|
|||
Возвращение 2 страница— Куда точно мы едем? — Давайте прямо, — ответил он водителю. — До площади Ла‑ Буль. Он сказал это наугад. Он пытался воскресить в памяти эти кварталы. К северу — район, застроенный башнями, каждый квартал носит свое поэтическое название: «Фонтанелль», «Шанз‑ о‑ Мель», башни «Айо», прозванные «башнями‑ облаками»… Западнее — старый Нантер, с тесно стоящими кирпичными особняками. Дальше, за префектурой и университетом, настоящая «ничья земля», гетто, где пустыри перемежаются с обветшавшими кварталами, заброшенными домами и фабриками. Он стремился именно туда, точнее, в тот, самый известный квартал, который называли «Дурдом». — А теперь? Они подъехали к площади Ла‑ Буль. Раньше ее пересекала эстакада, теперь она была ровной и аккуратной, как городской сквер. Вокруг Марк видел только здания из синеватого стекла, островки зелени, отремонтированные особняки. — Поезжайте до станции «Нантёр‑ городская». А там посмотрим. — А там уже промзона. О большем он и не мечтал. Теперь он рассматривал улицы, где он рос, где у его родителей была аптека. Сколько лет он не бывал на кладбище Мон‑ Валерьен, где они похоронены? Сколько времени он не виделся с сестрой? Он никогда не испытывал привязанности к своей семье, к своим корням. И, тем не менее сегодня, когда он хотел затеряться на этой Земле, найти тайное убежище во вселенной, он самым естественным образом направился в Нантер. — Езжайте по бульвару Де‑ ла‑ Сен. — Вы уверены? — В направлении квартала Комаров. Это название выговорилось само собой. Последние кварталы перед рекой. Автомобиль проехал под железнодорожным мостом и оказался в неожиданном месте: серые дома, заводы, железная дорога… Марк почувствовал себя увереннее. — Мне нужен бензин. Таксист посмотрел на него с подозрением. — У меня закончился бензин, — пояснил Марк. — Моя машина стоит тут, немного дальше. Найдите заправку. Такси остановилось у заправочной станции. Марк купил канистру и наполнил ее бензином. И в этот момент разразилась гроза. Горизонт постепенно погрузился в черноту. Тучи сталкивались друг с другом, между ними пробегали всполохи нездорового цвета, цвета кровоподтеков. Марк вспомнил остров мертвых, возле которого его застал муссон во время последней поездки. «Новый знак», — подумалось ему. Он взял зажигалку с витрины у кассы и заплатил сразу за все. Потом, под начинавшимся дождем, побежал к такси. — Поехали прямо, а потом — первый поворот направо. Воспоминания становились более четкими. В детстве он бегал тут с другими мальчишками, тоже из буржуазных семей, в поисках острых ощущений, здесь они дразнили собак и нищих. Бульвар Де‑ ла‑ Сен упирался в пустынную улицу, с одной стороны которой стояли огромные резервуары, а с другой — маленькие домишки, обреченные на снос, с заколоченными окнами. Все как раньше. Двор Чудес без чуда… Увидев темные кубические строения квартала Комаров, он приказал: — Остановитесь здесь. Тон таксиста стал еще более скептическим: — Предупреждаю: я вас ждать не буду. Марк расплатился с ним, повторив, что его машина стоит чуть дальше. Когда он вышел, дождь усилился. Тяжелый, темный, маслянистый. Вода смешивалась с красноватой пылью, вздымавшейся под ударами дождевых струй. Пройдя мимо домов с разбитыми дверями, он углубился в переулок. Он шел минут десять, держа в одной руке конверты, в другой — канистру с бензином. Вдоль глухой стены, испещренной граффити и посланиями эротического содержания. Впереди его ждала серая прибрежная грязь Сены. Он дошел до красно‑ белого парапета, на котором кто‑ то написал маркером, мелким почерком: «Господи Боже, прости меня за все мои грехи…» Очень кстати. Марк пролез под парапет и подошел к самому берегу. Вдоль него тянулась дорожка для волока — узкая, пустынная полоска земли. Напротив — густой лес острова Сен‑ Мартен. Такая пустота в центре города поражала: сочетание настоящей деревни и заброшенных промышленных кварталов. Он добрался до нужного места — он был нигде. Спустившись к самой воде, он прошел еще немного, мимо огромных грузовых причалов. У другого берега стояла проржавевшая баржа, служившая жилищем для бездомных; их собаки выли под дождем. Единственное проявление жизни на километр в округе. Он отошел чуть дальше и увидел «пожарную станцию» — здание без окон, стоящее на сваях, уходивших в воду. Зайдя под строение, он укрылся за одной из свай. Там он выложил первые письма — те, которые уже прочитал, — на железный лист и полил их бензином. Поджег один конверт, смяв его в виде факела, и бросил его сверху. Пламя вспыхнуло с глухим треском, заплясало над мрачной водой, протекавшей под решетчатым настилом. Марк смотрел на огонь. Это его участь — сжигать собственные угрызения совести. Свидетельство о смерти леди Дианы. Портрет Хадиджи. Разрушать. Стирать. Устранять. Следы своих поступков и связанные с ними сожаления. Но на сей раз он не мог с уверенностью утверждать, что огня будет достаточно. Он уже собирался бросить в огонь последние письма, но остановился. Вскрыл еще одно, датированное концом июля. Дрожащий почерк выдавал волнение: .. . четыре слога, которые я все время отказывался произнести, просто чтобы защитить тебя, сейчас взрываются в моеммозгу: предательство. Марк вспомнил слова психиатра в Ипохе: «Никогда не предавайте его. Это — единственное, чего он не сможет вам простить». Несколькими абзацами дальше ниже он прочел (от дыма у него слезились глаза): …Ты сбежала, ты бросила меня. В каком‑ то смысле я не могу сердиться на тебя за это: какое будущее ждало тебя со мной? Я не сержусь и за то, что ты воспользовалась моим положением — чем ты рисковала, убегая от человека, находящегося за решеткой? Но есть кое‑ что, о чем ты, любовь моя, кажется, забыла: ты обладаешь чем‑ то, что принадлежит мне. Ты должна вернуть мне мою Тайну… Марк смял листок и кинул его в огонь. В бешенстве он швырнул туда всю пачку или почти всю. Промокший до нитки, он смотрел на клочки почерневшей бумаги, уносимые рекой. Ему тоже хотелось бы погрузиться в этот жидкий огонь, в тяжелый поток, уносивший эти останки в никуда. У него в руке осталось только два письма. Он открыл одно из них. Наэлектризованный, судорожный почерк. Местами бумага прорвалась. Ты вынуждаешь меня на решения, которых я не хотел бы принимать никогда. Но, повторяю еще раз, ты унесла нечто дорогое для меня… И у меня есть только один способ забрать это у тебя… Марк чувствовал, что не может вздохнуть. Удушье давило его, ребра, казалось, вот‑ вот треснут. Что имел в виду Реверди? Он перескочил через несколько строчек: .. . Моя Элизабет… Вспомни цитату: «Эта бумага —твоя кожа, эти чернила — моя кровь». Мы с тобой заключили договор. Так или иначе, но тебе придется соблюсти данную тобой клятву… Марк швырнул листок с угрозами в костер. Буквы корчились в пламени. Но его уверенность крепла: нет, на сей раз огня недостаточно. Ничто не будет стерто. Ничто не будет забыто. Последнее письмо. Он бросил его в огонь, не вскрывая. Из головы у него не выходила последняя фраза: «Эта бумага — твоя кожа, эти чернила — моя кровь». Он не знал когда, не знал как, но он был уверен, что это настигнет его. Так или иначе, но прольется кровь.
Рената Санти все сделала прекрасно. Вместо того чтобы устраивать литературный коктейль в своем издательстве или в каком‑ то старомодном ресторане, она сняла на этот вечер новый ночной клуб, «Ле‑ Ремиз», расположенный на берегу Сены, в последних перестроенных доках у моста Толбьяк. Во вторник, 14 октября, отмечался выход в свет первого романа Марка Дгопейра «Черная кровь», заранее объявленного бестселлером. Необычность места вполне соответствовала стратегии Ренаты: она хотела подчеркнуть, что не приемлет привычные условности издательского мира. Не скрывая удовольствия, она играла в разрушительницу традиций, публикуя свой триллер в самом начале литературного сезона, открыто афишировала свое намерение сделать из него главное событие этого самого сезона. До сих пор ей удавалось все задуманное. Как и было обещано, она сумела выпустить книгу за месяц. Это произвело впечатление на Марка. Ему уже не раз приходилось работать над «горящими» документальными материалами, издававшимися за несколько недель, но он думал, что на издание романа потребуется больше времени. Но не с Ренатой. Текст передавали корректорам по мере того, как он вносил последние изменения. Одновременно шла работа над обложкой и макетом, — Рената вела наступление на всех фронтах. На каждом этапе она советовалась с Марком, но лишь формально. Он быстро понял, кто здесь хозяин. К концу сентября все было готово. Оставалось только напечатать книгу, а тем временем журналисты уже получили «лучшие страницы» и началась рекламная кампания. Сегодня вечером можно было судить о результате: еще не поступив в продажу, книга стала событием. О романе писали в газетах, считалось хорошим тоном упоминать этот «детектив» в числе лучших книг нового сезона. Рената потирала руки: пока авторы распихивали друг друга, чтобы попасть в список номинированных на литературные премии, она подписывала заявки и рассылала тираж целыми коробками по крупным магазинам. «Феномен! », «Апокалипсис! » — раскаты ее голоса разносились по всему офису. Марк чувствовал себя на седьмом небе. Опьянев от успеха, он буквально покачивался на его сладких волнах. Комплименты, лесть, предложения — и чек: он получил вторую половину своего аванса. Теперь, когда книга уже была закончена, первое, о чем он подумал, — возвращение долга Венсану. Таким образом он окончательно ставил точку в деле Реверди. После мрачного сеанса заклинания бесов в Нантере его тревога улеглась. Суд над Жаком назначили на 5 ноября. Заместитель прокурора допросил убийцу, но тот отказался отвечать — такое поведение сочли особо «отягчающим». Оставалось только провести следственный эксперимент, после чего подозреваемого должны были перевести в тюрьму Джохор‑ Бахру, где и намечалось проведение процесса. Как писали малайские газеты, судьям потребуется всего несколько дней, чтобы отправить Реверди на виселицу. Марка успокаивало и еще одно обстоятельство: рекламные щиты Хадиджи наконец исчезли с парижских стен. Кампания в прессе тоже закончилась. В приступе осторожности он проверил еще одну деталь: Элизабет Бремен — настоящая, та, чей паспорт все еще находился у него, — уехала из университетского городка в прошлом июне и больше не появлялась. Захлопнулась еще одна дверь. Наконец, Марк поспешил продать свой компьютер, воспользовавшись при этом именем прошлого владельца. Ноутбук поменял владельца, но его имя при этом нигде и никогда не фигурировало. Он похоронил прошлое. Оставалось только наслаждаться предстоящим успехом и, может быть, думать о новой книге… Беззаботной походкой он направился к бару — его бокал уже опустел. Ему нравилось это странноватое место. Что‑ то вроде склада, с необработанными стенами, с железной арматурой, где музыка звучала, как из железного корыта. Чувствовался запах плесени и водорослей, без сомнения, из‑ за близкого соседства Сены, лизавшей сваи фундамента. Стоило отойти от жарких юпитеров, как от сырости тебя бросало в дрожь. Он улыбнулся: ему очень нравилась идея немного встряхнуть литературную тусовку, не очень‑ то привыкшую к подобной атмосфере. Музыка так гремела, что всякая возможность разговоров исключалась. Хороший способ заткнуть всем рот и подавить в зародыше любую критику и злословие. До бара Марк добрался в состоянии невесомости. Хадиджа погрузилась в толпу. Она знала «Ле‑ Ремиз». Ей ужасно нравился этот базар, куда ее подружки‑ манекенщицы приходили, надеясь наладить выгодные связи. Приходили в поисках «мужчины своей мечты» — кому‑ то был нужен «денежный мешок», кому‑ то просто супер‑ самец. В этом холодном доке, где стоял шум, как при землетрясении, завязывалось множество полезных знакомств. Сегодня вечером она тоже кое‑ кого искала. Она была уверена, что увидит его. В начале лета, узнав, что Марк вернулся из своей поездки, она послала ему приветственное послание по электронной почте. Он не ответил. Она рискнула оставить сообщение на его автоответчике. Никакой реакции. В конце июля, воспользовавшись фотосессией, она задала Венсану несколько осторожных вопросов. Оказалось, что Марк уединился где‑ то на юге и заканчивает книгу. Какую книгу? Венсан не знал. Главное заключалось в другом: значит, Марк не виноват. Форс‑ мажорные обстоятельства. Не надо беспокоить «творца». Теперь было известно: Марк Дюпейра написал роман «Черная кровь», ставший предметом весьма одобрительных «пересудов». Хадиджа дрожала от одной мысли, что ей удастся его поздравить. Она решила забыть прошлое. Забыть о его неприятном поведении, его молчании, его грубости. Помнить только одно: как он украл ее фотографию прошлой весной… Она столько раз воскрешала в памяти эпизод кражи, что эти несколько секунд в ее воображении истерлись больше, чем видеопленки с египетскими комедиями. Она проталкивалась через толпу. Ей не терпелось увидеть этого невысокого мужчину, превратившегося в писателя. А разве она сама не изменилась? Каждую неделю она появлялась на глянцевых страницах журналов, выходила на подиум. Ей даже предложили несколько эксклюзивных контрактов с крупными парфюмерными и косметическими фирмами. Она переехала — четырехкомнатная квартира, которую она выбрала, находилась в том самом доме, где она когда‑ то прожила три года, как в тюрьме, в комнате для прислуги. Она получила водительские права, а к работе над диссертацией решила вернуться через год. Деньги валялись под ногами: оставалось только нагнуться и поднять их. А Фрейд и Маркузе прекрасно могут подождать. Да, они с Марком прошли долгий путь. Теперь настал момент снова встретиться — на вершине. Но где же он? Стоя в глубине зала, Марк кивал головой в такт музыке и рассматривал помещение. Над толпой возвышалась эстрада, где то возникали, то пропадали, как в китайском театре теней, несколько танцоров. Можно подумать, что ты в Бали. Колдовскую картину дополняла одна деталь: под ветром от огромных вентиляторов силуэты гнулись, как бумажные фигурки. Справа на эстраде диджей, казалось, протирал локтями диски; сегодня он решил воздать должное восьмидесятым и расстреливал зал записями, изобилующими журчанием старых синтезаторов и пронзительными голосами. Шампанское начинало действовать. Марк принялся рассматривать людей. Он никого не узнавал. И не случайно: Рената позаботилась обо всем. Она пригласила воротил из книжного бизнеса, персонажей светской хроники. А он ровным счетом ничего не знал о литературной среде и уже давно не следил за событиями в мире звезд. Но внезапно он заметил знакомое лицо. Потом второе. Потом третье. Так они не договаривались: это были его коллеги. Журналисты, специализирующиеся на криминальной хронике, на происшествиях, фотографы‑ новостники. Какого черта они тут делали? Он увидел даже Вергенса, а ведь он его не приглашал… Он пробился сквозь толпу и нашел Ренату Санти — она вела беседы возле стойки бара. Он схватил ее за руку и отвел в сторону. — Что это за хреновина? — заорал он. — Вы мне говорили о литературном коктейле. А тут весь парижский сброд. Репортеры из хроники происшествий. Мы же договорились — не провоцировать ассоциаций с Реверди! Рената с оскорбленным видом высвободила — Я тут ни при чем, уверяю вас! Наверное, просочились какие‑ то имена, я… — Вы меня считаете идиотом? Моя книга — это роман. Господи! Это вымысел! Ничего общего с реальными событиями! Выражение лица Ренаты изменилось, она сложила губы в кислую улыбку. — Не умеете вы радоваться! Посмотрите на них! — сказала она, в свою очередь беря его за руку. — Они же позеленели от зависти. Вам удалось то, что никому из них и не снилось. Вы сумели превратить свой опыт в этой области в художественное произведение. У вас хватило воображения, чтобы написать роман. Настоящий роман! У Марка по спине пробежала неприятная дрожь. Он вырвался из рук толстухи и смешался с толпой. Его задевали плечами, локтями, юбками. Он вспомнил таиландские джунгли. Листья бамбука. Золотой мед, тающий на огне, прежде чем нож… Он поднялся на цыпочки, чтобы увидеть бар. Стакан, и срочно. Хадиджа, преодолевая многочисленные препятствия, все еще пыталась пересечь зал. Она знала многих присутствующих, по крайней мере в лицо. Она узнавала звезд, людей из мира моды, лица, мелькавшие на страницах «Гала» и «Вуаси». Со всех сторон она ловила бесконечные улыбки, действовавшие на нее как разряды статического электричества, и в свою очередь бегло улыбалась всем подряд. Были тут и интеллектуалы. Философы, социологи, писатели, встретиться с которыми она и не мечтала. Они тоже улыбались ей и тянулись, чтобы чокнуться. Маленький урок: значит, с этими блестящими людьми легче сблизиться, будучи модной манекенщицей, чем дамой‑ философом. Это подтверждало правильность выбранной тактики. Надо пользоваться своей внешностью как оружием. Внезапно гигантская тень преградила ей путь, затмив собой все светильники. — Где ты была? — взревел Венсан. — Я тебя уже десять минут ищу. В обеих руках он держал по бокалу с искрящимся напитком. Хадиджа прокричала ему в ухо: — Я любовалась. Здорово, а? — Гениально. — Он протянул ей один бокал. — Шампанского? Она никогда не пила. Не из‑ за своей веры — она не придавала ей слишком большого значения, — а из‑ за своих родителей, которые значили для нее слишком много. Она помотала головой, потом подумала о Марке. При мысли, что они снова увидятся, она схватила бокал и опорожнила его залпом. — Потанцуем? Третья порция виски. Со стаканом в руке, прислонившись к колонне, Марк по‑ прежнему отвечал на улыбки и поздравления кивком головы, но на сердце у него было неспокойно. Хорошо, что музыка не оставляла никакой возможности для разговоров. Он сам удивлялся тому, с какой скоростью его снова охватила тревога. Простой намек на реальные события — суд, Реверди, — и вот он уже дрожит, как эпилептик. Ощущение спокойствия, которое он испытывал последние недели, оказалось лишь тонким слоем лака. Поверхностной пленкой. Жак Реверди так и не покинул его — и никогда не покинет. К нему склонился какой‑ то человек: — Мне все это не по душе. — Что? — Я говорю: веселимся от души! Марк кивнул, с трудом переводя дух. Глотнул еще виски. По мере того как обжигающий алкоголь растекался по венам, музыка, гремевшая в ритме сарабанды, заполняла его, захлестывала с головой. Еще один из приглашенных дотронулся до его плеча; — Не хотел бы я оказаться на твоем месте! —А? — Не зря мне рассказывали об этом месте! Марк попятился. Он видел перед собой белые лица — карнавал масок, искаженных ярким светом, лохмотья увядшей кожи, приклеенные к костям. Стробоскопические прожектора меняли выражения лиц, высвечивали отдельные черты, расчленяли фигуры. Он посмотрел на свой стакан — между пальцами пробегали золотые искорки. Он смотрел на него как на талисман, источник своих галлюцинаций, потом отпил еще глоток. Он уже ничего не слышал и начинал погружаться в абсолютный ужас. И в этот момент он увидел ее. Ее силуэт колыхался под ветром, поднятым вентиляторами. Ее тело изгибалось, и при этом черные локоны и браслеты на запястьях отклонялись в другую сторону. Казалось, что это движение выделяет, подчеркивает покачивание ее бедер, обернутых в блестящую ткань. Марк представил себе, как через сито просеивают песок, в котором поблескивают редкие крупинки золота. Он вспомнил художников девятнадцатого века, добавлявших своим моделям один позвонок, чтобы придать их силуэтам большую утонченность, большее изящество. Сколько же позвонков добавили Хадидже? Она его завораживала. Он смотрел не отрываясь, как она покачивает бедрами, опираясь то на левую, то на правую пятку, и казалось, что ее талию обвивает пояс Венеры, а в это время серебряные кольца на ее тонких руках ходили взад и вперед, словно тарелки очень древних весов… Перед его глазами вспыхнуло еще одно видение. Теперь Хадиджа извивалась, сидя у столба, обмазанного медом, и стягивавшие ее веревки все туже впивались в ее плоть. Когда она напрягала все тело, чтобы вдохнуть, на нем вздувались заклеенные раны. И внезапно ее темная плоть раскрылась сразу во многих местах, из нее хлынула черная тушь, рисуя смертельные узоры на теле… Марк, опустив глаза, увидел собственное искаженное отражение в своем пустом стакане. Образ этой доводящей до безумия брюнетки позволил ему проникнуть в желание убийцы. Он принес ее в жертву безумцу. И в то же время, в течение нескольких недель, он был «ею», он думал, действовал, писал, как она. Стакан хрустнул под его судорожно сжавшимися пальцами. Он тупо смотрел на кровь, текущую по его руке. Он был «ею». А теперь он понимал, что любит ее. С эстрады, несмотря на слепящие прожектора, она увидела маленького рыжеволосого человека, стоящего в дальнем углу. Грустного, как покинутый домовой. Одним прыжком она соскочила на пол. С трудом удержавшись на ногах, она сумела оценить степень собственного опьянения: высокие каблуки плюс шампанское — дело может кончиться катастрофой. Тем не менее, прежде чем наброситься на свою добычу, она пробилась к бару и выхватила из рук официанта еще один бокал. Подняв его над головами столпившихся людей, она ухитрилась вернуться на прежнее место, не пролив ни капли. В нескольких метрах от Марка она скользнула за колонну, потом выскочила из укрытия прямо у него за спиной. — Привет! — сказала она и рассмеялась. Марк, не говоря ни слова, резко обернулся. Казалось, он испугался. — Все такой же любезный! Она прыснула со смеху и оперлась на его плечо, чтобы не упасть. — Я уже давно хочу тебе что‑ то сказать, — крикнула она ему в ухо. — Ты и правда чего‑ то боишься! Она снова хихикнула, потом одним глотком опорожнила свой бокал. — Ты что, напилась? — Во всяком случае, я стараюсь! За час мне удалось добраться до бара всего два раза! Она опять засмеялась, но Марк оставался мрачным. Он схватил бутылку виски, стоявшую на столе, и наполнил бокал Хадиджи, с трудом сдерживая бешенство. Вид этого густого напитка в тонком бокале почему‑ то показался ей непристойным. Она на минуту протрезвела: все вокруг выглядело каким‑ то зловещим, гнетущим. Ее охватило такое чувство, словно она сбилась с курса. Не так она представляла себе их встречу. На глаза навернулись слезы, земля уходила из‑ под ног. Ей казалось, что здание склада оторвалось от берега, что они плывут по Сене. Она отпила еще один глоток слишком обжигающего напитка и выпрямилась, прислонившись к колонне за спиной: — А ты знаешь, что нам с Венсаном тоже есть что отметить? — Что? — Новую кампанию. «Элегия» по всем направлениям. Марк схватил ее за запястье, ее браслеты врезались ему в ладонь. — Надеюсь, не за границей? Хадиджа вырвалась и опустила глаза: на ее руке остались пятна крови. — Что это такое? Марк снова схватил ее за запястье, на этот раз она почувствовала липкую кровь: он поранился. Он прокричал ей прямо в ухо: — Не за границей? «Этот парень ненормальный», — подумала она. В одну секунду она его возненавидела. — Огромная кампания в Азии, милый мой, — бросила она ему в лицо. — Япония, Китай, Таиланд, Малайзия. Раз‑ два, и готово. А о деньгах я уж и не говорю! — Ее тон изменился, в голосе послышались рыдания. — Марк! Марк! Куда ты?
После первого звонка Марк открыл глаза: он лежал в собственной постели. Просто чудо! Он совершенно не представлял себе, как добрался домой. Он поднял руку и увидел, что она забинтована. Второе чудо! Ни малейших воспоминаний о том, что он ходил в клинику или встречался с каким‑ то врачом в эту кошмарную ночь. Второй звонок. Он попытался пошевелиться и понял, что с ним что‑ то случилось. Его череп — не только костная оболочка, но также и мембрана, и мозг — превратился в камень. Невыразимо тяжелая и твердая голова вжималась в подушку, раздавленная собственным весом. Его шее никогда не хватит сил, чтобы поднять такую тяжесть. Третий звонок. Совсем близкий, пронзительный, невыносимый. В его мозгу возник образ Хадиджи. Она танцевала на сцене, ее тело таинственно извивалось. В качестве комментария он услышал, как она говорит, склонившись над ним: «Ты и правда чего‑ то боишься! » Четвертый звонок. Теперь он смог моргнуть. Он возвращался к жизни. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы вспомнить, о какой катастрофе сообщила ему Хадиджа. «Элегию» будут рекламировать в Азии. Кошмар больше не кончится. Лицо Элизабет настигнет Жака Реверди в камере. Не может быть, чтобы это не случилось. Он предчувствовал ярость Реверди. Он прямо‑ таки видел, как она просыпается, — так человек в пустыне предчувствует приближение песчаной бури. Темная, ядовитая полоса, медленно застилающая горизонт. Эта ярость скоро обрушится на него и раздавит, как насекомое. Марку удалось немного подвинуться. Прошло еще какое‑ то время — бесконечное, — и он переместил центр тяжести вбок и согнулся, как солдат, раненный в живот. Достаточно было этого движения, и по его внутренностям словно растеклась лужа виски. Мало того, что голова как чугунная, так еще и печень взбунтовалась. Звонки не прекращались. Он приподнялся на локте, вытянул другую руку. Косые лучи солнца заливали комнату. Который час? Он схватил трубку. — Алло? — Вергенс. Прежде чем дойти до его мозга, голосу пришлось пробиваться через толстый слой тумана. Он вспомнил, что видел Вергенса на приеме. Марк выдохнул: — В чем дело? — Надеюсь, я тебя не разбудил? — В голосе слышалась ирония. — Чудесный праздник. Но тебе надо встряхнуться. Для тебя есть работка. Сознание Марка немного прояснилось. Он сказал без всякого выражения: — Я больше не пищу для журнала. — Знаю, приятель, ты теперь важная птица, но тут форс‑ мажорные обстоятельства. Некролог. — Кто? Вергенс вздохнул и замолчал на несколько секунд. Марк вспомнил, что он всегда так вел себя на редакционных летучках — вечно медлил, нагнетал напряжение, прежде чем сообщить информацию. Наконец он произнес: — Вчера умер Реверди, В шестнадцать часов по малайскому времени. Сегодня ночью сообщили. Марк соскользнул на пол, ощутил его жесткую поверхность. Реверди не могли казнить, его еще даже не судили. — Как? — Дорожное происшествие. Машина, в которой его везли на юг для следственного эксперимента, рухнула с моста. Пробила ограждение и упала в реку. Марка словно обдало ледяным душем. Теперь он обрел полную ясность ума. Вода могла означать только одно: Жак Реверди жив. Ему удалось кое‑ как собрать мысли воедино и спросить: — Тело нашли? — Еще нет. Только тела охранников. Они обшаривают реку. Но там вроде бы очень сильное течение… Что такое? Ты в порядке? Марк не сразу осознал, что смеется. Смеется все громче, все откровенней, просто захлебывается от хохота. Все это казалось ему таким комичным… Его история, его ложь, использование чужого имени — и теперь его успех, неизбежный, но уже обреченный стать жертвой его проклятия. Потому что у него не оставалось ни малейших сомнений; Жаку Реверди удалось сбежать, взяв в сообщники реку. И теперь он идет к нему.
Его первым побуждением было запереться в квартире. И ждать убийцу. Весь день 15 октября он просматривал заметки в «Нью страйтс тайме», «Стар» и комментарии разных агентств печати. «Рейтер». «Ассошиэйтед Пресс». «ФрансПресс». Из того, что он выяснил, складывалась следующая картина: ранним утром 14 октября Жака Реверди отправили из Канары в направлении города Джохор‑ Бахру для проведения на следующий день следственного эксперимента в Папане, на побережье Китайского моря. Фургон выехал в шесть утра и направился на юг по скоростной дороге «Север—Юг». Через двести километров, в районе Тангкака, в девять часов утра, при еще не выясненных обстоятельствах, машину резко занесло на большом мосту через реку Муар, Она пробила ограждение и рухнула с двадцатиметровой высоты. Не оставалось сомнений в том, что водитель и сидевший рядом с ним человек от удара скончались на месте. По первым свидетельствам, машина затонула через несколько секунд и за это время течение уже успело отнести ее на некоторое расстояние. В два часа дня в пяти километрах ниже по течению выловили тело утонувшего охранника, к руке которого был прикован наручниками Реверди. Но где был француз? Почему его не оказалось на другом конце цепочки? Пока еще никто не произнес слова «побег». Продолжались поиски его тела и тела второго охранника. По мнению специалистов, надежд найти их было немного: течение в этом месте очень сильное, к тому же в заводях под мангровыми деревьями водятся крокодилы. Так говорилось в официальных пресс‑ релизах. Но Марк отчетливо представлял себе, что произошло в действительности. Каким‑ то образом Реверди сумел подстроить катастрофу на мосту. Как только машина оказалась в воде, соотношение сил изменилось. Преступник в наручниках стал хозяином положения. Тюремщики, затянутые в свою форму, с пистолетами и цепочками, запаниковали. Вода уже заливала салон, а они только дергались. Через несколько минут все они захлебнулись.
|
|||
|