Нисходящая спираль 3 страница

15. 01. ****

Человек

Чем больше проходит времени, тем равнодушнее я взираю на людей вокруг. Иногда я выглядываю из окна своей комнаты, смотрю вниз на серые, пасмурные улицы под грозовым небом; вижу укутанных в чёрные тряпки прохожих. И взгляд мой скользит по ним, словно их и нет вовсе. Взираю на них, как на пустоту. Их жизнь не заботит меня, как и моя собственная. Равнодушие ко всему миру заразило меня и дало свои плоды.
Время от времени я посматриваю телевизор, лишь бы не умереть от скуки. Бездумно щёлкаю каналы, глядя в одну точку. Скорчившись на кровати, я, наверное, со стороны напоминаю бледное, худое насекомое.
Листая передачи, мне открывается чудесная картина на наш дивный мир. Тот же вид из окна на угрюмую расу замученных людей только в профиль. Какой канал не включи — везде видишь парад уродов, на фоне которых ты чувствуешь себя совершенством. Праздники тщеславия и эгоизма, устроенные потехи ради перед десятками телекамер. Трансляции пафоса, гламура, роскоши и богатства. Перед моим туманным взором пляшут неестественно яркие, цветастые платья и костюмы. Глубокие вырезы и покрытые лаком причёски. Громкая музыка и грустные лица массовки. Потрясающий цирк самолюбования, пиршество идиотизма за несколько секунд до неминуемой оргии. Какой потрясающий контраст с тем, чем являюсь я сейчас. Словно смотрю на несуществующий мир, выдуманный телевизионщиками. Не бывает настолько лицемерно и фальшиво счастливых людей. Они все где-то там, а реальность у меня под окном. Дорогие смокинги, золотые украшения, мишура. Какой канал ни выбери — блевать тянет. Хотя теперь перспектива захлебнуться в собственной рвоте не кажется такой уж омерзительной. Это вы называете высокой культурой. Но я не верю в её реальность. Я вижу здесь лишь скрытый упадок, старательно упрятанный за тонну косметики и грима. Однако следы разложения невозможно уничтожить. Я чувствую их, потому что сам уже одной ногой в гнилье. Мне хорошо знаком запах разложения — он наполняет мою душную комнату.
Я лежу целый день, взирая на разнообразных уродцев по ту сторону телевизора. Проблема большинства людей в том, что они смотрят на себе подобных через призму того, что те имеют, чего они добились. Мы не способны вытянуть личность из её роскошной среды и изучить такой, какой она является по своей природе. Потому что это скучно — результат будет один и тот же. Возьмите любого уродца из телевизора и перестаньте любоваться им. Забудьте его имя. Забудьте его награды. Его достижения, его прошлое, его голос и его внешность. Оставьте только суть и скажите честно — кто перед вами? Кто прячется в эти тряпки, лишь бы казаться больше, чем он есть на самом деле? Похоже, что это человек. Изуродованный, но по сути человек. Такой же, как и вы.
За равенство не нужно бороться — оно было всегда у вас под носом. Но вы не способны увидеть его за ворохом социальных ролей, имён, желаний, амбиций, предрассудков и прочего ненужного дерьма, которое сгорит после смерти навсегда. Человек — это то, что укладывается в гроб и засыпается землёй. Только там наступает момент истины, настоящий катарсис для нашей мудрости. Вот где вы все по-настоящему равны, мать вашу. Обёртка сгорела с годами, осталась только сердцевина. Но даже её вы потеряли, спрятав ото всех. Хотите увидеть настоящего человека? Убейте его. Всё остальное — ложь.
Но если вы боитесь смерти, то я могу показать вам, как это делается при жизни. Потребуется достаточно усилий, чтобы узреть истину, особенно если вы — типичный продукт. Вот что я делаю, глядя на любого человека: держу в голове то, что сближает меня с ним. Эти мерзкие, неприличные, интимные вещи, о которых не принято говорить. Но стоит о них вспомнить, взглянув на обтянутую во фрак звезду с телика, как ухмылка поражает ваши губы, а затем наступает спокойствие. Вы больше не хотите быть таким как он или она. Зачем вам это, если это по сути и есть вы.
По началу будет сложно, но вы научитесь раздевать мыслями любого. Очищать человека от всей бесполезной мишуры, оставляя главное. То, что делает вас равными перед смертью. Вам будет смешно. Убрать весь этот пафос и что останется? Человек, который по ночам занимается сексом, если у него есть с кем, а если нет, то смотрит самую грязную порнографию, лишь бы удовлетворить собственные дикие инстинкты. Человек, который мысленно шлёт подальше весь этот мир, но продолжает делать вид, что ему всё нравится. Человек, который храпит во всю глотку, пуская слюни целую ночь. Человек, который с подросткового возраста практикует мастурбацию. Человек, который имеет целый шкаф, набитый вонючим скелетами и тёмными тайнами, за которые ему стыдно перед самим собой. Человек, который безмерно копошится в самом себе в поисках ответов. Человек, который громче всех кричит про свободу, равенство и братство, но в душе был бы рад кого-нибудь убить. Человек ленивый, бесконечно стремящийся к покою и стабильному процветанию. Человек эгоистичный, в сложной ситуации готовый бороться за место под солнцем до смерти. Человек лживый, всегда отрицающий собственную природу. Человек жестокий, но вынужденный притворяться добрым. Человек не верующий, но трусливый, потому что сам себе не признаётся. Человек любящий удовольствие во всех его проявлениях.
Таков я, таков ты, таковы мы все. Это нас сближает. И никакие нарядные тряпки не помогут тебе скрыть от меня твою суть. В каждом человеке я вижу собственное отражение. Мне плевать, кто ты и сколько у тебя наград — для меня ты человек, который обожает ночью съесть венских сосисок, запить их литром пива и потратить час на просмотр извращённой порнографии. Для меня ты человек, которому знакома депрессия, горести и радости. Ты живёшь в одном уродливом мире вместе со мной, а потому так предсказуем. Лежать мы будем всё равно под одним небом, так какая мне, чёрт возьми, разница, кто ты вообще такой.

16. 01. ****

Отчаяние

Мой очередной сеанс насыщения вечерними новостями подходит к концу. Голова болит от того обилия идиотизма, которое в лишний раз заставляет меня чуть ли не сопереживать Эдвину Мёрдоку. За сегодня я увидел и услышал достаточно дерьма, чтобы убедиться в том, что весь наш мир с человеком в центре катится в огненную бездну. Фашисты, монархисты, либералы, демократы, националисты, коммунисты, марксисты, анархисты.. Сотни громких названий, за которыми люди попрятали свои идеологии. И ни один из этих идиотов, глядя вокруг, не способен понять, что эпоха теорий прошлого сгнила. Ни одна из предложенных концепций жизни сегодня не выдерживает никакой проверки. Сколько громких противостояний, кровопролитий во благо идей, созданных когда-то человеком для людей... Сумасшедший цирк фанатиков, философов и политиков, каждый из которых желает в душе до смерти забить оппонента своей личной Библией, лишь бы доказать собственную правоту.
Жалкое зрелище — видеть, как люди пытаются построить общество на старых фундаментах. История и время их ничему не научили. Они цепляются за свои теории. До последнего вздоха отстаивают идеологию, которая безнадёжно устарела и никак не вписывается в современный ад. Упрямство не позволяет вам отринуть убеждения — вы верите, потому что вам нужно верить во что-нибудь. Без этого вы чувствуете себя никем. Нельзя ни на секунду допускать, что ваша концепция мира ложна, верно? Две тысячи лет люди, подобные вам, строят мир, опираясь на слова друг друга, но вместо идиллии мы получили это. Фальшивый гуманизм, лицемерный патриотизм и ограниченная свобода. Вы потеряли всё, что обещали сохранить. Превратили мир в огромную помойку, где каждый человек говорит о своём, а в итоге все просто хотят быть счастливыми. Взгляните на себя — да вы же просто уморительные ходячие парадоксы! Цель у всех одна, но вы всё равно умудряетесь мешать друг другу. Помните ту легенду про Вавилонскую башню? Минуло много веков, но ничего не изменилось: люди потеряли возможность работать вместе. Теперь вы умеете только разрушать то, что создают другие, потому что ваш путь до солнца кажется вам быстрее. Если это не упадок, то я не знаю что.
Не ищите в нашем мире надежду. Не пытайтесь строить общество по книгам. Вы уже натворили дел. Теперь наслаждайтесь золотым веком декадентства.

17. 01. ****

Астронавт

Я люблю свои кошмары и всегда жду их, когда засыпаю на закате очередного бесполезного дня. Хоть они и сводят меня с ума, но разве не это нужно безмолвно кающемуся Паломнику? Сны показывают, насколько низко я спустился. Они способны отправить меня туда, где я никогда не был. И прошлой ночью это случилось вновь.
На этот раз моё сознание отправило меня на пустырь, окрасив мир вокруг в монохромные, серые тона. Ноги мои ступили на сухую, примятую траву. Я окинул взглядом местность: высокие деревья окружали тот небольшой островок, на котором я очутился. Дул сильный, холодный ветер. Небо было затянуто густыми чёрными тучами. А я был одет в космический скафандр и тяжело дышал внутри своего громоздкого костюма. Стекло шлема то и дело запотевало от моего учащенного дыхания. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к своему новому образу и научиться чувствовать тело, закованное в тяжёлый скафандр.
Внезапно впереди меня возникла девочка в платье. Она долго мерила меня взглядом, стоя неподвижно у самых деревьев, которые раскачивались под давлением сильного ветра. Её лицо было бледно-серым, словно выточенным из гранита. Широко раскрытые глаза пронзали меня на расстоянии. Поджатые губы, равнодушный взор. Не зная, слышит ли она меня, я поднял руку и позвал её, но она не сдвинулась с места. Тогда я сделал несколько неловких шагов в её сторону. И вот только после этого девочка развернулась и пошла туда, где свет скрывался среди серых деревьев. Я устремился за ней.
Раздвигая руками ветви деревьев, я шёл сквозь странное подобие монохромного леса. Каждый раз теряясь в пространстве, я останавливался, смотрел по сторонам и обязательно находил знакомую девочку, которая молча смотрела мне в лицо, приглашая пройти дальше. И тогда я шёл в её сторону, а она убегала, вынуждая меня продолжать идти сквозь тёмные заросли под шквалом ветра. Бесконечный лабиринт сплетённых деревьев, ветки которых били меня по лицу, пока я шёл в неизвестность.
В конце концов я увидел её вновь — девочка стояла в тени огромного дерева, возвышающегося над серой поляной в окружении густого леса. Примятая трава неприятно шуршала под ногами, пока я не спеша, настороженно двигался к маленькой незнакомке. Скафандр сковывал мои движения и стал казаться мне непосильной ношей, тянущей тело вниз. Но снять его я боялся, продолжая подчиняться воле своего сознания.
Я подошёл к девочке, тяжело дыша в тесном и душном костюме, из-за чего мне пришлось смотреть на её мёртвенно-бледное лицо сквозь запотевшее стекло. Мы некоторое время стояли друг напротив друга под ветвями дерева, молчаливо проникаясь мгновением абсолютного сюрреализма происходящего. Монохромный мир шумел, порывы ветра раскачивали стволы деревьев, наблюдавших за нами с завидной покорностью и смирением. А мы всё стояли и смотрели друг на друга: космонавт и маленькая девочка.
Наконец из моего рта вырвался вопрос:
— Кто ты?
Не смотря на моё странное снаряжение, она услышала и поняла меня, но вместо ответа лишь потянулась, подалась вперёд и коснулась меня рукой.
В то же мгновение я почувствовал, как что-то внутри скафандра забурлило. Температура стала быстро подниматься. Некая жидкость возникла будто из ниоткуда и стала заполнять костюм, поднимаясь от моих ног к горлу. Меня охватила паника, поэтому я попытался снять шлем, но он оказался словно приваренным. К тому времени жидкость затопила меня по шею. Мне хватило одного взгляда вниз, чтобы узнать кровь. Тёплая и ярко-красная в отличие от всего мира она раздувала скафандр и грозила утопить меня прямо в нём. Я инстинктивно глотнул как можно больше воздуха, прежде чем кровь укрыла мою голову. Переполненный кровью, я упал на колени и принялся колотить руками по шлему, пока воздух в моих лёгких не стал заканчиваться. И когда я уже думал принять свою гибель, захлебнувшись кровью внутри скафандра, раздался хруст стекла, покрывающегося трещинами под воздействием моих ударов и давления изнутри костюма. А уже в следующее мгновение стекло разбилось, и кровавый поток хлынул наружу сквозь дыру в шлеме. Я согнулся пополам так, чтобы кровь лилась из скафандра, словно из бездонного источника, пока наконец не смог открыть слипшиеся глаза и жадно вздохнуть, держась мокрыми руками за землю.
Однако стоило мне блаженно открыть рот в поисках кислорода, как я тут же упал навзничь и стал задыхаться. Здесь не было кислорода. В этом мире ничего не было. Пытаясь вдохнуть, я хлопал глазами и развивал рот, пока мои внутренности сгорали без кислорода. Я пытался позвать кого-нибудь на помощь, но не мог издать ни звука. Мир был мёртв, понял я, умирая в тени дерева. Он залит кровью и полон космонавтов, которые бродят в лесу в поисках того, чего нет. Тишина. Ветер дул, но я его не слышал, пока изгибался на серой земле в агонии. Закатив глаза, я увидел чёрные, перевёрнутые деревья, тянущиеся к небесам.
И где-то в глубине этой непроглядной чащи я нашёл кое-что...

18. 01. ****

Тишина

Из окна моей комнатушки открывается вид на соседний многоквартирный дом, возвышающийся над всеми остальными крышами. В последнее время у меня появилась привычка не спать по ночам, а стоять возле окна, молча глядя на этот самый дом, подсчитывая свет в окнах и гадая над тем, чем сейчас занимаются жильцы своих квартир каждый раз, когда ночную тьму прорезает луч тусклого света из очередного окна напротив. В этот момент можно наблюдать завораживающую картину: монолитный столб чистой тьмы распадается и ты понимаешь, что всё это время смотрел на очередной муравейник, внутри которого всё ещё почему-то есть жизнь. И ночь в этом городе кажется настолько тёмной, что у тьмы вырастают клыки и она начинает охотиться на тебя. Сквозь эту тьму чудом проходят мерзотно оранжевые лучи фонарных столбов, выстроившихся по краям дороги в молчаливом ожидании одиноких машин. Их свет — самое страшное для меня, что я когда-либо видел в своей жизни. Они окрашивают всё вокруг себя в болезненно-блевотный оранжевый, смешиваясь с темнотой и скрывая обскурные лица случайных прохожих, которые идут мимо моих окон и даже не подозревают, что я наблюдаю за ними, тяжело вздыхая в тени. А где-то на горизонте возвышаются многоквартирные дома с маленькими светящимися окнами в качестве ячеек, обозначающих полуночную жизнь. Иногда это мистическое пространство заполняется туманной дымкой, которая тоже окрашивается в цвет фонарных лучей. И тогда всё вокруг погружается в жуткое оранжевое свечение. Бетон и оранжевый цвет. Я вижу их всю свою жизнь где бы ни находился. Они преследуют меня и загоняют в тупик, обволакивая чувством тотального отчаяния и... одиночества. Все эти люди где-то там что-то делают. Копошатся. Любят. Страдают. И всё без меня.
Так проходит ночь за ночью в ожидании момента растления души. Частенько я позволяю себе страдать любовью к гигантизму. Это подобно трансу, в который я впадаю, когда смотрю на ночное небо. Не знаю, как описать... Меня словно что-то подхватывает и уносит. Туда, где мерзотные оранжевые лучи обрываются, и начинается бесконечная ночная тьма. Чуть выше неё зияет жуткая пасть морозного космоса, от взгляда которого мурашки бегут по моей согнутой спине, а тонкая кожа становится белее снега. Там, в бесконечной темноте, сверкают звёзды — недостижимо далёкие и горячие. По крайней мере, мне хочется верить, что они действительно горячие, ибо иначе космос кажется мне совершенно враждебным местом, но я отказываюсь принимать это. Мне нравится идея, что это холодное чёрное полотно самой бесконечности, внутри которой растворяется тепло. Может, именно так и выглядит Великое Ничто — бесконечная тьма, но только без звёзд.
Иногда с моей позиции можно заметить движущийся по небу свет. Можно подумать, что это ожившая звезда, которая решила сменить своё местоположение. Но на самом деле это всего лишь самолёт, сверкающий в темноте и маскирующийся под звёзды. В такие моменты я замираю, прекращаю дышать и смотрю на него. Самолёт движется медленно. Внутри него замурованы люди. На какое-то время можно сказать, что они все покойники, летящие внутри своего гроба через тьму. И если самолёт упадёт, то изящная метафора станет правдой. Но пока что он спокойно летит себе где-то там, далеко от меня, не подозревая о том, что я внимательно слежу за ним.
Так далеко... Эта даль очаровывает меня и уносит с собой. В такие моменты я чувствую, как в моём аду наступает весна. Запах мостовых, по которым недавно прошёлся ливень, наполняет мои лёгкие. Со вздохом я смотрю наружу, печально размышляя о вещах, которые почему-то меня всё ещё волнуют, хотя их уже давно следовало сжечь внутри себя. Бренность не должна мешать Пилигриму. Но я думаю, думаю и дышу глубоко. При всём желании вы не поймёте, почему мне так нравится упиваться отчаянием, скрываясь в тени ночи. Эти губительные мысли отталкивают всё то, что раньше имело смысл. Теперь же нет ничего, кроме тишины, которая убивает нас. Свет в окнах домов кажется ненастоящим, а деревья пластиковыми. И даже летящий над моей головой самолёт словно ошибся измерением. Весь мир гаснет, а я теряю надежду вернуться. Пробуждаясь в холодном поту с сердцем, готовым проткнуть себя костями, я понимаю, что мне некуда двигаться. Будущее исчезает вместе со всеми. Бездарность, хладнокровно льющая слёзы. Это и есть молчаливое покаяние.

19. 01. ****

Ненависть

Я разбил телевизор в порыве гнева. Вспышка ненависти. Со мной такое и раньше бывало, но в последнее время стало происходить всё чаще. Я испытал момент высшей степени отвращения к увиденному. Уже не помню, что именно меня так разозлило, но, кажется, это вновь было как-то связано с людьми. Всё всегда упирается в человека.
Раньше я пытался контролировать собственную злобу всевозможными способами. В ту ночь, когда родители пожелали мне, что б я как можно скорее сдох, я разодрал кожу своих рук в кровь. Сидя на краю кровати под занавесом ночной тьмы, я нещадно водил остриём иглы по коже. Сначала прицеливался, касаясь руки слегка, а уже потом одним резким движением сдирал кожу и пристально смотрел на то, как очередная полоса сначала вздувается и становится белой, а затем окрашивается кровью. Я делал так до тех пор, пока обе руки не покрывались полностью кровавыми полосами с рваными краями. Тогда моя боль и злоба отступали, перекидывались, словно пламя, на руки. Внутри меня воцарялась пустота, а дрожащие руки горели, истекая кровью. Не пытаясь как-либо обеззаразить раны, я ложился спать, а проснувшись утром первым делом исследовал ночные порезы и застывшую кровь. Полосы зудели, руки чесались, кровь можно было буквально взять пальцами и попробовать на вкус. Но зато внутри меня зияла дыра, величиной с проглоченный ком злобы. Так я учился сдерживать себя.
С годами мой мазохизм утих, я перестал уродовать плоть. Толку от этого никакого. Зачем издеваться над мясом, если можно уничтожить душу? До сих пор я занимался трансформацией душевной боли в физическую, переносил её с одного места на другое. Хотя стоило всего лишь навсегда затушить источник боли — собственную душу. Вырезать её или убить, чтобы ничего не осталось.
И вот теперь я вновь убедился в том, что необходимо совершить задуманное как можно скорее. Генератор ненависти внутри меня работает на полную, стоит мне лишь взглянуть на другого человека. Я даже не знаю, что именно меня так сильно бесит в нём. Я просто желаю ему смерти. Хочу подойти к первому попавшемуся прохожему и убить его. Нет, не просто убить. Хочу изувечить его до смерти. Потратить на одного ублюдка всю свою ненависть. Забить его, не знаю, или задушить, утопить в его же крови. Что угодно, лишь бы он прекратил существовать. Я хочу этого. Хочу. Хочу. Хочу.
В свете этих кровожадных желаний идеи Мёрдока уже не кажутся мне чем-то из ряда вон. Я даже... научился понимать Эдвина. Мотивы его поступков теперь лежат как на ладони и выглядят до безумия очевидными. Неужели я ничем от него не отличаюсь? С каждым днём я теряю самообладание, а злоба ко всему живому вскипает внутри меня. Я и раньше отличался мизантропией, но сейчас я бы не отказался всадить нож в сердце человека. Нет, самой человечности. Стоит ли считать это моей эволюцией деградации? Раньше я стремился причинять боль только себе, а теперь с удовольствием готов поделиться этой жгучей болью. Наверное, это и есть безумие. Черта, после которой человека невозможно спасти. Пока что мне удаётся подавлять этот первобытный инстинкт, но что со мной будет, когда я зайду слишком далеко и стану окончательно похож на Эдвина Мёрдока?
Человечность — вот та линия, ниже которой располагается абсолютная неизвестность. Низшая точка морального падения. Стоит мне посметь шагнуть за её пределы, разрушить священную стену, нарушить первичный закон человечества и переступить через человечность, как я перестану быть собой. Душа моя подвергнется разложению, а маска человека навсегда покинет бледное лицо. Вот та грань, отделяющая нас от монстров. Согласись с тем, что тебе всё дозволено, убей человека внутри себя и ты больше никогда не станешь прежним.
С другой стороны, если мир действительно катится в бездну, а все известные нам моральные принципы изжили себя и потеряли всякую силу, то разве человечность не должна сгинуть? В мире, который описывают последователи Мёрдока, нет места и ей тоже. Не то что бы я хотел верить в это, но... Порой мне кажется, что человечность и правда мертва. Разве осталась в нас хоть какая-то любовь к себе подобным? Проповедники, рассказывающие пастве о божественной добродетели, оказываются лжецами и лицемерами. Власть имущие получают клеймо душителей народов. Такое чувство, что мы ненавидим всех подряд без причины. Словно ненависть — это наш истинный первобытный инстинкт. Если это так, то мне сложно будет отличиться от остальных.

20. 01. ****

Доброта

Во мне есть черта, которая портит всю мою жизнь, по вине которой я ненавижу себя. Другие сочтут её за величайший дар, редко встречающийся в современном мире. Но я убежден, что она — моё проклятье, то, что на деле никогда не ценилось, но всегда превозносилось. Она — есть моя поросячья доброта. Мой внутренний демон, пожирающий любую ненависть, стачивающий острые углы и не позволяющий мне отвечать миру тем, что он заслуживает. Сколько раз я попадал в ситуации, когда хотел просто БЛЯТЬ ОТОРВАТЬ УЁБКУ ГОЛОВУ, ВСКРЫТЬ ВЕНЫ ЭТОЙ ТУПОЙ СУКЕ, ВЫПОТРОШИТЬ ЭТОГО МЕРЗОТНОГО ПОДОНКА, ЗАСТАВИТЬ ЕГО ЖРАТЬ СВОИ КИШКИ, ГЛОТАТЬ ВНУТРЕННОСТИ, ЗАХЛЁБЫВАТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ КРОВЬЮ И КРИЧАТЬ ОТ БОЛИ ТАК ДОЛГО И ГРОМКО, ЧТОБЫ ГОЛОСОВЫЕ СВЯЗКИ С ТРЕСКОМ ПОРВАЛИСЬ НА КУСКИ, но каждый раз эта внезапная вспышка гнева стремительно угасала. Доброта гасит пожар внутри меня, не позволяя ОТОРВАТЬ ЭТОМУ МУДАКУ ЕГО ДЛИННЫЙ ЯЗЫК, РАЗДРОБИТЬ ГОЛОВУ И ЗАЖАРИТЬ МОЗГИ, ПЕРЕРЕЗАТЬ ГЛОТКУ И ОСТАВИТЬ НА КОРМ СВИНЬЯМ. Добро внутри меня тянет назад, сдерживает зло, каждый раз делая из меня бесхребетного идиота. Не будь её, я бы при первой возможности схватил что-нибудь тяжёлое и ЗАБИЛ ИДИОТА ДО СМЕРТИ, ВБИЛ ЕГО ГОЛОВУ В ЗЕМЛЮ, ВЫДАВИЛ ГЛАЗА И ВЫДЕРНУЛ ВСЕ ЗУБЫ, СЛОМАВ КАЖДУЮ КОСТЬ. Но я не могу. Каждый раз всё никогда не заходит дальше этих мыслей. Доброта отталкивает меня, держит на поводке, заставляет проглатывать обиду молча, лить слёзы отчаяния в тишине, переваривать желание отомстить. Связывает мне руки, чтобы я не мог никого убить, хотя я хочу этого больше смерти. С самого детства меня называли умилительно добрым мальчиком. А я бы отдал всё за возможность сжечь каждого из них заживо. Самое страшное, что они все правы — я действительно боюсь насилия, хоть и желаю его. Оно очаровывает меня, соблазняет. Но из-за безграничной доброты, милосердия и всепрощения я не могу отдаться злобе. Доброта — мой порок, который не позволяет мне быть тем, кем я хочу.
Из-за этого я очень быстро научился использовать образы и маски в обход искренности. Мне нравилось представлять себя иным человеком. Хотелось почувствовать себя в шкуре чистого зла — убийцы, насильника, культового персонажа из фильмов ужасов. Кем угодно, лишь бы хоть на время сбежать от донимающей меня доброты. Только из-за неё я моментально забываю все обиды после клятвы отомстить. Из-за неё руки опускаются, когда пальцы уже тянутся к острому предмету. Я хочу причинять боль тем, кто причиняет её мне, но не могу. Из-за доброты я чувствую себя уязвимым, хрупким, ранимым и легко заменимым. Только бесконечные маски спасают меня от полного отчаяния. Я мог часами стоять перед зеркалом, тренируясь быть злее. Я подавлял свою доброту, но она каждый раз возвращалась и заставляла меня быть другим человеком. Она не позволяет мне любить насилие по-настоящему.
Но я понимаю, что терпение любого доброго человека не бесконечно. Оно бездонно, но всё-таки имеет лимит. И когда у человека доброго случится нервный срыв, то это будет самое страшное зрелище, которое вы когда-либо видели.

Говорят, что Дьявол — это всего лишь зеркальное отражение всепрощающего Бога, его близнец. Что ж, тогда по ту сторону доброты лежит дорога в ад, а внутри человека доброго таится злоба неизмеримая. Это уголёк вместо сердца, который раздували годами. И когда он наконец прожжет грудную клетку, Дьявол явится за каждым, кто усердно звал его.
Я ненавижу свою доброту. Ненавижу за то, что она заставляет меня обманывать собственную природу. За то, что держит меня и мою злость на самой крепкой цепи, не позволяя отплатить миру тем, что он заслуживает. И только здесь, в своей голове, я могу вновь сыграть в спектакль под маской сумасшедшего с топором в руках.

21. 01. ****

Дружба

Последние дни прошли в тумане. Не знаю, как объяснить это, но... Я готов поклясться, что чувствую, как исчезает моё прошлое. Оно растворяется в этом густом тумане, не оставляя следов. Сегодня я проснулся с гудящей головой, заглянул в себя и попытался вспомнить, что происходило со мной лет 10 назад. Мне удалось выловить несколько ярких воспоминаний, но все они тут же поблекли и стали казаться призрачными, нереальными. Словно их никогда и не было. Я ощутил странную слабость, а голова заболела ещё сильнее. Лёгкая дрожь охватила моё тело. Память стирала прошлое, превращая меня в существо без воспоминаний и надежд на будущее.
Пожалуй, я никогда не испытывал чего-то подобного. Время замирает, воздух обретает вес и становится свинцовым, а любое далёкое воспоминание ускользает раньше, чем ты успеваешь его осмыслить. И вот ты уже сам в себе сомневаешься, не веришь в реальность своих мыслей. Что, если этого никогда не было? Может, я действительно выдумал свое прошлое. Теперь я уже сам в этом не уверен. Однако когда я пытаюсь вспомнить прошлое, меня охватывает озноб. Я просто не могу поверить, что со мной происходило нечто подобное. В глубине души я знаю, что это было, но разум отказывается признавать очевидное и подвергает сомнению любой образ из прошлого. Мозаика памяти разрушается на части, а те в свою очередь оборачиваются пылью в моих глазах. И когда я понял это, когда ощутил мокрые лапы устрашающей деменции на своих костлявых плечах, то содрогнулся, сполз на пол, забился в дальний угол комнаты и дал волю слезам. Моя меланхолия вновь запела внутри моей больной души, скрутив кишки.
Я вспомнил вещи, за которые мне всегда было стыдно. А они рассыпались в прах, стоило мне лишь коснуться их. Я вспомнил редкие светлые пятна своей жизни. Но они ослепили меня и сгинули навсегда. Я вновь пережил самые тёмные моменты, от которых всегда мечтал сбежать. И даже они расплылись в моей памяти, как чернила по воде. Не осталось ничего, что я мог бы вспомнить. Дорога в прошлое превратилась в мост над пропастью, наполовину проглоченный мглой. И на другом берегу я уже не видел человека, которым был.
Мои немногочисленные друзья (а если выражаться точнее, то те люди, с которыми я был близок какое-то время, но которых по прошествии стольких лет начал горячо презирать) утратили плоть и имена, слившись с туманом. Знаю, что среди них были хорошие люди, которые в прошлом сделали много хорошего для меня, но теперь это не имело смысла. Всех их поглотило забвение. Я вижу силуэты лиц, но не помню никого, словно всегда был одинок. Имена всплывают из глубины, чтобы тут же утонуть. Не верю, что я вообще был с кем-то из них знаком. Эти люди и воспоминания, окружающие их, кажутся мне такими далёкими... как самолёт, летящий в небесах. И при попытке заглянуть глубже мой разум начинает сопротивляться, отказываясь позволить мне увидеть больше.
Боюсь, что в этом мире не осталось ни одного человека, которого я мог бы назвать своим другом. Я не хочу никому верить, не хочу подпускать ближе. В том прошлом, которое столь стремительно ускользает от меня навсегда, оставляя медленно гнить в искусственной тьме, у меня были немногочисленные знакомые, которых я осмеливался называть друзьями. Друг — очень личное, особенное, наполненное неким сакральным смыслом слово. И много лет назад я бы согласился с тем, насколько же оно важно. Но сейчас... Сейчас, когда моя память напоминает клубок из пыли, все эти громкие слова кажутся мелочными и ничего не значащими по сравнению с тем, куда я движусь. Друг, долг, честь, вера, любовь, просвещение, духовность... Не осталось ничего. Есть только первобытная тьма.
Дружба. То, что могло бы уберечь меня от гибели. Теперь у меня нет даже её. Ни одного человека, которого я бы осмелился назвать своим другом. О нет, моя ненависть отравила, исказила это слово. Каждый человек превратился во врага, а это... Это война всех против всех.
Моя миссия вовсе не в том, чтобы уничтожить себя, вовсе нет. Это покаяние не связано с самоубийством. Заглянув в своё укрытое сумраком прошлое, я понял, что речь идёт о добровольном принятии внутренней гибели. О чувстве покоя, которое подчиняет тебя себе, пока волны несут тело к обрыву. О полном отсутствии сопротивления. Я говорю о той форме отчаяния и самоуничтожения, когда ни один друг уже не сможет помочь тебе. Ведь желание гибели исходит не из тебя, оно — вокруг. Наивысшая молитва, прошение о том, чтобы само существо раздавило тебя. Мазохизм, выведенный на глобальный уровень. В конце концов, это есть принятие упадка, осознание себя как декадента. И вместо сопротивления моя боль встречает распростёртые объятия.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒