|
|||
5. Патрон
Каждый раз Вовка заходит за мной перед школой. Но сначала интересуется патронами. Поди их достань, отечественные патроны! В классе с Вовкой нас рассадили, и теперь я сижу с Толиком. Но как прозвенит звонок, мы сейчас же друг к другу и о патронах начинаем. «Вашей дружбе, — сказал учитель, — можно позавидовать, но о вашей дисциплине можно пожалеть». Пожалел бы нас Пал Палыч, достал бы нам патроны… Опоздали с Вовкой в класс, стоим за дверью и проблему патронов обсуждаем. Фронт близко, а мы без патронов. Лучше в класс не пойдём в таком случае, мало ли может быть в военное время уважительных причин. Домой Вовке нельзя, бабушка изведёт, а ко мне можно. Карабины проверим, на каски полюбуемся. Недавно их со свалки принесли, с орлами, с фашистскими знаками. …Во дворе, на ступеньках бомбоубежища, дядя Павел играл с управдомом в шашки. Дядя Павел вернулся с войны, ходит с палкой, в военной форме без петлиц и носит жёлтую нашивку тяжёлого ранения. Никто с нашей улицы не возвратился ещё с войны и не носил такой нашивки. До войны он возил хлеб с пекарни. Мы бежали гурьбой за его фургоном и цеплялись сзади. Фургон останавливался у магазина, и мальчишки разбегались в разные стороны. От горячего хлеба шёл пар, и он вкусно пахнул. Сейчас Павел был инвалид. До сих пор мне не приходило в голову спросить у него патроны. Неужели он с фронта не привёз ни одного патрончика? Но как спросить? Управдома куда-то позвали, и я заменил его. Дядя Павел расставил шашки. — Сознайтесь, — сказал он вдруг, подняв голову и разглядывая нас, — вы ко мне цеплялись за фургон? — Цеплялись, — сознались мы, — да когда это было. Он даже обрадовался, что мы к нему до войны на фургон цеплялись. — Не гнал я вас, ребята, верно? — Когда гнали, а когда и нет. — Очень редко гнал, — задумался, как будто это сейчас значение имело. — Вообще-то редко, — говорим. Он оживился: — Катались на моей лошадке, будь здоров. — А нас за фургоном и не видно было, — говорю, — вы и гнать-то не могли. — Так что же вы думаете, я вас не чувствовал? Я вас прекрасно чувствовал. Эх, если бы сейчас я на фургоне ездил, не гнал бы вас совсем, ребята… Катались бы, сколько вашей душе угодно. — Да мы на вас не обижаемся, — сказал Вовка. — Да мы и забыли, — сказал я. — Но я-то не забыл. — Он долго хвалил свою лошадь, расписывал её достоинства, извинялся перед нами, что не давал нам кататься, не мог отделаться от воспоминаний. Я думал о патронах. — Играть-то будешь? — спросил Павел. — Не, — сказал я. — Чего ж садился? — Патроны хотел у вас спросить. — С ума все посходили, — сказал он, — какой раз спрашивают у меня патроны! — Мы первый раз у вас спрашиваем. — Просили вроде вас. — Нет, нет, мы не просили. Он вздохнул. — Полюбуйтесь, что сделали со мной патроны. Малейшей тряски не могу переносить по булыжной мостовой, прощай, моя лошадка… — Так это же немецкие, — сказал я. — Фашистские патроны нам не нужны, правда, Вовка? — Нам нужны отечественные, — сказал Вовка. Он качал головой и собирал шашки. Вовка тянул меня за рукав, и мы с Павлом попрощались. — Зря у него спрашивали, — сказал Вовка. — У всех надо спрашивать, — сказал я. — У всех подряд. Иначе наше оружие заржавеет. Отечественные патроны мы из-под земли выкопаем. — Пуля — дура! — сказал мне вслед Павел. — Погибнешь без войны от своих патронов. — Не бойтесь, не погибну! — отвечал я, поднимаясь по лестнице. Дома вытащили карабин, каски в ряд расставили, пощёлкали затвором, эх, нам бы патроны! Я вынул звёздочку из бархатной коробки, и Вовка не мог поверить, что я её сам сделал. — Приедет с войны мой папа, — сказал я мечтательно, — снимет свою гимнастёрку и повесит на стул. А я незаметно приколю ему звёздочку. Станет он надевать гимнастёрку, увидит звёздочку и глазам своим не поверит… — А у моего отца два ордена Красного Знамени, — сказал Вовка, — мой папа лётчик. Я знал, что отец его лётчик, но про ордена не слышал. — Редкий у тебя папаша, — позавидовал я. — Он ещё получит, — сказал Вовка. — Он только начал самолёты сбивать. Ему сейчас новую машину дали. А та у него старая была, вся в дырках. Папаню в ней поранило, но всё равно машину посадил. Мой папа Героя Советского Союза тоже получит. Раз у него новая машина. — Поразительно он верил в своего отца. Как бы угадывая мои мысли, он сказал: — А если его собьют случайно, он на парашюте спустится. Он может лететь, лететь, а парашют не раскрывать. Перед самой землёй раскрыть. Знаешь, как этот прыжок называется? Затяжной называется. — А мой папа капитан, — сказал я и спрятал звёздочку. — А мой папа старший лейтенант. Старший лейтенант, а два ордена Красного Знамени. Но зато капитан… Зазвонил телефон. — Есть патрон! — шептал в трубку Толик. — Новый патрон! — Откуда? — Потом объясню. — Жми сюда! Сразу! Мы ждём! — Куда? — Ты куда звонишь? — Аа-а… Понял. Не очень-то сообразительный, звонит сюда, а куда идти — не знает. Посадили его со мной за парту вместо Вовки, а он нам патрон достал, замечательно получается! Откуда он его достал? Я же говорил, у каждого надо спрашивать. Примчался Толик, красный, запыхался. Папаша у него раньше сторожем работал. На каком-то складе. Сейчас он на войне. Винтовку он сдал, конечно, а патрон в ящике остался. Открыл Толик ящик случайно, а там патрончик валяется. — А что вы мне взамен дадите? — спрашивает Толик. — Каску, — говорю. — Немецкую каску с фашистским знаком. Вещь стоящая, наденешь на голову — настоящий фриц. Поглядишь в зеркало — себя ни за что не узнаешь. Вылитый фашист. Точь-в-точь. Редкая вещь. — На кой нужна мне ваша каска, — обиделся Толик, — зачем мне её на голову надевать? — Вещь-то стоящая, согласись. Только в школьном музее и есть, а у тебя своя собственная. Может, тебе ещё рубашку в придачу дать? Могу повязку дежурного предложить. Ходи где хочешь во время тревоги, загоняй всех в бомбоубежище, на! — Не надо мне ничего, — сказал Толик и вынул патрон из кармана. — Друг ты наш, Толик, бесценный друг, выручил ты нас, Толик! — На испытания оставайся, — сказал Вовка, — официально оставайся, а хочешь — неофициально, как тебе удобней. — Да мне всё равно, — сказал Толик. — Как почётный гость оставайся, пальнуть дадим, можешь не беспокоиться. Папаше твоему салют устроим. Молодец он, патрон оставил. Ржавело бы наше оружие до лучших времён, если б не твой папаша. Сначала испытание устроим, а потом фрицам праздничек устроим. Из их же оружия, представляешь, нашим патроном праздничек устроим! Толик крутил головой во все стороны. — Неужели вы серьёзно здесь стрелять собрались? Не в каждой квартире стреляют… — А у меня стреляют, — сказал я гордо. — Пригласили тебя на испытание, помалкивай, — сказал Вовка, — человек свою квартиру не жалеет, в стрельбище превращает, а ты ещё не доволен. — Очень доволен, но моя мама стрельбу в квартире ни за что бы не разрешила. — Опять ты нас учишь? А его мама разрешает. — Во какая мама! — восхитился Толик. — А соседи переполох не устроят? — Всего один выстрел, опомниться не успеют, не собираемся же мы палить до утра. — А мне пальнуть дадите? — Дадим ему, Вовка? — Дадим, — сказал Вовка. — Дадим, — сказал я. — Не опасно? — спросил Толик, разглядывая карабин. — Да не бойся ты, гляди! — Я отвёл затвор и вложил патрон в патронник. — Видал? — Щёлкнул затвором. — Ну? Только нажать. И — огонь! Всё нормально. Не дрейфь. — Как же его в руках держать? — сказал Толик. — Приклада нет. Вдруг в руках разорвёт? Дал я вам патрон, сами и стреляйте, шутники нашлись. — Он дело говорит, — сказал я, — откуда мы знаем, разорвёт или не разорвёт? — По-моему не разорвёт, — сказал Вовка. — А если разорвёт? — Ну, тогда… — сказал Вовка, — тогда разорвёт. — Мудрый у нас Вовка, — сказал я, — всё рассудил. — У меня есть идея, — сказал Толик. — Давайте карабин укрепим на стуле. К спусковому крючку верёвочку привяжем. А дёргать будем все вместе, на расстоянии. Верно ведь сообразил. Дёрнем за верёвочку — не разорвёт, можно в будущем без верёвочек. — Друг-то наш соображает, а мы его ругаем. — Сорвите с балкона бельевую верёвку, — командовал я, — привяжите карабин к стулу, чтобы не шатался. Тащите ящик с кошкиным песком, а теперь прижмите карабин ящиком. Укрепляйте карабин, не спешите, времени у нас хватает. Готовьтесь к бою. Утюг возьмите, придавите тумбочкой. Двигайте сундук, кладите сверху побольше. Эх, и расколотим мы эти проклятые каски в пух и прах! Каски установили на чемоданах. — А если пуля срикошетит? — заволновался Толик. — Дадим тебе самый конец верёвки, — сказал Вовка, — стой на улице и дёргай. Только следи, чтобы прохожие ногами не наступали. — Неужели вы всерьёз думаете, что каски пробить можно? Зачем же каски надевают в таком случае? — Дураки, поэтому и надевают, — сказал Вовка, — видел каски в школьном музее — все с дырками. — В музее осколками пробиты, — сказал Толик, — неужели не заметили? Спорим, каска выдержит! — Ладно, хватит, — сказал я, — посмотрим, выдержит или не выдержит? — Я всё-таки за дверь выйду, — сказал Толик, — на всякий случай из коридора буду дёргать. — Залезь в шкаф и оттуда дёргай, — сказал Вовка. — Ничего себе команда собралась, — сказал я, — три мушкетёра, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дёргать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду! — Во-первых, я никуда не собираюсь… — обиделся Вовка. — Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину! Мы дёрнули. Выстрел не вышел. Я заорал: — Одна у нас дорога — на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть ещё подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!! — Да поняли мы, — сказал Толик, — ну; танки, ну и что? — …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… ещё… так, ещё… — Скоро они наконец придвинутся? — спросил Вовка. — Лично я целюсь в самолёт, который пикирует на отца. — Пока не стрелять! — орал я. — Мы пришли сюда стрелять! — торопился Вовка. Возможно, самолёт уже пикировал на его отца, но танки ещё не совсем подошли. — Спокойненько… — Чего спокойненько? — не выдержал Вовка. — Давай дёргать! — Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! — Каски я принимал за танки, входя в раж всё больше и больше. — Подпускайте их ближе! — Давно уже подпустили, — сказал Толик. — Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! — Я прыгал и орал. — Пусть они идут, а мы в таком случае пойдём домой, — сказал Толик. — Стоять на месте! — надрывался я. — Ни в коем случае не отступать! — Никто и не думает отступать, — сказал Вовка, — хватит тебе кривляться. — Огонь! — крикнул я, и мы задёргали за свою верёвочку, но выстрела опять не получилось. Мы дёргали и дёргали. — Танки горят! — вопил я. — Колонна остановилась! — Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? — сказал Толик. — Горит колонна! — Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она в конце концов гореть. Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолёт, каждый нёс своё и размахивал руками; шуму больше, чем на войне. — За сбитый стервятник, — сказал я, — за спасение своего отца… — и повесил на грудь Вовке геройскую звёздочку. Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звёздочка покачивалась и поблёскивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой. — Теперь мне, — сказал я. Награждались по очереди, ведь звёздочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолёт и повесил мне за разгром танковой колонны. — А мне? — спросил Толик. — А тебе за что? — сказал Вовка. — Дёргал с вами вместе — значит, и мне полагается. — Куда же ты стрелял? — По каскам. — Он стрелял по каскам! — засмеялся Вовка. — И за это ему полагается звёздочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своём уме? — А вы куда стреляли? — разволновался Толик. — Не по каскам? — В самолёт я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил. — Несправедливо поступаете! — взвыл Толик. — Вместе мы дёргали, не выдумывайте чего не было! — Ну, сколько ты фрицев уничтожил? — подсказывал я. — Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте? — По каскам, а не по пехоте, — таращил глаза Толик. — Ну и ничего тебе не полагается, — сказал Вовка. — Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь? Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам. Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам. — Сговорились и выдумали каких-то фрицев, — обиделся он. — И ты выдумай, — обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чём дело. — Выдумывайте сами, — сказал он обиженно. — Пальнём-ка ещё, — предложил я. — Я не хочу, — сказал Толик. — Вот за это мы тебя не любим, — сказал Вовка, — вечно увиливаешь, какой ты Герой. — А если буду — наградите? — Торгуется, как на базаре, — сказал Вовка, — да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать. — Я вам патрон дал, а вы… — Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали? Он вдруг надулся, стал красный. — И не надо! Всё у вас ненастоящее, и звёздочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий! — Ты звёздочку не тронь, — сказал я. — Не наша это звёздочка. Ничья. Не Вовкина и не моя. — Чья же это звёздочка? — таращил глаза Толик. — Не твоего ума дело, — сказал я и спрятал звёздочку в коробку. — Вот народ, ну и народ! — замахал Толик руками. — С таким народом лучше не связываться. — Мы народ отчаянный, — сказал я, — с нами лучше не связываться. — Ну и оставайтесь, — обиделся Толик, собираясь уходить. — А патрон-то остался? — крикнул я, и Толик тоже остался. Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил. — Тяжёленький… — сказал он, подбрасывая патрон на ладони. — А вдруг он холостой, — сказал я, — мало ли что тяжёленький. Может, он учебный или ещё какой. Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось. — Минуточку, — сказал я, — давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим. — Ты куда? — крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажёг газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а остриё пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня. Сел на стул возле плиты. — Чего ты там делаешь? — закричал Вовка. Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают. Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться. Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон. Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра что ли, и я бросился её закрыть. Вошёл Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв! Влетели Вовка с Толиком, Павла даже не заметили. — Бабахнуло… — сказал я. Они бросились осматривать стены. На железной подставке порядочная вмятина. Стены в дырках — гильза в куски разорвана. Кругом осколки гильзы. — А где пуля? Куда пуля делась? — орал Вовка, ползая по полу. — Не знаю, — сказал я. Колокольчики всё ещё звенели у меня в ушах. — Не в тебе ли она сидит? — сказал Павел, и ребята стали щупать меня, осматривать. Я так перепугался, что слова сказать не мог. — Но где же она, где? — Посмотрите в чайнике, — наконец сказал я, — нет ли её в чайнике? — В чайнике нет. — И дырки нету в чайнике? Толик с Вовкой повертели его, осмотрели, пощупали — дырки нет, пули тоже нет. — Может быть, она во мне? — сказал Павел. Мы с ужасом смотрели на него. Вдруг он ранен… Сейчас упадёт… Мы кинулись к нему, но Павел отстранил нас: — Патроны ещё есть? Чувствовал — неладное затеяли, да так оно и вышло… — и стал осматривать квартиру. Патронов у нас больше не было, и мы ему об этом сказали. Павел вытащил затвор из карабина, положил в карман. Надел нам на головы каски. Каска съехала мне на глаза, но я не шелохнулся, и ребята застыли, стояла мёртвая тишина. Он постучал по каскам на наших головах — головы глухо зазвенели — и своей хромающей походкой пошёл от нас прочь с нашим затвором, не хотел он больше с нами говорить. Я поплёлся за ним, а он даже не повернулся. — Всё равно, если сунутся немцы, встретим их шквальным огнём! — заорал я в отчаянии, поняв, что нам уже не вернуть затвор, и не совсем понимая, каким образом откроем мы шквальный огонь. — В крайнем случае, подложим под дом мину и взорвёмся вместе с врагами! В страхе попятились от двери старушки Добрушкины, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Им-то что здесь надо? Дверь так и осталась открытой, скрипела на ветру, — никто из нас не закрыл её. — Что он мелет?! — закричали старушки. — Он хочет нас взорвать! Держите его и не отпускайте ни в коем случае! — Пока всё обошлось, — успокоил их Павел. — Но когда нас взорвут, будет поздно! — сказали старушки. — Здорово ты был бледный, когда мы вбежали, — сказал Вовка, когда старушки ушли. — Внезапно бахнул, — сказал я, — от внезапности. — Но где же пуля? — Нет, нет, во мне её нет… — пятился я. — Интересно, — сказал Вовка. Мы пересмотрели в кухне все углы, исследовали и передвинули в кухне всё, что было возможно, порылись в мусорном ведре, но пули нигде не было. — Давайте-ка все отсюда, — сказал я ребятам. Они чуть в касках не ушли, до того разволновались. И я каску не снял. Мы вместе вдруг о касках вспомнили и сняли их почти одновременно. — Сам звал, а сам гонишь, — обиделись ребята. — Звал, звал… ну и звал… скоро мама придёт… — Испортил всю квартиру, мама тебе покажет! — сказал Толик. Я толкал их к двери, а они упирались. Грозили нам костлявыми длинными пальцами старушки Добрушкины, заслонив проход на лестнице и не давая пройти Мирзоян. Выскочили братья Измайловы из своей квартиры. — Уйдём-ка отсюда поскорей, — сказал Толик, — человека, раненного на войне, чуть не убили, это же страшно подумать! — Твоим настоящим патроном! — подначил его Вовка. — Да если бы я знал, — сказал Толик, — никогда бы… в жизни никогда бы таким дуракам патрон не принёс. Он с силой захлопнул дверь. Оставшись один, я ощупал себя всего и долго вертелся перед зеркалом, вспоминая слова Павла «пуля дура». Я вспомнил про газеты… … В газетах сообщалось, что немцев остановили под Моздоком, а это значит: не придётся мне теперь ложиться у порога с карабином, не появятся фашисты в нашем городе, не удастся мне с врагом сразиться…
|
|||
|