Келли Китон 3 страница

Я, как последняя идиотка, застыла на месте. Незнакомец поднял голову, и меня ошеломил взгляд самых поразительных в мире серых глаз! Боковым зрением я заметила, что рюкзак медленно выскользнул из его руки и свалился на пол.

Во рту у меня пересохло. Щеки пылали, поясница взмокла. Черные брови незнакомца были сведены вместе, отчего он выглядел немного насупленным и даже мрачноватым, но трогающие душу глаза в обрамлении густых, чернильно‑ черных ресниц смягчали общее впечатление. Лицо у него было симпатичное; по‑ моему, оно равно подходило и поэту, и крутому парню – в зависимости от ситуации. Он плотно сжал губы, которые казались темнее, чем у большинства, и прищурил глаза. Глядя, как каменеет его лицо, я попятилась со странным ощущением, что он видит меня насквозь, что он все обо мне знает.

– Знаешь, тебя уже ищут.

К горлу тут же подкатил ком, и мне на ум пришел недавний маньяк, орудовавший кинжалом. Я так сильно стиснула изнутри зубами щеку, что прокусила кожу. В рот хлынула теплая, железистая на вкус жидкость.

– Кто меня ищет?

– Новем.

– Ага, – смекнула я, – они уже пытались убить меня. Но второго шанса я им не дам. И близко к себе не подпущу.

Парень еще сильнее сдвинул брови.

– Новем не собирается убивать тебя.

Крэнк обошла вокруг меня, затем, вспрыгнув, уселась на длинный стол у стены и принялась болтать ногами.

– Это точно, имей в виду.

– Тебе‑ то откуда знать? – недоверчиво покачала головой я.

– Оттуда, что Себастьян – мой брат, и он в курсе всего, что творится в Новом‑ два. У него работа такая – все знать.

Я вскинула бровь и поглядела на парня, ожидая подтверждения, но он молчал.

– Новем нанял Баса для разных поручений, чтобы сведения добывать и всякое прочее. – Крэнк лихо перевернула кепку козырьком назад. – Но кто охотится за тобой, Ари? Это, случайно, не из‑ за того окровавленного кинжала у тебя в рюкзаке?

Я медленно сомкнула веки и сосчитала до пяти. Я убила человека. Он испарился у меня на глазах. Здесь мне встретилась девчушка‑ гот с клыками. А теперь за мной, кажется, гонится Новем. Я допускала это «кажется», потому что не очень‑ то доверяла словам Крэнк. Как же меня угораздило вляпаться в подобное? Впрочем, я тут ни при чем, заварила всю кашу моя мать. И меня понемногу начали одолевать сомнения, так ли нужна мне правда о ней.

Я вынула мобильник из футляра на поясе. Пусть Брюс приедет за мной. Он, конечно, разозлится до чертиков, но непременно приедет.

– Мобильники в Новом‑ два не берут, – донесся из‑ за спины голос Генри.

Я глянула на дисплей – сигнала не было.

– Прекрасно. А у вас есть телефон или автомат где‑ нибудь поблизости, откуда можно позвонить?

– Да она настоящий чайник, – прокомментировал мальчик, сидевший на ступеньке и чистивший апельсин.

Он был примерно одного возраста с Крэнк и показался мне до того необычным, что даже отвлек на секунду мое внимание. Кожа кофейного оттенка, зеленые глаза и короткие темно‑ русые дреды. Брови тоже были светлыми.

– Без денег или знакомств тут не получишь ничего: ни телефонов, ни Интернета, – пояснил Генри, – Ничего, кроме водопровода, электричества и почтовой доставки. Добро пожаловать к нам в Новый‑ два.

– Ари родилась в Благотворительной больнице, – вмешалась Крэнк. – Она хочет найти записи о своем рождении. Бас, ты ведь правда можешь ей помочь?

Себастьян, избегая смотреть на меня, подхватил с пола рюкзак.

– Нет. Пусть едет домой.

И пошел вверх по лестнице. Крэнк сердито фыркнула, остальные промолчали. Себастьян в полной тишине медленно топал вверх по ступенькам. Я безнадежно поглядела на дверь, потом снова на лестницу и даже застонала от мысли, что мне, кажется, придется упрашивать мистера Само‑ Гостеприимство.

Я взбежала за Себастьяном по ступенькам и догнала на площадке второго этажа.

– Эй, подожди‑ ка минутку. – (Он нехотя остановился вполоборота). – Послушай, если ты что‑ нибудь знаешь… почему эти люди преследуют меня…

Со своим ростом сто семьдесят с хвостиком я была ненамного ниже Себастьяна, но под его сумрачно‑ грозным взглядом вдруг ощутила себя недомерком. Этот парень явно не привык откровенничать. Себастьян покосился на ребят, собравшихся кучкой на лестнице, и замкнулся, посуровел. Затем он придвинулся ко мне и еле слышно произнес:

– Несколько часов назад Новему передали по телефону твое имя и описание… Полиции, а также всем, кто работает на Новем – а это практически каждый житель города, – было поручено разыскать тебя.

Доктор Жиру. Только он мог позвонить. Но зачем?

– Значит, и ты на них работаешь.

– Они просто хотели повидаться с тобой. Однако никто и словом не обмолвился, что собирается тебя обидеть. А про твой кинжал, о котором болтает Крэнк, я ровным счетом ничего не знаю. Да, я на них работаю. Но я не всегда с ними соглашаюсь.

И он стал удаляться по коридору, пока не скрылся в комнате в самом его конце. На меня волной нахлынуло изнеможение. Я понурилась, чувствуя на себе несколько пар глаз, устремленных снизу, со ступенек. В этот момент мне больше всего хотелось остаться наедине с собой, что бы отдохнуть, обдумать хорошенько все, что со мной приключилось. Мое опрометчивое решение или желание – назовите как угодно – дать деру не сулило ничего хорошего. На дворе стояла ночь. Мне нужно было где‑ то переночевать. К тому же я уже заплатила. Я вздохнула: с этого надо было начинать.

Я вернулась в спальню, подняла коробку и уселась прямо на коврик перед камином. Вскоре в коридоре послышались чьи‑ то шажки, и я смирилась с тем, что на уединение мне в ближайшее время рассчитывать нечего.

В комнату гуськом просочились Крэнк, странноватый мальчик и клыкастая малышка, уже успевшая нацепить золотую карнавальную маску. Все тоже уселись кружком на коврике. Мальчишка потянулся к камину, пощелкал пальцами над охапкой поленьев – и они тут же вспыхнули. Он немного погрел руки над огнем и снова повернулся к нам.

– Ничего особенного, просто фокус такой, – пояснил он, заметив мое крайнее изумление. – Что у тебя в коробке?

Да уж, ни фига себе… Ну, фокус так фокус, придется верить на слово.

– Осталось кое‑ что от матери.

Из коридора донеслись глухие звуки барабана, затем еще и еще, сливаясь в непрерывный ритм, от которого сотрясались стены и пол моей спальни. Темп убыстрялся, набирал обороты, ярился, все совершенствуясь, пробирал меня до гусиной кожи, до костей, до самого сердца, пульсируя с ним в такт.

– Это Себастьян, – пояснила Крэнк. – Он играет, когда не в настроении.

Я не стала спрашивать, что она имеет в виду: в настроениях я разбираюсь не лучше, чем в самих людях. Сквозь барабанный грохот я различила еле слышную музыку или пение и поняла, что Себастьян, вероятно, аккомпанирует радиоприемнику или компакт‑ диску. Не знаю, что это была за композиция, но под нее тянуло или танцевать, или улечься на пол, закрыть глаза и рыдать взахлеб.

Огонь в камине разгорелся, и на стенах комнаты заплясали тени. В их круговерти череп заговорщицки ухмылялся мне, будто знал какую‑ то тайну. Отблески пламени посверкивали на разноцветных бусинах, отражались от черного атласного цилиндра. «Надо бы имя ему придумать», – мелькнула у меня мысль, и я не смогла решить, что же страшнее: череп или девчушка, пялившая на меня сквозь прорези золотой маски черные блестящие глазки.

– Это Даб, – Крэнк кивнула на паренька, – а это Виолетта. Она молчунья.

Виолетта все еще прятала в ладошках апельсин. Время от времени она подносила его к носу и нюхала, не сводя с меня круглых глаз. Эта девочка чем‑ то напоминала мне эксцентрично одетую куклу‑ гот, каких носят в толпе на Марди‑ Гра. И – небывалое дело! – я вдруг почувствовала прилив доброты к этому странному ребенку. Ей на вид было всего‑ то лет десять.

– Кажется, ей поправилась твоя татуировка, – заметил Даб, выстукивая дробь на коленях, обтянутых хаки. – Ты что, тоже doue?

– Я что?

– Doue. Новем так называет фриков. Странных типов. Ну, то есть… нас, – шумно выдохнув, заключил он.

Даб был весь словно сгусток нервной энергии. Его тело находилось в постоянном движении.

– У Виолетты зубы странноватые, у Генри глаза не такие, как у всех. У меня фокусы, у Крэнк…

– Ничего, – огорченно перебила та. – Я нормальная.

– Да, но никто не умеет так разруливать дела, как ты, – возразил Даб. – А еще… – Тут он одну руку прижал к сердцу, а другую простер перед собой, будто собирался петь серенаду. – Ты починила нам холодильник, и с тех пор ты заправила в нашей компании чудиков.

Крэнк склонила голову, выразительно скосив глаза, но было заметно, что комплимент пришелся ей по вкусу.

– А ваш брат Себастьян? – спросила я. – Он тоже нормальный?

Не считая тою, что он болван и психованный ударник в придачу.

– Себастьян не очень‑ то любит об этом распространяться. Но он умеет читать людей, понимаешь? Чувствовать то же, что они. Иногда даже чересчур.

Где‑ то рядом все еще стучали в барабаны, но уже не так неистово, не так быстро. Ритм выровнялся, стал устойчивым и прочувствованным – другого слова не подобрать. За этим размеренным гулом, наполнявшим весь коридор, угадывалось нечто другое, гораздо большее.

– А как насчет тебя? – немного успокоившись, спросил Даб. – Видок у тебя тоже непростой…

– Да уж, спасибо!

– Ну как же: татуировка на скуле, волосы белые, глаза немного не того. – Он пожал плечами. – Такие и бывают doue – вот все мои выводы.

– Может, она тоже не хочет об этом распространяться, – намекнула Крэнк, улыбнувшись мне исподтишка.

Я улыбнулась в ответ и принялась разглядывать свои руки. И верно, такая тема меня не прельщала. Я всегда избегала ее. К тому же сиюминутные откровенности не в моих правилах.

– Святые уголья! – воскликнул вдруг Даб.

Я подняла голову – он вытаскивал кинжал из моего рюкзака.

– Да на нем, смотри‑ ка, кровь!

– Отдай сейчас же!

Я резко встала на колени и вырвала у него из рук кинжал, а потом и рюкзак.

– Фу‑ ты ну‑ ты! Прошу прощения…

Даб сел на место с таким видом, будто я раздула невесть что из какой‑ то ерунды. Но это была вовсе не ерунда, и он не имел права шарить в моих вещах. Абсолютно никакого. Я снова затолкала кинжал в рюкзак, надеясь, что кровь на нем уже засохла и не перемажет мне всю одежду. Ай да умница, Ари! Надо было сразу думать, а потом уже запихивать в шмотки кинжал!

– Слушай, не трогай пока мои вещи, договорились? А завтра утром я от вас свалю.

– Попробую еще разок переговорить с Басом, – пообещала Крэнк. – Он точно сможет тебе помочь с больницей и вообще…

– Крэнк, ты не обижайся, но его помощь лично мне ни к чему.

Девочка пихнула Даба локтем, и оба встали. Виолетта даже не пошевелилась, и Крэнк пришлось нагнуться и потянуть ее за руку:

– Пойдем, Ви.

Темноволосая крошка злобно шикнула на нее, но послушалась и ушла вместе со всеми.

Крэнк принесла мне спальный мешок, и я подождала, пока за дверью спальни воцарится полная тишина, нарушаемая только скрипами и потрескиваниями старого дома. Тогда я взяла с каминной полки две свечи, зажгла их от раскаленных докрасна углей и поставила на пол прямо перед собой. Наконец‑ то я осталась совсем одна. Ни каких тебе помех, детей, барабанов – ничто больше меня не отвлекало. Хотя, если честно, такая долгая отсрочка лишь помогла мне собраться с духом перед тем, как рас смотреть прочее содержимое коробки.

Я перевела дух и сначала открыла две маленькие ювелирные коробочки. В одной оказалось серебряное колечко с выгравированной надписью на греческом, блестящее, прелестное и совсем простенькое. Я примерила его на безымянный палец правой руки – оно пришлось как раз впору. Во второй я обнаружила старинный медальон, до того потертый, что невозможно было разобрать ни рисунок на его лицевой стороне, ни надпись на ребре. Может быть, там было изображено солнце, а может, и нет. Я убрала медальон обратно в коробочку и вынула газетную вырезку. В ней шла речь о какой‑ то женщине из Чикаго. Ей отрубили голову. Ее маленькая дочурка по имени Елени осталась круглой сиротой. Мое сердце тяжело стукнуло в груди. Вот, блин! Мою мать тоже звали Елени, значит, в заметке, наверное, говорилось о моей бабушке.

Следом я достала пожелтевшее письмо, адресованное моей матери.

Милая Елени.

Если ты читаешь это письмо, значит я, как и все мои предшественницы, потерпела неудачу. Я подвела тебя.

Когда ты вырастешь и повзрослеешь, то поймешь, что не похожа на других. Так было и со всеми нами. Ни одна женщина в нашем роду, насколько мне удалось выяснить, не пережила свой двадцать первый день рождения. И у каждой оставалось по дочери. Видимо, сама судьба предопределила для нас такой удел, и он неизменен.

Ты тоже не избежишь этой участи, если только не найдешь способ избавиться от проклятия. Моя мать покончила с собой, когда я была совсем маленькой. Мне от нее не досталось ничего, но позже я узнала, что моя бабка, а до нее и прабабка – все умерли одинаково.

Скоро настанет и мой черед: я это чувствую кожей, всем нутром. Мое время пришло. Что я только не делала! Перевидала множество оккультистов, шарлатанов и священников, но проклятие осталось при мне. Не миновать его и тебе. Но я изо всех сил сопротивляюсь безумию. Я не уступлю ему. И я не поддаюсь желанию окончить все одним махом. Может, хоть так я переборю напасть.

Найди же средство, Елени! Излечи наше наследственное сумасшествие! Как жаль, что скоро нам предстоит навсегда расстаться!

Я навеки буду с тобой.

Твоя мама

Слезы щипали мне глаза, в горле застыл ком. Я аккуратно свернула письмо и сунула его обратно в конверт. Просто не верилось, но в глубине души я знала: все написанное здесь – правда. Сама судьба распорядилась их жизнью, теперь пришла моя очередь.

На щеку упала теплая капля – я смахнула ее рукой.

Да плевала я! Не собираюсь я ни умирать, ни беременеть в ближайшие три с половиной года! Так что вся эта хрень, проклятие или что там еще, на мне и закончится.

Отсеченная бабушкина голова значила только то, что кто‑ то явился к ней и убил ее, потому что сама она не соглашалась поддаться безумию и покончить с собой. И на парковке гостиницы тоже приходили по мою душу. Немного переусердствовали, ведь мне еще нет двадцати одного, но явно пытались меня прикончить.

Я потерла ладонями лицо. У меня недоставало сведений. С точностью я могла сказать только вот что: я не похожа на других (это я знала с самого детства), какое‑ то существо пыталось меня убить и все женщины в нашем роду прокляты, поэтому не доживают до двадцати одного года.

Двадцать один… Совершеннолетие, мать твою…

Сложив пальцы домиком, я пристроила на них подбородок, пытаясь обрести хоть немного самообладания и понять, как же действовать в том хаосе, в какой за одну ночь превратилась моя жизнь. Мне удалось уничтожить то существо, что приходило за мной. Может, и проклятию теперь конец?

Хлипкий довод…

Впрочем… Я же здесь. В Новом‑ 2. Единственный разумный шаг сейчас – как можно больше накопать о своей матери, об отце, выяснить наконец, зачем Новем хочет повидаться со мной. Или поквитаться со мной…

Завтра. Все успею за завтрашний день.

Назавтра я проснулась и ощутила, что голова у меня болит, а затекшие локти и спина ноют от спанья на жестком полу. По алому сиянию позади моих сомкнутых век я догадалась, что сквозь шторы пробивается луч солнца.

Но вот свет перегородила тень, и я зажмурилась плотнее. Заскрипели половицы. Я открыла глаза и помертвела: прямо на меня уставил темно‑ синий взгляд белый аллигатор.

– Паскаль, это Ари, – пропищал над ухом детский голосок.

Надо мной, стоя на коленях, склонилась Виолетта в задранной на самую макушку пурпурной карнавальной маске, украшенной стразами. Прямо над моим лицом она держала небольшого аллигатора‑ альбиноса. Стоило ему только щелкнуть зубами – и моего носа как не бывало!

Я замерла, боясь лишний раз дыхнуть на молочную кожу рептилии. Наконец Виолетта поднялась на корточки, повернула крокодильчика мордой к себе и чмокнула его в нос.

– Молодчина, Паскаль, – шепнула она и опустила его на пол.

Затем она надвинула на лицо полумаску, с боков заостренную и украшенную двумя перышками. Паскаль поковылял к выходу и исчез за дверью. Я перевела дух и села, не зная, о чем говорить с этой эксцентричной девчушкой. А Виолетта снова уставилась на меня. Ее бледные ручки были сложены на коленях, а черное платьице сильно смахивало на дамское платье для коктейлей. Ноги были обтянуты колготками, хотя, возможно, когда‑ то они были женскими гольфами, но это скрывал подол платья. Обувью Виолетте служили мальчишеские мокасины, которые ей явно были велики.

– Это твой аллигатор?

Я оглянулась на дверь, чтобы удостовериться, не надумал ли Паскаль вернуться.

– Он ничейный. – Виолетта склонила головку набок. – Ему понравились твои волосы. Они цветом как его кожа.

Я непроизвольно убрала за ухо выбившуюся прядь.

Я и забыла, что распустила волосы на ночь. Мне не терпелось собрать их и спрятать за спину, но в то же время почему‑ то не хотелось, чтобы Виолетта поняла, какое я придаю им значение, поэтому оставила волосы как есть, и они окутали меня всю, свешиваясь на грудь и доставая кончиками до самых колен.

– И мои зубки ему нравятся. У него такие же, – продолжила Виолетта, помаргивая круглыми глазками в прорезях маски.

Я даже похолодела от такого признания.

– А зачем, Виолетта, тебе такие зубки? – поинтересовалась я, внутренне напрягшись и втайне надеясь, что мой вопрос не вызовет у нее желания раскрыть свою истинную сущность и броситься на меня, обнажив клыки.

– Чтобы есть, конечно. – Виолетта снова склонила головку. – Ты другая.

Затем она встала и вышла, неслышно ступая по полу черными хлябающими мокасинами. Я проводила ее озадаченным взглядом, все еще под впечатлением от этого восхитительного ребенка. Вовсе не ее маски зачаровали меня, и не острые зубки. Виолетта растопила что‑ то в моей душе, возможно, разбудила дремавший в ней таинственный сестринский или материнский инстинкт. Наверное, то же самое испытали Брюс с Кейзи, когда впервые увидели меня – некое непостижимое сродство, стремление приголубить. Я помотала головой. Какая мне разница? Вечером меня уже здесь не будет.

Заметив в проеме двери идущего по коридору Себастьяна, я поспешно отвела взгляд. Он невольно повернул голову и споткнулся на ровном месте, видимо, вовсе не ожидал увидеть меня здесь, да еще сидящей на полу.

Внутри у меня все опрокинулось, а к щекам прилила кровь. Его загадочные серые глаза, похожие на ртутные омуты, манили и затягивали вглубь. Ага, а ртуть – это отрава, дуреха ты этакая…

Впрочем, я тут же сообразила, что смотрит он вовсе не на меня, а на мои волосы. Как и все прочие. Мне показалось, что это длится вечность, хотя прошла всего секунда или две. Себастьян отвернулся, и в коридоре раздались его удаляющиеся шаги. Я тут же стряхнула с себя наваждение, быстро собрала волосы и, на ходу скручивая их, устремилась ему вдогонку.

– Себастьян!

Он застыл посреди лестницы, всей своей позой выказывая неприязнь, однако я, поспешно закручивая волосы в узел, не подала вида, как ужасно смущаюсь в его присутствии. Остановившись двумя ступеньками выше, я наконец справилась с прической и опустила руки.

– Послушай, я понимаю, ты не рад, что я поселилась у вас, но Новем… Ты и в самом деле думаешь, что они не желают мне зла?

Уголок его рта пополз вверх, выражая подобие улыбки. Или гримасу.

– Да, в самом деле, – ответил Себастьян.

Я прикусила губу, а затем неожиданно выпалила:

– Если ты поможешь мне раздобыть нужные сведения, то я пойду с тобой, чтобы встретиться с Нов…

Входная дверь резко распахнулась и грохнула о стенку так, что дверная ручка увязла в гипсокартоне. В холе немедленно возникла Виолетта с Паскалем под мышкой. На пороге стояли трое парней, все примерно одного возраста – около двадцати. Средний покосился на Виолетту и, покачав головой, произнес:

– Добро пожаловать в Дом Неудачников!

Двое других захохотали, а он перевел взгляд на лестницу, где стоял Себастьян.

– В ваших рядах пополнение? – Потом он обратился непосредственно ко мне: – Прелесть моя, уж лучше где‑ нибудь на болоте, чем тут, с этими лузерами.

– Чего тебе здесь нужно, Рэй?

Себастьян с такой силой вцепился в перила, что костяшки его пальцев побелели. В этот момент из столовой показался Даб. В руках он держал апельсин, который собирался очистить, но Рэй вырвал у него апельсин. Я сочла за лучшее спуститься еще на ступеньку.

– Эй! – возмутился Даб.

Рэй швырнул апельсин на пол.

– Что такое, Даб? Эх ты, гаденыш‑ полукровка!

– Пошел ты, Рэй‑ монд!

Рэй угрожающе двинулся к Дабу, и следующие мгновения протекли передо мной, словно в замедленной киносъемке.

Виолетта опустила Паскаля на пол, надвинула на личико полумаску, словно приготовилась к бою, и бросилась на обидчика всем своим тщедушным тельцем. Она, как осьминожек, обвилась вокруг него руками и ногами и вонзила острые клычки в бицепс. Рэй вскрикнул, пытаясь стряхнуть ее с себя, и почти оторвал, но Виолетта крепко уцепилась за него всеми крохотными конечностями. Рэй выругался по‑ французски и рванул сильнее. Виолетта отлетела в сторону, стукнулась о пол и прокатилась по гладкому паркету.

Тут я не выдержала.

Я обошла Себастьяна и сбежала по ступенькам, но Даб и Крэнк опередили меня и кинулись к девчушке. Виолетта самостоятельно поднялась на ноги, утерла кровь с губ и подбородка и пулей бросилась вон из дома в сад. Краем глаза я успела заметить, как она зарывается в жухлые листья.

Затем я снова повернулась к Рэю. Кровь кипела во мне,

подогретая адреналином и злобой. Больше всего меня задевает за живое, когда обижают детей. По себе знаю, каково им приходится.

– А со мной так же слабо?

С этими словами я двинула Рэю в челюсть, с удовольствием ощутив привычную боль, пробежавшую от кулака вверх по руке. Его приятели поспешили на помощь, и я с готовностью приняла бой.

Я задам вам, говнюки!

Когда подоспел первый, я быстро крутанулась, схватила его за руку и перекинула через плечо. Противник грохнулся на пол, и в тот же момент я ощутила на затылке дыхание второго спутника Рэя. На миг я встретилась взглядом с Себастьяном. Его глаза улыбались мне, подбадривали, побуждая показать, на что я способна. Я дерзко оскалилась, чувствуя, что парень уже обхватил меня за талию, собрала силы для удара и резко откинула голову назад, затылком угодив прямехонько в лицо нападавшему. Тот захрипел. Естественно, ему перепало гораздо сильнее, чем мне. Я развернулась и пнула его ногой в живот. Он тут же рухнул на пол рядом с товарищем.

Затем я отступила на шаг и с колотящимся сердцем оглядела результаты своих усилий. Даб за моей спиной присвистнул, но я по‑ прежнему не спускала глаз с Рэя. Он единственный из троицы не был еще повержен и потому представлял угрозу.

– Чертова стерва! – взревел Рэй, одной рукой держась за покусанное окровавленное плечо, а другой потирая челюсть.

Вид у него был бледный – хуже, чем в начале визита. Я ухмыльнулась и жестом послала его подальше. Рэй побагровел, и его губы разъехались в стороны, словно он собрался меня покусать. Сзади неслышно подошел Себастьян.

– Она моя, – спокойно произнес он. – Я первый нашел ее.

– Ага, и теперь все будут превозносить тебя до небес, правда, Ламарльер?

Рэй сплюнул. Его приятели тем временем кое‑ как поднялись на ноги.

– Что ж, лучше тебе не тянуть и привести ее поскорее. Иначе Grandmere[8] не поймет.

С этими словами они ретировались. Даб выдернул из стены дверную ручку, чтобы закрыть за ними дверь, а я набросилась на Себастьяна:

– Как это я твоя? Какого черта?

– Рэй тоже работает на Новем. Он просто пытался первым разыскать тебя. Судя по всему, кто‑ то видел, как ты приехала с Дженной.

– С Дженной?

– С Крэнк. – Он долго молчал, а затем наконец произнес: – Я помогу тебе найти сведения.

Вот и ладненько…

Набрав в грудь побольше воздуха – пригодится в общении с Мистером Индивидуальность – я последовала за Себастьяном через французские двери[9] в сад за домом. Даб с Крэнк стояли посреди патио на поросших мхом плитах и глядели на кучу палой листвы. Все здесь, несмотря на зиму, пропиталось сыростью, и сад больше напоминал джунгли. В нос бил резкий запах влажной почвы, перепревшей растительности и едкий аромат белых цветочков, облепивших со всех сторон дом.

– Ви, он ушел. А ты пропустила крутую расправу Ари! – Даб подкрепил свои слова серией кулачных ударов по воздуху и звуками воображаемых попаданий в тело противника. – Ну же, Виви, вылезай хотя бы ради меня! Я хочу лично выразить тебе благодарность!

Из‑ под листьев на нас смотрели черные глазки. Крэнк тоже принялась уговаривать Виолетту, а я придвинулась к Себастьяну и спросила:

– Что с ней происходит? И откуда эти вампирские клыки?

– Виолетта не вамп, – тихо усмехнулся Себастьян. – Даб в прошлом году нашел ее на болоте. Она жила там в плавучем охотничьем доме, причем совершенно одна. Даб три месяца ее прикармливал – только тогда она согласилась прийти к нам. Виолетта появляется и исчезает, когда захочет, любит всякие странные вещи, например маски, и фрукты, но никогда их не ест.

Я подняла брови и, покачиваясь на пятках, изрекла:

– Значит, ты все‑ таки способен связать несколько предложений кряду?

Себастьян кинул на меня сердитый взгляд и насупился.

– Пойдем, нечего время терять. Виолетта сама выйдет, когда сочтет нужным.

– Здесь красиво, – сказала я, любуясь видами ГарденДистрикт, пока мы с Себастьяном шагали по Сент‑ Чарльзавеню.

В ответ он только хмыкнул. Впрочем, я вовсе не собиралась делиться с ним своими мыслями и впечатлениями: без слов было ясно, что мой попутчик не склонен поддерживать разговор. А я не имела ничего против. Мои навыки общения всегда оставляли желать лучшего. Поэтому я приноровилась к размеренной поступи своего проводника и охотно предалась размышлениям, походя переступая через трещины в мостовой и огибая ветви, низко нависшие над садовыми оградами, отягощенные мхом и обильно разросшейся лозой.

Если бы какой‑ нибудь волшебник проник в мои мысли и потом создал бы для меня идеальный город, то это место больше всего напоминало бы, наверное, ГарденДистрикт. Прежде у меня ни разу не возникало чувства, что я попала к себе домой. Оно появилось у меня, вероятно, оттого, что я родилась здесь, к тому же здесь жила моя мать, но, скорее всего, не только поэтому. Все дело было в особой атмосфере квартала, в его заброшенности, в легком налете тлена на всем, куда падал взгляд, в буйстве трав и деревьев, в величественных старинных особняках, без сомнения облюбованных привидениями, в темных закоулках, куда никогда не заглядывал солнечный свет, во всем, что таилось в глубине запущенных садов, вдали за пустырями, за наглухо заколоченными окнами. Этот дух жил и в тех нелепых созданиях, кому Новый‑ 2 стал домом: в Виолетте, Дабе и Крэнк. И даже – я покосилась на своего спутника – в Себастьяне с его нахмуренным взглядом, темно‑ красными губами и шевелюрой цвета воронова крыла. Всем им вольно дышалось в городе, которому плевать, такой ты или не такой, потому что он и сам не похож на все другие.

Впрочем, не все в нем покорилось запустению. Мы прошли мимо дома, обжитого богемной компанией человек этак из двадцати. На крыльце сидел парень, виртуозно наигрывая на двенадцатиструнной гитаре что‑ то испанское, романтическое. Рядом с ним женщина в тюрбане рисовала на холсте картину. Из открытых окон доносились оживленные голоса и стук молотков по дереву. Какой‑ то тип развалился в старом гамаке, подвешенном между колоннами; он вяло поднял руку в знак приветствия, едва наметив пальцами букву V. Гитарист вскинул голову и кивнул Себастьяну.

Еще несколько особняков, и мы перешли на другую сторону Сент‑ Чарльз‑ авеню, на трамвайную остановку.

– В Благотворительную больницу, кажется?

– Ага. Как ты думаешь, нам удастся раздобыть записи обо мне?

Себастьян пожал плечами и запустил пятерню в шевелюру, придав ей непокорный и нечесаный вид.

– Не так уж это и трудно…

– Ты еще кого‑ нибудь знаешь в Новом‑ два по фамилии Селкирк?

Показался трамвай. Себастьян покачал головой и выудил из кармана мелочь.

– Билет стоит доллар двадцать пять.

– Ох… вот дерьмо.

Пока трамвай тормозил, я сбросила рюкзак на мостовую, расстегнула на переднем кармане «молнию» и достала два доллара. Себастьян ждал меня на ступеньках. Я быстро поднялась в салон, заплатила за себя и села на деревянную скамью наискосок от Себастьяна.

Некоторое время мы ехали молча, но мой спутник вдруг скользнул на сиденье рядом со мной, чем несказанно меня удивил. Я поспешно отодвинулась к окну. Следя глазами за водителем трамвая, он, понизив голос, спросил:

– Ну, ты не хочешь рассказать мне, что там за тип хотел тебя убить?

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒