Фоллет Кен 5 страница

Два адъютанта вышли из ворот генштаба и направились в казармы. Вольф последовал за ними.

Через минуту из кафе появился Абдулла и, поравнявшись с Вольфом, спросил:

- Эти двое?

- Они.

Абдулла - толстяк со стальной " фиксой - был одним из самых богатых людей в Каире, но в отличие от большинства богатых арабов не подражал европейцам. Он носил сандалии, грязное платье и феску. Его сальные волосы вились вокруг ушей, а ногти были черны от грязи. Богатство его происходило не от земли, как богатство пашей, не от торговли, как у греков. Источник его доходов - преступления.

Абдулла был вором.

Вольфу он нравился. Этот хитрый, лживый, жестокий, щедрый и всегда смеющийся человек стал для Вольфа олицетворением старых как мир пороков и добродетелей Ближнего Востока. Тридцать лет армия его детей, внуков, племянников, племянниц, двоюродных родственников грабила дома и лазила по карманам в Каире. " Щупальца" Абдуллы доставали везде: он был оптовым торговцем гашишем, пользовался влиянием среди политиков, ему принадлежала половина домов в Бирке, включая и заведение мадам Фахми. Жил он в большом разваливающемся доме в Старом городе со своими четырьмя женами.

... Они шли за двумя офицерами до современного центра города. Абдулла спросил:

- Тебе нужен один портфель или оба?

Вольф подумал. Один - случайная кража, два выглядели преднамеренной.

- Один, - ответил он.

- Который?

- Не имеет значения.

Когда Вольф обнаружил, что вилла " Оливье" больше небезопасна, то подумал, не обратиться ли за помощью к Абдулле. И решил, что не стоит. Абдулла, конечно, мог спрятать Вольфа где-нибудь, скорее всего в борделе, на более или менее длительный срок. Но, спрятав, сразу же начал бы переговоры с англичанами о его выдаче. Абдулла делил весь мир на две части: свою семью и других. Он был бесконечно предан своей семье и полностью доверял родне; всех остальных он обманывал и ждал от них того же. Весь его бизнес строился на основе взаимных подозрений. Вольф уже убедился, как хорошо работает этот принцип.

Они вышли на угол оживленной улицы. Оба офицера переходили улицу, лавируя среди машин. Вольф хотел последовать за ними, но Абдулла остановил его.

- Это будет здесь, - произнес он.

Вольф обвел взглядом здания, тротуары, перекресток и уличных торговцев, улыбнулся и кивнул.

- Идеальное место, - согласился он.

На следующий день они осуществили свой план.

Абдулла в самом деле выбрал идеальное место для крадя. В этом месте оживленный переулок пересекался с главной улицей. На углу было кафе, снаружи которого стояли столики, суживая тротуар ровно наполовину. Рядом с кафе на главной улице находилась автобусная остановка. Правило выстраиваться в очередь на автобус так и не прижилось в Каире, несмотря на шестидесятилетнее британское господство, и ожидавшие машину люди толпились на переполненном тротуаре. В переулке народу было поменьше, несмотря на стоящие здесь также столики кафе. Абдулла уже заметил этот недостаток и устранил его, велев двум уличным акробатам занять свободный участок.

Вольф сидел за угловым столиком, откуда ему были видны и главная улица, и переулок, и волновался, как бы что-нибудь не сорвалось.

А что, если офицеры сегодня не пойдут в казармы или пойдут другой дорогой?

А вдруг у них с собой не будет портфелей?

А что, если полиция прибудет слишком быстро и арестует всех присутствующих?

Может быть, офицеры схватят мальчика и станут его допрашивать.

А вдруг офицеры возьмут самого Вольфа и станут допрашивать его?

А если Абдулла решит, что ему легче заработать свои деньги, просто сообщив майору Вэндему, что сегодня в двенадцать часов дня он сможет арестовать Алекса Вольфа в кафе " Насиф"?

Вольф боялся тюрьмы. И не просто боялся, а боялся панически. От одной только мысли об этом его прошибал холодный пот, несмотря на полуденную жару. Он мог обходиться без хорошей пищи, без вина и без женщин, если у него оставались в утешение бескрайние просторы дикой пустыни; он мог бы отказаться от свободы пустыни ради жизни в большом городе со всеми городскими удовольствиями, но он не мог потерять и то и другое. Он никогда никому не рассказывал о своем страхе: это было его тайным кошмаром. Жить в крошечной, холодной камере среди отбросов общества - одних только мужчин, есть плохую пищу, никогда не видеть голубого неба, бескрайнего. Нила и открытых равнин... Его охватывала паника при одной только мысли об этом. Он старался не думать о таком. Это не должно случиться.

В одиннадцать сорок пять мимо кафе проковыляла огромная неопрятная фигура Абдуллы. У него было отсутствующее выражение лица, но маленькие черные глазки зорко смотрели вокруг, проверяя, все ли в порядке. Он перешел через дорогу и скрылся из виду.

Без пяти двенадцать Вольф различил вдалеке в толпе голов две военные фуражки.

Он сидел на краешке стула.

Офицеры подошли ближе. В руках у них были портфели.

На другой стороне улицы работал на холостом ходу двигатель припаркованного автомобиля.

К остановке подъехал автобус, и Вольф подумал: " Не может быть, чтобы это организовал Абдулла, просто везение, подарок судьбы".

Офицеры были в пяти ярдах от Вольфа.

Стоявший на другой стороне улицы автомобиль неожиданно тронулся с места. Это был большой черный " паккард" с мощным двигателем и мягкими рессорами. Беспрерывно сигналя и не обращая внимания на двигающийся по главной улице транспорт, он на большой скорости пересек ее в сторону переулка и на углу в нескольких футах от того места, где сидел Вольф, врезался в старый таксомотор " фиат".

Офицеры остановились около столика, за которым сидел Вольф, чтобы поглазеть на аварию.

Из " паккарда" выскочил молодой грек в шерстяном костюме.

Араб обозвал грека свиньей.

Грек обозвал, араба задницей больного верблюда.

Араб ударил грека по лицу, а грек дал арабу по носу.

Люди, вышедшие из автобуса, и те, кто собирались в него сесть, подошли ближе.

В переулке стоящий на голове у своего партнера акробат обернулся посмотреть на драку, потерял равновесие и упал на зрителей.

Мимо столика Вольфа стрелой промчался мальчишка. Вольф вскочил и, показывая на него пальцем, закричал во весь голос:

- Держите вора!

Мальчишка несся прочь. Вольф побежал за ним. Четверо людей, которые сидели за соседним столиком, вскочили и попытались схватить паренька, но тот пробежал между двумя офицерами, которые глазели на драку. Вольф и ринувшиеся ему на помощь люди налетели на офицеров и сбили их с ног. Несколько человек стали кричать:

- Держите вора! - хотя большинство из них не знали, кто этот вор. Некоторые из наблюдавших подумали, что это один из дерущихся шоферов. Подошедшая с автобусной остановки толпа, зрители, наблюдавшие за выступлением акробатов, и большинство посетителей кафе накинулись на обоих водителей: арабы решили, что преступником является грек, а все остальные, что виноват араб. Несколько человек с тростями (с ними ходили многие) пытались протиснуться сквозь толпу, наугад ударяя ими по головам, стараясь прекратить драку, но это оказало противоположное действие. Кто-то взял стул из кафе и запустил им в толпу. Но стул пролетел мимо и угодил в лобовое стекло " паккарда". Тем временем из кафе выскочили официанты, повара и его владелец и стали отбиваться от тех, кто хватался за стулья. Все кричали друг на друга на пяти языках. Проезжающие мимо водители останавливались, чтобы посмотреть на эту свалку, и сигналили. Сорвавшаяся с привязи собака начала в безумном возбуждении кусать людей за ноги. Из автобуса вышли все пассажиры. Дерущаяся толпа с каждой секундой становилась все больше. Водители, остановившие свои машины, чтобы поглазеть на происходящее, жалели о том, что это сделали, потому что толпа окружила их автомобили, и они не могли двинуться с места. Шоферам пришлось запереть дверцы и поднять стекла, а мужчины, женщины и дети, арабы и греки, сирийцы и евреи, австралийцы и шотландцы вскакивали на крыши машин, дрались на их капотах, падали на подножки и пачкали кровью автомобили. Кто-то выпал из окна соседнего с кафе ателье по пошиву мужской одежды, а в сувенирную лавку, примыкающую к кафе, вбежала испуганная коза и начала опрокидывать все столики с выставленными на них фарфоровыми, гончарными и стеклянными изделиями. Появилась обезьяна, которая перед этим ехала верхом на козе для увеселения прохожих. Ловко пробежав по головам людей, она исчезла в направлении Александрии. Распрягшаяся лошадь пустилась вскачь по улице между рядами машин. Из окна, расположенного над кафе, женщина опрокинула на дерущихся ведро помоев. На это уже никто не обратил внимания.

Наконец прибыла полиция.

Когда дерущиеся услышали свистки, они сразу же забыли о тех ударах, толчках и оскорблениях, которые и послужили причиной возникновения множества разрозненных схваток. Все стали поспешно удирать, не дожидаясь, пока начнутся аресты. Толпа быстро таяла. Вольф, которого сбили с ног в самом начале потасовки, поднялся и перешел на другую сторону улицы, чтобы понаблюдать за развязкой. К тому времени как были надеты наручники на шестерых человек, все было кончено, дерущихся не осталось, не считая одетой в черное платье старой женщины и одноногого нищего которые слабо пихали друг друга в сточной канаве. Владелец кафе, портной и хозяин сувенирной лавки заламывала руки, вслух проклиная полицию за то, что она прибыла так поздно, а мысленно удваивая и утраивая сумму причитающейся им страховки.

Водителю автобуса в драке сломали руку, все остальные отделались порезами и ушибами.

Был только один смертельный исход: козу сильно покусала собака, и ее пришлось пристрелить.

Когда полиция попыталась сдвинуть с места две столкнувшиеся машины, выяснилось, что во время драки уличные мальчишки поддомкратили сзади оба автомобиля и украли задние колеса.

В салоне автобуса выкрутили все до единой лампочки.

Исчез и портфель, принадлежащий британскому офицеру.

Довольный собой, Вольф быстро шел по улочкам Старого Каира. Еще неделю назад задача завладеть секретами генштаба казалась почти невыполнимой. Похоже, сегодня он ее осуществил. Это была блестящая идея - обратиться к Абдулле для организации уличной драки.

Ему не терпелось узнать, что находится в портфеле.

Дом Абдуллы не выделялся среди окружавших его трущоб. На потрескавшемся и облупившемся фасаде в неправильном порядке были расположены маленькие кривые окошки. Входом служила низкая арка без двери, ведущая в темный проход. Вольф нырнул в арку, прошел по коридору и поднялся по винтовой каменной лестнице. Наверху он отодвинул занавеску и вошел в гостиную Абдуллы.

Комната была похожа на своего хозяина: грязная и богатая. Трое маленьких ребятишек и щенок гонялись друг за другом вокруг дорогих диванов и инкрустированных столов. В нише возле окна старая женщина вышивала гобелен. Другая женщина выходила из комнаты, в то время как туда зашел Вольф. Здесь не придерживались строгого мусульманского обычая разделять жилище на женскую и мужскую половины, как это было в детстве у Вольфа дома. Посередине комнаты на расшитой подушке, скрестив ноги, сидел Абдулла и держал на коленях ребенка. Он поднял глаза на Вольфа и широко улыбнулся:

- Друг мой, ну и успех!

Вольф сел на подушку напротив него.

- Это было здорово, - сказал он. - Ты настоящий фокусник.

- Такая свалка! И автобус пришел как раз, когда надо, и обезьяна убежала...

Вольф присмотрелся к тому, чем занимался Абдулла. На полу рядом с ним лежала куча бумажников, дамских сумочек, кошельков и часов. Продолжая разговаривать, он взял в руки красивый бумажник из тисненой кожи, вынул из него пачку египетских банкнот, несколько почтовых марок и маленький золотой карандашик и засунул их куда-то под халат. Затем он отложил бумажник, взял дамскую сумочку и стал в ней копаться.

Вольф понял, откуда взялись все эти вещи.

- Ах ты, старый мошенник, - сказал он. - Твои ребята в этой толчее лазили по карманам.

Абдулла ухмыльнулся, сверкнув стальной коронкой.

- Приложить столько усилий и украсть только один портфель...

- Он у тебя?

- Конечно.

Вольф расслабился. Абдулла не пошевелился, чтобы отдать портфель. Вольф спросил:

- Почему ты его мне не отдаешь?

- Сию минуту, - ответил Абдулла, но по-прежнему не двинулся с места. Через минуту он сказал:

- Ты обещал заплатить мне еще пятьдесят фунтов при получении.

Вольф отсчитал банкноты, и они исчезли под грязным халатом. Абдулла наклонился вперед, одной рукой прижимая к груди ребенка, другую просовывая под подушку, на которой сидел, и вытащил портфель.

Вольф взял его и внимательно осмотрел. Замок был сломан. Он рассердился: должен же быть предел наглости. Он заставил себя проговорить спокойным голосом:

- Ты его уже вскрыл.

Абдулла пожал плечами и ответил:

- Maaleesh. - Это очень удобное двусмысленное арабское слово означало одновременно " виноват" и " ну и что? ".

Вольф вздохнул. Он слишком долго жил в Европе и забыл, как делались дела дома.

Он открыл портфель. Внутри лежала стопка из десяти или двенадцати убористых машинописных страниц на английском языке. В то время как Вольф начал читать, кто-то поставил рядом с ним крошечную кофейную чашку. Он поднял глаза и увидел красивую молодую девушку.

- Твоя дочь? - спросил он у Абдуллы.

Абдулла рассмеялся.

- Моя жена.

Вольф еще раз взглянул на девушку. На вид ей было лет четырнадцать. Он вернулся к документам. Прочитав первую страницу, со все возрастающим недоверием пролистал остальные и опустил их на пол.

- Мой бог, - тихо простонал он и рассмеялся.

В портфеле был полный комплект меню казарменной столовой на июнь месяц.

Вэндем говорил полковнику Боггу:

- Я издал распоряжение, напоминающее офицерам, что документы генштаба запрещается носить по городу, кроме исключительных случаев.

Богг сидел за своим массивным фигурным столом и натирал носовым платком красный крикетный мяч.

- Хорошая мысль, - ответил он. - Парни не должны расслабляться.

Вэндем продолжал:

- Один из моих осведомителей, новая девушка, о которой я вам рассказывал...

- Проститутка.

- Да. - Вэндем пересилил желание ответить Боггу, что определение " проститутка" не подходит к Элин. - Она слышала, что беспорядки были организованы Абдуллой...

- Кто это?

- Это своего рода египетский Фейгин, а кроме того, он мой осведомитель, хотя продажа мне информации - самое скромное из его многочисленных занятий.

- С какой целью были, по слухам, организованы эти беспорядки?

- Кража.

- Понятно. - Видно было, что Богг ему не верит.

- Было украдено множество вещей, но нам следует рассмотреть и такую вероятность, что основной целью кражи был портфель.

- Заговор! - произнес Богг с ноткой веселого скептицизма. - Зачем Абдулле меню нашей столовой? - Он рассмеялся.

- Он ведь не знал, что находится в портфеле: Он просто мог предположить, что там секретные документы.

- Я повторяю свой вопрос, - произнес Богг с видом отца, терпеливо поучающего ребенка. - Зачем ему секретные документы?

- Может быть, он действовал по заданию.

- Чьему?

- Алекса Вольфа.

- Кого?

- Убийцы из Асьюта.

- Майор, я думал, мы уже закрыли этот вопрос.

Зазвонил телефон, и Богг снял трубку. Вэндем воспользовался предоставленной ему возможностью немного успокоиться. Он подумал, что правда о Богге заключалась в том, что тот не верил в себя, не доверял своим суждениям, и, так как ему не хватало уверенности для принятия правильных решений, он играл в превосходство, самоуверенно осаживая других, и это позволяло ему тешить себя мыслью, что все-таки он был умен. Богг, конечно, не представлял в полной мере, чем чревата кража портфеля. Он мог бы выслушать то, что собирался сказать Вэндем, и затем принять решение, но Богг этого боялся. Он не мог вести плодотворные дискуссии с подчиненными, поскольку вся его умственная энергия уходила на то, чтобы подловить собеседника на каком-то противоречии или ошибке либо выказать полное презрение к его идеям; к моменту, когда он прекращал игру в собственное превосходство, решение - плохое или хорошее - само собой появлялось на свет в ходе дискуссии.

Богг говорил:

- Конечно, сэр, я займусь этим немедленно.

Вэндему было интересно наблюдать, как Богг вел себя с руководством. Полковник повесил трубку и спросил:

- На чем мы остановились?

- Убийца из Асьюта все еще на свободе, - ответил Вэндем. - Возможно, это не случайно, что вскоре после его прибытия в Каир у офицера генштаба крадут портфель.

- В котором находится меню столовой.

" Опять все сначала", - подумал Вэндем. Вслух он сказал как только мог любезно:

- В разведке мы не верим в совпадения, не так ли?

- Не учи меня, парень. Даже если ты прав - а я уверен, что это не так, - что мы можем сделать, кроме как издать распоряжение, которое ты уже разослал?

- Я говорил с Абдуллой. Он отрицает, что знает Алекса Вольфа, а я думаю, он лжет.

- Если он вор, то почему бы не сдать его египетской полиции?

" А что это даст? " - подумал Вэндем. Вслух же он заявил:

- Они всё о нем знают. Но не могут арестовать его, так как слишком многие полицейские чины получают от него большие взятки. Конечно, мы могли бы взять его и с пристрастием допросить. Это человек без всяких принципов, он без колебаний перебежит в лагерь противника...

- В разведотделе генштаба не арестовывают людей и не допрашивают их с пристрастием, майор...

- Это может сделать полевая служба безопасности или даже военная полиция.

Богг улыбнулся.

- Если я пойду в полевую службу безопасности с этой историей об арабском Фейгине, укравшем меню столовой, меня там поднимут на смех.

- Но...

- Мы уже достаточно долго обсуждаем это, майор, слишком долго.

- Ради бога...

Богг повысил голос:

- Я не верю, что эти беспорядки были организованы, я не верю, что Абдулла намеренно украл портфель, и я не верю, что Вольф - немецкий шпион. Ясно?

- Послушайте, я только хочу...

- Вам ясно?

- Да, сэр.

- Хорошо. Вы свободны.

Вэндем вышел из кабинета.

Глава 6

Я маленький мальчик. Папа говорил, сколько мне лет, но я забыл. Я опять спрошу у него, когда он в следующий раз приедет домой. Мой папа солдат. Место, куда он уехал, называется Судан. Судан - это очень далеко.

Я хожу в школу. Я учу Коран. Коран - это священная книга. Я также учусь читать и писать. Читать легко, а аккуратно писать трудно. Иногда я собираю хлопок или вожу животных на водопой.

Обо мне заботятся мама и бабушка. Моя бабушка - очень известный человек. Люди со всего света приходят к ней, когда болеют. Она лечит их лекарствами, приготовленными из трав.

Бабушка дает мне патоку. Я люблю ее есть с творогом. Я сижу на кухне, и она рассказывает мне разные истории. Моя любимая история - баллада о Захране, герое Деншвея. Когда она ее рассказывает, то всегда прибавляет, что Деншвей находится недалеко от нас. Наверное, она стареет и все забывает, потому что Деншвей очень далеко. Однажды я ходил туда с Абдель, и это заняло у нас все утро.

Деншвей - это там, где англичане стреляли по голубям, и от одного выстрела загорелся амбар. Все жители деревни побежали узнать, кто виноват в пожаре. Один из солдат так испугался при виде этих сильных мужчин, бегущих ему навстречу, что выстрелил в них. Между солдатами и крестьянами вспыхнула драка. Победителей в ней не было, но солдат, выстреливший в амбар, был убит. Вскоре пришли еще солдаты и арестовали всех мужчин в деревне.

Солдаты построили из дерева одну штуку, которая называется эшафот. Я не знаю, что такое эшафот, но на нем вешают людей. Я не знаю, что случается с людьми, когда их повесят. Некоторых крестьян повесили, а остальных выпороли. Я знаю, что значит выпороть. Это самая плохая вещь на свете, думаю, даже хуже, чем повесить.

Захрана повесили первым, потому что он сильнее всех дрался с солдатами. Он шел к эшафоту с высоко поднятой головой, потому что гордился тем, что убил человека, спалившего амбар.

Я хотел бы быть Захраном.

Я никогда не видел ни одного английского солдата, но я знаю, что ненавижу их.

Меня зовут Анвар Эль-Садат, и я буду героем.

Садат потрогал свои усы. Они ему нравились. Ему было только двадцать два года, и в своем капитанском мундире он был немного похож на новобранца, а усы делали его старше. Ему надо было выглядеть как можно более внушительно, потому что то, что он собирался предложить, было - как всегда - несколько нелепо. На этих небольших собраниях он старался говорить и вести себя так, как будто эта горстка горячих голов, собравшаяся в комнате, в самом деле собиралась со дня на день вышвырнуть британцев из Египта.

Он намеренно заговорил более низким голосом:

- Мы надеялись, что Роммель одержит победу над англичанами в пустыне и таким образом освободит нашу страну, - он огляделся вокруг: хороший трюк и для больших, и для маленьких собраний, каждый начинал думать, что Садат обращается лично к нему. - У нас очень плохие новости. Гитлер согласился отдать Египет итальянцам.

Садат преувеличивал: это была не новость, а только слух. Более того, большинство присутствующих знали, что это слух. Однако мелодрама была требованием дня, и они ответили на эти слова сердитым ворчанием.

Садат продолжал:

- Я предлагаю Движению свободных офицеров провести переговоры о соглашении с Германией, по которому мы организуем восстание против британцев в Каире, а немцы гарантируют независимость и суверенитет Египта после поражения британцев.

По мере того как он говорил, его вновь поразила смехотворность ситуации: он, крестьянский мальчик, произносил речь перед полудюжиной недовольных младших офицеров о переговорах с германским рейхом. И все же, кто еще мог бы представлять египетский народ? Британцы - завоеватели, парламент - марионетка, а король - иностранец.

Была еще одна причина, заставившая его сделать это предложение, но в этом Садат мог признаться только самому себе. Абдель Насер был переведен вместе со своей частью в Судан; и его отсутствие давало Садату шанс занять положение лидера повстанческого движения.

Он отбросил эту мысль как неблагородную. Ему надо было заставить других согласиться с его предложением, а затем и со способом его осуществления.

Первым заговорил Кемель.

- Но примут ли нас немцы всерьез? - спросил он.

Садат кивнул в подтверждение важности вопроса. На самом деле они заранее договорились, что Кемель задаст этот вопрос, чтобы отвлечь внимание от другого: можно ли доверять немцам в том, что они будут верны соглашению, заключенному с группой повстанцев? Садат не хотел, чтобы на собрании это обсуждалось. Маловероятно, что немцы выполнят свои обязательства; но, если египтяне восстанут против англичан и будут затем преданы немцами, они поймут, что нет ничего лучше независимости, и, возможно, обратятся с просьбой возглавить их движение к человеку, организовавшему восстание. Такие тяжелые политические схемы не годились для собраний вроде нынешнего: они слишком сложные, слишком расчетливые. Кемель - единственный человек, с которым Садат мог обсуждать вопросы тактики. Он - инспектор каирской полиции, проницательный, осторожный человек, возможно, работа в полиции сделала его циником.

Остальные принялись рассуждать, получится ли это. Садат не участвовал в дискуссии. " Пусть говорят, - думал он, - это то, что они действительно любят". Когда доходило до дела, офицеры обычно подводили его.

Пока они спорили, Садат вспоминал провал революции прошлым летом. Все началось с шейха Аль-Ажара, заявившего: " Мы не имеем ничего общего с этой войной". Затем египетский парламент с редкой самостоятельностью взял курс на линию " спасения Египта от бедствий, вызванных войной". До этого египетская армия сражалась в пустыне бок о бок с британской армией, но теперь британцы приказали египтянам сложить оружие и увести войска. Египтяне с радостью убрали их, но не захотели разоружаться. Садат увидел в этом ниспосланную Аллахом возможность для развертывания восстания. Вместе со многими младшими офицерами он отказался сдать оружие и собирался двинуться на Каир. К величайшему сожалению Садата, британцы тут же уступили и разрешили египтянам оставить у себя оружие. Садат пытался разжечь искру восстания в пламя революции, но британцы своей уступкой перехитрили его. Поход на Каир провалился: подразделение Садата прибыло на место сбора, но больше никто не пришел. Люди помыли машины, подождали немного и вернулись в лагерь".

Шесть месяцев спустя Садат вновь пережил провал. На этот раз дело касалось толстого беспутного турка - короля Египта. Британцы предъявили королю Фаруку ультиматум: он должен был или дать указание премьер-министру сформировать новое пробританское правительство, или отречься от престола. Уступая давлению, король вызвал Мустафу Эль-Нахас-пашу и приказал ему сформировать новое правительство. Садат не был роялистом, но был оппортунистом: он объявил, что это нарушение египетского суверенитета, и младшие офицеры двинулись ко дворцу, чтобы в знак протеста приветствовать короля. Садат снова пытался разжечь восстание. Он планировал окружение дворца с целью символической защиты короля. И вновь, кроме него, никто не пришел.

Садат опять испытывал горькое разочарование. Ему хотелось отказаться от всего повстанческого движения. " Пусть египтяне идут к черту, если хотят", - думал он в моменты самого черного отчаяния. Однако эти моменты проходили, так как он знал, что его дело правое и что он достаточно умен, чтобы хорошо служить ему.

- Но как мы можем связаться с немцами? - спроса один из пилотов по имени Имам.

Садат был доволен, что они уже обсуждали, как сделать это, а не просто делать ли это вообще.

У Кемеля был готов ответ на этот вопрос.

- Мы можем послать обращение самолетом.

- Да! - Имам был молод и горяч. - Один из нас мог бы во время патрульного вылета отклониться от курса и совершить посадку у немцев за линией фронта.

Пилот постарше произнес:

- Но когда он вернется, ему придется объяснить, почему отклонился от курса.

- Он мог бы вообще не возвращаться, - сказал Имам, лицо которого моментально сменило выражение возбужденного оживления на отчаяние.

Садат спокойно ответил:

- Он мог бы вернуться вместе с Роммелем.

Глаза Имама вновь загорелись, и Садат понял, что молодой пилот уже вообразил, как он вместе с Роммелем входит в Каир во главе освободительной армии. Садат решил, что именно Имаму следует поручить доставку послания.

- Давайте согласуем текст послания, - сделал демократичный жест Садат. Никто не заметил, что вопрос о том, направлять ли его вообще, вовсе не ставится на голосование. - Я считаю, следует остановиться на следующих четырех пунктах. Во-первых, мы - честные египтяне, имеющие свою организацию внутри армии. Во-вторых, как и немцы, мы боремся с англичанами. В-третьих, мы можем набрать повстанческую армию, чтобы бороться на стороне Германии. В-четвертых, мы организуем восстание против англичан в Каире, если немцы, в свою очередь, гарантируют нам независимость и суверенитет Египта после поражения англичан. - Он помолчал. Затем, насупившись, добавил: - Я полагаю, что, возможно, нам следует предложить им какое-нибудь доказательство нашей лояльности.

Наступила тишина. У Кемеля и на этот вопрос был заготовлен ответ, но было бы лучше, если бы ответил кто-то другой.

Имам оказался на высоте положения.

- Мы могли бы послать им вместе с обращением какие-нибудь полезные военные сведения.

Теперь Кемель сделал вид, что он возражает против этой идеи.

- Какую информацию мы могли бы раздобыть? Не могу себе представить...

- Фотографии британских позиций, сделанные с самолета.

- Как это сделать?

- Мы можем снять их простой камерой во время обычного патрулирования.

Кемель колебался:

- А как насчет проявления пленки?

- Необязательно, - возбужденно ответил Имам. - Мы можем просто послать пленку.

- Только одну пленку?

- Сколько захотим.

Садат произнес:

- Думаю, Имам прав.

Они снова принялись обсуждать практическую сторону идеи, а не ее опасность. Оставалось преодолеть последний барьер. Садат по горькому опыту знал, что эти повстанцы очень храбры до тех пор, пока не надо высовываться. Он сказал:

- Остается только один вопрос: кто поведет самолет?

Говоря это, он огляделся по сторонам, и в конце концов его глаза остановились на Имаме.

После минутного колебания Имам встал. В глазах Садата зажегся победный огонек.

Спустя два дня Кемель пешком одолел три мили, отделявшие центральный Каир от пригорода, где жил Садат. Будучи инспектором уголовной полиции, Кемель, когда хотел, мог пользоваться служебной машиной, но, по соображениям безопасности, редко ею пользовался, когда отправлялся на повстанческие сходки. По всей вероятности, его коллеги-полицейские " будут сочувствовать Движению свободных офицеров, однако он не торопился испытать их.

Кемель был на пятнадцать лет старше Садата, и все же его отношение к более молодому товарищу очень походило на преклонение перед героем. Кемель разделял цинизм Садата, его реалистическое понимание рычагов политической власти; но у Садата помимо этого было еще одно качество: фанатичный идеализм, дававший ему безграничную энергию и надежду.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒