Возвращение 3 страница

Опытный ныряльщик, напротив, сохранял спокойствие. Он задержал дыхание, замедлил частоту сокращений сердца, позволил воде сомкнуться над своей головой. Потом обшарил карманы окружавших его трупов и освободился от наручников. Открыл дверцу фургона или высадил окно и доплыл до берега. Может быть, за это время он ни разу не высунул голову на поверхность. Сколько времени занял это подводный побег? Три минуты? Четыре? В любом случае вполне реальное время для профессионала его уровня.

Марк совершенно не сомневался: Жак Реверди жив.

А он — он уже мертв.

Он не подходил к телефону. Ни к мобильному, ни к городскому. Вскоре после полудня он ответил только на один звонок — от Венсана. Именно Венсан, вместе с Хадиджей, нашел его на лестнице в «Ле‑ Ремиз» и отвез в «Скорую помощь» клиники Кошен. Потом привез домой, совершенно бесчувственного, и уложил в постель, как младенца.

Марк поблагодарил его, но ни словом не обмолвился о деле Реверди. Судя по всему, до великана еще не дошли новости. В пять часов, повинуясь внезапному порыву, он ответил Ренате Санти, которая звонила уже пять раз. Он предпринял последнюю попытку избежать катастрофы.

— Надо остановить публикацию, — распорядился он без лишних слов.

— Простите?

— Надо все остановить. Издательница расхохоталась:

— Вы с ума сошли? Почему?

— У меня есть основания.

— Это из‑ за смерти Реверди? Честное слово, Марк, я все меньше понимаю…

— Остановите публикацию!

— Это невозможно. С сегодняшнего утра книга уже поступила в продажу.

— Но ведь можно же остановить новые поставки?

— По магазинам уже развезли двадцать тысяч экземпляров. Марк, прекратите это ребячество. Я, в конце концов, рассержусь. Кстати, история с аварией в Малайзии — это просто замечательно. Нас засыпали просьбами об интервью и…

Марк бросил трубку. Он рухнул на пол. И несколько часов сидел там, совершенно раздавленный, слушая сообщения, накапливавшиеся на его автоответчике. Истерические требования Ренаты, повторяющиеся просьбы Венсана, атаки коллег‑ журналистов и — в довершение всего—неоднократные звонки Хадиджи, интересовавшейся его здоровьем.

Наконец, через задернутые шторы, он увидел, что наступила ночь. Он все еще не шевелился. У него даже не было сил сварить себе кофе. Он попал в собственную ловушку и испытывал от этого своеобразное облегчение. Он знал с самого начала: это все плохо кончится. Теперь оставалось только ждать смерти.

Ему ни разу не пришло в голову собрать чемоданы, попытаться сбежать. Так же, как не пришло в голову обратиться в полицию. Между тем это было бы самым правильным решением. Может быть, он не сумел бы сразу убедить легавых, но ведь он располагал солидным досье — в частности, письмами Реверди. Но эти документы свидетельствовали и против него самого: сокрытие доказательств, своего рода сообщничество… Он снова видел себя откапывающим труп на острове мертвых.

Да, он стал сообщником убийцы. Он мог бы помочь следствию, но ничего не сделал. Он мог бы сообщить дополнительные сведения родственникам погибших, помочь связанным с делом адвокатам, например, Шрекеру, но не пошевелил пальцем. Он предпочел писать свою книгу, не думая ни о процессе, ни о горе семей. Как законченный эгоист. «Пулицеровская премия отбросов» — вот чего он заслуживает. И вдобавок несколько лет за решеткой…

Французский суд уже дважды приговаривал Марка — за проникновение в частное жилище и кражу со взломом. Теперь у него не будет шансов получить условный срок. Тюрьма или смерть: есть ли смысл колебаться?

Конечно нет. Однако, поразмыслив ночью над этим вариантом, он отверг его. Мысль о заключении приводила его в ужас. И он не мог найти в себе силы обратиться в полицию, не имея доказательств. В конце концов, может быть, он все это выдумал. Реверди мертв и, он свободен.

Четверг, 16 октября.

Он промедлил еще один день.

Он вставал с места только ради того, чтобы просмотреть сайты газет в Интернете: ничего нового. Полиция уже вела речь о прекращении поисков.

На следующую ночь, в два часа — девять утра в Малайзии, — его вдруг осенило. Он может действовать. Может, по крайней мере, получить информацию из первых рук, связавшись со знакомыми. Самым естественным образом в его мозгу всплыло имя Аланга.

Голос судебно‑ медицинского эксперта звучал не так, как обычно. Марк сразу догадался, что ему «кое‑ что» известно:

— Что происходит?

— Вскрытие водителя фургона. Мне позвонил патологоанатом из Джохор‑ Бахру… посоветоваться.

— По какому поводу?

— Там есть… одна деталь. Водитель не утонул. И не разбился при падении.

— А что с ним случилось?

— У него в затылке нашли иглу от шприца. После анализа в спинном мозгу также обнаружили пузырьки воздуха. Ему вкачали воздух между шейными позвонками. Смерть, наверное, наступила мгновенно.

Марк помнил, что Реверди пристроился на работу в тюремной медчасти. Имел ли он доступ к шприцам? Он спросил:

— Он мог дотянуться до затылка водителя? Аланг запнулся. Потом произнес без всякого выражения:

— Реверди везли не в обычном фургоне, а в специально оборудованном автомобиле, где водителя от задних сидений отделяет только решетка. Он мог воткнуть иголку через ячейку и спровоцировать аварию. Эта информация еще конфиденциальна, но…

Марк оборвал предостережения Аланга — они поняли друг друга. Он поблагодарил и обещал перезвонить. Сомнений в побеге больше не оставалось.

Осознание этого подействовало на него как электрошок.

На рассвете пятницы он решил перейти к действиям. Не убегать.

Не обращаться в полицию. Встретиться с Жаком Реверди лицом к лицу.

И прежде всего, попытаться угадать, что он будет делать.

Сколько времени потребуется ему, чтобы добраться до Европы?

У обычного беглеца было мало шансов остаться не замеченным в Малайзии. Но Реверди прекрасно знал страну и говорил по‑ малайски, Кроме того, он отлично ориентировался и в соседних странах — в Таиланде, Вьетнаме, Бирме — и, безусловно, знал, как пробраться туда тайком. С другой стороны, этот человек находился в состоянии постоянной готовности ко всякого рода неожиданностям. У него наверняка имелись заранее продуманные запасные планы.

Марк взял карту Юго‑ Восточной Азии и попытался представить себе маршрут преступника, прикидывая при этом, сколько времени у него уйдет на все перемещения. Он провел пальцем вдоль реки Муар. Реверди мог добраться морем до Индонезии. Он мог также отправиться к югу, в направлении Сингапура, — но это Марк считал маловероятным: слишком близко от Джохор‑ Бахру. Он мог вернуться в Куала‑ Лумпур и затеряться в городе…

Сам не зная почему, Марк склонялся скорее в пользу версии побега в соседние страны, туда, где Реверди мог скрыться в джунглях.

Потом он вернулся к туристическим объектам. Дерево прячется среди деревьев. Белый — среди белых. Международные отели, клубы, тур‑ операторы… Реверди мог воспользоваться заранее заготовленными документами — паспортом и правами на чужое имя, — взять наличные деньги и раствориться среди других иностранцев.

Сколько же времени потребуется ему, чтобы выехать из Малайзии? Два или три дня, не больше. Потом он может вылететь из Бангкока или Ханоя в какую‑ то европейскую страну. В Бельгию, Голландию. В Великобританию. В Германию. Потом добраться до Парижа поездом или на машине. В отличие от банального беглеца, который не двинулся бы с места, пока все не утрясется, Реверди перейдет к действиям безотлагательно. Еще до того, как малайские власти поймут, что он сбежал.

Три дня в Азии, еще три дня в Европе, прежде чем он въедет во Францию под новым именем. То есть примерно шесть дней.

Жак Реверди сбежал четырнадцатого октября.

А сегодня уже семнадцатое.

Оставалось три дня, чтобы приготовиться.

Но к чему?

Он еще подумал.

Что сделает Реверди прежде всего, оказавшись в Париже?

Ответ простой: отправится по адресу Элизабет.

Почтовое отделение на улице Мпполит‑ Леба, в Шестом округе, куда он писал ей до востребования.

Марк схватил куртку и выбежал на улицу.

Надо предупредить Алена.

И защитить его.

— То есть как это — его нет?

Марк совершенно взмок: он бежал до самой почты. Теперь он вглядывался в лицо женщины, сидевшей на месте Алена:

— Он в отпуске?

Служащая почты все время морщила нос, поправляя сползавшие очки. Ее лицо выражало одновременно удивление и недоверие.

— Его нет, и все тут.

— Он болен?

Она смотрела на него через две прозрачные преграды: свои очки и стекло стойки.

— Почему столько вопросов?

От Марка требовалась молниеносная реакция. Ни в коем случае нельзя упоминать о корреспонденции «до востребования» на имя Элизабет Бремен, да и вообще о чем бы то ни было, связанном с почтой. Его озарило.

— Это по поводу воскресной службы, Я хозяин помещения, где они проводят богослужение.

Марк много лет жил в доме на улице Монтрей, по соседству с католической вьетнамской церковью.

Ее устроили в помещении простого склада, где по воскресеньям собиралась община. Взгляд женщины прояснился.

— В Ванве?

Марк попал в точку, но чересчур далеко заходить не следовало.

— Нет. Я имею в виду приход на улице Монтрей. Там назначена служба. Но возникли осложнения. Мне надо переговорить с Аленом. У вас есть его координаты?

Женщина протянула ему бланк для заказного письма:

— Напишите ему записку на обороте. Я передам.

— Я должен сам с ним поговорить!

— Это невозможно.

— Почему?

Ее нос снова сморщился, как лоскуток ткани.

— У него сегодня диализ.

Марк смутно припоминал, что Ален неоднократно шутил по поводу своих проблем со здоровьем и своих «промываний». Тогда Марк не понял, в чем дело. Честно говоря, он его даже не слушал.

— Процедуру проводят к больнице?

— Нет. В квартире. Гемодиализ на дому. У него есть все необходимое.

— Дайте мне его адрес.

— У меня его нет.

— Хотя бы его фамилию. Я не знаю его фамилии! Почтовая служащая колебалась. Марк стукнул кулаком по стойке и воскликнул:

— Боже ты мой: сто вьетнамцев завтра приедут зря!

Видимо, ее тронули нотки искренности в его голосе.

— Его зовут Ален Ван Ем.

Марк схватил ручку, прикрепленную цепочкой к подставке, и переспросил:

— «Нем» или «Ем»?

— Очень смешно.

Марк бросил на женщину такой взгляд, что она подалась назад.

— Я не шучу. Скажите по буквам.

— В‑ а‑ н, потом Е‑ м. В два слова. Он живет где‑ то в Тринадцатом округе. В китайском квартале.

Марк бегом бросился к двери. На пороге остановился, охваченный внезапными сомнениями:

— Никто не приходил за корреспонденцией на имя Элизабет Бремен?

— Впервые слышу это имя. — Она снова наморщила нос, очки поползли вверх. — При чем тут ваша история с церковью?

Марк выскочил на улицу. От ужасного парижского воздуха у него кружилась голова. Словно его оглушила вся эта ложь. Этот страх. Эти проносящиеся во весь опор автомобили. Он сунул руки в карманы и отправился на поиски бара. Зайдя в первый попавшийся, он, не останавливаясь у стойки, заказал эспрессо.

Потом он спустился в подвал и зашел в телефонную кабинку. Под столиком лежал справочник. Он листал страницы, стараясь дышать помедленнее. Нарыв тревоги разрастался в душе, готовый вот‑ вот прорваться криком.

Не нравилось ему это отсутствие Алена Ван Ема, пусть даже в связи с диализом. Только не сегодня. Вот:

Ален Ван Ем

70, улица Жавело

Башня «Саппоро»

Вперед, в китайский квартал.

В час дня он добрался до нужного места.

Страх не отпускал его. Пот покрывал все тело, как пленка воды, просачивающаяся под комбинезон ныряльщика и согревающая кожу. Но в данном случае возникало ощущение тонкой ледяной корки.

Он почти бежал к башне. По мере приближения она все росла, закрывала собой горизонт. В ее тени он потерялся, как Иона в чреве кита.

Он толкнул первую, стеклянную дверь и тихо выругался. Он не знал кода, чтобы пройти во вторую дверь. Пришлось ждать, потеть, ходить кругами по тамбуру, пока не появился какой‑ то старый китаец.

В вестибюле он чуть было не заорал во все горло, увидев почтовые ящики, занимавшие целую стену. Он заставил себя проявить терпение и стал методично читать все имена, ряд за рядом, начиная слева. В середине четвертого ряда он нашел того, кого искал: двенадцатый этаж, квартира 12238.

Он вызвал первый из четырех лифтов, но оказалось, что он останавливается только на нечетных этажах. Он нажал на другую кнопку. Опять невезуха: этот поднимался сразу на двадцатый этаж.

Какая‑ то адская башня. Наконец Марк нашел правильный лифт и вошел в него.

Двенадцатый этаж. Марк шел по коридорам, рассматривая совершенно одинаковые красные двери. Номера были написаны наверху справа: 12236… 12237… 12238. Марк оперся рукой на притолоку, чтобы перевести дух. Потом позвонил.

Ответа не последовало.

Он приложил ухо к двери. Ни звука. Он позвонил еще раз. Может быть, он застал его в разгар «промывания»? Резкий спазм сдавил горло. Он постучал в дверь кулаком, потом уставился на замок. Простая цилиндровая модель.

Он положил руку на уровень задвижки и надавил. Косяк поддался: не заперто. Марк вытащил из кармана простую визитную карточку и просунул ее под язычок замка. Одновременно он надавил на дверь плечом и приподнял ее с петель. Замок открылся.

И тут же ему в нос ударил специфический запах.

Смесь пищи и металла.

Кровь.

Он подумал о гемодиализе. Он представлял себе, в чем суть этой процедуры: очистка крови больного путем пропускания ее через несколько фильтров. Если Ален делает это сегодня, не удивительно, что в квартире так воняет. Однако страх не проходил. Он вошел в прихожую. Сердце отбивало четкий ритм, все громче и громче, как в «Болеро» Равеля.

Он увидел маленькую, похожую на кукольную гостиную. Полосатые обои. Диван с обивкой в цветочек, низенький столик, безделушки в горке. Книги в одинаковых обложках, явно приобретенные по почте. Он пошел по коридору. Налево — кухня. Направо — спальня. Все пусто. В глубине, через полуоткрытую дверь, виден белый кафель: ванная комната.

Теперь запах приобрел остроту свежей краски.

Все датчики его чувств словно вспыхнули ярко‑ красным светом.

Он кончиками пальцев толкнул дверь, и тут ему пришлось прислониться к стене.

Да, Ален действительно делал сегодня свой диализ.

Но ему основательно помогли провести эту процедуру.

Голый вьетнамец был привязан к медицинскому креслу бельевой веревкой и телевизионным кабелем. Тут же находилось все необходимое оборудование — длинный шланг, кварцевые счетчики и два насоса: аппарат для фильтрации крови.

Шланг, выходивший из вены у сгиба локтя вьетнамца, перерезали и отвели к сосудам, стоявшим у его ног, словно собираясь наполнить их. Бутылки из‑ под соевого соуса. Из‑ под кисло‑ сладкого соуса. Из‑ под минеральной воды. Все они были наполнены до краев блестящей вязкой кровью.

Марк отступил в угол, выложенный кафелем.

Ему придется серьезно пересмотреть свои планы.

Потому что Жак Реверди уже в Париже.

Он представил себе, что тут происходило. Задавая вопросы, убийца прижимал пальцем конец перерезанного шланга. Если Ален не отвечал, он убирал палец и наполнял один сосуд. Следующий вопрос, следующий сосуд. И так далее.

Но Реверди сделал и кое‑ что похуже.

Получив ответы на свои вопросы, он засунул шланг в горло Алена, вынудив того пить собственную кровь. Почтовый служащий захлебнулся ею. Еще свежая кровь вытекала у него изо рта, из носа, из ушей. Голова раздулась, щеки вот‑ вот лопнут, виски набухли.

Подойдя поближе, Марк понял, что аппарат все еще работает: последние граммы крови, подгоняемые давлением, проникали в мозг Алена. Его лицо могло взорваться в любой момент.

Марка поражало, что он еще способен четко мыслить. Если он еще стоял на ногах, то только потому, что время поджимало. Что мог рассказать вьетнамец? Да почти ничего, разве что за письмами для Элизабет Бремен приходил мужчина. А что касается всего остального, Ален знал только имя Марка. Он всего раз попросил его паспорт, когда составлял «договор о переадресации» восемь месяцев назад. Сомнительно, что он хоть что‑ нибудь запомнил.

Значит, у Марка появилась отсрочка. Он осторожно попятился, пытаясь вспомнить, не трогал ли он тут чего‑ нибудь. Нет. Старый рефлекс взломщика — никогда не оставлять следов.

На пороге ванной он подумал, что следовало бы выключить аппарат, чтобы избавить Алена от последнего надругательства. Он вернулся было обратно, но, увидев многочисленные кнопки, замер на месте. Он понятия не имел, как работает система, и при мысли о том, что он может сделать что‑ то ужасное — например, повысить давление, вызвав тем самым взрыв черепа, — предпочел отказаться от своего намерения.

Пройдя через гостиную, он открыл входную дверь, натянув рукав на ладонь, и выглянул на площадку: никого. Прежде чем сбежать, он попытался вспомнить молитву — хотя бы несколько слов, — чтобы попросить прощения у Алена.

И не сумел.

Он ушел, оставив вьетнамца на милость его давления.

Из осторожности он спустился на один этаж по лестнице. На одиннадцатом этаже вызвал лифт и, зайдя в кабину, рухнул на пол. Он скорчился в углу, прижавшись спиной к железной стенке, и расплакался. Он пропал и практически уже мертв, он знал это. Он даже не пытался представить себе, какие страдания его ждут.

На пятом этаже двери открылись. Марк еле‑ еле успел вскочить на ноги. Вошли два подростка‑ китайца, они смеялись и курили. Марк прижался к задней стенке, пытаясь сдержать всхлипывания и не дышать. На нижнем этаже мальчишки вышли, даже не взглянув на него. Он подождал, пока двери не закрылись. Лифт спустился еще ниже. Оказалось, что в этой гигантской башне было два нижних этажа.

Когда двери открылись снова, он оказался в торговой галерее, выходившей в открытый сад. Он сделал несколько шагов и вытаращил глаза. Всего один этаж — и вот он уже в Гонконге или в Пекине. Вокруг мелькали только китайские лица. Все говорили по‑ китайски. На красных, синих, желтых неоновых вывесках плясали иероглифы. В воздухе плавали запахи пищи, приправленной чесноком и соей.

Марк еле шел. Какой‑ то человек толкнул его. Он отлетел к витрине магазина компакт‑ дисков и DVD. На экране мелькали кадры какой‑ то слащавой мелодрамы. Он стоял как парализованный, расставив руки.

Потом, с великим трудом, он пошел дальше; его преследовала резкая высокая мелодия песенки. Зрение служило ему ровно настолько, чтобы он не натыкался на препятствия, но он не различал ни лиц, ни предметов, попадавшихся на его пути. Он шел вперед, как лунатик, не осознавая ни одной детали, которая могла бы связать его с действительностью. Его просто ошеломило это внезапное возвращение в Азию.

Вдруг он понял, что стоит на одном месте. Несколько экземпляров одной и той же книги гордо смотрели на него с подставки, установленной в витрине. Красный заголовок на черном фоне обложки: «ЧЕРНАЯ КРОВЬ». В другом пространстве и времени Марк почувствовал бы себя счастливым или хотя бы взволнованным этим зрелищем.

Но сейчас он не испытывал ни счастья, ни волнения.

Только ужас.

Интересно, прошел ли Жак Реверди через эту галерею, выйдя из квартиры Алена? Видел ли он книгу? Сколько времени ему потребовалось, чтобы все понять? Марк не сомневался, что почтовый служащий назвал его имя. Теперь, благодаря роману, Реверди знал и фамилию.

Сколько времени остается у него, чтобы исчезнуть?

Час? Два?

Марк бросился бежать по коридору. Но уже через два шага его подстерегал новый удар. Удар под дых. Из витрины парфюмерной лавки на него смотрело лицо Хадиджи.

Качаясь, он подошел поближе. Картонный плакат на подставке. Марк никогда в жизни не заходил в парфюмерные магазины, поэтому он и не знал, что рекламная кампания «Элегии» в местах продаж потихоньку продолжается.

Встретился ли уже Реверди с Элизабет в одной из таких витрин?

Он снова попытался бежать, но обложка его книги и плакаты с портретом Хадиджи преследовали его. Он казался самому себе охотником, попавшим в собственный капкан, его ногу защемили стальные челюсти.

Он резко обернулся: ему почудилось отражение человека с бритой головой в витрине. Человека, который мог оказаться Реверди. Нет, никого. Во всяком случае, никого с европейской наружностью.

В этот момент его словно ударило молнией.

Его губы произнесли против его воли:

— Хадиджа.

По дороге на улицу Жакоб Марк, не переставая, звонил Венсану. Никто не брал трубку. Даже автоответчик не включался. Это не означало, что фотографа нет. Наоборот, во время работы он отключал и мобильный, и городской телефоны. Марк подгонял таксиста, но в ответ получал только вздохи и замечания по поводу того, что «двжение в Париже становится все дерьмовее».

Марк погрузился в свои мысли, а В се его мысли сводились к одному: спасти Хадиджу. Надо ее спрятать, защитить и каким‑ то образом все объяснить ей. У него было много поводов для паники, но самым сильным оставалась перспектива этого объяснения.

Как рассказать ей всю правду?

Такси не двигалось. Пробка на бульваре Сен‑ Мишель. Он еще раз попробовал набрать номер Венсана. Тщетна Он был уверен, что великан знает, где найти Хадиджу. Кроме того, он собирался предостеречь и самого Венсана — пусть будет начеку. Марк прослеживал путь убийцы: увидев плакаты, он свяжется с парфюмерной компанией или с рекламным агентством. Несколько телефонных звонков, и он выяснит координаты Венсана, а то и самой Хадиджи.

Машина стояла на месте. Марк заплатил водителю, объяснив, что дальше пойдет пешком. Тот проворчал: «Да здравствует солидарность». Марк пробежал бульвар, свернул направо, на улицу Медичи, пошел вдоль Люксембургского сада. На углу улицы Турнон в его мозгу вспыхнул образ Ренаты Санти. Он на ходу набрал ее номер.

— Марк! Ну где же вы? Я уже три дня…

— Я видел книгу.

— Вы довольны?

Она говорила с придыханием, от этого всегда казалось, что она торопится. Марку надо было продолжать игру, протянуть еще несколько реплик:

— Супер.

— Но вы не ответили на просьбы о…

— Рената, я должен вас кое о чем попросить.

— Говорите. После первых откликов, полученных мною из магазинов, ваше желание для меня — приказ.

— С вами никто не связывался по поводу книги? Кто‑ нибудь странный?

— В каком смысле странный?

Марк понял, что идет по неверной дороге. Реверди никогда не покажется ни странным, ни подозрительным. Напротив. Тем не менее он продолжал:

— Я не знаю. Журналист, которого не знают ваши пресс‑ атташе. Кто‑ нибудь, кто хотел бы, по той или иной причине, связаться со мной. Никаких звонков такого типа?

—Нет.

— Никого подозрительного перед вашим офисом?

— Вы начинаете меня пугать… Марк бежал по улице Бонапарт.

— Послушайте! Если действительно хотите доставить мне удовольствие, уезжайте из офиса и отправляйтесь в какое‑ то спокойное место, только не к себе домой. И главное, сегодня не ночуйте дома.

— Да в чем же все‑ таки дело? Марк, вы меня действительно беспокоите.

— Я все вам завтра объясню. Честное слово. Но сегодня вечером сделайте, как я вам сказал, ладно?

— Ну, хорошо… — Ее дыхание стало совсем тяжелым. — Довольно оригинальная просьба, но ладно… Знавала я чудаков, но вы на первом месте!

Марк положил трубку, он уже добрался до улицы Жакоб. Он повернул налево, подошел к двери. Сердце бешено колотилось. Ноги дрожали. Внешне студия выглядела как обычно: большие окна, затянутые шторами. Он протянул руку к звонку.

И рука повисла в воздухе.

Стеклянная дверь была открыта. Марк почувствовал, что у него по‑ настоящему отнимаются ноги. Он покачнулся и прислонился к стене. У него внутри словно что‑ то треснуло. Как будто лопнула кость, и по всему телу пробежали трещины.

Жак Реверди опередил его.

И может быть, он еще здесь…

Он вспомнил, что в ста метрах, на улице Аббей, находится комиссариат полиции. Но тут же подумал о Венсане и повернулся к двери. В конце концов, это он во всем виноват. Он, и только он, несет за все ответственность.

Он бесшумно толкнул дверь. В студии стояла тишина, как в святилище. Все шторы задернуты. Свет шел только от нескольких светильников под потолком. Сделав два шага, он утвердился в своих догадках: Реверди побывал здесь.

Пол усеивали сотни фотографий. Убийца перевернул кверху дном архивы Венсана, чтобы найти снимки и координаты Хадиджи Касем, она же «Элизабет Бремен».

Но было кое‑ что и похуже.

Венсан сидел за выключенными юпитерами в своем кресле на колесиках, которое Реверди поставил в центре подиума. Марк видел спину толстяка, его опущенная голова была обращена к разноцветным экранам, затягивавшим стену до самого пола. Его поза не оставляла никаких сомнений: тело уже остыло. Вокруг него ровным полукругом были разложены бесчисленные фотографии.

Марк приблизился, чувствуя себя скорее мертвым, чем живым. В его голове, как в темной комнате, проносились картины разрушения.

Венсан, как и Ален, был совершенно голым, но это была нагота размера XXL, в каком‑ то чудовищном варианте. Складки плоти, выступающие из‑ под витков клейкой ленты, которой он был примотан к креслу. На этом теле, напоминавшем тело кита, виднелись многочисленные раны. Не такие, какие Реверди наносил убитым им женщинам — тонкие, аккуратные, без изъянов. На сей раз он резал как попало. Яростно, по‑ варварски, глубоко. Судя по следам крови, забрызгавшей все в радиусе двух метров, на сей раз Реверди метил не в вены, а в артерии. Сильный кровоток под большим давлением.

Тем не менее, заметил Марк, вначале Реверди заклеивал раны скотчем. Он снова прибегнул к своему кровавому шантажу, он «выпускал сок», только услышав ответы на свои вопросы. С каждым отказом, с каждой паузой он срывал самодельную повязку, открывая шлюз перед смертью.

Подойдя еще ближе, Марк отметил странную деталь. Длинные волосы полностью закрывали опущенное лицо, но некоторые пряди казались жесткими и скрученными, как дреды жителей Ямайки. Осторожно, очень осторожно Марк просунул руку под подбородок Венсана и поднял его голову.

Убийца вырвал глаза фотографа и воткнул в пустые глазницы размотанные пленки. Еще секунда, и Марк понял, что голова трупа была установлена в специальном положении. Это лишенное глаз лицо «смотрело» на что‑ то, находившееся за спиной Марка.

Он обернулся и увидел следы крови вокруг больших бумажных экранов. Не колеблясь, он сорвал эти экраны, и перед ним предстало послание убийцы.

На последнем, фиолетовом экране тот написал кровью своей жертвы:

ВИДЕТЬ НЕ ЗНАЧИТ ЗНАТЬ

Марк попятился и наткнулся на труп. Комната покачнулась, и он понял, что теряет сознание. В последний момент он ухватился за волосы своего замученного друга. Это прикосновение заставило его заорать, заорать животным криком, который он сдерживал с того момента, как увидел Алена. Он кричал не останавливаясь. Согнувшись пополам от бешенства, от страха. Он кричал, срывая связки.

Потом он упал на колени и зарыдал над разбросанными по полу, склеившимися от засохшей крови фотографиями.

Именно в этот момент он понял суть послания.

На всех снимках была запечатлена только одна модель — Хадиджа.

Дал ли Венсан ее адрес?

Без сомнения. А что еще ему оставалось? Ничего. Он ничего не знал. При мысли о бесполезных пытках, которые ему пришлось вынести, Марк снова почувствовал, как в нем поднимается волна рыданий — но сдержался.

Может быть, он еще успеет спасти Хадиджу.

Он встал, подошел к столу и позвонил с городского телефона Венсана. Номер мобильного Хадиджи был занесен в память. Она не ответила. Марк подумал о Марине, ее личной визажистке. Ее номер также хранился в памяти телефона. Он взяла трубку на третьем звонке:

— Марк! Как дела?

Он бросил взгляд на пустые глазницы Венсана, на кровавую надпись, на склеенные кровью фотографии Хадиджи. И сказал:

— Нормально.

— А чего звонишь?

Он повернулся спиной к страшному зрелищу и сказал как можно более твердым голосом:

— Я ищу Хадиджу.

— Ох‑ ох‑ ох… — прокудахтала визажистка.

— Ты знаешь, где она?

— Тут, рядом со мной. Ты звонишь в разгар сессии.

Он почувствовал, что от облегчения у него в груди, очень глубоко, что‑ то обмякло.

— Вы где?

— В студии Дагер.

—Адрес?

— Улица Дагер, дом 56, но…

— Я сейчас буду.

— Сессия не закончилась, я…

— Я сейчас буду.

Марк хотел было положить трубку, но потом спросил:

— Ей сегодня вечером кто‑ нибудь звонил? На мобильный?

— Понятия не имею. А что?

— Слушай меня внимательно. До моего приезда пусть она не отвечает на звонки. Пусть не слушает сообщения. Пусть никто, кроме членов съемочной группы, к ней не подходит. Ясно?

Марина захихикала:

— Ты требуешь эксклюзива? Она будет в вос‑ тор‑ ге!

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒