Возвращение 1 страница

Когда он открыл глаза, самолет рассекал облака над Парижем.

Марку срезу представились старые пыльные тряпки. Грязь, запахи города сохранились где‑ то в глубине его глаз, его ноздрей, и ему казалось, что он ощущает их даже в салоне бизнес‑ класса. Он посмотрел в иллюминатор: в смутном свете зари дрожали крохотные огоньки Иль‑ де‑ Франс. Сегодня утром, 5 июня, Марк не мог бы сформулировать даже самую простую мысль.

Он спал всего несколько часов, крутясь с боку на бок в своем кресле. Путешествие было тяжелым. Конечности затекли, ладони горели. Возбуждение, возникшее в VIP‑ зоне аэропорта, сразу после взлета сменилось тревогой, и ничто не помогало от нее избавиться: ни шашлычки в соусе «сатей», ни очаровательные стюардессы, ни богатый выбор видеофильмов. Марк все воспринимал через призму собственных переживаний. Полет превратился для него в четырнадцатичасовую болезнь.

— Пристегните ремень, пожалуйста.

Марк повиновался. По мере того как он просыпался, мысли вставали на место. Он увидел поднос с завтраком, стоящий на столике возле его кресла. За омлетом и круассанами он размышлял над своими приключениями, своими открытиями, своей книгой. Ему повезло. Он разгадал мысли убийцы. Он проник в самую сердцевину его безумия, как археолог проникает в погребальную камеру пирамиды. А теперь он далеко. За двенадцать тысяч километров от убийцы. В безопасности, в своем городе. Он может распоряжаться своей добычей. Теперь он сможет продолжить свое путешествие мысленно. Он будет следовать своему вымыслу, он углубится в свои исследования, изучит мельчайшие детали, мельчайшие связи вселенной преступника.

Когда самолет коснулся земли, его предчувствие превратилось в уверенность. Ощущение тревоги стало невыносимым, но он знал, что его ждет свет, что истина принесет ему славу, богатство и, наконец, покой.

В шесть утра аэропорт Руасси похож на метафизическую картину Джорджо де Кирико. Огромная пустая ротонда, где существование, кажется, теряет все точки отсчета, всю обоснованность. Огромная пустота в форме ракушки, где постигаешь бесконечную бессмысленность бытия.

Его сумка появилась на транспортере одной из первых — привилегия первого и бизнес‑ классов. Он схватил ее и вышел в неясный утренний свет. На стоянке такси ощущение, что все вокруг завалено старым тряпьем, стало острее. Из‑ за тусклого освещения стекла казались пыльными. Вдоль автострады тянулись равнины, заброшенные пустыри, поля сражений, с которых убрали трупы. Возвращаясь из долгих путешествий, на рассвете он часто испытывал это ощущение конца света. Ему казалось, что за время его отсутствия что‑ то случилось. Атомная война, землетрясение… Стоять остались только рекламные щиты, как последние содрогания разгромленного мира.

Марк смотрел на эти щиты, не видя их. Огромные полотна, растянутые на канатах, колыхались под утренним ветром, как паруса корабля.

И вдруг он крикнул водителю:

— Остановитесь! Тот подскочил:

— Что?

— Остановитесь!

— Вам плохо? Вы… вас тошнит?

— СТОП!!

Водитель неохотно притормозил и свернул на полосу для экстренной остановки.

— Подайте назад.

— Что‑ то не так?

Открывая дверцу, Марк простонал:

— Мать твою…

Он выскочил на шоссе, по‑ прежнему сжимая в руках сумку с компьютером. Ему пришлось пробежать около трехсот метров, чтобы добраться до щита, который он только что заметил. Он миновал его и пробежал еще немного, чтобы разглядеть его получше.

Наконец, задыхаясь, он обернулся.

В четырех‑ пяти метрах над собой он увидел устремленные к горизонту черные глаза Хадиджи.

Марк не мог отдышаться, сердце выскакивало из груди. Он искал объяснение увиденному в глубинах своего сознания. А между тем дело обстояло очень просто: Венсан славно поработал. За время его отсутствия он сумел получить крупный контракт для начинающей манекенщицы.

За несколько недель Хадиджа стала звездой.

Теперь ее лицо должно было украсить собой многие парижские улицы.

И она этого заслуживала. В его мозгу промелькнуло это абсурдное утверждение. Она была восхитительна. Повернувшись на три четверти, она смотрела на мир горячими темными глазами. В глубине ее аметистовых зрачков таилась мягкость, текучая дрожь, напоминавшая блеск лака. Недоступная нежность, путь к которой преграждали высокие скулы. Это впечатление каменной крепости, надежной защиты усиливалось благодаря черным, зафиксированным гелем, локонам, уложенным, по прихоти стилиста или фотографа на висках и выглядевшим как китайская татуировка тушью.

Фотография была выполнена в золотистых тонах. В цвете было что‑ то арабское, оттенок хны, замечательно сочетавшийся с худым лицом Хадиджи и ее нарядом — белой приталенной курточкой с воротником‑ стойкой, с вышитыми узорами, напоминавшими кашмирские мотивы.

Она была похожа одновременно на музу эпохи хиппи и на Бегуму, которая сбежала из дворца своего набоба, прихватив его костюм. В нижней части плаката строгая надпись сообщала название духов— «Элегия», форма флакона напоминала лампу Аладдина.

Марк упал на колени.

Она была восхитительна, а он — он чувствовал себя ничтожным земляным червем.

Его скрутило, он исторг весь свой завтрак: омлет, круассаны, апельсиновый сок. Он еще не мог оценить масштабы катастрофы. Но он уже понимал, что попал в жернова адской машины, повинующейся своему собственному ритму, своим собственным правилам.

Дрожа, шатаясь, утирая губы рукавом, Марк дотащился до ожидавшего его такси. Когда он рухнул на сиденье, водитель, протягивая ему бумажные салфетки, воскликнул:

— Ну, с вами не соскучишься, вы…

— Поезжайте.

— Нет вопросов! Мы тут именно для этого.

Марк больше ничего не слышал, его мозг словно погрузили в вату. Пищевод жгло как огнем, сердце, казалось, вот‑ вот выскочит из груди.

— У вас есть мобильник? Водитель усмехнулся:

— Час от часу не легче. Вы что себе думаете? Вы не лимузин себе наняли, приятель, и…

Марк швырнул пригоршню евро на пассажирское сиденье:

— Дайте ваш мобильный! Водитель бросил взгляд на банкноты:

— Ладно. Не стоит нервничать.

Он порылся в кармане куртки и левой рукой протянул ему телефон. Марк набрал номер Венсана — городской телефон, тот, что стоял возле его кровати. Через восемь гудков великан снял трубку;

— Да?

— Это я, Марк.

— Марк? Ты откуда звонишь? В Париже еще совсем рано, я…

— Я в Париже.

Щуршание простыней, хриплый голос: медведь еще спал.

— Что на тебя нашло?

— Я только что приземлился. Я звоню по поводу рекламы.

— Рекламы?

— Ну да, с Хадиджей. Голос зазвучал яснее:

— Ты видел? Здорово, а? — Он буквально захлебывался от гордости. — Гениальный ход для первого‑ то раза, как говорится… Я тебя предупреждал… Эта малышка — это новая Летиция Каста. Видел бы ты цифру в контракте!

— Меня интересует сфера охвата кампании: национальная или международная?

Пауза.

— А что? — спросил наконец Венсан.

— Ответь.

Великан устало вздохнул:

— Поездка тебе не помогла. Национальная. Они проводят крупную кампанию во Франции. Потом посмотрят… Это парфюмерный консорциум. Они запускают пакет и… — Он замолчал. — Я не понимаю: тебе‑ то что? Ты только что вернулся в Париж и…

— Со стороны прессы: что запланировано? Венсан снова вздохнул:

— Классический вариант. Женские журналы, еженедельники… Знаешь, твои вопросы — это…

— Реклама появится в зарубежных версиях этих журналов?

— Нет. В этом смысле контракт очень жесткий. Только Франция и франкоязычные территории.

— Точно?

— Я сам составлял контракты. — Он рассмеялся. — Агент, папуля: что ты на это скажешь? Я стал другим человеком. Полная мутация. А ты, что твоя поездка?

Марк, не отвечая, отключился. Они только что проехали Порт‑ де‑ Баньоле. Над окружным бульваром — три плаката с силуэтом Хадиджи.

Эта курточка с воротничком‑ стойкой придавала ей вид прекрасного ангела смерти.

— Я вас не понимаю.

Издательством, в которое обратился Марк, руководила женщина.

Рената Санти. Это имя звучало как псевдоним, да оно и было псевдонимом. Рената придумала его в самом начале своей карьеры. Тогда она основала издательство «Санти», потом вышла замуж и создала новое общество под фамилией мужа, «Ка‑ заль». Позже, разведясь и продав свою долю в обоих предприятиях, она могла бы снова взять девичью фамилию. Но тогда никто не знал бы, кто она такая. Поэтому она сохранила свое боевое имя и назвала третье издательство именем своего сына: «Лоренцо».

Тут было что терять, и Марк не был уверен в том, что понимает все до конца. Он работал с Ренатой над многими материалами, которые требовалось срочно переписать, чтобы они соответствовали сводкам новостей.

— Я вас не понимаю, — повторила она. — Краткое содержание очень увлекает. Почему вы отказываетесь?

Марк не ответил. Они сидели в кабинете Ренаты, на втором этаже здания с полукруглыми окнами, расположенного в Шестом округе.

— Если вас пугает объем работы, — продолжала она, — я могу дать вам помощников. У нас есть специалисты. Но я знаю, что вы умеете работать быстро и хорошо.

Марк улыбнулся, услышав этот комплимент. Он дождался следующего вторника, 10 июня, после нерабочего понедельника, чтобы сообщить Ренате о своем решении. А тем временем оправдывались его самые худшие опасения: лицо Хадиджи красовалось на всех стенах Парижа. Он ничего не мог поделать с этой кампанией. Только забиться в нору и надеяться, что Реверди не увидит рекламу, например, в каком‑ нибудь французском журнале.

— Для нашего издательства это счастливый случай, я давно жду чего‑ то в этом роде. Дать что‑ то ударное в беллетристическом жанре. Мы могли бы даже успеть к сентябрю, и тогда новый литературный сезон станет нашим.

Марк внимательно смотрел на нее. Удивительная женщина. Скоро шестьдесят, а она по‑ прежнему носит длинные волосы, очень черные, наверняка крашеные, которые локонами обрамляют белое напудренное лицо. Широкоплечая Рената напоминала рок‑ певца, тем более что одевалась она всегда в черное. Приглядевшись к темным складкам, наблюдатель с удивлением обнаруживал странное кокетство в этом сочетании совершенно не подходящих друг к другу предметов туалета: легкий жилет, морская блуза, футболка, пиратские штаны, доходящие до щиколоток велосипедиста, обтянутых блестящими колготками. — Если дело в деньгах…

— Деньги тут ни при чем.

Она величественно откинулась на спинку кресла. Полные темно‑ коричневые губы придавали ее лицу капризное выражение.

— Тогда что же?

— Эта тема меня больше не интересует, вот и все.

— Жаль. Очень жаль.

Она машинально листала заявку, присланную ей Марком из Бангкокского аэропорта. И зачем он поторопился?

— Это гарантированный успех. Не говоря уже о вашем имидже…

— При чем тут мой имидж?

— Вы прекрасно знаете.

— Нет. Не знаю.

— У вас довольно… бурное прошлое. Бывший папарацци. Разгребатель грязи. А теперь — специалист по криминальной хронике. Все это придало бы дополнительную достоверность вашей книге.

— Это не документальная книга.

Она улыбнулась — верхняя губа у нее выдавалась над нижней.

— Конечно. Но совершенно понятно, откуда вы черпали вдохновение.

Кровь застыла у Марка в жилах.

— Что вы имеете в виду?

— Этот убийца‑ ныряльщик, которого арестовали в Малайзии: вас ведь вдохновил Жак Реверди, верно?

От одного упоминания этого имени у него все внутри сжалось. Как он мог подумать, что никто не заметит сходства?

— Если вы боитесь Реверди, — продолжала Рената, — то скоро от него останется только воспоминание.

Толстуха подтолкнула к нему какую‑ то газету:

— Это сегодняшний номер «Монд». У Реверди больше не осталось никаких шансов избежать высшей меры. Его адвокат покончил с собой.

Он чуть не упал со стула. Материал занимал левую колонку газеты, на первой полосе. Он пробежал глазами только несколько первых строк. В прошедшие выходные Джимми Вонг‑ Фат повесился в имении своего отца, в Камерон‑ Хайлэндс.

Он еще не понимал, как следует отнестись к этому известию. В мозгу проносились вспышки воспоминаний. Бабочки. Оранжереи. Лицо Вонг‑ Фата — отца, испещренное тенями насекомых, его крик: «Я хочу, чтобы он умер! »

Ему в нос ударил опьяняющий запах мускуса. Рената склонилась над ним.

— Если немного повезет, — проговорила она тихим, низким голосом, — мы смогли бы выпустить книгу к моменту казни…

Марк отшатнулся, стряхнул с себя леденящее оцепенение. Он догадывался, почему адвокат свел счеты с жизнью. Реверди обозлился на него и, без сомнения, отказался от его услуг. Развратный папенькин сынок рассчитывал на «инициацию», а вместо этого вызвал гнев своего клиента. А у этого гнева была одна‑ единственная мотивация: отсутствие известий от Элизабет.

Ее предательство.

Он не сомневался: ответственность за это самоубийство лежала на Реверди. Он мог убивать на расстоянии. Через стены своей тюрьмы. Хватит ли у него сил, чтобы достать его, Марка?

Он отодвинул журнал к своей собеседнице:

— Мне очень жаль, Рената. Я не стану писать эту книгу.

Через неделю он передумал.

Рената звонила ему раз десять. Она повысила предлагаемый гонорар до пятидесяти тысяч евро. Поразительная сумма: Марк ни разу не получил больше десяти тысяч за свои книги. Невероятный гонорар свидетельствовал о том, какие надежды возлагала издательница на будущий бестселлер.

Но на его решение повлияли не деньги.

В течение нескольких дней он пристально изучал информацию о Реверди: после самоубийства Вонг‑ Фата новостей стало гораздо больше. Он прочел все статьи, все заметки. Он связался со знакомыми корреспондентами и журналистами в Куала‑ Лумпуре, и словом не упомянув им о том, что сам побывал в Малайзии.

Он даже составил своего рода «мини‑ досье» на Джимми и раздобыл сведения о его последних часах. Адвокат вернулся к своему отцу, на высокогорье Камерон‑ Хайлэндс в воскресенье, 8 июня. Повесился он в помещении склада. — Марк прекрасно представлял себе этот склад, заполненный бабочками, скарабеями, скорпионами. Кошмарное место для кошмарной смерти. Он не оставил никакой записки, и никому не удалось найти документы, подготовленные им для защиты Жака Реверди.

Из прочитанного Марк узнал также, что несколькими днями раньше в Канаре был убит начальник службы охраны, некий Раман. По данным малайзийских журналистов, против ныряльщика имелись основательные улики, но никаких доказательств не нашли. Еще один поступок, совершенный в приступе гнева? Нет, в тот момент Жак еще не имел ни малейших оснований заподозрить предательство Элизабет. Более того, Марк вспомнил, что еще 3 июня он предупредил Элизабет о предстоящем «скандале» в тюрьме. Стало быть, он знал о предстоящем убийстве Рамана. Знал, потому что сам и убил его?

Но не это было главным в полученной информации. Жак Реверди не просто шел навстречу смерти: он бежал к ней. Он отказался взять нового адвоката и, как писали «Ньюс страйтс тайме» и «Стар», замкнулся в полном молчании, совершенно не поддававшемся объяснению. Он общался только со служителями культа, посещавшими тюрьму, — с имамами и мусульманскими проповедниками. А тем временем предварительное следствие заканчивалось. И его выводы не оставляли никаких сомнений в полной виновности Реверди.

Следовательно, Марк мог больше не бояться этого чудовища. Совершенно невероятным представлялось также, что он каким‑ то образом узнает о жульничестве с фотографией. Погрузившийся в молчание, окруженный правоверными мусульманами, Реверди отныне и навсегда был отрезан от внешнего мира.

И тогда Марк решил довести свой проект до конца.

В течение всего лета он работал.

Сначала в своей квартире.

Потом в домике на юге Франции, предоставленном Ренатой.

Благодаря своим записям, точным, сделанным по горячим следам, он быстро продвигался вперед. Больше двадцати страниц в день. Марк писал в состоянии близком к экстазу. Иногда он останавливался, перечитывал готовые главы и сам пугался написанного. Он отождествлял себя с убийцей. Он задерживался на садистских, ужасных деталях преступления. По своей тональности книга напоминала ошеломляюще‑ откровенный личный дневник. В такие минуты у него в памяти воскресал Патанг и пережитый там кризис, когда он бегал по улицам в поисках проституток…

И все же, несмотря на это отождествление, Марк испытывал разочарование. Он не сумел уловить главного — самой сути криминального импульса. Приносимого им наслаждения. Каким‑ то образом ему удалось зайти за Черную линию. Но, несмотря на этот успех, он оставался чужд этому желанию разрушения, этой жажде страдания. Он просто приблизился к кошмару, но не понял, не испытал его. Он по‑ прежнему не ощущал удовольствия от зла, возбуждения от крови. Разве не должен был он радоваться этому?

Напротив, он испытывал странную горечь. Он не выполнил свою миссию. Он не дошел до того предела, до которого должен был бы дойти в память о Софи.

К концу июля он закончил черновой вариант книги.

На два месяца он совершенно отрешился от действительности. Он не заметил ни жары, истерзавшей Европу, ни гибели Мари Трентиньян, убитой своим любовником.

Теперь Марк существовал в ином мире…

Он писал «Черную кровь» — историю убийцы‑ ныряльщика.

В целом он сохранил сюжет, заявленный в кратком содержании.

Приключения журналиста‑ одиночки, который идет по следам серийного убийцы, действующего в Азии. Он отступил от подлинной истории Жака Реверди, но сохранил два основных элемента, позволявших провести ассоциацию с настоящим убийцей: действие происходило в Юго‑ Восточной Азии, и преступник был тренером по даивингу, мастером глубоководных погружений..

Он точно соблюдал последовательность этапов собственного расследования. Дорога Жизни. Вехи Вечности. Комната Чистоты. Черная Кровь. Что касается атмосферы, ощущений — тут Марку достаточно было переписать свои путевые заметки, сделанные в странах, где он побывал. Он изменил только имена и названия мест.

Чтобы усилить напряжение и добавить некий личностный момент, он придумал драматический контрапункт для своего повествования. В то время как герой вел свое расследование, убийца удерживал в заложницах молодую туристку, собираясь принести ее в жертву. В книге переплетались две точки зрения, две истории, сливавшиеся воедино в момент последней схватки.

Единственным слабым местом книги оставалось событие, которое Марку пришлось выдумывать от начала до конца: психическая травма, пережитая убийцей. Он не знал, почему Жак Реверди превратился в безжалостного хищника, жаждущего черной крови. Точно так же, как не знал, что означала фраза: «Прячься скорее: папа идет! » И почему толчком к пробуждению убийственного импульса служили листья бамбука.

В очередной раз он попытался использовать имевшиеся у него крохи реальной информации. Он представил себе, что в подростковом возрасте убийца нашел труп своей матери, истекшей кровью, — как это действительно случилось с Жаком. Но он придумал, что мать еще была жива. Будущий убийца увидел умирающую мать, и та, гладя его по лицу окровавленными руками, открыла ему имя его отца, жестокого негодяя. Почерневшие, слабеющие руки, ласка которых, легкая, как прикосновение листа, нанесла мальчику двойную травму; отныне трепет листвы был неразрывно связан в его воображении с черной кровью.

Перечитав первый вариант, Марк испытал удовлетворение. Это сочинение нельзя было назвать великой литературой, но в эпизодах, написанных в состоянии экстатического вдохновения, особенно там, где описаны приступы ярости, он сумел выйти за пределы собственного «я». Может быть, он придет к тому, чтобы писать, как Реверди? Или как Элизабет, ставшая провидицей по воле своего создателя?

Он продолжал работать. Он и не почувствовал, как закончилось лето. Он смутно слышал какие‑ то разговоры о тысячах людей, погибших из‑ за жары. В газетах он видел фотографии трупов, помещенных в холодильные склады в Рюнжи. Это оставляло его равнодушным. Его голова была целиком занята романом. Он писал, исходил потом, худел и полностью перевоплощался в своих героев,

В начале сентября он закончил книгу. Кирпич в четыреста страниц, который он решил лично доставить Ренате Санти. Он чувствовал невероятную легкость — как в фигуральном, так и в буквальном смысле этого слова: он похудел на семь килограммов. И, несмотря на загар, совершенно обессилел, словно из него выпустили кровь.

Жара немного сдала, но в загрязненной атмосфере города она еще ощущалась как медленное, жаркое дыхание какого‑ то зверя.

Когда такси свернуло с узких улочек возле площади Сен‑ Жорж и направилось к бульвару Османн, с городских стен его все так же приветствовало лицо Хадиджи.

Самая длинная кампания за всю историю рекламы. :

— Это замечательно.

Ренате Санти потребовалось всего два дня, чтобы прочитать рукопись. Она подняла голову, театральным жестом встряхнула длинными кудрями — этакая пародия на Людовика XIV.

— Убийца, ищущий черную кровь, это, знаете ли… Где вы черпаете такие идеи?

Марк скромно пожал плечами.

— Ваше воображение… от него кровь стынет в жилах. Я не льщу вам, это действительно один из лучших триллеров, которые я когда‑ либо читала. Дружочек мой, поверьте: он станет бестселлером. Как подумаю, над какими жалкими рассказиками мы с вами когда‑ то работали… Но ничего, мы наверстаем упущенное время!

Марк пребывал в мрачном настроении. Несмотря на эти похвалы, он испытывал смутную грусть от того, что уже закончил книгу. Рената продолжала:

— Нам надо все делать очень быстро. Осуществить прорыв. Тут совсем немного правки. Книга может выйти уже в октябре. Что вы думаете на этот счет?

Марк не ответил: от страха у него подвело живот.

— В этом году начало литературного сезона совершенно неинтересное. А мы произведем фурор! — Она сделала широкий жест рукой, словно раскрывая перед ним сияющий горизонт. — Сначала — рекламная кампания. Афиши. Реклама на радио. Вы знаете, как это делается, правда?

Марк кивнул. Рената говорила прерывающимся голосом, словно задыхаясь:

— У меня уже есть кое‑ какие задумки… Относительно цвета крови. Обещаю вам нечто пугающее!

Он по‑ прежнему молчал. Она добавила доверительным тоном:

— Если немного повезет, мы как раз успеем…

— Куда успеем?

— Ну, вы же знаете… Суд над Реверди. Марк напрягся:

— По‑ моему, мы с вами договорились. И речи быть не может о том, чтобы как‑ то связывать книгу с этим делом, ясно?

Рената воздела руки к небу:

— Хорошо‑ хорошо!. Но журналисты все равно об этом задумаются. Это будет первое, о чем они вас спросят.

— Значит, я не буду давать интервью.

— Я не знаю, чего вы боитесь, что вас смущает. Во‑ первых, хищник в клетке. И потом, ваш роман — это же чистый вымысел. Да, правда, в самом начале могут возникнуть ассоциации с Реверди. Но то, о чем вы пишете дальше, это настолько… специфично. Каждый оценит силу вашего воображения.

У Марка пересохло в горле. Хватит ли ему мужества, чтобы врать до конца? Смелости, чтобы защищать книгу другого человека?

— А теперь, — снова заговорила Рената, — за работу. — Она хлопнула ладонью по рукописи. — Я пометила наклейками места, где вам надо еще поработать. Там кот наплакал. А мы пока что займемся обложкой. Через две недели сдадим в типографию!

Марк словно прирос к стулу. При упоминании о Реверди у него внутри все оборвалось. В мозгу всплыло далекое воспоминание. Из тех времен, когда они «зажигали» с Венсаном: они были богатыми, гордыми, полными жизни — и совершенно чокнутыми. Как‑ то вечером они решили присоединиться к компании, прыгавшей с тарзанкой с моста Шату.

В ту ночь он не захотел отступать. Весь в каких‑ то пряжках и петлях, он забрался на парапет и встал лицом к пустоте. Еще не прыгнув, он почувствовал, что умирает. В черных волнах, бившихся в сорока метрах под его ногами, отражалась его смерть. И в то же время они притягивали его, заполняли его целиком.

И сейчас у него появилось то же ощущение.

Только сегодня на нем не было ни пряжек, ни петель, ни резинового троса на ногах.

— Привет, Элизабет!

Ошеломленный Марк оглянулся. Это имя подействовала на него как удар дубинкой по затылку. Он пересекал площадь Сен‑ Жорж, когда ему на плечо легла чья‑ то рука. Ему пришлось напрячься, чтобы узнать окликнувшего его человека через искры, плясавшие у него перед глазами.

Ален.

Парень из почтового отделения.

— Как у нее дела? — со смехом спросил он.

Марк забыл этого человека, в чьих руках некогда находилась его судьба. Ему казалось, что все это происходило сто лет назад. Стоящий перед ним Ален казался еще меньше, чем когда сидел в окошечке на почте. Матовый цвет кожи, волосы, затянутые в «конский хвост», — миниатюрный индеец.

Марк рефлекторно пригладил волосы и попытался придумать ответ, но в голову ничего не приходило. Он даже не знал, говорит ли почтовый служащий об Элизабет как о реальном человеке, или он уже давно понял, что такой женщины не существует.

В конце концов он пролепетал:

— Ну… сейчас все нормально. Ален лукаво подмигнул в ответ:

— Пусть зайдет за письмами.

— Она… ей пришли письма? Вьетнамец снова расхохотался:

— Двадцать восемь штук!

Через полчаса Марк вышел из почтового отделения с пачкой конвертов в руках. Ален соблаговолил отдать их ему, хотя срок действия доверенности уже давно истек.

Он остановился, чтобы прочесть надписи на конвертах. На всех стоял одинаковый штемпель, что‑ то написанное арабской вязью. По всей вероятности, после смерти Джимми Реверди воспользовался для тайной отправки своей корреспонденции какой‑ то мусульманской организацией. Теперь он лучше понял, почему Жак окружил себя исламистами, как об этом писали некоторые газеты.

Марк посмотрел на даты гашения. В течение почти трех месяцев влюбленный убийца писал по письму каждые три дня. Они были сложены в хронологическом порядке. Он не удержался и вскрыл несколько конвертов прямо на улице.

Первое письмо было датировано 12 июня:

Любовь моя,

Уже десять дней я не получаю от тебя писем. Сначала я волновался. Я испугался, не случилось ли что с тобой на последнем острове. Но нет: до меня дошли бы слухи. Без сомнения, у тебя возникла какая‑ то техническая проблема. По той или иной причине твои письма до меня не доходят. И я не знаю, получаешь ли ты письма от меня. Для большей уверенности пишу на твой парижский адрес…

Марк сунул листок обратно в конверт. Потом вскрыл следующее письмо. 15 июня. Его взгляд случайно выхватил строчки:

.. . Я все меньше понимаю твое молчание… Что случилось в Пукете? Почему нет новостей? …

Третье письмо. 19 июня. Тон полностью изменился:

.. . то, что я принял за техническую проблему, оказалось твоим намеренным отказом от электронного адреса…

Марк пропустил несколько абзацев и прочел:

… Неужели это игра? Если это так, я не могу поверить, что ты не осознаешь ее последствий. Ведь теперь ты знаешь, кто я. Ты знаешь, что это я устанавливаю правила…

К концу письма убийца смягчился:

…Мне больно, что я больше не могу читать твои письма, но я счастлив, что снова пишу тебе

от руки, как в самом начале. ..

Марк смял письмо. Вытащил конверт, датированный началом июля. Почерк стал менее ровным:

Элизабет,

твое молчание приобретает смысл, который я улавливаю даже отсюда. Четыре слога, произнести которые я отказываюсь. Потому что, и ты это знаешь, они могут повлечь самые решительные последствия. Ты — моя избранница. Та, кого я выбрал. Даю тебе еще одну отсрочку…

Марк снова пропустил середину и прочел самый конец:

…Ты еще можешь написать по моему электронному адресу. Сделай это как можно скорее, пока не стало слишком поздно. Ни ты, ни я не хотим этого.

Он не стал читать другие, более поздние письма. Его била дрожь. Он осмотрелся: прохожие, машины, магазины… Их очертания казались Марку размытыми, как на дне аквариума. Он уже не принадлежал к этому, обычному миру. Отныне он носил красную метку, выделявшую его из толпы, — и эта метка означала приговор.

Он прислонился к стене и попытался рассуждать здраво.

Чего же из происходящего он не сумел предвидеть? Разве он не представлял себе сотни раз эту ярость убийцы? Так чего он боялся? Он в очередной раз приписывал Жаку Реверди сверхчеловеческие способности. Находясь за решеткой, тот не мог сделать ничего. И он даже не подозревал о существовании Марка Дюпейра.

Через несколько недель враг будет мертв и похоронен.

Дело закроют.

Эти рассуждения не принесли ему никакого облегчения. Он прижимал письма к груди. От них необходимо было избавиться. Сжечь их. Уничтожить проклятие.

Когда такси выехало из туннеля Дефанс, Марк не узнал ничего. Он ошибся дорогой. Он никогда не найдет здесь пустырей, запомнившихся ему с детства. Нантер совершенно изменился. Столько зданий, и притом таких роскошных, — не удивительно, что стерлось даже воспоминание о заброшенных уголках, которые он искал.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒