кристину об ее отношении к исламу. Она ответила, что многое нравится. В особенности муэдзины.

– Правда? – удивился Роб. – Этот вой? Меня прямо до кишок пробирает. Не хочу сказать, что я ненавижу, но временами…

– По мне, так очень трогательно. Крик души, взывающей к богу. Просто вы слушали невнимательно. – Они снова повернули, возле последней на их пути курдской деревеньки. Еще несколько километров, и в лунном свете покажутся бугры Гёбекли. Кристина резко крутанула баранку, лендровер подпрыгнул. Роб представить себе не мог, что они увидят на раскопках. Полицейские машины? Ограждение? Или ничего не увидят?

Конечно же, ограждение было. Прямо поперек дороги. С надписями «Полиция» и «Проезда нет». По‑ турецки и по‑ английски. Роб вышел из машины и отодвинул голубую секцию в сторону. Кристина проехала немного дальше и заглушила двигатель.

Кругом не было ни души. Роб почувствовал немалое облегчение. О том, что участок археологических раскопок превратился в место преступления, свидетельствовали лишь новый брезент, натянутый над траншеей, куда столкнули Франца, да еще ощущение пустоты на площадке, где стояли палатки. Многое оттуда уже исчезло. Большой стол увезли или разобрали. Нынешний археологический сезон определенно завершился.

Роб посмотрел на мегалиты. Журналист не раз задумывался о том, каково это – оказаться среди них ночью, и вот совершенно неожиданно это случилось. Луна уже вышла из‑ за горизонта и залила окрестности белым светом. Камни стояли в своих котлованах, утопая в глубокой тени. Роб испытал странное желание спуститься в одну из ям. Потрогать мегалиты, прижаться щекой к их прохладной древности, пробежаться пальцами по резьбе. Вообще‑ то ему хотелось этого с самой первой минуты.

Кристина подошла сзади.

– Все в порядке?

– Да!

– Тогда пошли. Надо торопиться. Здесь по ночам так страшно…

Роб заметил, что женщина старается не смотреть в сторону траншеи, в которой убили Франца. Он догадывался, насколько тяжелым испытанием для археолога стал этот визит.

Они поспешно поднялись по склону. Слева стояла голубая сторожка, обшитая пластиковыми панелями, – личный офис Франца. На двери красовался новенький висячий замок.

– Вот черт! – вздохнула Кристина.

Роб ненадолго задумался. Потом рысцой сбежал по склону к лендроверу, открыл заднюю дверцу и некоторое время на ощупь рылся в багажнике. Вернулся с монтировкой.

Из пустыни дул теплый ветер; замок блестел в лунном свете. Роб вставил монтировку в дужку замка, нажал. Раздался щелчок.

Тесная сторожка оказалась почти пустой. Кристина осветила ее фонариком. На полке лежал запасной футляр от очков, несколько покрытых толстым слоем пыли книг валялось на столе. Полицейские забрали почти все.

Кристина опустилась на корточки и снова вздохнула.

– Ящик забрали, чтоб их…

– Неужели?

– Он его здесь прятал. Рядом с переносным холодильником. Теперь его нет.

Роб почувствовал острое разочарование.

– Значит, все?

Поездка оказалась пустой тратой времени. Кристина явно очень расстроилась.

– Поехали, – сказала она. – Надо убраться, пока нас никто не увидел. Мы же вломились на место преступления.

Латрелл поднял монтировку. Когда они спускались к машине мимо темных раскопов, журналист вновь ощутил необъяснимое желание подойти и потрогать камни. Прилечь рядом с ними.

Кристина открыла водительскую дверцу лендровера. Лунный свет упал в салон. Одновременно с Кристиной Роб открыл заднюю дверцу, чтобы положить инструмент. И сразу же увидел, как свет луны отразился от блестящей обложки. На заднем сиденье лежала записная книжка, черная, дорогая на вид. Роб поднял ее и увидел на внутренней стороне обложки имя «Франц Брайтнер», написанное мелким четким почерком.

Роб обошел вокруг машины и показал спутнице находку.

– Боже! – воскликнула Кристина. – Это она и есть! Записная книжка Франца! То самое, ради чего я сюда приехала.

Журналист вручил ей книжку. Кристина с сосредоточенным лицом быстро переворачивала страницы и бормотала:

– Он все записывал сюда. Я сама видела. Тайно. Это был большой секрет. Отлично!

Роб расположился на пассажирском сиденье.

– Но как она попала в вашу машину?

Не успев закончить вопрос, он почувствовал себя ужасно глупо. Ответ был очевиден. Записная книжка, скорее всего, выпала из кармана Франца, когда Кристина везла его в больницу. Или же Франц, понимая, что умирает, истекает кровью на заднем сиденье, вынул ее из кармана и оставил здесь. Намеренно. Зная, что Кристина ее найдет.

Латрелл помотал головой. Этак он, чего доброго, вольется в ряды помешавшихся на теории заговоров. Нужно взять себя в руки. Журналист с такой силой захлопнул дверцу, что машина сотряслась.

– Ого! – сказал Кристина.

– Простите.

– Что‑ то упало.

– Что?

– Когда вы хлопнули дверцей. Что‑ то выпало из блокнота.

Кристина наклонилась и принялась впотьмах шарить по полу машины возле сиденья и между педалями. Наконец выпрямилась, держа что‑ то в руках.

Это был пучок сухой травы. Роб удивленно уставился на него.

– Помилуйте, зачем было Францу ее хранить?

Археолог тоже рассматривала траву. Очень пристально.

Обратно в город Кристина ехала быстрее, чем обычно. На въезде в Шанлыурфу, там, где неопрятная пригородная полоса пустыни сменялась первыми кварталами серых бетонных домов, они увидели жалкое подобие придорожного кафе с белыми пластиковыми столиками, за которыми с пристыженным видом пили пиво водители грузовиков.

– Пива? – предложил Роб.

Кристина скосила глаза на столики.

– Хорошая мысль.

Она приняла вправо и остановила машину. Когда шла к столику, все водители пялились на нее.

Стоял теплый вечер; вокруг гирлянды голых лампочек, подвешенной перед кафе, роились насекомые. Роб заказал два пива «Эфес». Невольные конспирологи говорили о Гёбекли. То и дело на дороге вспыхивали фары, с грохотом проезжали тяжелые фуры, направляясь в Дамаск, или Эр‑ Рияд, или Бейрут. Шум заглушал негромкие голоса, а лампочки в гирлянде раскачивались и подпрыгивали от сотрясения почвы. Кристина сосредоточенно, но быстро, почти лихорадочно листала страницы записной книжки. Роб прихлебывал теплое пиво из грубого стакана, предоставив спутнице заниматься делом.

А она листала книжку то с начала, то с конца. И выглядела при этом расстроенной. В конце концов бросила записную книжку на столик и вздохнула.

– Не знаю… Неразбериха какая‑ то.

Роб поставил на стол стакан.

– В смысле?

– Полнейший беспорядок, – раздраженно сказала она. – А это очень странно. Франц терпеть не мог беспорядка. Напротив, он был аккуратнейшим человеком. «Тевтонская организованность», так он это называл. Очень точным был, скрупулезным. Всегда и во всем.

Ее карие глаза на мгновение затуманились. Она решительно взяла стакан, сделала большой глоток и предложила:

– Да вы сами взгляните.

Роб пробежал глазами несколько страниц.

– По‑ моему, все в порядке.

– Дальше, – предложила Кристина. – Вначале – да, все нормально. Схемы раскопок. Характеристики микролитов. Ну а потом… Видите?

Латрелл послушно листал страницы, пока Кристина не остановила его.

– Смотрите, начиная отсюда все меняется. Буквы превращаются в каракули. Рисунки – какая‑ то мазня… хаос. И вот еще. Что значат эти цифры?

Роб пригляделся. Почти все записи были сделаны по‑ немецки. Почерк, поначалу очень четкий, действительно к концу превратился в почти неразборчивые каракули. На последней странице множество чисел. Затем шла строчка, в которой поминалась какая‑ то Орра Келлер. Роб вспомнил, что в Англии был знаком с девушкой по имени Орра, еврейкой. Он спросил Кристину, та лишь пожала плечами. Он спросил о числах. Она вновь пожала плечами – еще выразительнее. Роб обратил внимание на небрежную зарисовку – поле и какие‑ то деревья.

Он вернул записную книжку Кристине.

– Что тут написано? Я плохо знаю немецкий.

– Ну… трудно что‑ либо понять. – Она вновь открыла книжку ближе к концу. – Вот здесь он пишет о пшенице и о реке, разделяющейся на несколько других рек.

– Вот.

– О пшенице? Но почему?

– Бог знает. А это, я думаю, не просто рисунок, а карта. С горами. Написано «горы» и стоит вопросительный знак. И реки. А может, дороги. Нет, право слово, ничего не понять.

Роб допил пиво и жестом попросил хозяина принести еще два стакана. Очередной грузовик с громадным серебристым прицепом ревя промчался в сторону Дамаска. Над Шанлыурфой висело грязноватое оранжево‑ черное небо.

– А что с травой?

Кристина кивнула.

– Да, это еще непонятнее. Зачем было ее хранить?

– Вам не кажется, что он боялся? И поэтому записи такие… запутанные.

– Возможно. Помните Пульса Динуру?

Латрелл поежился.

– Такое трудно забыть. Думаете, он знал о заклинании?

Кристина достала упавшую в пиво мошку и перевела твердый взгляд на Роба.

– Думаю, знал. Он не мог не услышать пения под своим окном. А в месопотамских религиях он разбирался очень хорошо. И в демонах, и в проклятиях. Была у него и такая специальность, среди прочих.

– Выходит, он понимал, что ему грозит опасность?

– Вероятно. И этим можно объяснить хаотическое состояние записей. Самым обычным страхом. И все же… – Она приподняла книжку на ладони, как бы взвешивая. – Труд всей его жизни…

Роб явственно чувствовал боль в ее словах. Кристина положила записную книжку на стол.

– Здесь ужасно. Хоть и пиво подают. Может, уедем?

– С удовольствием.

Бросив на блюдце несколько монет, они вернулись в машину.

– Не уверена, что дело в одном только страхе. Не сходится что‑ то, – спустя некоторое время заговорила Кристина и, вывернув руль, обогнала велосипедиста, пожилого мужчину в арабском одеянии.

Перед ним прямо на руле сидел маленький, дочерна загорелый мальчик. Увидев белую западную женщину, турок широко улыбнулся и помахал лендроверу.

Роб заметил, что Кристина ехала боковыми улицами, а не по обычному маршруту, ведущему прямо в центр города.

– Франц был очень упорным и солидным человеком, – сказала Кристина после продолжительной паузы. – Не верю, что проклятие могло настолько вывести его из равновесия.

– Тогда в чем дело? – спросил Роб.

Они оказались в новой части города, выглядевшей почти по‑ европейски. Аккуратные жилые кварталы. По вечерним улицам гуляли женщины; далеко не все носили платки на головах. Роб заметил ярко освещенный супермаркет с рекламой сыра не только на турецком, но и на немецком языке. Рядом находилось интернет‑ кафе, где на фоне мерцающих экранов вырисовывались темные силуэты посетителей.

– Предполагаю, у него была какая‑ то теория. Он обожал теории.

– Я заметил.

Кристина улыбнулась, глядя вперед.

– Думаю, у него сложилась версия, связанная с Гёбекли. Во всяком случае, на подобную мысль наводят записи.

– И что за версия?

– Возможно, ему удалось выяснить, почему Гёбекли засыпали землей. Это, как‑ никак, великая загадка. Он мог чувствовать, что решение где‑ то рядом, и потому разволновался.

Ответ не удовлетворил Роба.

– Но почему бы просто не записать все четко и ясно или не поделиться с кем‑ нибудь?

Машина остановилась. Кристина вынула ключ из замка зажигания.

– Хороший вопрос, – сказала она, взглянув на Роба. – Очень хороший. Давайте попробуем разобраться.

– Пошли.

– Куда?

– Здесь живет один друг. Вдруг он сумеет помочь?

Машина стояла перед новым большим жилым домом, на стене красовался огромный рекламный плакат, призывавший пить «Турецкую колу». Кристина взбежала по ступенькам и нажала на кнопку с номером квартиры. Они немного подождали, потом послышался гудок, и дверь отворилась. Лифт доставил их на десятый этаж. Поднимались молча.

Дверь в одну из квартир на площадке оказалась полуоткрыта. Роб вошел следом за Кристиной. Оглянувшись, чуть не подскочил – за дверью стоял Иван, палеоботаник из археологической группы.

Хозяин квартиры вежливо кивнул им, но выражение его лица было отнюдь не дружественным, скорее подозрительным. Он жестом пригласил их пройти в комнату, выглядевшую довольно аскетично: много книг и несколько картин. На столе – хороший ноутбук с изображением мегалитов Гёбекли на рабочем столе. На каминной полке стояла красивая каменная фигурка, очень похожая на одного из месопотамских демонов ветра. Роб поймал себя на подозрении – не украл ли ее Иван.

Гости молча сели. Иван не предложил ни чая, ни воды, а просто расположился напротив, тяжело взглянул на Кристину и спросил:

– Ну?

Она выложила на стол записную книжку. Иван посмотрел сначала на нее, потом на Кристину. Его молодое лицо характерного славянского типа не выражало ровным счетом ничего. Как будто он старательно подавлял все эмоции. Или привык их подавлять.

А Кристина между тем сунула руку в карман, извлекла пучок травы и аккуратно положила поверх записной книжки. Все это время Роб не отрываясь следил за лицом Ивана. Журналист не имел ни малейшего представления о том, что здесь происходит, но чувствовал: реакция хозяина квартиры должна многое объяснить. Увидев траву, Иван чуть заметно вздрогнул. Роб больше не мог переносить затянувшегося молчания.

– Ребята! Прошу, скажите, что все это значит?

Кристина искоса взглянула на него, будто призывая к терпению. Однако Роб не ощущал в себе желания молча сидеть и ждать. Он хотел узнать все, и немедленно. Зачем они приехали сюда поздней ночью? Чтобы разглядывать несколько сухих травинок?

– Однозернянка, – коротко сказал Иван.

Кристина улыбнулась.

– Однозерная пшеница? Уверен?

– Да. – Иван насупился. – Кристина, неужели ты не могла определить сорт самостоятельно?

– Э‑ э… были сомнения. Ты ведь у нас эксперт.

– Но теперь‑ то уверена? Я очень устал.

Кристина взяла траву.

– Спасибо, Иван.

– Не за что. – Он уже поднялся. – До свидания.

Хозяин тотчас проводил гостей к двери. Там он высунулся и окинул площадку внимательным взглядом, как будто ожидал увидеть кого‑ то, кого видеть не хотел. А потом громко захлопнул дверь.

– Да, сразу видно – друг, – сказал Роб.

– Но мы получили то, ради чего приходили.

Они вызвали лифт и спустились. Бесконечные тайны все сильнее раздражали Роба.

– Ладно, – буркнул он, когда вышел на улицу и вдохнул теплый, насыщенный выхлопными газами воздух. – Давайте, Кристина, объясняйте. Однозерная пшеница… И что вся эта чертовщина значит?

– Старейший вид пшеницы из всех существующих в мире, – ответила она, не глядя на собеседника. – Если угодно, протопшеница, первый из хлебных злаков.

– И?

– Она растет только здесь. Именно с нее началось земледелие. И все сельское хозяйство.

– И?

Кристина обернулась. Ее карие глаза сверкали.

– Франц считал, что это ключ. Я уверена в этом.

– Ключ к чему?

– К пониманию того, почему засыпали храм.

– Но каким образом пучок травы может?..

– Потом. Не стоит здесь торчать. Вы же видели, как Иван выглядывал за дверь. Надо убираться. И поживее.

– Думаете, за нами… следят?

– Не то чтобы следят. Может, наблюдают. Не знаю. Может, у меня вообще паранойя.

Роб вспомнил Франца, насаженного на штырь, и поспешно сел в машину.

Форрестер проснулся весь в поту, словно от лихорадки. Поморгал, глядя на линялые шторы номера дугласской гостиницы. На мгновение показалось, что ночной кошмар не кончился; появилось совершенно абсурдное, но тем не менее явственное ощущение зла, скрытого в гостиничной обстановке: за приотворенной дверцей платяного шкафа виднелась тьма, в углу притаился уродливый телевизор.

Что же он видел во сне?

Форрестер потер лицо, чтобы окончательно проснуться, и вспомнил: то же самое, что и всегда, конечно. Маленькое тельце. Мост. И бесконечный поток машин, проезжающих по ребенку.

Бам‑ бам‑ бам.

Детектив встал, подошел к окну и отдернул занавеску. К его изумлению, оказалось, что уже светло – совсем светло. Затянутое белыми облаками небо было пустым, на улицах кишел народ.

Этак можно опоздать на пресс‑ конференцию.

Он успел как раз вовремя. Просторный зал был уже полон. Местная полиция экспроприировала самое большое помещение форта Сент‑ Эннз. Горсточка местных журналистов затерялась среди толпы представителей общенациональных СМИ. За их спинами расположились две команды новостных агентств с цифровыми камерами, большими наушниками и длинными серыми микрофонами. Форрестер разглядел знакомую белокурую голову – лондонская корреспондентка Си‑ эн‑ эн. Детектив уже не раз встречал ее на брифингах для прессы.

Си‑ эн‑ эн? Очень похоже, кто‑ то успел проболтаться лондонским СМИ насчет чудовищных убийств. Оставаясь позади, Форрестер оглядел зал. У противоположной стены сидели трое полицейских: заместитель старшего констебля Хейден, по бокам двое коллег помоложе. Над ними висел большой синий плакат с надписью «Полиция острова Мэн».

Заместитель старшего констебля поднял руку.

– Думаю, можно начинать.

Он рассказал журналистам об обстоятельствах убийства, описал место, где был найден труп, и буквально в нескольких словах сообщил, каким образом голова убитого была засыпана землей.

Кто‑ то из журналистов громко охнул.

Хейден сделал паузу, чтобы слушатели смогли переварить ужасные подробности. Потом он предложил выйти вперед свидетелям, если таковые имеются, но безрезультатно. На этом его выступление закончилось, и заместитель старшего констебля обвел помещение взглядом.

– Прошу задавать вопросы.

Сразу поднялось несколько рук.

– Молодая леди в заднем ряду.

– Анжела Дарвилл, Си‑ эн‑ эн. Сэр, как вы считаете: нет ли общего между этим убийством и недавним случаем в Ковент‑ Гарден?

Вопрос оказался неожиданным. Хейден заметно вздрогнул и взглянул на Форрестера. Тот пожал плечами. Офицер Скотленд‑ Ярда не знал, что посоветовать. Если СМИ уже пронюхали о существовании связи между двумя преступлениями, с этим ничего не поделать. Можно было попросить их представителей не обнародовать сведения, дабы убийцам не стало известно о том, что полиция рассматривает оба злодеяния как взаимосвязанные, но вырвавшиеся слова забрать обратно нельзя.

Хейден понял жест Форрестера и вновь взглянул на американскую журналистку.

– Мисс Дарвилл, оба случая определенно имеют некоторое сходство. Но все остальное лишь предположения. Мне не хотелось бы их комментировать. Мы рассчитываем на ваше благоразумие.

С этими словами он вновь оглядел зал, ожидая следующих вопросов. Однако Анжела Дарвилл опять подняла руку.

– Вы не думаете, что у преступления имеется религиозный аспект?

– Простите?

– Звезда Давида. То, что вырезано на груди у обеих жертв.

Местные журналисты дружно обернулись к Анжеле Дарвилл. Вопрос удивил их и взбудоражил. Представитель полиции ни словом не обмолвился о том, какой именно «узор» был вырезан.

Хейден заговорил, и в зале вновь воцарилась тишина.

– Мисс Дарвилл, мы расследуем очень серьезное и жестокое преступление. Время не ждет. И потому, думаю, мне следует ответить еще на несколько вопросов… ваших коллег. Итак?

– Брайан Дили, «Дуглас стар».

Местный журналист принялся рассуждать о возможных мотивах, и Хейден сказал, что на данный момент никаких мотивов не усматривается. Некоторое время журналист и полицейский обменивались вопросами и ответами. Потом поднялся представитель национального агентства и поинтересовался личной жизнью убитого. Хейден сообщил, что жертвой оказался хорошо известный и уважаемый местный житель, у которого в городе остались жена и дети. Большой любитель парусного спорта. Заместитель старшего констебля медленно обвел помещение взглядом, задерживая его на каждом лице.

– Некоторые из вас вполне могут знать его яхту, «Манати». Он любил ходить на ней со своим сыном Джонни. – И добавил с печальной улыбкой: – Мальчику всего десять лет.

Несколько секунд никто не решался заговорить.

«Толково работает мэнская полиция», – подумал Форрестер.

Что может быть эффективнее, чем воздействие на эмоции? Только так и убеждаешь свидетелей откликнуться: взывая к их чувствам, а не разуму. А свидетели нужны. Потому что нет никаких зацепок, даже ДНК и отпечатков пальцев. Ничего.

Хейден указал на немолодого лысоватого мужчину в куртке с капюшоном.

– Вон там, в углу. Мистер?..

– Хэрнеби Алисдер. Радио «Трискел».

– Слушаю вас.

– Вы не считаете, что преступление может быть связано с необычной историей здания?

Хейден забарабанил пальцами по столу.

– Понятия не имею ни о какой необычной истории.

– Я имею в виду то, как замок был выстроен первоначально. А вдруг это важно? Знаете, все эти легенды…

Пальцы констебля остановились.

– В данный момент, мистер Хэрнеби, мы разрабатываем все возможные версии. Однако я надеюсь, что нам не придется углубляться еще и в легенды. И это все, что я могу вам сообщить. На сегодня. – Он встал. – Нам предстоит еще много работы. Уверен, вы извините нас. Кофе сможете найти в палатке у входа.

Форрестер посмотрел по сторонам. Конференция была проведена добротно, профессионально, и все же он не чувствовал удовлетворения. Что‑ то продолжало тревожить его. Он взглянул на Хэрнеби. Что этот парень говорил? Какая еще «необычная история»? Его слова перекликались с мыслями Форрестера. Что‑ то тут было не так… Архитектура, впечатление откровенной стилизации; определенно какое‑ то несоответствие.

Алисдер Хэрнеби доставал из‑ под стула синий пластиковый хозяйственный пакет.

– Мистер Хэрнеби?

Тот обернулся, очки в тонюсенькой оправе ярко сверкнули в свете люминесцентных ламп.

– Я детектив Форрестер. Из Лондона.

Хэрнеби, казалось, был в замешательстве.

– Из Скотленд‑ Ярда, – добавил Форрестер. – Не уделите пару минут?

Журналист вновь положил на пол свой пакет.

Полицейский сел рядом.

– Меня заинтересовали ваши слова. О необычной истории дома. Вы не могли бы просветить?

Хэрнеби кивнул, его глаза заблестели. Он показал на опустевший зал.

– То, что вы видите сегодня, – всего лишь не слишком удачная копия здания, которое стояло здесь прежде.

– И?

– Настоящий форт Сент‑ Эннз был разрушен в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. У него и второе название было – «Причуда Уэйли».

– Значит, его построил…

– Иерусалим Уэйли. Повеса.

– Что‑ что?

– Бабник. Насильник. Головорез из высшего общества. Ну, вы меня, вероятно, понимаете.

– Плейбой, что ли?

– И да и нет. – Хэрнеби улыбнулся. – Тут речь идет о самом настоящем садизме, передававшемся из поколения в поколение.

– Например?

– Отца Уэйли, Ричарда, ирландцы называли Поджигателем Церквей.

– Почему?

– Он принадлежал к англо‑ ирландской аристократии. Протестант. И было у него развлечение – сжигать церкви ирландских католиков. Вместе с прихожанами.

– Н‑ да, я мог бы и сам сообразить.

– Что верно, то верно, – ухмыльнулся Хэрнеби. – Неприятный был человек. И к тому же Поджигатель Уэйли входил в ирландский «Клуб адского огня». Ужасная банда негодяев, даже по меркам нашего времени.

– Ясно. Так что там насчет Иерусалима Уэйли, его сына?

Хэрнеби нахмурился. В зале сейчас было так тихо, что Форрестер слышал, как по стеклам высоких окон постукивают мелкие капли дождя.

– Тома Уэйли? Еще один георгианский головорез, жестокостью и безрассудством не уступавший отцу. Но потом что‑ то случилось. Он вернулся в Ирландию из длительного путешествия на Восток, в Иерусалим. Отсюда его прозвище – Иерусалим Уэйли. Когда он вернулся, все решили, что путешествие изменило его. Даже сломило.

Теперь нахмурился Форрестер.

– Каким же образом?

– Нам известно лишь, что Иерусалим Уэйли возвратился совершенно другим человеком. Он выстроил этот странный замок и дал ему название в честь святой Анны. Он писал мемуары. Книга, как ни удивительно, прямо‑ таки дышит раскаянием. А потом умер, оставив после себя замок и кучу долгов. Но какая потрясающая жизнь! Воистину потрясающая. – Хэрнеби помолчат. – Извините, мистер Форрестер. Я, наверно, слишком разболтался. Меня иногда заносит. Но местный фольклор – моя страсть. Я, знаете ли, веду радиопередачу о местной истории.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒