Annotation 6 страница

Школа продолжала мучить меня, как морально, так и физически. Честно говоря, я не особо старалась что-то изменить. Целыми днями я пропадала в своих альбомах и в студии. В школе я просыпалась только на уроках истории, чтобы смотреть на Брэна и любоваться его блестящими зелеными глазами. Это было настоящим сумасшествием. Стоило мне увидеть, что Брэн идет по коридору, как все кругом вспыхивало разными красками, словно луч солнца пронизал завесу туч. Я не понимала себя. С Ксавьером я никогда не испытывала такого вихря головокружительных, противоречивых чувств. Моя любовь к Ксавьеру была твердой и неподвижной, как пробный камень истины. Ксавьер был единственной постоянной моей жизни, он значил для меня так много, что теперь, когда его не стало, я словно потеряла почву под ногами. Я понимала, что если исчезнет Брэн, мой мир не рухнет, однако в подглядывании за ним было что-то… что-то почти наркотическое. Чувства, которое я испытывала к нему, чем-то напоминали мои чувства к Ксавьеру, но все-таки отличались от них, и это совершенно сбивало меня с толку. Я часто предлагала Брэну подвезти его домой на своем лимо-ялике. Он чаще соглашался, чем отказывался, и я принимала это за доброе предзнаменование. Он рассказывал мне о своих теннисных матчах или о работе в ЮниКорп, о которой много знал. Он делился со мной сплетнями о «своих друзьях, говорил о том, как отнеслись в школе к роману Отто и Набики, по секрету рассказал, что Анастасия по уши влюблена в Вильгельма, но тот увлечен старшеклассницей, с которой вместе ходит на углубленный курс астрофизики. Мне нравилось болтать с ним. Как я уже говорила, Брэн и его друзья были моими спасителями, однако при этом я полностью отдавала себе отчет в том, что все они (за исключением Отто, который со мной не разговаривал) общаются со мной только из-за Брэна. Они держались очень сдержанно. Я не могла сказать, что они меня не любили, просто относились ко мне без особой теплоты. Меня это не удивляло. Скорее всего костяк их дружной компании сложился еще в младших классах. Единственные изменения в этом тесном кружке произошли три года назад, в начале средней школы, когда родители Анастасии послали ее из Новой России на Ио, а Молли и Отто выиграли стипендии. С другой стороны, Брэн как будто не замечал холодности своих друзей. Почти каждый день он искренне пытался вовлечь меня в общее обсуждение за обедом, и я была очень благодарна ему за это. Но я постепенно становилась одержима им. Когда меня не мучили кошмары, я пыталась заполнить свои сны Брэном. Ксавьер был слишком мучительным воспоминанием, а ничто другое не могло занять мои мысли. Я бесконечно рисовала его, портрет за портретом, в разных ракурсах, с разными выражениями лица, пытаясь понять, что скрывается за этими зелеными глазами. При этом я страшно боялась, что однажды он увидит мои альбомы и поймет, сколько я о нем думаю. А потом я поняла, что глупо обманывать себя. Я хотела, чтобы он узнал о моих чувствах.
* * *
«Отто»? Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем мой экран снова ожил. Мы теперь почти каждый вечер выходили на связь ровно в десять. «Здесь! Привет еще раз». «Привет. Можно задать тебе один вопрос? » «Ты все время задаешь мне вопросы. Теперь моя очередь». «Проклятье! — написала я. — Поверь мне на слово — во мне нет ничего интересного». «Очень смешно. До сих пор ты постоянно уходила от ответов на мои вопросы. Что чувствуешь, когда выходишь из стазиса? » «Боль, — написала я. — Честное слово, Отто, на этот вопрос очень трудно ответить. Шок и стазисная усталость так оглушают, что всю первую неделю после выхода ты живешь, словно в тумане. И ничего не понимаешь из того, что происходит вокруг. Я забыла, как включать плиту, не знала, с какой стороны подойти к компьютеру, не понимала и половины из того, что мне говорили. И не могла выйти из дома и купить белье без того, чтобы толпы репортеров не сопровождали каждый мой шаг. Перед поступлением в школу я чувствовала себя выброшенной на берег медузой — такой же бесформенной и наэлектризованной. Как будто вся вода, в которой я жила и плавала с рождения, исчезла навсегда. Патти и Барри — они что есть, что их нет. Все, кого я знала, умерли. Добавь к этому стазисное истощение и всемирную известность, и ты поймешь, что я почти так же несчастна, как ты». «Я не несчастен. Уже». «После появления Набики? » — спросила я, думая о Ксавьере. И о Брэне. «После того как выиграл стипендию». А я чувствовала себя ограбленной без Ксавьера. И никакие стипендии в мире не могли избавить меня от этой боли. «Значит, Набики не имеет к этому никакого отношения? » «Все мои друзья имеют к этому отношение. Джемаль привел меня в эту компанию. Он с самого начала был моим соседом по общежитию. А Брэн и Вил были его друзьями». Я вздохнула. «Они сразу тебя приняли? » «Нет, конечно. Нам пришлось привыкать друг к другу». Он ненадолго задумался, прежде чем продолжить. «Меня удивляет то, что ты приняла меня так быстро». «Ты славный». «И ты поняла это после нашего единственного разговора? Во время которого я почти сразу же оттолкнул тебя? » «Ну, как сказать…» «Я привык к тому, что люди избегают смотреть мне в глаза, смущаются или откровенно брезгуют мной. Ты ничего этого не делала». «Я не ханжа, чтобы вести себя так, — написала я в ответ. — Хотя вначале ты меня напугал». «Ты меня тоже», — признал Отто. «Пара калек», — напечатала я. «Именно. О чем ты хотела меня спросить? » «Ах, да. О Брэне». «Что ты хочешь узнать? » «Ты хорошо его знаешь? » «Мы знакомы почти три года». «Как ты думаешь: он правда хорошо относится ко мне или любезен из вежливости? » «Я никому не рассказываю того, что вижу в сознании других людей». «Я и не просила тебя об этом», — огрызнулась я, слегка задетая его словами. «Прости». «Нет, меня интересует только то, что ты видишь. Или слышал от него. Или от других людей. Честно говоря, меня интересуют сплетни». На этот раз мне пришлось долго ждать ответа. «Я не тот, кого тебе следует об этом спрашивать». «А кого мне спрашивать? — написала я в отчаянии. — Кроме тебя и Брэна я больше ни с кем не общаюсь». «Нет? » «Нет! » «Мне жаль. Почему? » «Я никого не знаю». «Это пройдет, когда ты начнешь разговаривать с людьми». «Но я умею знакомиться! Я никогда не делала этого раньше! За всю жизнь у меня был только один друг. А с ним я общалась примерно так же, как ты с остальными. Я читала его мысли». «Как это случилось? » «Я знала его с семи лет». «Он был твоим парнем? » «Да». Отто обдумал мой ответ, а потом на экране возникло одно слово: «Упс». Я невольно рассмеялась. «Угу. Тот еще упс». «Мне очень жаль». «Я потихоньку привыкаю». «Это тот парень, которого ты все время рисуешь в своем альбоме? » Вопрос застал меня врасплох. «Откуда ты знаешь? » «Заглядывал тебе через плечо. Узнал все лица, кроме одного. Ты влюбилась в Брэна? » «Слушай, я думала, что ты не можешь читать мысли, не дотрагиваясь до человека». «На прошлой неделе за обедом я тайком полистал твой альбом, когда ты отошла. Там повсюду только Брэн и этот парень». «Маленький синий ворюга! » «Да, я такой, — ответил он, ничуть не обидевшись. — Позволь узнать, а как ты получила мой экранный номер? » «Туше», — огрызнулась я. «Прости, если это личное». «Да нет, не совсем. Особенно для тебя, ведь ты и так знаешь все секреты. Я могу рассчитывать на то, что ты не растреплешь об этом всей школе? » «Можешь, и даже в квадрате». Я чуть не прыснула со смеху. «Ты мог бы просто попросить у меня альбом». «Прости. Мне было любопытно. Я хотел узнать, в чем ты пытаешься разобраться». Я не выдержала и хихикнула. «Во всем. В вашем времени я постоянно чувствую себя не в своей тарелке». «Что ты хочешь понять при помощи своих пейзажей? » Этот вопрос заставил меня надолго задуматься. «Себя, наверное, — написала я. — Жизнь. Стазис. Пейзажи более… скажем так, медитативны, чем портреты. Хотя мои портреты тоже медитативны, через них я пытаюсь понять человека». «Кстати, мне очень понравился набросок меня и Набики. Я не ожидал, что ты сумеешь увидеть ее такой… такой милой, ведь она всегда держится с тобой очень холодно». «В этот момент она смотрела на тебя». «Ах, вот оно что… Тогда понятно. Так у тебя есть чувства к Брэну или нет? » «Не знаю, что у меня есть. Кроме избытка свободного времени и недостатка ума». «Я не знаю, как он к тебе относится. Но подружки у него нет, если тебе это интересно». «То есть ему никто не нравится? » «По крайней мере, я этого не замечал». «Ясно. Что ж, приятно было узнать». «Теперь моя очередь спрашивать», — написал Отто. «Валяй». «Что ты в нем видишь? » «Кроме очевидного? » «Что значит очевидное? Боюсь, я не юная девушка и вижу Брэна несколько иначе». Я задумалась над тем, как бы ответить на этот вопрос, не выставив себя потерявшей голову юной девушкой. «Он очень приятный с эстетической точки прения». «И все? » «Он хорошо ко мне относится. Он со мной разговаривает. Он приятнее, чем все остальные». «Даже я? » «Я не хочу тебя обидеть, Отто, но ты со мной не разговариваешь». «Да, конечно. Я понял». «Я сама не понимаю, что это такое. Просто что-то в нем меня притягивает. Я словно очарована им. Все время хочу его рисовать. Это ведь не просто так, правда? Это что-то значит? » «Нет ничего удивительного в том, что ты хочешь рисовать Брэна с его атлетической мускулатурой, гладкой кожей цвета красного дерева и глазами, похожими на лазеры». Я похлопала глазами. «Ну да, в общем. Откуда цитата? » «Из Молли. Она увлеклась Брэном год назад. Но это прошло». Я мысленно представила себе Молли, сравнивая наши шансы. Что ж, Молли мне можно было не опасаться. Она родилась на Каллисто, поэтому по земным стандартам привлекательности ее фигура выглядела слишком приземистой. Было заметно, что она уделяет много времени силовым упражнениям, что тоже сказывалось на фигуре. Но тут я случайно посмотрела на собственное костлявое запястье, и мне стало стыдно за свою самоуверенность. «Ты еще здесь? » «Угу. Задумалась над собственной эстетической привлекательностью. Вернее, над отсутствием таковой». «Мне кажется, ты очень хорошенькая». «Ты сам говорил, что я похожа на скелет». «Я имел в виду, что ты будешь выглядеть лучше, если немного поправишься. Но это не значит, что ты не хорошенькая». «Да? » Мне вдруг очень захотелось посмотреться в зеркало. Вместо этого пришлось бросить взгляд в окно. Я была похожа на тень. «Спасибо». «Разумеется, это не самый лучший комплимент, который я мог бы тебе сделать». «Давай остановимся на нем. Если ты зайдешь чуть дальше, я совсем растеряюсь». «Верю». «Впрочем, большего про меня все равно не скажешь». «Почему нет? Я мог бы сказать: талантливая, чуткая, обаятельная или серьезная, но предпочту остановиться на " хорошенькой". Не хочу тебя смущать». «Прекрати. Ты вогнал меня в краску». «Небесно! Я рад». Повисла долгая пауза. «Если ты хочешь его получить, думаю, тебе стоит пойти ва-банк». «Думаешь, у меня есть шанс? » «Не знаю. Я знаю только то, что ты должна быть счастлива. Можно еще один вопрос? » «Наверное». Я боялась, что он снова спросит меня о Брэне, и заранее стыдилась. Но я напрасно беспокоилась. «Ты обиделась, когда я сказал, что не хочу к тебе прикасаться? » «Нет». «Почему? » Я пожала плечами, но вспомнила, что Отто этого все равно не видит. «Не знаю, — написала я. — Просто мне показалось… нет, не знаю. Наверное, точнее всего мои ощущения можно выразить словами: " Ну да, конечно" ». «Ты настолько привыкла к тому, что тебя отвергают? » «Да нет», — быстро написала я. Потом вспомнила все школы, которые посещала, всю прислугу, сменявшуюся в нашей семье, и все разы, когда папа просил меня оставить его в покое. «Да», — отстучала я. Последовала короткая пауза, а потом Отто ответил: «Я тоже». Я не знала, что написать. Прошла целая минута, после чего Отто добавил: «Мне очень жаль, что я не могу поговорить с тобой. Честное слово, я не пытаюсь тебя оттолкнуть! Я рад, что мы переписываемся». «Мне жаль, что я тебя пугаю». «А мне жаль, что в твоем сознании есть то, что меня пугает. Ты не знаешь, что это такое? » «Нет, — написала я. — Но я могу объяснить, откуда берутся фрагменты наиболее ярких воспоминаний. Стазис замораживает последние мысли, поэтому они делаются более ясными и отчетливыми, чем остальные». «У тебя очень много таких фрагментов», — заметил Отто. Я сглотнула. «Да, кажется». «А что означают темные, колючие, закрытые места? Они совсем не похожи на эти яркие фрагменты застывших воспоминаний». «Не знаю, — отрезала я. Честно признаться, я не была уверена в том, что стазис имеет какое-то отношение к темным местам в моем сознании. — Не думаю, что у меня есть провалы в памяти». «Я тоже так не думаю. Эти эпизоды больше похожи на чувства». «Может, это просто реакция на потерю всех, кто меня окружал? » «Возможно», — согласился Отто, но я знала, что мы оба в это не верим. «Так ты признаешься Брэну? » — спросил он, меняя тему. «Пока не знаю». «Может быть, Мина даст тебе какой-нибудь совет? Она много раз помогала нам с Набики». «Вот уж не думала, что у тебя могут быть какие-то сложности в любви! » «Во многом для меня все проще. А во многом гораздо сложнее. Но Набики приходится тяжелее всего. Она очень переживает из-за наших отношений. Ее родители не одобряют этого». «Почему? » «А ты была бы рада, если бы твоя дочь встречалась с синим пришельцем? » «Если бы он был такой же очаровательный, как ты, я была бы счастлива». Отто снова помедлил с ответом. «Ты знаешь, что я становлюсь лиловым, когда краснею? Джемаль дразнит меня». «Он читает нашу переписку? » — в ужасе спросила я. «Нет». «Мне жаль, что я заставила тебя покраснеть». «А мне нет. Спокойной ночи, Дикая Роза». «Спокойной ночи, синий пришелец».
* * *
— Знаете что, — сказала я доктору Биджа. — Сегодня я хочу обратиться к вам за помощью. — В каком вопросе? — спросила Мина, и лицо ее просияло. — Как узнать, что ты влюбилась в кого-то? Похоже, мой вопрос поставил ее в тупик. — Прости? — Как узнать, что я кого-то полюбила? В смысле, хочу с кем-то встречаться. — Я не вполне уверена, что правильно поняла твой вопрос. Обычно люди просто знают об этом, и все. Я насупилась. Честно говоря, я ждала от нее чего-то более полезного. — Почему ты спрашиваешь об этом? Это связано с Брэном? Я посмотрела на Мину. — Как вы догадались? — спросила я, как идиотка. — Методом исключения. Больше ты ни о ком не говоришь. — Я больше ни с кем не говорю, — вздохнула я. — Вот как? Я покачала головой. — Да. Ни с кем, кроме Отто. Но с ним мы не разговариваем по-настоящему. — А больше ни с кем? — Нет. Порой меня ужасно раздражало, что вместо разговора она просто сидела и задавала мне вопросы. — Я — занятная зверушка, — сказала я, как нечто само собой разумеющееся. — Я вне времени, вне досягаемости и вне интересов. — Как тебе кажется, ты сумела хоть немного освоиться? — спросила Мина. Я вздохнула. Честно признаться, все это время я изо всех сил старалась говорить с ней только о самых банальных аспектах своей жизни. Мы много говорили о моем рисовании. Обсуждали Патти и Барри, хотя мне было нелегко придумать, что бы о них сказать. Я ничего о них не знала. Они оставались для меня совершенно чужими людьми, с которыми я каждый вечер ужинала за одним столом. — Не знаю. — Что же заставило тебя задать мне вопрос? — поинтересовалась Мина. — Мне кажется, что я люблю Брэна. Но это… не совсем так. Я сама не знала, что хочу сказать, но Мина как-то догадалась: — Не совсем так, как было с Ксавьером? Я покивала. — А как вы познакомились с Ксавьером? — Мне было семь лет, — ответила я, но не стала продолжать. Иначе мне пришлось бы рассказать ей, что я тогда как раз вышла из очень долгого стазиса, и истощение оказалось настолько сильным, что целую неделю я могла только сидеть в саду, как кукла. А у миссис Зеллвегер, нашей соседки, был маленький сынишка. Ему было меньше года, он только-только учился ползать, и мать часто выносила его в сад, подышать свежим воздухом. Мне было всего семь лет, от долгого чтения у меня болели глаза, и мне совершенно нечем было заняться. Поэтому я стала возиться с малышом Ксави. Для меня не было большей радости, чем кидать игрушки в траву и ползать с Ксавьером. Мы хохотали без конца. Я сажала его себе на колени и рассказывала сказки, а когда он немного подрос, мы стали рисовать картинки в песочнице. Сад до сих пор был на прежнем месте, а песочница давно исчезла. Как и Ксавьер. — Значит, вы знали друг друга очень долгое время. — Да, — ответила я. — Но я не хочу говорить о Ксавьере. — Хорошо. Как ты думаешь, ты расскажешь Брэну о своих чувствах? — Вы думаете, я должна? — спросила я. — Я не могу ответить на этот вопрос за тебя, — покачала головой Мина. — Как ты думаешь, ты должна ему рассказать? Я вздохнула. — Вся проблема в том, что я не знаю, что именно чувствую. Что ж, здесь я могу подсказать тебе кое-что. Каждая любовь, каждая влюбленность — особенная. Всякий раз все бывает по-разному. Ни с кем и никогда у тебя не будет в точности того, что было раньше. Я снова вздохнула. Трудно передать, как меня разочаровали ее слова. Значит, у меня больше никогда не будет пробного камня истины, и я навсегда останусь перекати-полем, без твердой почвы под ногами? Ужасная мысль. — Это может быть почти так же замечательно, — добавила Мина. — Но всегда иначе. Я вздохнула. Но если так, то, может быть, это неотвязное, головокружительное смущение и звенящий восторг в самом деле были иной разновидностью любви? Или хотя бы ее началом? В таком случае, я хотела, чтобы Брэн узнал о моих чувствах. Поэтому я ему призналась.
Глава 12

Весь следующий день принятое решение испуганной птицей билось у меня в груди. Я ведь даже не знала толком, как это делается. С Ксавьером все было так просто! Мы знали друг друга так долго, что наша любовь развивалась сама по себе. А теперь я очутилась в новом времени, и у меня не было ничего, кроме старых привычек. Однако в самом общем виде я представляла, что нужно делать. Спасибо голофильмам. Я решила дождаться, пока мы останемся одни в моем лимо-ялике. Больше всего я боялась, что упущу Брэна после уроков. Мне казалось, что если Брэн уедет на школьном глиссере, я просто не выдержу еще одного дня ожидания. Поэтому я бегом вылетела с последнего урока и поймала Брэна во дворе, когда он уже собрался уйти с Набики и Отто. — Хочешьподвезудодома? — выпалила я на одном дыхании. Брэн так опешил, что не сразу расшифровал мой заданный на огромной скорости вопрос. — Э… Хм. — Он посмотрел на Набики и Отто. Набики закатила глаза и отошла, а Отто продолжал внимательно смотреть на нас обоих. Вернее, на меня — в последнее время это вошло у него в привычку. — Да, наверное. Его согласие вызвало у меня странную смесь облечения и ужаса. Первый барьер взят. Я уже знала, что скажу ему. С прошлого вечера я все продумала и повторила сотни раз. Но стоило нам с Брэном остаться наедине в лимо-ялике, как все мои домашние заготовки высыпались обратно во двор, оставив меня с пересохшим ртом и мокрыми ладонями. Брэн попытался развлечь меня рассказом о будущем теннисном матче. Но до меня с трудом доходило одно слово из двенадцати. Мили мелькали под моим яликом, унося с собой драгоценное время наедине с Брэном. Наконец лимо-ялик остановился на парковке нашего комплекса. Время закончилось. Утекло между пальцами! — Я хочу встречаться с тобой, — выпалила я. В этот момент Брэн, небрежно откинувшись на спинку кресла, рассказывал мне о линиях корта и о том, как привыкнуть к близости зрителей. Он осекся на середине предложения и, оцепенев, уставился на меня. — Что это было? — переспросил он. — Я… Ты… Ты мне нравишься и… — Я сглотнула. Я не могла представить, что его ответ будет настолько ужасен. Нет, я, конечно, не ожидала, что он упадет к моим ногам с заверениями в полнейшем обожании. Но я не могла себе представить, что он бросится к двери лимо-ялика с такой поспешностью, что даже споткнется о порожек. Иными словами, он все-таки упал к моим ногам, но при этом на лице его был написан такой ужас, что у меня едва не разорвалось сердце. — Прости, Роуз. Нет, — пролепетал Брэн, не вставая с земли. Я снова сглотнула. Брэн осторожно поднялся и первым делом осмотрел свой ноутскрин, спеша убедиться, что тот не пострадал при падении. Не знаю, какой извращенный бес дернул меня за язык, требуя продолжения. Но я просто не смогла заткнуться. — Я понимаю, — сказала я. — На самом деле я не ждала, что ты согласишься. Я хочу сказать, что это… это не так важно, я просто… — Щеки у меня пылали, уши горели. Мне казалось, что я сгораю от стыда, а собственный голос доносился до меня откуда-то издалека: — Я просто подумала, что я тебе нравлюсь. — Стой, погоди, — крикнул Брэн, и слова полились из него потоком: — Прости, что дал тебе повод неправильно истолковать мое поведение, ладно? Просто дед попросил меня позаботиться о тебе, вот и все. Ты же понимаешь, они с Гиллроем беспокоятся о благе компании, понятно? Они просили меня сделать все, чтобы ты не… ох, ну не знаю… как выразился Гиллрой, «не сбилась с пути истинного». Дед просто боится, как бы с тобой чего-нибудь не случилось, он не корыстный, как Реджи. Но честное слово, у меня и в мыслях не было завлекать тебя или что-то типа того. Прости меня. Мне жаль. Мне очень жаль. Судя по голосу, ему не было жаль. Он просто был в ужасе. — Значит… я тебе не нравлюсь, — прошептала я. — Нет… в этом смысле. То есть ты вполне ничего, но у меня от тебя мороз по коже! Ты все равно как призрак или что-то вроде этого. — Он хотел еще что-то добавить, но осекся, сообразив, что и так наговорил лишнего. — Прости, — снова повторил он. — Ты в этом не виновата. Просто… я не могу. Договорились? Какая-то безжалостная рука разорвала мне грудь и сдавила легкие. Нет, это были не легкие. Это было мое сердце. Оно разбилось. Неужели у меня не хватит сил вытерпеть? — Мне очень жаль, — прошептала я. Брэн молча смотрел на меня, и ужас постепенно исчезал с его лица. Теперь я видела в его глазах раскаяние и… о, нет! Вот этого я точно не хотела видеть. Жалость. — Мне тоже, — он прижал к груди свой ноутскрин и смущенно посмотрел на меня. — Я… увидимся завтра за обедом. Это ничего не… — он замолчал, не договорив. — Хорошо, — еле слышно ответила я. — Ага, — сказал Брэн. — Пока. После его ухода я еще долго сидела в своем лимо-ялике. Глаза у меня и так постоянно болели и слезились из-за стазисного истощения, поэтому я не догадалась, что плачу, пока не увидела мокрые разводы на форменной юбке. Смахнув слезы с лица, я поплелась к лифту, всей душой надеясь, что ни Патти, ни Барри сегодня не придут домой пораньше. Мне повезло. Их не было дома. Как обычно. Завьер встретил меня у дверей, виляя хвостом и ожидая прогулки. Я не могла заставить себя пойти гулять с ним, поэтому с трудом вышла в сад и уселась на траву. Завьер бегал по саду и гонялся за бабочками. Я завидовала его беспечности. Слезы снова закапали у меня из глаз, когда я обвела глазами сад. За шестьдесят лет многие растения изменились, дорожки пролегли иначе, но декоративные деревья в основном остались на своих местах и, как прежде, склоняли над тропинками свои цветы и алые листья. Только теперь деревья стали вчетверо толще, и сколько бы я ни проходила под ними, я больше никогда не встречу своего Ксавьера. Как чудесно было с Ксавьером! Наша дружба перешла в любовь так быстро, что мы не сразу заметили разницу между ними.
* * *
Мама и папа вывели меня из стазиса, и мы устроили роскошный завтрак с шампанским, чтобы отпраздновать возвращение. Когда я погружалась в стазис, стояла поздняя осень, а теперь было самое начало лета. Я пропустила почти целый учебный год и была страшно этому рада. После завтрака мама повезла меня по магазинам, и мы прекрасно провели время. Мама полностью обновила мой гардероб, одев меня по моде этого лета. В том году в моду вошел индийский хлопок, сменивший легкий шелк, который преобладал в моем предыдущем гардеробе. Когда мы вернулись, день был в разгаре, и мама отправилась вздремнуть. Папа куда-то уехал по делам ЮниКорп, а мне совершенно не хотелось спать. Можно было пойти в бассейн или на корт, но у меня не было настроения. Из-за долгого пребывания в стазисе мышцы у меня слегка одеревенели, как всегда бывает в начальной стадии стазисного истощения. Мне не хотелось сидеть у себя в комнате, поэтому я взяла альбом и вышла в сад, чтобы порисовать. Я его не узнала. В первый момент. Увидев высокого стройного парня, прогуливавшегося по дорожкам сада, я приняла его за нового жильца и поспешно свернула в сторону, чтобы избежать встречи. Последовала пауза, потом за спиной у меня захрустел гравий, и парень бросился за мной вдогонку. — Роуз! Я застыла. Этот голос я узнала бы где угодно. В тринадцать лет Ксавьер утратил свой милый тенорок, и с тех пор его голос стал похож на мягкое кожаное кресло, теплое и коричневое. Я обернулась и подняла брови. — Ксавьер? Неужели это ты? Он изменился. Очень сильно. За прошедшие месяцы его пепельно-русые волосы потемнели до оттенка бронзы, и он вытянулся, как сорняк. Теперь он был выше меня. Конечно, десять сантиметров это не очень много, но я всегда была выше его. И всегда была старше. Но этот Ксавьер больше не был ребенком. Нежный пух, который он только-только начал отращивать, перед тем, как я погрузилась в стазис, превратился в ухоженную бородку. Когда я окликнула его по имени, он ответил мне улыбкой, которая уже не казалась абсолютно невинной. И глаза его теперь смотрели на меня с незнакомым прежде удовольствием. Я протянула руки и схватила его за отвороты расстегнутой рубашки, под которой виднелась футболка с белым единорогом, эмблемой нашего жилого комплекса. — Смотри-ка! — расхохоталась я, глядя снизу вверх на его изменившееся лицо. — Ты стал такой высокий! Он расхохотался. — Ты всегда так говоришь. — И это всегда правда! — Я была потрясена произошедшей в нем переменой. Когда я подняла руку, чтобы дотронуться до его лица, меня поразила жесткость щетины, помилованной бритвой. — Что же с тобой произошло? Ты совсем… другой. Ксавьер улыбался мне, его зеленые глаза сияли на веснушчатом лице. — Здорово, — сказал он. — Мне нравится быть разным для тебя. — Он тоже поднял руку, дотронулся до моих волос и накрутил прядку на палец. — А ты точно такая же, как всегда. Я пожала плечами. Мне не хотелось говорить о себе. — Что я пропустила? — спросила я, похлопав ладонью по его мускулистой груди. — Кроме очевидного. Он продолжал играть прядкой моих волос. Легкий трепет пробежал по коже моей головы. Это тоже было… по-другому. Ксавьер и раньше любил забавляться моими волосами. Только вчера… то есть как бы вчера. Почему же теперь все стало иначе? Нет, Ксавьер, конечно, изменился, но только теперь я стала догадываться, что вместе с ним изменилось что-то еще. — Да почти ничего, — ответил Ксавьер. Он ласково посмотрел мне в глаза. — Ну, как долго было на этот раз? Я невольно рассмеялась. — Ты знаешь это лучше, чем я! Он улыбнулся, притянул меня к себе и крепко обнял. — Я скучал по тебе! — Я тоже, — ответила я. Никогда еще я не вкладывала в эти слова столько души. Я страшно скучала по нему. Ксавьер обнял меня еще крепче и приподнял над землей. Раньше он никогда не был таким сильным. Я засмеялась, а он радостно посмотрел на меня. Потом с озорной улыбкой закружил над травой, а я завизжала от радости. — Хватит! — попросила я. — Поставь меня на землю, гигант! Он послушно опустил меня на ноги. — Ну, что скажешь? — спросил Ксавьер. — Кажется, я изменился к лучшему? — Я всегда говорила, что ты вырастешь красивым разбойником, — шутливо сказала я. Но на самом деле я не шутила. Я была очарована. Я осматривала его с головы до ног, любуясь отлично развитой грудной клеткой, красивой прической и сильными руками, которые он не спешил убирать с моих плеч. Я покачала головой. — Какой ты стал! — прошептала я. — Значит, я тебе нравлюсь? Я замешкалась с ответом и вдруг поняла, что растеряла все слова. — Хм… Да. Ах… — выдавила я и одобрительно присвистнула. — Мммм… — Очень тихо протянул Ксавьер. Он закрыл глаза и задышал чаще. Потом отвернулся от меня, словно боролся с собой. В следующее мгновение он сильнее стиснул мои плечи. — Роуз? — с какой-то смертельной серьезностью спросил он. — Мы с тобой всегда будем друзьями, правда? — Да, — ответила я. — Думаю, да. — Ты знай… это никогда не изменится… Как бы… как бы ни изменилось все остальное. Я боялась этого. Но я всегда знала, что настанет день, когда я выйду из стазиса и увижу, что Ксавьер стал старше меня. Мальчик не может всю жизнь держаться за ручку старшей сестры. — Да, я знаю, — вздохнула я. — Знаешь… Я взяла с собой альбом, так что ты можешь идти… куда ты шел. Увидимся позже. — Но я не собираюсь никуда идти, — прошептал Ксавьер. Я растерялась. — Ну, тогда что… — я замолчала, сбитая с толку его взглядом. Очень-очень пристальным взглядом. — Ксавьер… — прошептала я. — Боже, — простонал он, закрывая глаза. — Ты точно такая же! Я хотел отложить это, по крайней мере, на несколько дней, но не могу. — Что отложить? Ксавьер помолчал, сдвинув брови, вглядываясь в тьму под своими опущенными веками. — Роуз, — сказал он наконец. — Если ты не хочешь, так и скажи. Это ничего не изменит, так и знай. — Что? — Ш-ш-ш-ш. — Он прижал палец к моим губам и посмотрел мне в лицо. Незнакомый янтарный огонь горел в глубине его зеленых глаз. — Я думаю об этом с прошлой осени. Даже нет… Я думаю об этом каждый день последние четыре года, честное слово. И если я не сделаю этого прямо сейчас, я… наверное, я просто свихнусь! Он убрал палец, и я мгновенно открыла рот. — Чего не сделаешь? — прошептала я, хотя уже знала ответ. — Вот это, — прошептал Ксавьер, придвигаясь ко мне. Время потекло медленно-медленно. Я успела подумать обо всех последствиях, которые наступят, если я позволю ему поцеловать меня. Девять лет дружбы, изменившейся в одно мгновение. Шестнадцать лет, если считать по его мерке. Я помогала менять ему памперсы, когда мне было семь. И вот теперь мы стояли друг перед другом, и он был выше меня, красивый, обаятельный и уверенный в себе. Слишком уверенный… Совсем не похож на парня, который еще ни разу не целовал девушку. Этой мысли оказалось достаточно, чтобы бросить меня к нему, заставить разжать пальцы и выронить альбом в траву. Как только его горячее дыхание коснулось моих губ, мои руки взлетели ему на шею, зарылись в его незнакомые темные волосы и притянули к себе. Ксавьер был мой! Он всегда был моим. Какое право имела какая-то девчонка отнять у меня его первый поцелуй? Вот же она, я, — стою тут и отдаю ему свой первый поцелуй. Когда наши губы встретились, мир расцвел вихрем цвета, который я не увидела, а почувствовала. Ослепительная вспышка полыхала с яркостью стазисного сна, только на этот раз все было по-настоящему, и свет был осязаемой, живой и неразрывной связью с моим Ксавьером, моей константой. Мои руки вдруг словно одичали, они пытались притянуть к себе самые разные частички Ксавьера — его волосы, плечо, шею, затылок. Я зарылась пальцами в его волосы. Его руки оказались крепкими, твердыми и прочными, как камень, они обхватили меня так сильно, как только смогли. Его зубы легонько прижали мою нижнюю губу, его язык исследовал мой рот, и я снопа пришла в бешенство от его уверенности и очевидной опытности. Ревность еще сильнее толкнула меня к нему, и яркие краски моего тела начали выцветать, как и все остальное. Я обвила Ксавьера ногой, пытаясь удержать его, чтобы он не смог от меня убежать. И еще я плакала, даже целуя его. Ксавьер отстранился. Я уставилась на него, тяжело дыша. Его лицо было серым, и небо тоже было серым, и весь мир посерел. Мне стало нечем дышать. — Легче, — хрипло прошептал Ксавьер. Если бы он не держал меня, я бы ссыпалась ему под ноги. Ксавьер почувствовал, как я дрожу, и медленно опустил нас обоих на колени в траву. Он губами вытер слезы с моих щек и глаз, потом наклонил голову и тихо шепнул на ухо: — Я все знаю. Знал ли он, что я чувствовала? Знал ли он, почему я плачу? Вряд ли я сама тогда знала это. Я тяжело дышала, и постепенно кислород вернулся в мой организм, а мир снова обрел краски. Мы держались друг за друга. Ксавьер целовал волосы у меня за ухом. Я уткнулась носом ему в шею, вдыхая его знакомый запах, смешанный с новым, пьянящим ароматом мужского пота, которого не было в последний раз, когда мы виделись. Когда наше дыхание успокоилось, Ксавьер схватил меня за плечи. — Ух ты! — выдохнул он мне в ухо, я задрожала от этого ощущения. — Такого я не ожидал, — прошептал он. — Кто она? — буркнула я. Ксавьер отодвинулся и посмотрел на меня. — Кто? Как он смел задавать мне этот вопрос? — Девушка, которая отняла тебя у меня. Девушка, которая украла твой первый поцелуй и научила тебя всем этим штучкам. Ксавьер улыбнулся, правда, с легким беспокойством. — А это имеет значение? — Дааааааааа! — угрожающе прорычала я. Разве я думала когда-нибудь, что смогу так ревновать его? — Ее зовут Клэр, — послушно ответил Ксавьер. — Я познакомился с ней в школе. Но Роуз, честное слово, она ничего не значит! — Он нежно дотронулся до моего лица, оставив дорожки теплого цвета вдоль моих щек. — Она была только… средством на пути к цели. И она всегда это знала. Вообще-то, я не был у нее первым. После меня у нее было еще четверо. А у меня была только ты. Одна ты. — Он со вздохом прижался губами к моим волосам. — Я бы вообще никогда не подпустил ее к себе, но мне ведь нужно было знать, что делать, когда я снова тебя увижу. — Его губы с мучительной нежностью коснулись моего лба, скользнули по линии волос, прошлись вдоль челюсти. — Ах, Роуз, все это время я ждал тебя, — прошептал он с тяжелым вздохом, который моментально убедил меня в его искренности. — Она не любила меня, а я совершенно не любил ее. — Ксавьер потерся носом о мою щеку. — Это было совсем не то. У меня голова шла кругом от того, что вытворяли его губы с моей кожей, но я все-таки услышала его. — Ты… ты говоришь, что любишь меня? Ксавьер отстранился и с искренним изумлением уставился на меня. — Роуз! — прошептал он. Глаза его потеплели. — Но ведь я всегда любил тебя. — Он снова наклонился, чтобы поцеловать меня, и на этот раз его поцелуй оказался робким, почти дразнящим, вернее, был бы таким, если бы не мольба, застывшая в глазах Ксавьера. Когда наши губы снова встретились, в их соприкосновении не было ни ярости, ни бешенства, а наша страсть была уже не ревущим пламенем, а теплым, нежным и сильным жаром. И это было лучше, чем первые минуты стазиса, лучше, чем убаюкивающая нежность препаратов. Когда мы с Ксавьером поцеловались во второй раз, я сразу поняла, что вернулась домой.
* * *
Нос, ткнувшийся в меня теперь, принадлежал моей собаке, которую напугали слезы, нескончаемым потоком лившиеся у меня из глаз. Завьер слизнул слезы с моих щек, и я глухо рассмеялась. Мой Ксавьер вытирал губами мои слезы. Большая разница. Я с трудом заставила себя подняться и войти в дом. Завьер ждал, что я пойду в свою студию, как делала каждый вечер, но я знала, что не смогу туда войти. Лица Ксавьера и Брэна будут смотреть на меня со стен, растирая мое сердце в меловой порошок. Поэтому я, не снимая школьной формы, свернулась клубочком на своем розовом покрывале. Я даже не шелохнулась, когда Патти напомнила мне о времени ужина. Я до сих пор почти ничего не ела, а сейчас сама мысль о еде была мне отвратительна. Среди ночи я дотащилась до ванной и выпила стакан воды, чтобы восполнить потерю влаги, вылившейся со слезами. Ровно через пять минут я бегом влетела обратно и вытошнила воду в унитаз. На этот раз я взяла стакан с водой с собой в спальню и очень медленно выпила его, делая следующий глоток только после того, как желудок примет предыдущий. Около десяти мой ноутскрин звякнул, но у меня не было сил объяснять Отто, что случилось. Поэтому я проигнорировала вызов, и ноутскрин не настаивал. Ночь была ужасна. Таблетки одурманивали ровно настолько, чтобы нокаутировать меня в кошмары, но не настолько, чтобы удержать во сне. Я металась между кошмарами и слезами. Этой ночью сны были особенно ужасны, на меня постоянно нападали блестящие, мертвоглазые копии Брэна и Ксавьера, которые снова и снова лупили меня загадочной палкой, точно такой же, какой был вооружен блестящий человек из моего лунатического приключения. Я была рада звонку будильника, вырвавшего меня из очередного кошмара. Я встала, покормила Завьера и, проигнорировав завтрак, залезла в лимо-ялик. Добравшись до школы, я открыла дверь лимо-ялика. И только тут поняла, что на мне по-прежнему мятая и залитая слезами форма, в которой я была прошлой ночью. Я сморщилась, когда какофония школьных звуков хлынула в мой ялик. Ребята орали во дворе, волейбольная сборная Юнишколы распевала какие-то спортивные гимны кажется на арабском языке. Звенели сотовые голофоны, грохотали шаги. У меня разболелась голова еще до того, как я спустила ноги на землю. А потом я увидела его. Брэн с друзьями стоял посреди двора. Я знала, что выгляжу как чучело. Как будто меня протащили через живую изгородь задом наперед. И даже не помнила, причесалась ли перед выходом. Зато Брэн был смугл и ослепителен, как обычно. Он бросил взгляд в мою сторону и, вероятно, заметил мой лимо-ялик, потому что быстро повернулся спиной и стал смеяться вместе с Анастасией. У меня оборвалось сердце. Отто сделал шаг в сторону и увидел меня. Он внимательно разглядывал меня, слегка склонив свое бесстрастное лицо в сторону. В этот момент я бы отдала все на свете за такое лицо. Мое собственное было все перекошено, слезы хлынули снова. Отто сделал шаг в мою сторону, протягивая руку, словно хотел дотянуться до меня через двор. Что он знал? Нет, я не могла этого вынести. Я забралась обратно в лимо-ялик. — Домой! — приказала я. — Домой, домой, домой, домой, домой! Ялик послушно закрыл двери и отчалил. Вернувшись в квартиру, я вытащила из-под своей кровати мешок с собачьим кормом и положила его на бок, открыв сверху, чтобы Завьер мог поесть, когда проголодается. Я знала, что он умеет пить из туалета. Затем я позволила себе несколько мгновений покоя, обнимая Завьера за шею, но даже моей красивой пушистой собаке оказалось не по силам утешить меня. Вытерев слезы о шерсть Завьера, я вышла из квартиры и решительно вошла в лифт. Он очень медленно спустился в полуподвал. Сама мысль о скором забвении успокаивала меня. Торопливо забравшись в стазисную капсулу, я нажала кнопку настройки. Мы почти никогда не пользовались ею раньше. Мои родители всегда знали, когда лучше всего вывести меня из стазиса. Но теперь я поставила таймер на две недели и откинулась на подушки, а нежная музыка тут же начала кружиться над моей головой. Парфюмированные химикаты быстро стерли ужас и горечь из моей памяти. Жадно вдыхая их, я думала о Ксавьере. Вскоре я почти поверила в то, что, когда проснусь снова, весь этот дикий кошмар просто никогда не случится. Все будет совсем иначе: просто пройдет несколько недель или месяцев после того, как родители закрыли крышку моей капсулы, а потом мама снова склонится надо мной и пригласит на завтрак с шампанским. А Ксавьер по-прежнему будет моим соседом, и я брошусь ему на шею и попрошу прощения за каждое пропущенное мгновение. В первые мгновения стазиса все казалось возможным.
* * *
У него осталось всего три процента зрения, и он вернулся обратно на станцию. Цель покинула известное местонахождение. Его программа не допускала варианта, что вскоре она вернется на прежнее место. Подсоединившись к Сети, он не смог обнаружить цель. До тех пор пока цель не была обнаружена, все указания были временно отложены. Он снова сел, переключился в режим ожидания и стал ждать. «Сегодня утром стало известно об исчезновении знаменитой Розалинды Фитцрой, уже появились слухи о возможном похищении наследницы. До исчезновения мисс Фитцрой проживала в квартире своих родителей в жилом комплексе на территории Юнирайона, принадлежащего корпорации ЮниКорп. Полиция делает все возможное». ИМЯ ОПОВЕЩЕНИЯ: ЦЕЛЬ ОРИЕНТИРОВАНА. РОЗАЛИНДА ФИТЦРОЙ. Новое местонахождение цели было известно. Он не заметил, что это было ее последнее известное местоположение. Его программа не учитывала модели поведения объекта. Он запросил главную задачу. ВЕРНУТЬ ПРИНЦИПАЛУ. Он принялся сканировать Сеть. Поскольку теперь у него было задействовано 98, 7 % рабочей мощности, поиск занял не больше часа. ПРИНЦИПАЛ НЕДОСТУПЕН. Вновь активизировались электроны, и он вызвал альтернативную задачу. УНИЧТОЖИТЬ ЦЕЛЬ. РЕЖИМ ОЖИДАНИЯ. ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ СКАНИРОВАНИЕ. Автоматический контроль состояния сообщил, что его способность видеть по-прежнему составляет три процента. Наноботам потребовалось около четырех часов, чтобы полностью очистить его глаза от мельчайших крупиц засохшей масляной краски, после чего он встал со своей базы, чтобы выполнить задание.
Глава 13

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒