Борис Алмазов. Самый красивый конь 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 5

в бане пять тонн веса. Но тебе, Игорь, это, по-моему, еще не грозит.

- Вот и кофе! - Юля внесла поднос с маленькими чашечками. - Берите

сахар. Хлопнула дверь в прихожей.

- О! Да у тебя гости! - сказала красивая девушка, входя в комнату. - А

я еще на лестнице подумала: " Где это так вкусно кофе пахнет? "

- Это вот у нас мастерица Юля, - сказал Борис Степанович. - Ну, иди мой

руки да садись с нами.

- Это ваша сестра? - спросила Юля, и голос ее показался Панаме каким-то

странным.

- Нет, - ответил Борис Степанович. Девушка вернулась, и они с Борисом

Степановичем о чем-то весело заговорили.

- Да! Я же не представил тебе гостей, - сказал учитель. - Это наш

знаменитый конник Пономарев, это Юля - можно сказать, будущее фигурного

катания. А это Маша.

- Ничем не знаменитая, - засмеялась Маша.

- Неправда. Ты моя самая любимая ученица.

- Извините. Мне нужно на тренировку, - сказала Юля, - я пойду.

- Да выпей хоть кофе.

- Нет, я пойду, мне нужно! - Она быстро ушла.

- Чего она убежала? - спросил Панама, когда они шли по улице с Машей. -

По-моему, никакой тренировки у нее нет.

- Эх, ты! - ответила Маша - Ничего ты не понимаешь...

Глава двадцать первая. БЫВАЕТ В ЖИЗНИ ВСЁ...

Первым уроком была история. Мария Александровна окинула взглядом класс

и сказала:

- Фоминой Юли нет. Бедная девочка... Это после вчерашнего.

- А что случилось? - спросил Панама у Столбова.

- Эх ты, Панама! - ответил тот. - Ты что же, телевизор не смотришь?

- Некогда, - виновато ответил Панама.

- Продула вчера наша чемпионка! Три раза упала! Никакого места не

заняла. Так и надо, воображать не будет. Ее немка, которую она в прошлом

году победила, теперь уделала...

- Столбов!

- Я больше не буду, Марьсанна. " Оно конечно, так ей, в общем-то, и

надо, - думал Панама. Он вспомнил Юлькину высокомерную походку, ее любимую

фразу " я так хочу". - Она же никого равным себе не считает. И человек

неверный. Все только о себе заботится. Как она нас бросила в конюшне!

Хорошо, что все обошлось... Вот теперь расстроилась - дома сидит, плачет,

наверное. Никто-никто к ней не пойдет... Потому что она всех оттолкнула.

Смотрит на всех, будто мы дети, а она взрослая... Вот и сидит одна! " И

Панаме вдруг стало ее жалко. С болезненной отчетливостью он вспомнил тот

вечер, когда он решил бросить манеж. Ведь если бы не Маша... Бросил бы

обязательно! Бросил бы, а потом пропал, потому что теперь Панама не

представлял своей жизни без коней... " А ведь и она так же! Если сейчас не

окажется кто-нибудь рядом, она тоже спорт бросит. Бросит и всю жизнь будет

несчастна. Ах, была не была! Пойду к ней! - решил Пана- ма. - Авось не

выгонят! " Он долго стоял у двери, обитой клеенкой, не решаясь позвонить.

Наконец нажал пупырышек звонка.

- Тебе чего? - открыла дверь Юлька. На лестнице было темно, но и здесь

было заметно, как она осунулась, как опухли у нее зареванные глаза.

- Уроки тебе принес! - сказал Панама. И быстро про- толкнулся в

квартиру.

- Ко мне нельзя! А уроки мне не нужны!

- Ну, раз уж я пришел... - сказал Панама. А сам пальто снимает.

- А чего ты раздеваешься?

- Неудобно в пальто в комнату.

- Я тебя в комнату и не зову.

- А здесь темно! - Панама уже проходил в комнату. Там был беспорядок.

Вещи раскиданы, постель не прибрана.

- Ты чего, - спросил Панама, - лежишь, что ли?

- Не твое дело. Давай уроки и сматывайся.

- А ты умеешь класть гордость в карман?

- Что?

- Для пользы дела. Вот ты меня обижаешь, а я свою гордость в карман

положил, и мне совсем не обидно, потому что ты обижаешь меня напрасно. Я

ведь даже не жалеть тебя пришел, тем более что я вчера соревнования и не

смотрел... И вообще, пошли в кино!

- Чего я там не висела..,

- А можно в мороженицу сходить. У меня рубль есть!

- Что ты ко мне пристал, что тебе нужно? " Ну-ко, попробуем тебя с ходу

взять, как препятствие с шамбарьером", - подумал Панама. Он часто теперь

ловил себя на том, что в трудных положениях начинал думать так, словно он

ехал на норовистой лошади.

- А то, - сказал Панама, - что ты слюнтяйка: подумаешь, соревнования

проиграла! Вон Борис Степанович чуть ногу не потерял, а ничего, улыбается...

- И тут же он понял, что так у него ничего не получится. " Закидка! - сказал

он про себя. - Не с той ноги начал. Нет, тут нужно как-то по-другому. Ну-ко,

начнем все сначала".

- Ну и хорошо, хоть бы он совсем себе шею свернул!

- Эх, ты, а он-то тебя расхваливал! Говорит, какая она хорошая

девчонка, волевая, целеустремленная и красивая...

- Так и сказал?

- Так и сказал. И зря ты тогда убежала, мы еще долго сидели. Борис

Степаныч фотографии показывал, он во многих фильмах дублером работал. Юлька

внимательно слушала.

- А еще он говорил, что с тебя пример брать нужно, как ты умеешь

планировать день... - несло Панаму. - Только ведь это все неправда.

- Это почему же?

- Никакая ты не волевая, вон маленькая неприятность, и все...

- Хорошенькая маленькая... Весь мир видел, как я падала. " Фомина!

Советский Союз! " А я ляп об лед, ляп второй раз, и в третий... Как я теперь

на улицу-то выйду!

- Знаешь, а давай всей компанией пойдем. Машу позовем, Столбова. В

куче-то тебя и не видно будет. А дома нельзя сидеть - нужно прогуляться...

- А ребята пойдут?

- Да они хоть куда пойдут!

- Ну ладно, - сказала Юлька, - ты посиди здесь, я переоденусь. Панама

мысленно подпрыгнул. " А все-таки она не такая уж плохая девчонка. Но Маша

лучше, Маша умнее да и, пожалуй, красивее... " И Панама вдруг поймал себя на

том, что и Маша, и Юлька, и Столбов кажутся ему теперь, совсем другими,

будто смотрит он на них из седла. " Что это? - подумал он. - Я повзрослел? "

Глава двадцать вторая. БОЛЬШИЕ СОСТЯЗАНИЯ

- Во - видал! - Конюх протянул Игорю скребницу, всю набитую конской

шерстью. - Весна, брат! Весна! Зимняя шерсть сходит. . Весна грохотала льдом

в водосточных трубах, рассыпалась воробьиным чириканьем по садам и скверам

и, наконец, зазеленела первой травой на газонах. Пономарев разрывался между

школой и манежем. И в школе и в манеже заканчивался учебный год. Игорь

подрос, у него начал ломаться голос. Денис Платонович уже больше не зовет

его. " мальчик", а все больше " Игорь" или " Пономарев".

- Завтра у нас большие состязания, так вы уж, Игорь, придите пораньше,

поможете мне одеться.

- Есть, - отвечает Игорь. Помочь мастеру одеться перед соревнованием -

это старая традиция, такой чести удостаиваются только самые лучшие ученики.

Игорь горд и счастлив, когда на следующий день он, только что пришедший от

парикмахера, стоит в тренерской, держа вешалку с одеждой Дениса Платоновича.

Старик чисто выбрит, напудрен и завит. Он долго расчесывает усы перед

зеркалом.

- Брюки, - говорит он, не оборачиваясь, и влезает в белые узкие штаны.

- Сапоги... О... о... о... - начинает он кряхтеть, натягивая высокие, тонкой

кожи сапоги. - Чертов сапожник, совершил такие немыслимые голенища, это ж

какие-то перчатки, а не сапоги... Наконец и сапоги, сияющие черным лаком, на

месте. Тренер прохаживается, постукивая высокими каблуками.

- Сюртук! Темно-синий, мягкого сукна сюртук с бархатным воротником и

бархатными манжетами ловко лег на плечи. На Игоре такой же костюм, только

сюртук ярко-алый.

- Ну что ж, пора! - поправляя кружевной манжет рубашки, говорит тренер.

И вот они выезжают на ярко-зеленое поле ипподрома, где пестрят полосатыми

боками препятствия. Гремит оркестр, шумят трибуны, и кони нервно переступают

точеными ногами. Соревнования шли своим чередом. Наверху, в главной ложе,

судья следил за участниками, и на лице у него было такое выражение, точно он

съел что-то кислое.

- Это что, все так кататься будут? - спросил он скучным голосом, глядя,

как очередной всадник не может послать лошадь на препятствие.

- Они ездят лучше, я не знаю, что с ними такое сегодня. Волнение

сказывается... - заступилась за своих женщина-тренер.

- Вот я и говорю: катаются. Им бы по дорожкам в садике кататься...

Помощник председателя, маленький старичок во. фраке, снял пенсне и, протирая

его, произнес:

- Такое впечатление, что некоторые юноши с трудом различают, где у

животного голова, а где хвост... От всего этого хочется лечь и тихо умереть.

- Барьеры высоковаты, - вставил журналист, который тоже сидел в

судейской ложе.

- Барьеры стандартные, - возразил Денис Платонович, не меняя позы.

- Плохому танцору, - злым хриплым голосом добавил начальник манежа, -

всегда что-нибудь мешает... Нос, например!

- Ну, Денис Платоныч, если и твои гусары... хе-хе... так ездят, то я

буду вынужден пригласить тебя в цирк... - сказал ехидный старичок, - чтобы,

так сказать, компенсировать сегодняшнее представление. Хе, хе, хе...

- Что у нас там следующим номером программы? - Судья-информатор

посмотрел список. - Так, Пономарев, конь ему по жребию выпал Нерон... Ну что

ж, посмотрим, какую нам этот пономарь обедню отслужит. У Панамы тряслись

руки, кисти были холодными и прыгали, как лягушки. Нерон тоже волновался,

всхрапывал и копал копытом.

- Смотри ты, - сказал Бычун, - Нерон-то горячится, вроде как порядочный

конь. - Миша пытался шутить, но и у него от волнения были до синяков

искусаны губы.

- Вызывается шестнадцатый номер!

- Меня! - сказал Панама и почувствовал, как сердце горячим комком

оборвалось в груди. " Нет, - подумал он, - так ехать нельзя, нужно

успокоиться. Нужно о чем-нибудь спокойном и хорошем подумать". Он вспомнил

кинотеатр, куда они пошли все вчетвером, и как они ели мороженое в фойе, а

Столбов строил такие рожи, что их чуть не вывели из зала. И Юлька тоже

смеялась. А когда они проводили ее домой, она вдруг повернулась и сказала:

" Ребята! Я вас очень люблю! Я бы без вас совсем пропала! " А теперь все трое:

и Маша, и Юлька, и Столбов - сидят где-то на трибунах и переживают за него.

- Давай, давай садись! - торопил Бычун. - Ну-ка, я стремя подержу. Сел.

Ну, все нормально! Картинка! Повод не затягивай, и все будет как надо. Ну,

пошел! Панама выехал на залитое солнцем поле. Волнами доносился шум с

трибун. Хлопали праздничные флаги, пестрели свежевыкрашенные барьеры. Панама

резко взял повод, и конь веселым галопом пошел на середину. Поворот. Поклон

судьям. Ну, это-то Панама умеет делать красиво. Недаром их Денис Платонович

целое занятие учил. Шапку нужно снимать четко, в два приема. Раз-два - и

резко подбородок к груди.

- Это твой? - спросил старичок в судейской ложе.

- Мой! - отвечал старый тренер.

- Ну, кланяться ты их научил, посмотрим, научил ли ездить...

Донна-донннн! - звякнул судейский колокол. И Панама повел Нерона на первый

барьер. Конь шел очень резво, но мальчику казалось, что все движется

медленно и плавно, как во сне. Исчез шум трибун, не слепило солнце, остался

только он и горячо дышащая лошадь. Посыл! Ему показалось, что прыжок длится

бесконечно долго.

- Ух ты, - сказал журналист в судейской ложе, - с каким запасом

прыгнул!

- Сдаюсь, - сказал ехидный старичок, - это дитя не производит

впечатление собаки на заборе.

- Очень, очень красиво и свободно сидит! - сказал газетчик.

- Сажали крепко, вот и сидит... его теперь хоть вверх ногами переверни,

он из седла не выпадет! - повеселел председатель.

- Посмотрим, как он пройдет " гвоздь программы", - опять встрял старичок

во фраке. " Гвоздем" был забор и широкая канава за ним. Пока еще ни один

всадник не сумел послать коня на это препятствие. Панама вел коня коротким

галопом, чуть подаваясь вперед при скачке. Впереди торчали планки забора.

Панама на секунду дрогнул и сейчас же почувствовал, как Нерон приготовился

перейти на рысь. Панама начал " качать" поводом.

- Нерон, голубчик! - просил он. - Давай, давай! Но конь, словно

нарочно, замедлял бег: он помнил, что сегодня уже двое всадников на нем

доходили до этого препятствия и останавливались.

- Да пойдешь ты или нет! - крикнул Панама и дал шпоры. Нерон дернулся

вперед. " Эх! - тоскливо подумал мальчишка. - Темп потерял! Теперь не смогу

правильно посыл дать! " - Ну давай! Давай! Славный конек! А теперь прыгай! -

И он ударил лошадь хлыстом. Конь понял сигнал и взвился над препятствием.

Денис Платонович тугим накрахмаленным платком промокнул лоб.

Глава заключительная. САМЫЙ КРАСИВЫЙ КОНЬ

- Школа, равняйсь! Смирно! Замирают шеренги всадников, замирают

тренеры, конюхи, ветеринары. Слышно только, как позвякивают удилами кони да

хлопают на веселом весеннем ветру флаги.

- Сегодня мы присваиваем очередной спортивный разряд нашим

воспитанникам! За время обучения ребята прошли не только большую специальную

подготовку, они научились любить коней, научились сострадать им, научились

преодолевать себя. Ибо без этого конный спорт невозможен... Пономарев ловит

каждое слово. Смотрит в торжественные лица старых конников, что стоят на

трибуне. Вот Денис Платонович, рядом с ним старичок во фраке.

- В соответствии с правилами нашей школы молодые конники получают

коней, которые будут закреплены за ними. Желаю вам, чтобы вы не только нашли

контакт с лошадьми, но и чтобы между собой вы всегда шли стремя в стремя,

как ваши наставники и старшие спортсмены.

- Коней! Со стороны конюшен торжественно выходит группа коневодов. Они

ведут оседланных коней. " Что это? - думает Панама. - Это же Конус! Конус!

Это же конь Бориса Степановича". Он не видит коневода. Но вот шеренга

разворачивается.

- Это же Борис Степанович! - чуть не вскрикивает Пономарев. Тяжело

припадая на больную ногу, учитель ведет коня.

- К столу квалификационной комиссии вызывается Пономарев Игорь

Владимирович. Он не сразу соображает, что это его.

- Вот здесь и здесь распишись, - говорит секретарь. Панама ставит

подпись в каких-то бумагах.

- Передать коня его новому владельцу! Борис Степанович подводит Панаме

Конуса.

- Ну, - говорит он, - получай.

- Что? - растерялся Панама.

- Не что, а кого. Конуса получай!

- Нет! - чуть не кричит Панама. - Это ваш конь. Я не могу его принять!

Не надо...

- Это твой конь, - говорит учитель. - Я еще нездоров, а коню нужна

работа. Так что это теперь твой конь. Ты его заслужил.

- Чем?

- Добротой, вероятно, - говорит подошедший Денис Платонович. - Помнишь,

как ты к нему ночью прибежал?.. Так владей!

- Прощай, дорогой! - говорит Борис Степанович и прижимается лицом к

голове коня. И они оба замирают. Панама готов заплакать. Борис Степанович

целует коня в замшевые ноздри. Он бледен, и у него дрожат губы.

- Бери. - Учитель вкладывает в руку Панамы повод. - Все хорошо. Все

хорошо. Я рад, что этот конь - тебе, а не кому-нибудь другому. В тот ранний

утренний час, когда дворники в белых фартуках поливают улицы и маленькие

радуги пляшут над шлангами, по городу едут три всадника. Услышав цокот

копыт, от которого давно отвыкли городские улицы, прохожие останавливаются,

оглядываются, и на их лицах появляется необычное выражение. Три всадника -

седой красивый старик и два мальчика - ловко сидят на стройных конях. Их

алые сюртуки, белые брюки и сияющие лаком сапоги отражаются в мокром голубом

асфальте. Машины уступают им дорогу, весело подмигивают светофоры, и

кажется, что все кони с крыш домов и постаментов памятников радостно

приветствуют их.

1 Засечка - рана на ноге лошади. Некоторые кони во время езды, особенно

быстрой, бьют сами себя копытами по ногам. Про такого коня говорят, что он

" засекается". Конь с большой засечкой в состязаниях выступать не может.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45