Келли Китон 1 страница

Стр 1 из 14Следующая ⇒

Келли Китон

Ее зовут Тьма

Боги и монстры – 1

Келли Китон

Ее зовут Тьма

Посвящается Мэри Китон.

Ты в детстве за руку меня взяла и увела в леса,

Там сдернула покров с моих фантазий

И посвятила в удивительные тайны:

Где феи обитают, духи пляшут,

И домовые прячутся от леших.

Покров и ныне поднят,

Но жаль, что больше нет тебя со мной.

Я сидела в кафетерии, и моя правая коленка под столиком подпрыгивала, будто очумелый отбойный молоток. Адреналин струился по жилам, побуждая меня бежать куда подальше, рвать отсюда когти и никогда больше не заглядывать в Рокмор‑ хаус.

Дыши глубже.

Если я сейчас же не возьму себя в руки и не успокоюсь, я своей одышкой только капитально себе напорчу. Перспектива так себе, особенно если учесть, что в этой психушке полно свободных палат.

– Вам это действительно необходимо, мисс Селкирк?

– Лучше Ари. Да, доктор Жиру, – энергично кивнула я. – Я проделала такую дорогу не для того, чтобы идти на попятный. Мне нужно знать.

Мне не терпелось поскорее покончить со всем этим и как‑ то – как‑ нибудь! – унять трясущиеся руки. Но я просто положила ладони на стол – вот так, ровно и спокойно.

Доктор огорченно вздохнул, слегка разжав тонкие, потрескавшиеся от загара губы. Его взгляд, казалось, говорил: «Не обессудь, детка, ты сама просила». Затем он открыл архивную папку и откашлялся.

– В те времена я еще тут не работал, но давайте посмотрим… – Он пролистнул несколько страниц. – После того как ваша мать отдала вас на попечение социальных служб, она провела остаток жизни здесь, в Рокморе. – Доктор стал листать дальше. – По собственной воле, – продолжил он. – Содержалась здесь шесть месяцев и восемнадцать дней. Покончила с собой накануне двадцать первого дня рождения.

У меня перехватило горло. О черт!.. Этого я никак не ожидала.

Новость повергла меня в шок и в клочья разнесла перечень вопросов, которые я давно заготовила в уме. Все эти годы я перебирала возможные причины, по которым мать когда‑ то бросила меня. Я даже допускала мысль, что за тринадцать лет она, вполне возможно, успела отойти в мир иной. Но покончить с собой?

Да, дурья башка, об этом‑ то ты и не подумала!

В голове нескончаемой чередой проносились ругательства, и мне больше всего хотелось бухнуться лбом о столешницу – может, хоть так удастся вдолбить в голову ошеломляющую весть.

В четырехлетнем возрасте меня приняли на попечение власти штата Луизиана, а через шесть месяцев моей матери не стало. Все это время я неотступно размышляла о ней, рисовала ее в своем воображении, гадала, чем она занимается, вспоминает ли свою покинутую крошку, а она меж тем лежала в земле и ни хрена не думала и не делала.

В моей груди рос вопль, которому я не дала вырваться наружу. Вместо этого я пристально разглядывала свои руки. Коротко остриженные ногти на фоне белой крышки стола походили на блестящих черных жучков. Я с трудом подавила желание согнуть пальцы и вцепиться в ламинированное покрытие так, чтобы кожа отстала от ногтей, – все лучше, чем изнемогать от скорби, сдавливающей и опаляющей сердце.

– Пусть, – произнесла я, совладав с собой. – А что с ней было не так?

Вопрос обжег мне язык подобно кипящей смоле. Я густо покраснела и торопливо убрала руки под стол, незаметно вытерев потные ладони о джинсы.

– Шизофрения. Галлюцинации – вернее, всего одна…

– Какая же?

Доктор снова раскрыл досье и сделал вид, что вчитывается в данные. Видно было, что он здорово нервничает и не решается сказать мне правду. Я была на него не в обиде: кому же приятно сообщать несовершеннолетней девушке о том, что ее мамочка ошизела настолько, что свела счеты с жизнью?

На щеках доктора проступили пунцовые пятна.

– Здесь написано… – начал он, сделав над собой усилие, – что все из‑ за змей… Будто бы у нее в голове под кожей завелись змеи, и она чувствовала, как они шевелятся и пытаются выйти наружу. Несколько раз она расцарапывала себе голову до крови. Ковырялась в ней кухонным ножом, стянутым в кафетерии, чтобы извлечь их оттуда. Ни увещевания врачей, ни препараты так и не убедили ее в том, что змеи – лишь плод ее воображения.

Холодок пробежал у меня по затылку и пополз ниже, по всей спине. Змей я ненавидела лютой ненавистью.

Доктор Жиру захлопнул папку и поспешно произнес сочувственным тоном:

– Но нельзя забывать и о том, что многие тогда пережили посттравматический стресс. Вы были еще ребенком и мало что помните, но…

– Кое‑ что я помню.

Разве такое забудешь? Вместе с сотнями тысяч людей я чудом спаслась, когда на Новый Орлеан один за другим обрушились два урагана четвертой категории. Стихийное бедствие накрыло не только город, но и всю южную половину штата. Жителей Луизианы оно застигло врасплох, и ни один из беженцев домой не вернулся. Даже сейчас, спустя тринадцать лет, никто, будучи в здравом уме, не решался соваться за Периметр.

– Значит, нет надобности объяснять вам, почему ваша мать оказалась здесь? – печально улыбнулся доктор Жиру.

– Нет.

– Тогда хватало подобных случаев, – скорбно продолжил доктор, глядя в пространство и обращаясь уже не ко мне, а непонятно к кому. – Психозы, страх утопления у пациентов, на чьих глазах погибли близкие… И конечно, змеи. Наводнение выгнало их из болот на сушу. Вероятно, ваша мать стала непосредственной очевидицей какого‑ то жуткого происшествия, вызвавшего у нее галлюцинацию…

В моем сознании, словно в диапроекторе, замелькали видения жуткого стихийного бедствия и его последствий, уже порядком подзабытые. Я непроизвольно вскочила, хватая ртом воздух и желая побыстрее убраться к черту из этого жуткого места посреди болот, поросших мхом и кривыми плакучими деревьями. Меня, как маньячку, тянуло забиться в судороге, чтобы стряхнуть с себя образы, липнущие к коже, но усилием воли я осталась невозмутимой. Глубоко вдохнув и вцепившись в край черной футболки, я прокашлялась и сказала:

– Благодарю вас, доктор Жиру, что смогли встретиться со мной, несмотря на поздний час. Мне, кажется, пора.

Я медленно развернулась и направилась к двери, не очень‑ то представляя себе, куда мне теперь идти и что предпринять. Пока главным для меня было просто идти.

– Вы желаете забрать ее вещи? – спросил доктор Жиру.

Я застыла на месте.

– Формально они теперь ваши.

Внутри у меня все сжалось. Я обернулась.

– Кажется, в камере хранения осталась какая‑ то коробка. Я сейчас принесу. Прошу… – указал мне на скамейку доктор. – Я вернусь буквально через минуту.

Скамейка. Посидеть. Хорошая мысль! Я тяжело опустилась на край скамьи, уперла локти в колени и устремила взгляд на свои сведенные перевернутой буквой V ступни. Я так сидела до тех пор, пока не вернулся запыхавшийся доктор Жиру. Он принес выцветшую коричневую обувную коробку. Она выглядела довольно увесистой, но, к моему удивлению, даже разочарованию, оказалась совсем легкой.

– Спасибо. Ах да, вот еще что… Моя мать похоронена где‑ то в окрестностях?

– Нет. Ее похоронили в Греции.

Я не сразу поняла.

– Вы хотите сказать, в каком‑ то американском городишке с названием Греция или?..

Доктор Жиру улыбнулся, сунул руки в карманы и покачался на каблуках.

– Не‑ ет. В настоящей. Оттуда приехала семья и затребовала ее тело. Я уже говорил, что в тот период я здесь не работал, но сведения, наверное, можно раздобыть в следственном управлении. Например, на чье имя была выдана расписка в получении, и все такое прочее…

Семья.

Это слово показалось мне таким чуждым, таким фальшивым, что я усомнилась, не ослышалась ли я. Семья. В сердце, вдруг сделавшемся невесомым и воздушным, встрепенулась надежда, готовая вылиться в мелодию из диснеевского мультика, исполняемую премиленькими синичками в сопровождении поющих белочек.

Но нет. Пока обождем. Не все сразу.

Глядя на коробку, я тут же укротила свой порыв. Прежде я так часто обманывалась, что не могла сразу поддаться чувствам. Я гадала, какие еще ошеломляющие открытия готовит мне нынешний вечер.

– Всего доброго, мисс Селкирк.

Я помедлила секунду, провожая взглядом доктора, которого уже ждали в застекленном эркере пациенты, а затем направилась к высоким двустворчатым дверям. Покинув обветшалое здание особняка, приспособленного под психиатрическую лечебницу, и шагая к припаркованной перед ним машине, я мысленно уносилась все дальше в прошлое – к ужасному концу моей матери и к собственному сиротскому детству. Выходило, что я внебрачная дочь несовершеннолетней девицы, лишившей себя жизни.

Ни хрена себе! Здорово.

Гравий хрустел под подошвами, ему вторила нескончаемая трескотня сверчков и кузнечиков и крики лягушек‑ быков. Во всей стране уже наступила зима, но здесь, на Юге, январь выдался, как всегда, теплым и влажным. Я крепче обхватила коробку, вглядываясь сквозь поросшие мхом стволы виргинских дубов и кипарисов в непроглядную густую тьму. Там, на заболоченном озере, чудилось мне, шевелились тени, но чернота стояла неприступной стеной. Я смигнула. Это просто слезы подступили к глазам.

У меня перехватило дыхание. Я и не думала, что будет так… больно. Не ожидала, что доподлинно узнаю ее историю. Торопливо смахнув слезинки с уголков глаз, я пристроила коробку на пассажирском сиденье и тронулась в сторону Ковингтона в Луизиане по единственной извилистой дороге, соединявшей Рокмор‑ хаус с неким подобием цивилизации. Ковингтон расположился у самого Периметра, на границе между заброшенными землями и остальной Америкой, – приграничный город с гостиницей «Холидей инн экспресс»[1].

Положив коробку на гостиничную кровать, я сняла ботинки, стащила с себя поношенные джинсы и футболку. Я принимала душ утром, но после посещения клиники мне не терпелось смыть с себя депрессивный смрад и толстый слой липкой южной сырости, приставшей к коже.

Включив в ванной душ, я начала развязывать тонкую черную тесемку на шее, следя, чтобы с нее не соскользнул мой любимый талисман – платиновый полумесяц. В ночном небе я больше всего любуюсь лунным серпиком; он особенно красив в ясную холодную погоду в окружении мерцающих звездочек. Месяц настолько мне по душе, что я даже вытатуировала его под уголком глаза на правой скуле – подарок самой себе в честь окончания средней школы. Татуировка напоминает мне о месте моего рождения – о Городе‑ Полумесяце. О Новом Орлеане.

Правда, это бывшее его название. Теперь город известен как Новый‑ 2 – царственный, угасающий, навсегда утраченный мегаполис, не поддавшийся власти наводнения. Ныне Новый‑ 2 – частное владение. Это путеводный маяк и прибежище для всевозможных неудачников, а также скопище разномастной нечисти, по крайней мере, так поговаривают.

Стоя перед высоким зеркалом ванной в черном бюстгальтере и трусиках, я склонилась к своему отражению и притронулась к крохотной татуировке на лице. Я думала о матери, которую даже не успела по‑ настоящему узнать. Может быть, и у нее были такие же глаза цвета морской волны, глядящие сейчас на меня из зеркала, и такие же волосы…

Я вздохнула, распрямилась и стала распускать тугой узел на затылке. Неестественные. Ненормальные. Ненавистные. Мне приходилось употреблять и более сильные эпитеты для описания густых прядей, рассыпавшихся теперь по плечам и кончиками щекочущих поясницу. С извечным пробором посередине. Все одной длины и настолько светлые, что в лунном сиянии кажутся седыми. Волосы… Проклятие всей моей жизни. Роскошные, сияющие глянцем и необыкновенно прямые, будто их утюжил целый полк парикмахеров. Но такими они были от природы.

Нет. Не от природы…

Я опять испустила тяжелый вздох. Я давным‑ давно перестала бороться с ними. Едва я поняла – а было мне в ту пору около семи лет, – что мои волосы привлекают нездоровое внимание некоторой части моей приемной родни мужского пола, причем от мала до велика, я испытала все способы избавиться от шевелюры. Я состригала ее, красила, сбривала, а будучи в седьмом классе, даже похитила из школьной лаборатории соляную кислоту, развела ее водой в раковине и погрузила патлы в раствор. Волосы сгорели до основания, но через несколько дней отросли снова – той же длины, того же цвета, неотличимые от прежних. И так повторялось до бесконечности.

Вот почему я научилась скрывать их, насколько возможно: в пучках, косах, под шляпами. Одевалась я преимущественно в черное и уже в отрочестве сумела поставить себя так, что большинство парней с должным пониманием относились к моим отказам. А если без понимания, то и с этим я теперь умела справляться.

Мои нынешние приемные родители, Брюс и Кейзи Сандерсон, оба выступают поручителями под залог. В их обязанности входит вносить за ответчиков требуемую сумму, чтобы дать тем возможность избежать ареста до слушания дела в суде. Если обвиняемый игнорирует явку в суд в назначенный срок, мы вместе разыскиваем его и возвращаем в руки правосудия, так что терпеть из‑ за беглецов издержки нам не приходится. Благодаря Брюсу и Кейзи я легко управляюсь с шестью видами огнестрельного оружия, могу в три секунды свалить с ног стокилограммового верзилу и надену наручники на злоумышленника, даже если у меня будет свободной всего одна рука. Подобные занятия называются у нас «семейным досугом».

Затуманенное отражение улыбнулось мне из зеркала. Сандерсаны – порядочные и славные люди, настолько порядочные, что не раздумывая одолжили семнадцатилетней приемной дочери свою машину, позволив ей отправиться на поиски собственного прошлого. Кейзи тоже выросла в неродной семье, поэтому поняла меня без лишних слов и не вмешивалась, предоставив мне все делать самой. Вот бы мне с самого начала оказаться именно у них! Я насмешливо фыркнула. Вот‑ вот, если бы наши желания превращались в доллары, я звалась бы Биллом Гейтсом.

Ванная наполнилась теплым паром. Я знала, что делаю. Стараюсь оттянуть решение проблемы. Мой классический модус операнди. Я никуда не двинусь, пока не приму душ и не облачусь в пижаму. Только тогда я открою треклятую коробку. «Давай кончай с этим, нюня! » И я стащила с себя оставшееся белье.

Через полчаса подушечки моих пальцев сморщились от воды, а воздух в ванной настолько увлажнился, что стало трудно дышать. Я тщательно вытерлась и надела любимые старенькие клетчатые шорты и тонкий хлопковый топ. Скрутив еще сырые волосы в узел и натянув на вечно зябнущие ноги пушистые носки, я по‑ турецки уселась посреди огромной гостиничной кровати. Возле коробки. Она лежала прямо передо мной.

Я зажмурилась. По рукам и ногам ползли мурашки. У меня даже подскочило давление. Я поняла это по тому, как мучительно и тревожно сдавило грудь.

Не будь же ребенком!

Это всего‑ навсего глупая коробка. Мое прошлое, всего‑ навсего…

Кое‑ как совладав с собой, я сняла крышку, подтянула коробку поближе и заглянула внутрь.

Там оказалось несколько писем и пара ювелирных коробочек. Негусто для наследия целой человеческой жизни. Скорее всего, содержимое обувной коробки повлечет куда больше вопросов, чем ответов, – обычное дело в моих прежних поисках. Упав духом, я все же запустила руку в коробку и схватила лежавший сверху на стопке писем простой белый конверт. Перевернув его, я увидела небрежную надпись синими чернилами – мое имя.

Аристане.

Я пораженно выдохнула: вот так черт! Моя мать писала мне!

Я не сразу свыклась с этой мыслью. Держа письмо в дрожащей руке, я некоторое время гладила большим пальцем буквы неверного почерка, затем вскрыла конверт и развернула вложенный в него единственный блокнотный листик.

Моя нежно любимая, милая Ари!

Если ты читаешь это послание, значит, ты все же нашла меня. Я же про себя надеялась и молила, чтобы этого никогда не произошло. Мне было так жаль покидать тебя! Знаю, это покажется нелепостью, но уверяю тебя, иного выхода не было. Скоро ты сама поймешь почему, и мне от этого только горше. Но сейчас, раз уж тебе все равно выдали в Рокморе эту коробку, беги оттуда немедленно. Не вздумай показываться в Новом Орлеане и среди тех, кто что‑ нибудь знает о тебе. Как бы мне хотелось оберечь тебя! Сердце щемит, как подумаю, что и тебе предстоят те же самые испытания! Я очень люблю тебя, Ари. Я прошу у тебя прощения – за все, за все!

Я вовсе не сумасшедшая, не думай. Умоляю, крошка моя, БЕГИ скорее!

Мама.

Я в испуге соскочила с кровати, выронив письмо, словно оно обожгло мне пальцы. «Что еще за черт?! » Сердце от страха бешено колотилось, а волоски на коже встали дыбом, словно наэлектризованные. Я бросилась к окну и сквозь занавеси поглядела, в порядке ли моя машина на парковочной стоянке позади гостиницы. Но все было нормально. Я потерла себе плечи и стала расхаживать туда‑ сюда по номеру, грызя ноготь левого мизинца.

Затем я снова бросила взгляд на письмо, на его убористые рукописные строчки. «Я вовсе не сумасшедшая, не думай. Умоляю, крошка моя…»

Крошка моя, крошка моя…

У меня набиралась всего горстка смутных воспоминаний, но эти слова… Мне показалось, я даже слышу мамин голос. Нежный. Любящий. С улыбкой. Я вдруг осознала, что воспоминание реальное, не похожее на тысячи выдуманных мной за долгие годы детства. Боль скрутила мне сердце. За левым глазом я почувствовала ноющий укол – предвестник близкой мигрени.

Столько лет! Как же это несправедливо!

В груди бушевала волна адреналина. Ища выхода, она ринулась вниз по руке, но я, как мне ни хотелось, не заорала и не грохнула кулаком о стенку, а лишь сильно закусила нижнюю губу и что есть мочи сжала кулак.

Всё, проехали. Ход мыслей типа «жизнь так несправедлива» все равно заведет в тупик. Пробовали, знаем. Повторения не требуется. Обижаться не на кого.

Я со стоном швырнула письмо обратно в коробку, плотно закрыла крышку и стала одеваться. Запихав вещи в рюкзак, я сунула коробку под мышку. В течение тринадцати лет моя мать не давала о себе знать, а теперь ее загробное послание велит мне бежать отсюда, спасаться. Как бы ни обстояли дела, я спинным мозгом чувствовала, что обстоят они неважно. Может, конечно, меня напугали и ввели в паранойю слова доктора Жиру. А может статься, как недвусмысленно подсказывало мне лихорадочно работавшее сознание, что моя мать – вовсе не жертва суицида.

Я торопливо спустилась на первый этаж, к гостиничной стойке, сдала ключи и через заднюю дверь вышла к машине. Уличный фонарь гудел и вспыхивал, временами ярко освещая повисшую в воздухе туманную дымку. Из‑ за цепей ограды, что отделяла парковку с одного края от буйно порасшей сливной канавы, доносилось пение сверчков и лягушек.

С каждым шагом мой скептицизм возрастал, а вместе с ним – осознание глупости моего поведения. Почему, черт возьми, я должна удирать из‑ за какого‑ то письма? И чего именно мне опасаться в Новом‑ 2? Объяснения своего прошлого? Ответа на вопрос, почему я такой уродилась? Новых сведений о жизни моей матери?

Она предостерегала меня для моего же блага, но, вероятно, даже загадывать не могла, что ее единственное чадо в будущем окажется напарницей поручителей под залог. Я запросто разделаюсь не только с любым обитателем Нового‑ 2, но и вообще со всяким, кто встретится на моем пути.

Я снова положила коробку рядом с собой, затолкала раздутый рюкзак под сиденье и долго не двигалась с места, вцепившись в руль и укоряя себя за нерешительность. Перед отъездом из Мемфиса я навела справки о Рокмор‑ хаусе и о городе, где я родилась, – о Новом Орлеане. Брюс и Кейзи, классные люди, доверили мне одну из своих машин, зная, что я взрослее и ответственнее иных совершеннолетних. Пока что мне семнадцать, я досрочно сдала выпускные экзамены, а на работе уже зарекомендовала себя надежным партнером. Всего через полгода я смогу на законных основаниях носить оружие и стану полноправной сотрудницей фирмы «Сандерсон. Залог и поручительство».

Однако – тут я склонилась к рулю и легонько стукнулась об него лбом – Брюсу и Кейзи я обещала, что съезжу только в Ковингтон, а если мои поиски поведут в Новый‑ 2, то я дождусь их и одна туда ни за что не отправлюсь.

Но теперь, прочитав мамино письмо, я горела желанием немедленно пуститься в путь. Я столько лет ждала… И цель теперь была так близка!

Ночь привела мои размышления в сущий разброд. Но Ари Селкирк всегда слыла решительной особой! За свою жизнь я только и делала, что боролась с неприятностями, я попадала и в гораздо худшие передряги. Черт, данная ситуация – это просто цветочки по сравнению с тем, что бывало!

Придя к такому выводу, я откинулась на сиденье, вставила ключ в зажигание, но повернуть его не успела: зазвонил мобильник.

– Да.

– Малышка, как идут дела? – Это звонил Брюс.

– Хорошо. Кажется, я не зря сюда приехала. Кое‑ что отыскала, но надо еще немного покопаться. И слышишь, поблагодари своего брата за помощь, ладно?

Несмотря на то, что этот дохляк содрал с меня втридорога за свои следственные услуги.

– Еще бы. Так ты завтра приедешь? У нас два свежих дела. Неплохо, если бы ты была под рукой.

«Неплохо, – мысленно передразнила я. – А еще лучше, если бы мне удалось выяснить, кто я такая и почему я отличаюсь от всех остальных девушек на планете».

– Алло, ты слушаешь?

– Ага. – Я помолчала. – У меня, э‑ э, есть еще кое‑ какие зацепки. Я проверю их и сразу вернусь. К завтрашнему вечеру, наверное, успею.

Я крепко зажмурилась, чувствуя себя полным ничтожеством, поскольку не выложила все начистоту и не призналась, что собираюсь податься в Новый‑ 2. Впрочем, я боялась, что, скажи я об этом Брюсу, он не разрешил бы мне. Изначально я намеревалась выехать из Ковингтона на рассвете и вернуться в Мемфис. Теперь я и сама не знала, что предпринять, и спрашивала себя, какого черта я рассчиталась в гостинице.

Нет, все ты знаешь. Ты рванёшь за Периметр. В Новый‑ 2.

Поговорив с Брюсом, я, наконец, включила зажигание и оставила мотор на холостых оборотах. Мне нужен был еще один день. Его хватило бы, чтобы добраться до Нового‑ 2, наведаться в Городскую благотворительную больницу, получить разрешение просмотреть регистрационную запись о своем рождении и, если повезет, узнать имя своего отца. Тем не менее ехать туда на своей машине было, пожалуй, рискованно: Новый‑ 2 славился количеством угнанных автомобилей. Я вовсе не желала с позором вернуться в Мемфис без колес, учитывая, что уже нарушила данное слово.

Может быть, администратор за гостиничной стойкой подскажет мне, где здесь автобусная станция? Наверное, поблизости найдется хоть одна, по крайней мере, должна быть. Если же нет, мне придется пока обождать. Но ведь за спрос денег не берут, верно?

Отклонившись назад, я уже хотела схватить рюкзак, но, взглянув в зеркало заднего вида, невольно содрогнулась. За машиной стоял кто‑ то темный и совершенно неподвижный. Меня, словно молния, пронизал страх, вызвав стойкое ощущение, что я неожиданно попала в фильм ужасов.

Вот черт! Неизвестный не двигался с места и упорно маячил в зеркале, похожий на привидение. Я медленно перевела руку от рюкзака к бардачку, открыла его и нашарила в нем девятимиллиметровый ствол, предусмотрительно положенный туда Брюсом. Они дали мне служебную машину, а в каждой из них имеется подстраховка. Я пока что несовершеннолетняя и не имею права ею воспользоваться, но что‑ то подсказало мне, что сохранение законности сейчас меня меньше всего должно волновать, и если я смогу просто отпугнуть этого типа, то вреда никому не будет.

Стиснув в ладони рукоять пистолета и ощутив при этом огромное облегчение, я выпрямилась и сделала глубокий вдох, стараясь воспринимать ситуацию как учебную. Я тысячи раз проигрывала подобные встречи: попытки к бегству, самозащиту, аресты…

Затем я открыла дверцу и вышла из машины.

Он оказался высоким, с коротко остриженными русыми волосами, в черной футболке. Сзади на кожаном ремне через плечо висел круглый щит. Впрочем, не эти приметы заставили мое сердце бешено забиться и рвануться вон из горла – моим вниманием тут же завладел ослепительно сверкающий и, очевидно, смертельно опасный клинок в руке у незнакомца, нечто среднее между кинжалом и коротким мечом.

Злоумышленник был дюжего сложения, и стоило ему окинуть меня взглядом с головы до ног, а затем встретиться со мной глазами, как у меня в ушах отдалась мольба моей матери – БЕГИ!

Я крепче стиснула рукоять пистолета, видя, что неизвестный переместился в сторону от багажника, запирая меня между двумя автомобилями и стеной гостиницы.

Я слегка попятилась, проскользнула между капотом и кустами и оказалась с другой стороны машины. Он следовал за мною, как тень.

– Эй, послушайте, не знаю, что вы там задумали, но может, все‑ таки бросите ваш нож, а?

Здесь, позади отеля, нас практически никто не мог увидеть, разве что по дорожке неподалеку от парковки проехала бы запоздалая машина. Но вообще‑ то мне следовало рассчитывать только на себя.

Незнакомец надвинулся на меня во всю ширину своих могучих плеч. Мне вовсе не хотелось в него стрелять, но я почему‑ то догадалась, что моя пушка ему до фени. Он вдруг заговорил – на непонятном языке и с такой непреклонностью в рокочущем, повелительном голосе, что я тут же поняла: ничего доброго эти незнакомые слова мне не сулят. Больше всего они напоминали предсмертное напутствие.

– Давай‑ ка не глупи! – Я отступила, запнувшись о поребрик. – Не больно‑ то мне надо тебя убивать!

Расстояние между нами еще сократилось, и теперь незнакомец стоял всего в метре от меня. Он занес надо мной клинок и выговорил на исковерканном английском:

– По велению Атана потния избавляю тебя от жизни!

Черт побери, он и вправду убить меня хочет! Клинок сверкнул в воздухе. Я спустила курок. Выстрел прогремел в ночи, словно разорвавшаяся бомба, и легкая отдача сотрясла мое тело.

Пуля попала ему в бедро. Нападавший вздрогнул, замер на секунду, а затем подступил ко мне еще ближе. Я вытаращила глаза, во рту у меня мигом пересохло. Ах да, он, наверное, наширялся и теперь под балдой! Скорее всего…

Он снова занес надо мной длинный клинок. Кровь гулко и медленно стучала у меня в ушах. Та секунда, пока он опускал клинок с таким неистовством, что даже зарычал от напряжения, растянулась для меня в вечность. Я едва помню, как выставила вперед руку с оружием и снова выстрелила, поразив злодея в правое плечо. От такой раны он бы не умер, но совершенно точно выронил бы проклятый кинжал.

Незнакомец застыл с полуопущенной рукой, наблюдая, как из пулевого отверстия струится кровь. Потом он перевел на меня обезумевший взгляд и оскалился в улыбке. О черт!..

Он сделал пару шагов и качнулся вперед. Я схватила его за руку, надеясь, что мне хватит сил удерживать раненого противника на расстоянии. Наши лица сблизились – настолько, что в его глазах я разглядела фанатичный блеск. По левому виску нападавшего стекала струйка пота. Он выругался сквозь стиснутые зубы на своем непонятном языке и замахнулся на меня кулаком здоровой руки, но я перехватила удар, подставив локоть и напрягшись всем телом, чтобы противостоять боли. В ту же секунду я двинула ему коленом в пах с силой, достаточной для того, чтобы оставить вмятину на автомобильном капоте.

Клинок брякнулся об асфальт. Наконец‑ то!

Мигом оценив ситуацию, я метнулась вперед и на бегу подхватила с земли кинжал. Узел волос рассыпался, и они немедленно упали мне на глаза. Я ринулась к дорожке, огибающей гостиницу, но не успела даже свернуть за угол, как нападавший снова догнал меня. Его цепкие, словно щупальца осьминога, пальцы схватили меня за лодыжку, и от неожиданности я взвизгнула и взмахнула руками, теряя равновесие. О нет!

Я успела сгруппироваться и сначала упала на локти, но через долю секунды крепко приложилась лбом об асфальт. Кинжал и пистолет со звоном отлетели. Боль брызнула во все стороны, и моя голова будто растрескалась на мелкие фрагменты. Я буквально ослепла и не видела кругом ничего, кроме резкого испепеляющего света.

От шока я словно оцепенела, слушая, как бешено и не ровно колотится в груди сердце. Мной начинала овладевать паника – состояние из разряда тех, что начисто парализуют способность защищаться, если вовремя не взять себя в руки. «Если сбили с ног, лупи куда попало! – наставительно загремел в моих ушах голос Брюса. – Делай что угодно, лишь бы снова подняться! »

Загнав приступ паники подальше вглубь, я перевернулась на спину и стала лягаться наудачу. Под ногу попалось что‑ то мягкое. Руками я лихорадочно шарила над головой и, нащупав рукоять кинжала, тут же схватила его, села и начала остервенело тыкать им во все стороны, надеясь снова попасть в цель.

Клинок наткнулся на препятствие. Я надавила сильнее. Кровь так оглушительно стучала в ушах, что я почти ничего не слышала.

Понемногу ко мне вернулось зрение. Нападавший стоял на коленях между моих ног. Обеими руками он держался за клинок у самой рукояти кинжала, глубоко утопленного в его груди. Незнакомец смотрел на меня широко распахнутыми от удивления глазами, словно никак не ожидал поражения.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒