Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Путешествие 8 страница



Постепенно у Марка появлялись и менее бескорыстные мысли. А что, если он напишет бестселлер? Он уже мечтал об успехе, о славе, о деньгах…

В пять вечера он добрался до Такуа‑ Па. Провинциальный городок, плоский, пыльный, единственной достопримечательностью которого служили несколько резервуаров с водой. Эта бывшая португальская фактория, расположенная вдали от побережья, не имела ничего общего с модными курортами, мимо которых он проезжал днем. Здесь не было ни одного иностранца, и ему пришлось долго кружить по городу в поисках гостиницы.

В конце концов он обнаружил старое грязно‑ белое здание, похожее на перестроенную больницу, расположенное за единственной станцией техобслуживания. Других «палаццо» в Такуа‑ Па, похоже, не было. Внутри сходство с больницей только усиливалось: длинные серые коридоры, узкие двери, решетки на окнах. Заплатив вперед за несколько дней, Марк поднялся на четвертый этаж.

Темнело. Он зажег лампочку без абажура — все освещение комнаты. Настоящая камера, без мебели, без украшений. Временное пристанище, где нечего украсть. Даже на память.

Марк включил компьютер. Почтовый ящик был пуст. Он решил пойти куда‑ нибудь поужинать. Возле бензоколонки он нашел ресторанчик на открытом воздухе и заказал порцию риса, как обычно. Когда он вернулся в номер, было всего семь часов. Писем по‑ прежнему не было. Он лег и принялся изучать карту тайского побережья. До бирманской границы оставалось еще двести километров. Куда заведет его Реверди?

Марк снова включил компьютер и занялся своими черновиками. План романа нуждался в доработке. Главное отличие от реальных событий состояло в том, что в романе убийцу еще не поймали. Следователь, более хитроумный, чем сам Марк, добывал сведения собственными силами, не пользуясь помощью и подсказками преступника, не переставая следить за его «подвигами».

В десять часов он еще раз проверил почту, после чего закрыл и выключил компьютер. Последнее, что он увидел перед сном, была цепочка муравьев, ползущих по ножке ночного столика.

Затем он почувствовал, как чья‑ то рука трясет его, чтобы разбудить. В голове промелькнула смутная мысль о парне, которого он видел внизу, за стойкой, но ведь он не просил, чтобы его будили. Он повернул голову и увидел мужскую руку, державшую свечу. Воск, стекавший по пальцам этой руки, превращался в мед. Он резко перевернулся. Над ним склонился Реверди. Изможденное лицо, бритая голова, обнаженный торс. Он улыбнулся ему и прошептал: «Прячься быстрее; папа идет! »

Марк скатился с кровати.

Кошмар.

Это всего лишь кошмар.

Он посмотрел на часы. Без четверти пять.

Он включил компьютер. Ему пришло письмо.

 

Тема: КУАЛА. — Получено; 2 июня, 04. 10

Отправитель: sng@wanadoo. com

Получатель: lisbeth@voila. fr

 

Любовь моя,

Ты сейчас в Такуа‑ Па. Я воспользовался дежурством в медчасти (меня тут повысили в должности), чтобы передать тебе новые инструкции.

Как только прочтешь это письмо, отправляйся в путь. Все время на север, до Хурабури. Там, на выезде из города, по правую руку от тебя окажется туристическое агентство «Джинда турс». Это единственное агентство, которое организует экскурсии на корабле на остров Кох‑ Сурин, в открытом море.

Возьми билет туда и обратно, на целый день. Никаких ночевок на острове. Никаких подводных экскурсий. Одна деталь: не надо называться чужим именем. Не старайся остаться незамеченной. Помни главное правило; чем меньше ты прячешься, тем меньше тебя замечают.

Добравшись до острова, оторвись от группы и дальше иди сама. Комната Чистоты недалеко. Тебе предстоит найти ее. Проникни внутрь и изучи все до мельчайших деталей. Тогда ты лучше поймешь, что на самом деле произошло в этом пространстве, изолированном от внешнего мира. Мое сердце с тобой.

Жак

 

Марк закрыл компьютер и сумку, потом спустился на первый этаж. Стояла ночь. В холле никого не было. Охранник спал в уголке. Он тихо вышел и сел в машину.

Он уезжал, как вор.

Похититель секретов.

 

 

Спустя два часа, в свете утренней зари его взору предстал Хурабури. К городу вплотную подступал мангровый лес. Низенькие домики под деревьями словно соскальзывали к воде. В конце главной улицы Марк увидел нужное ему агентство. Было всего семь часов утра, но солнце, казалось, уже прожигало город насквозь.

Марк записался на экскурсию, отправлявшуюся в восемь. Его тут же усадили в автобус вместе с другими иностранцами, они подходили маленькими группками, невыспавшиеся, растерянные.

Среди них были шведы, немцы, американцы и тайцы. К счастью, ни одного француза: Марк боялся, что ему придется распространяться о цели своей поездки. В то же время он не мог отделаться от странного ощущения, что его секрет всем заметен, словно родимое пятно на лице.

Причал находился в нескольких километрах. Их ожидал большой катер, белый и гладкий. На борт они поднимались под грозовыми тучами. Марк вспомнил, что хозяин конторы по прокату автомобилей предупреждал его о буре. Однако, пока кораблик скользил по заболоченному заливу, тучи рассеялись. Когда они вышли в море, солнце сияло с прежней силой. Муссон откладывался.

Устроившись на корме, Марк размышлял над постскриптумом послания Реверди. Своего рода дополнительное указание:

Лиз, любовь моя, когда будешь искать Комнату Чистоты, когда пойдешь через лес, не забывай наблюдать, замечать вокруг каждую деталь. Ближе к Комнате тебя будет ждать еще один знак. Нечто, без которого ничего не получится…

Вспомни о «Вехах, что Парят и Множатся». В джунглях ты должна будешь заметить еще одно движение. Дыхание, трепет, которое возвестит тебе о приближении к Комнате…

Ритуал живет, любовь моя. Он никогда не умирает. Ищи движение среди растений, и ты найдешь Комнату…

Марку не понравился намек на Вехи, которые чуть было не погубили все его расследование. Он не был готов еще раз столкнуться с загадкой из растительного или животного мира. Что имел в виду Реверди? Скопление насекомых? Полет птиц? Реку?

Он предполагал, что убийца связывает свой ритуал с лесом и рассматривает его как один из элементов природы. Живое, органичное действие, вписывающееся в биоритм джунглей. Может быть, он считал свой ритуал условием, необходимым для сохранения равновесия между флорой и фауной?

Марк вспомнил об одном серийном убийце в США, Герберте Маллине, который думал, что убийствами можно предотвратить землетрясения, и изучал степень загрязнения воздуха по внутренностям своих жертв.

Через два часа они добрались до Кох‑ Сурина. Изумрудный остров на фоне ослепительной синевы. Все выглядело совершенно первозданным. Никаких следов человека.

Однако, ступив на землю, Марк ужаснулся. Пляж наводняли сотни туристов — в палатках, под деревьями. Они копошились, как тараканы, множились, оскверняя красоту, которой вроде бы восхищались,

Марк успел заранее навести справки и знал, что Кох‑ Сурин считается национальным парком. Любое строительство там запрещалось. Стало быть, тайские предприниматели, открывшие там гигантский кемпинг, обошли закон. В нескольких деревянных домишках предоставлялся минимальный набор услуг. На одном из них красовались написанные от руки вывески: «ДАЙВИНГ», «ВСЕ ДЛЯ ПОДВОДНОГО ПЛАВАНИЯ». Нет никаких сомнений, Реверди работал здесь инструктором по дайвингу…

Он взял с какого‑ то прилавка карту острова и предоставил своим спутникам выполнять программу экскурсии без него; они уже примеряли маски и ласты, предвкушая «дайвинг‑ тур».

Остров Кох‑ Сурин представляет собой кусок земли, по форме напоминающий земляной орех, длиной не более двух километров. Марк вполне успевал обойти его до вечера и присоединиться к группе перед отъездом. Он пошел по пляжу на восток, перешагивая через огромные корни мангровых деревьев, потом углубился под пальмы. Тут же, у края холма, он обнаружил тропинку, по которой можно было идти вдоль берега под покровом леса.

Одиннадцать часов утра. Лес дрожал переливами света и тени. Листья и лианы выбалтывали свои секреты солнечным лучам. Иногда далеко внизу можно было увидеть море. Цвет волн менялся в каждой бухточке. Прозрачные настои бирюзы или нефрита. На глубине пятна мятного или лавандового цвета приобретали густоту гуаши.

Иногда Марку попадались группы тайцев, купавшихся довольно оригинальным образом: полностью одетые, в спасательных жилетах, но при этом экипированные масками и трубками, хотя вода едва доходила им до колен.

Несмотря на то что весь остров представлял собой огромный туристический муравейник, Марка не оставляло чувство полного одиночества. Он понимал, что сейчас совпадает в этом с Жаком Ревёрди. С его противоречивым образом жизни. Одинокий и таинственный в местах, кишащих людьми, там, где наступает цивилизация.

В какой‑ то момент Марк заметил, что вокруг него все изменилось. Звуки стали тоньше и тише. Появилось ощущение, что на него обращен внимательный, доброжелательный взгляд. Джунгли склонялись к нему, окружали его, ласкали… Прошло несколько секунд, и он понял: бамбук. Он находился среди густых зарослей этой травы, медленно качавшейся на ветру. Повинуясь чистой интуиции, Марк углубился в эти заросли: тропинка вела влево, до края скалы, нависшей над морем.

Он прошел каких‑ то двадцать шагов и вдруг заметил под листьями черную крышу. И внезапно он проникся абсолютной уверенностью, что нашел «Комнату Чистоты». Хижину, в которой Жак Реверди жил и, без сомнения, убил одну из своих жертв.

 

 

Квадрат из досок и пальмовых ветвей, установленный на крохотной полянке. При малейшем дуновении ветра листья бамбука гладили его стены, прикрывали крышу. Марк прислушался: внутри никто не шевелился. Он осторожно обошел хижину: дверь и окна были плотно закрыты.

Он решился и толкнул дверь.

Первым делом он почувствовал запах плесени. И в то же время отметил, что воздух внутри совершенно чистый. Так или иначе, хижина не пострадала от сезонов дождей.

Он зашел внутрь и осмотрел помещение. Голые стены, деревянный пол, в дальнем правом углу — стол и стул. Слева ссохшаяся циновка из рафии. Никаких следов крови. Никаких признаков насилия. В полумраке Марк разглядел разложенное вдоль стены снаряжение для погружения: свинцовый пояс, баллон со сжатым воздухом, детандер, куртку из неопрена, налобную лампу…

Он действительно находился в убежище Жака Реверди, инструктора по глубоководным погружениям.

Но почему «Комната Чистоты»?

Он прошелся по хижине. Что‑ то здесь его не устраивало. Какая‑ то деталь выпадала из общей картины. Он закрыл дверь. В хижине стало совершенно темно. Как странно! В хибарках такого типа всегда много щелей, через которые пробиваются лучи солнца.

Он снова открыл дверь и стал внимательно разглядывать стены: щели между досками были тщательно заткнуты растительными волокнами. Из ротанга или рафии. Он поднял голову и изучил стык между крышей и стенами — обычно в этом месте всегда оставляют щель для притока свежего воздуха. Здесь же по всему периметру хижины были проложены скрученные листья пальм, прикрепленные опять‑ таки веревками из ротанга. Марк опустил глаза. Невероятно: все промежутки между досками пола были практически наглухо заделаны силиконом. Он обследовал дверь и получил еще одно подтверждение: она тоже оказалась обложена растительными волокнами, так что, будучи закрытой, совершенно не пропускала воздух.

Комната Чистоты.

Реверди тщательно подготовил свою камеру, чтобы ни одна соринка, ни одна пылинка не могла попасть туда.

Ему на память пришли строки из последнего письма: «Для совершения ритуала всегда требуется особое пространство. Священное место, где каждый жест приобретает высший смысл, где каждое движение становится символом».

Марк подумал о том, что Реверди отгораживался от внешнего мира благодаря своему дару останавливать дыхание. Здесь, судя по всему, происходило то же самое, только в другом масштабе. Законопаченная хижина становилась пространством его «я» — его безумия. Продолжением его личности. Доктор Норман сказала: «Сцена преступления становится своего рода продолжением его самого. Он разворачивает свое существо в этом пространстве и вызывает туда приток крови, чтобы выжить…»

И тут психиатр угадала. Несмотря на жару, Марка стала бить дрожь. Он мысленно переместился в тело ныряльщика, переставшего дышать. Он представил себе, как кровь приливает к жизненно важным органам. Красные, трепещущие органы, угли в глубине очага… В этой комнате происходил аналогичный процесс: кровь сосредоточивалась в середине, в квадрате чистоты.

Марк задыхался. Сам того не желая, он задержал дыхание.

Он направился к двери.

Дошел до порога и оглянулся.

Жак Реверди сидел в позе лотоса, с закрытыми глазами, окруженный свечками, благовонными палочками, флаконами с медом. Тишина и чистота, казалось, заполняли все пространство хижины. Ни одна пылинка, ни один грамм воздуха не проникали в него.

Снаружи доносился только шелест бамбука. Словно верующие негромко распевали молитвы.

Жак открыл глаза и посмотрел на женщину, бившуюся в путах. Погруженная в полумрак, она напоминала куколку боли, извивающуюся в муках, чтобы выпустить из себя кровавую бабочку. Он встал… Марк прислонился к стене. Он хотел убежать, но не мог. Он чувствовал жар, заполнивший хижину. Он вдыхал запах курений. Запах, пришедший очень издалека, из выжженных земель и влажных джунглей. В памяти возникли строки из «Песни песней»:

Кто эта, восходящая от пустыни,

как бы столбы дыма,

окуриваемая миррою и фимиамом,

всякими порошками мироварника?

Реверди первый раз погрузил нож в ее тело, в горло. Марк вскрикнул: кончиками пальцев он почувствовал сопротивление лезвия, наткнувшегося на позвонок. Он выскочил из хижины и побежал, давя ногами ростки бамбука. Ему казалось, что он слышит стоны, вырывающиеся из заткнутого рта жертвы.

 

 

В семь вечера Марк, готовый к отъезду, стоял на причале в Кох‑ Сурине. Обычный турист, один из многих. Он не дрожал. На его лице нельзя было ничего прочесть. Он сам удивлялся своей игре. Никто не смог бы угадать, что ему только что пришлось вынести. Он сел на корме, как и по пути на остров, и стал смотреть на удаляющийся берег.

Катер медленно огибал восточное побережье острова. Перед Марком пробегали места, по которым он прошел. До него долетал даже шелест бамбука на ветру. Он снова ощутил на своем лице листья, зеленые волны, по которым «проплыл».

Ему открылась еще одна истина.

Обнаружив эти заросли, он подумал, что выбрал направление чисто инстинктивно. На самом деле у него в подсознании всплыли последние слова Реверди: «Ищи движение среди растений, и ты найдешь Комнату…»

Бамбук.

Вот на что указывал ему убийца.

На память ему пришли другие факты. Хижина в Папане, где была убита Пернилла Мозенсен, стояла в самой гуще бамбуковых зарослей. Охотник за бабочками в Камерон‑ Хайлэндс часто встречал Реверди среди бамбуковых лесов. Марк еще слышал шелест, сопровождавший его беседу с пчеловодом в Ангкоре.

Реверди убивал под сенью бамбука.

Марк был просто убежден, что бамбук играл определенную роль в ритуале. Может быть, он обладал очищающим действием? Может быть, чтобы «отмыться» от низменного мира, следовало пройти через эти заросли? Или, наоборот, бамбук играл отягчающую роль? Своего рода спусковой крючок, провоцировавший жажду убийства? Марк снова почувствовал прикосновение листьев к своему лицу — странную ласку, похожую на небрежное прикосновение руки…

Теперь они вышли в открытое море. Марк закрыл глаза и унесся мыслями куда‑ то далеко. Он попытался представить себя Жаком. Когда вокруг него волновался лес, когда перед ним дрожали тени, когда листья касались его висков, его обуревало безумие. Желание убийства просыпалось в нем, расцветало словно ядовитый цветок.

Марк открыл глаза и посмотрел на других пассажиров. Ни одного знакомого лица. Ему не терпелось оказаться в машине, в безопасности, не терпелось доехать до Пукета. Там он соберет все воедино в своем компьютере и поймет, как вставить это в роман.

Вдруг ему пришло в голову, что он еще не придумал названия для своего триллера.

 

 

«Французский поцелуй», «Пиноккио», «Ковбой Сой»… Названия ночных заведений, написанные светящимися буквами, плясали, отражаясь в лужах. Каждый фасад демонстрировал что‑ то оригинальное, какую‑ то находку. В одном месте дверь обрамляла гигантская подкова. В другом — вывеска имела вид колец Сатурна. В третьем вход был оформлен в виде люка подводной лодки. Но на всех порогах неизменно стояли женщины.

Вернее, юные девушки в костюмах, более или менее связанных с тематикой, заявленной на вывеске «предприятия». Куртки с бахромой, узкие мундиры или, без особых ухищрений, стринги и куски ткани, скорее открывавшие, чем закрывавшие тело. Все девушки танцевали под оглушительную музыку «техно». Иногда они выстраивались в шеренгу, спиной к улице, широко расставляли ноги, выпячивая зады, стараясь увернуться от кусочков льда, которыми в них швыряли из бара. Время от времени они подходили к потенциальному клиенту, засовывали ему руку между ног. Некоторые прохаживались, потряхивая обеими руками свои голые груди с сосками, украшенными фосфоресцирующими сердечками.

Марк шел, нагруженный своими вещами, прекрасно сознавая, как смешно он выглядит. Он не вылезал из‑ за руля весь вечер. Несмотря на дождь, несмотря на темноту, наступившую в шесть часов, он не снижал скорости. В десять вечера, когда он наугад ехал через остров по плохо освещенной дороге, перед ним словно вспыхнуло солнце: Патанг, самый горячий квартал Пукета. Он не мог устоять. Поставив свою «сузуки» на охраняемую стоянку, он погрузился в эту лихорадочную атмосферу. В поисках отеля. И новых ощущений.

Он смутно догадывался, что и Реверди бродил по этим улицам.

Его преследовали запахи еды. Чеснок, лук, перец, кориандр… Возбуждение, голод—в его организме мешались все желания. Сами девушки, изящные, с золотистой кожей, напоминали маленькие карамельки. Несмотря на тяжелые сумки, несмотря на усталость, он чувствовал эрекцию: молоденькие таиландки обладали настоящим магнетизмом, колдовской властью. И дело было не в их откровенных костюмах или зажигательных манерах — наоборот, что бы они ни делали, в них сохранялся оттенок невинности, элементы неопошленной чистоты. Никакая косметика, никакие вызывающие наряды не могли изменить этих диких крестьянок с маленькими кошачьими мордочками и высокими скулами. Именно эта деревенская примитивность возбуждала его. Порождала желание осквернять эти маленькие храмы.

Он наблюдал за поведением западных туристов. Те, что помоложе, сбившись стайками, с банками пива в руках, скрывали свое смущение за хихиканьем; пожилые холостяки плавали тут, как акулы в спокойной воде; усталые путешественники бросали на всю эту свистопляску скептические взгляды. Но в глубине всех глаз таилось одно и то же: неприкрытое желание. Тот же аппетит, грубый и дикий, если разобраться…

Марка особенно занимала еще одна категория туристов: женщины‑ иностранки. Изумленные жены, вцепившиеся в руки мужей, явно чувствовали себя неловко; молодые девушки с рюкзаками за спиной, искавшие дешевое пристанище, гневными гримасами пытались выразить свое негодование при виде этого «невольничьего рынка». Все они казались растерянными. Жалкими. Им приходилось мириться с неприкрытым желанием самцов, объектом которого были не они, и с ненавистью таиландских шлюх, которых они раздражали тем, что разглядывали их наравне с мужчинами.

Марк подумал о Линде Кройц, о Пернилле Мозенсен. О двух предполагаемых жертвах Реверди в Таиланде. Никаких сомнений: хищник охотился тут. На этих улицах. Такими же ночами. Этот квартал тоже был лесом, куда более диким, более непроходимым, чем леса Камерон‑ Хайлэндс или Ангкора.

Марк представил себе, как убийца подбадривал своих молодых подружек, уводил их подальше от этого ада, объяснял им уверенным тоном, что «это Азия, тут всегда так». И одновременно соблазнял, гипнотизировал их своим низким, успокаивающим голосом… Он ускорил шаг в поисках отеля.

Теперь — отчет.

У себя в номере он не стал ложиться, опасаясь сразу заснуть, и заставил себя написать Реверди. Элизабет разговорилась. Она описывала свое путешествие на Кох‑ Сурин, свои открытия. И все это — на одном дыхании, без малейших запинок. У Марка еще хватило сил, чтобы подключить модем к телефонной розетке и отправить письмо. Его голова едва коснулась подушки, а он уже спал.

Когда его нож снова наткнулся на кость, он открыл глаза. Он увидел свою комнату, в которой плясали отблески розовых и голубых огней. От музыки дрожали стены и пол. Он опустил глаза: кулак сжат на рукоятке воображаемого оружия. Два часа утра. Он спал меньше трех часов. И конечно, ему снилось убийство. Сладкая корка на ранах. Плоть, искромсанная хромированным лезвием. Преступление не отпускало его. Разве не на это он надеялся?

Марк поплелся в ванную и встал под душ. Вода в раскаленных трубах не остывала. Он посмотрелся в зеркало над раковиной. Загорелый, худой, заросший: путешественник, слишком долго остававшийся на солнце, утративший всякую связь с действительностью. Кем был он на самом деле? Он вспомнил свою ритуальную формулу: на пятьдесят процентов Элизабет, на пятьдесят процентов Реверди; на сто процентов — обманщик.

Его сон, как и галлюцинация в хижине, был совершенно необычным. Его пронизьгеали реальные физические ощущения. Он больше не представлял себе преступления, он переживал их. Что с ним происходило? Марк не мог найти объяснения. Он решил воспользоваться моментом, пока сон еще не прошел окончательно, пока он еще бродит в его теле, чтобы набросать кусок своего романа. Записать точные, жестокие, патологические ощущения убийцы.

Автоматическое письмо.

Его руки порхали по клавиатуре компьютера, не получая команды ни от мыслей, ни от сознания. Кто‑ то другой, не он, описывал свое желание убивать, удовольствие, испытываемое при виде текущей крови, восторг от зрелища страданий. Где‑ то в уголке сознания Марк оставался собой. И он старался сохранить дистанцию между собой и этим воображаемым существом, сидевшим сейчас на его месте перед компьютером. Нет, это его не пугало. Разве не в этом состоит ремесло писателя? Разве, сочиняя свои книги, он не должен перевоплощаться в своих персонажей?

Но внезапно сделанное открытие заставило его похолодеть: описание сцены убийства вызвало у него эрекцию. Марк растерянно посмотрел в окно: уже занималась заря.

Он натянул рубашку, схватил ключ и помчался на улицу, застегивая на ходу ширинку. Надо вскрыть нарыв, успокоить тело, так или иначе.

 

 

На улице уже не было видно ни одной девичьей фигурки, ничего, на чем можно было бы остановить взгляд. Только несколько шлюх брели к дому. Не старухи, нет, женщины без возраста, усталые, измотанные, с вызывающим макияжем на рябоватых щеках. Завидев припозднившихся мужчин, они поднимали юбки, демонстрируя жирные ляжки, или окликали их сорванными голосами. В свете зари их бледные, какого‑ то гнойного цвета телеса выглядели отвратительно.

Марк пошел к барам, которые заметил вечером. Закрыты. Или пусты. Он прошел дальше. Уборочные машины поливали дорогу. Парочки, шатаясь, брели к своим отелям. Появились нищие. Женщины с детьми за спиной шли к рынку, безразличные к разукрашенным фасадам, к погасшим вывескам. Занимающийся день демонстрировал все уродство, всю фальшь декораций. Облупившаяся краска. Пятна сырости на стенах.

Марк, не осознававший ничего, кроме собственного желания, видел в этом беспорядке только препятствие, только помеху своему удовлетворению.

Теперь на его пути попадались настоящие монстры — истощенные или, наоборот, жирные шлюхи, едва не лопающиеся под лучами встающего солнца, — но на эту омерзительную действительность накладывались лихорадочные видения. Затененная ложбинка между пышными грудями, низ девичьего живота, впадина между ягодицами, такими аккуратными, мягкими… Он шел вперед, ускоряя шаг. Где они? Где девушки? Может быть, надо зайти во дворы, за лавки…

Справа от себя он услышал низкий смех. Таиландские полицейские, в отутюженной форме, при оружии, болтали, облокотившись на барную стойку. Чуть дальше, за углом, их коллеги избивали дубинками какого‑ то человека. Да, время убирать декорации. Теперь взору открывались грубые механизмы. Те, благодаря которым сияет витрина, благодаря которым толпы иностранцев каждый вечер приезжают сюда напиваться и трахаться до самозабвения. Марк почти бежал. Он чувствовал, что болен. Он должен был найти лекарство…

Он увидел еще несколько бесформенных силуэтов неопределенного пола на другой стороне перекрестка. Трансвеститы. Не раздумывая, он двинулся в их сторону. И в этот момент его остановило зрелище, которое он не ожидал увидеть.

Море.

За поворотом показалась его громада, сверкающая, умиротворенная. Эта картина приковала его к месту. Ничего более подавляющего, более чуждого его пороку, чем это бесконечное пространство, свободное, безразличное. И тут новое видение решительно положило конец его безвольным метаниям.

По светлой улице, еще усеянной обрывками жирной бумаги и пустыми бутылками, медленно и безмолвно шли девушки, вышедшие из борделей. Ничего общего со вчерашними разнузданными соблазнительницами. С влажными волосами, без косметики, в простых саронгах. Каждая несла в руках чашку риса, которую оставляла на дороге. Марк ничего не мог понять в этом обряде, и вдруг он увидел их.

Фигуры, задрапированные в оранжевую ткань, выбритые до блеска головы, двигались под утренним ветром легко, как бумажные фонарики. Монахи. Одни несли зонтики, другие шли по двое, под руку. На этом, еще дымящемся поле битвы они выглядели совершенно нереально. Они поднимали дары, кланялись в знак благодарности, а девушки тем временем стояли на коленях, прижав сложенные руки ко лбу. Час молитвы и прощения…

Марк стоял под восходящим солнцем, оглушенный.

Полностью протрезвевший.

Однако змея еще извивалась в глубине его тела.

В номере он снова ощутил нестерпимое жжение между ног. Не колеблясь, он бросился в ванную, опустил пластиковое сиденье унитаза и начал мастурбировать. В мозгу проносились беспорядочные видения. Сорванная одежда, открытые груди, голые лобки, зовущие, влекущие к себе… Плоть, мелькающая у него в голове, как фотографии, подвешенные для просушки на крючьях. Он насиловал юных девушек. Он входил в них, наслаждался их слезами, их унижением. Это было отвратительно, но где‑ то очень далеко, за кулисами своего театра, он с облегчением отмечал: никаких сцен убийства, никаких видений ран.

По крайней мере, кровь его больше не возбуждала.

Наконец, длинными лихорадочными спазмами пришло освобождение. В этом извержении было что‑ то болезненное. Очищение гнойной раны. Он успокоился. Больше чем успокоился: все стало ему безразлично. У него не осталось ничего общего с тем сумасшедшим, которым он был еще несколько секунд назад.

Как и все мужчины, он уже давно знал это ощущение. Этот полный разрыв, радикальную границу между жаром желания и резким возвратом к реальности. Но в это утро перелом оказался неожиданно жестоким. Он стал другим человеком в буквальном смысле этого слова. Он тупо смотрел на свои пальцы, перемазанные спермой, и не понимал, что произошло.

Случившееся позволило ему еще глубже проникнуть в душу убийцы. С Реверди все должно было происходить именно так: пока он не удовлетворял свою жажду разрушения, все остальное не имело значения. Вся вселенная должна была подчиняться его бредовым фантазиям. Потом, исполнив свой танец смерти, он, наверное, погружался в состояние отупения, непонимания. В Папане рыбаки наши его совершенно оцепеневшим. Он обнаружил труп Перниллы Мозенсен одновременно с ними. Марк припомнил серого человека, прикованного к стулу в камере в Ипохе, повторявшего: «Это не я…» В этот момент Жак еще не вышел из состояния шока. Наверное, он ощущал смутную панику при мысли о совершенном преступлении. И гнал от себя мысль, что это он его совершил…

В конце концов, может быть, все обстояло гораздо проще, чем Марк себе представлял. Жак был один, как в прямом, так и в переносном смысле. У него не было сообщников. Он не страдал шизофренией. Временами он испытывал импульсивную тягу к убийству, а когда эти импульсы проходили, они оставляли после себя ощущение удовлетворенности.

Напротив, когда он выбирал свою жертву, когда покупал мед, когда готовил свою «Комнату Чистоты», заталкивая волокна ротанга в мельчайшие трещинки, его голова оставалась холодной. Он тщательно и детально готовил церемонию, зная, что вот‑ вот наступит кризис, что вот‑ вот прозвучит призыв. Похоже на то, как первобытные племена готовят алтари для жертвоприношения, ожидая, что какой‑ нибудь «тигр‑ бог» или «Кинг‑ Конг» придет требовать свою долю свежего мяса.

Вот кем был Реверди: простым верующим.

Верящим в собственных демонов.

Марк встал с унитаза и снова залез в душ. Он долго стоял с закрытыми глазами под теплыми струями, чтобы отмыться от последних миазмов своего кризиса целиком, телом и душой. Он не забывал, что задолго до этой смехотворной прогулки он впервые испытал эрекцию при виде сцены убийства. Но это не вызвало у него стремления убивать: нет, только заниматься любовью. И все это было частью того же безумия, той же потери контроля… Как далеко находится он сейчас от «Черной линии»? Сколько еще шагов отделяют его от нее?



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.