Римма Ефимкина

Ужас

Римма Ефимкина

Ужас (разновидность аффекта) – состояние человека под влиянием сильного страха (испуга), отличительной чертой которого является отсутствие активной реакции по устранению источника страха: подавленность, оцепенение (" душа уходит в пятки" ), иногда дрожь.

Ужас – общеславянское слово, производное от ужасити «напугать, устрашить», префиксального образования от жасити «пугать, страшить, устрашить», возможно, родственного гасить, в диалектах обозначающего также «губить, уничтожать».

Синонимы: боязнь; мандраж; испуг; страх; жуть; кошмар; паника.

В романе " Война и мир" Льва Толстого множество описаний как ужасающих сцен войны и смерти, так и описаний переживания людьми чувства ужаса. Среди последних я выделяю две разновидности ужаса – ужаса перед уничтожением тела и ужасом перед уничтожением души.

СПАСТИ ТЕЛО

Ужас первого рода понятен каждому смертному. Автор пишет о нем: " Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть".

С этим видом ужаса человеку нужно научиться справляться еще в дошкольном детстве, когда он узнает о конечности бытия. Это экзистенциальная задача, и решается она экзистенциально; инструментом в интеграции смертности выступает мифология, под влиянием которой растет и воспитывается ребенок. В православной культуре человек с раннего возраста усваивает модель бытия, которая озвучивается примерно так: Бог создал человека из праха – в прах и уйдет. Такая модель позволяет человеку осознать себя не только как существо, обреченное на разрушение, а как частичку общего плана, мироздания, космоса. Он отождествляется не с телом, которое смертно, а с вечной бессмертной душой, и это позволяет жить хотя и с мыслью о смерти, но без смертельного ужаса; напротив, сравнительно короткий земной путь воспринимается более ценным (memento mori).

Именно этим вопросом – вопросом жизни после смерти – озабочены герои Льва Толстого перед смертельной битвой. Справляются они с ней по-разному: кто-то вытесняет эту тему, а кто-то наоборот делает ее явной, гласной, и таким образом сублимирует в энергию жизни. Для иллюстрации стратегий я выбрала два эпизода.
В первом Пьер Безухов перед Бородинским сражением разговаривает с незнакомым офицером. Тот показывает с горы хорошо видные позиции завтрашней битвы и между прочим намекает на смерть.

" – Ну, да где бы ни было, многих завтра недосчитаемся!

Старый унтер-офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.

– За турами ехать надо, – сказал он строго.

Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих недосчитаются завтра, но не следует говорить об этом.

– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер".

В этой сцене видно отношение к смерти людей, которых она касается в первую очередь. Чтобы ужас не сковывал их, они предпочитают обходить стороной эту тему и с энтузиазмом делать дело, которое дает шансы на выживание.

Второй эпизод наблюдает Андрей Болконский перед Шенграбеном. Напомню, что Шенграбенское сражение предполагалось как бой, в котором не выживет никто, потому что русское войско арьергарда (тыла), состоящее из 7300 человек (а у Толстого для большего драматизма сокращенное до четырех тысяч) под командованием Багратиона было отправлено Кутузовым навстречу французам, чтобы в течение восьми часов (у Толстого сутки) удерживать неприятеля, по численности превышающего русских втрое, и этим дать возможность русской армии отступить и сохранить людей. Случайность, удача, военный гений Багратиона и самоотверженность русских солдат спасли большую часть отряда. Накануне этой военной операции Болконский, проходя мимо балагана, случайно подслушивает диалог о смерти.

" Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.

– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так-то, голубчик!

Другой, более молодой голос перебил его:

– Да бойся, не бойся, все равно – не минуешь.

– А все боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий, мужественный голос, перебивая обоих. – То-то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что все с собой свезти можно, и водочки и закусочки.

И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.

– А все боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет... ведь это мы знаем, что неба нет, а есть атмосфера одна.

Опять мужественный голос перебил артиллериста.

– Ну, угостите же травником-то вашим, Тушин, – сказал он.

«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», – подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.

– Травничку можно, – сказал Тушин, – а все-таки будущую жизнь постигнуть... – Он не договорил.

В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.

В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною набок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцеватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь".

Этот эпизод, в котором философствованию Тушина о жизни после смерти Толстой противопоставляет взорвавшееся ядро, несущее ту самую смерть, показывает, что ответ у Тушина есть: он испытывает страх смерти (" лицо его было несколько бледно" ), но продолжает поступать так, как нужно поступать, чтобы спасти душу – и это дает ему силы и мужество действовать.

СПАСТИ ДУШУ

Ужас второго рода, возможно, на первый взгляд, кажется менее разрушительным для человека, так как тело не страдает, следовательно, физическая жизнь сохранна. Но если в первом случае с разрушением тела человека примиряет возможность спасения души – то во втором как раз разрушается бессмертная душа, и от этого ужас сильнее.

С Пьером Безуховым происходит именно нечто подобное. Став богатым человеком, он подвергает душу испытанию, о котором в письме к Жюли Карагиной Марья Болконская писала:

" Ах, милый друг, слова нашего божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в игольное ухо, чем богатому войти в Царствие Божие, – эти слова страшно справедливы! Я жалею (... ) Пьера. Столь молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я сказала бы: желаю быть беднее самого бедного из нищих".

Первое испытание, с которым столкнулся внезапно разбогатевший Пьер, главной слабостью которого были женщины, – это женитьба на красивой и развратной Элен. Женитьба была выгодна ее отцу, князю Василию Курагину, и тот свел Пьера со своей дочерью, скомпрометировав его и вынудив жениться.

Пьер видит манипуляции князя Василия, испытывает ужас, и все же идет в мышеловку, влекомый страстями.

" И опять он говорил себе, что это невозможно, что что-то гадкое, противуестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил сотни таких же намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он себя уж чем-нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать".

Поначалу читателю кажется, что Пьер невинная обманутая жертва, но из деталей, которыми делится автор, постепенно вырисовывается более полная картина, в которой Пьер – полноценный участник сделки.

" Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастием и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. (... )

Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им овладело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализовало его решимость".

Когда человек, скованный ужасом, не может принять решение сам – решение за него принимают другие. Пьер хочет " чувствовать себя вполне чистым", это благое намерение, но благими намерениями, как мы все хорошо помним, выстлана дорога в ад. Человеку, который подобно Пьеру испытывает ужас из-за угрозы разрушения не тела, а души, показано развитие духовности.

РАБОТА С УЖАСОМ В ПСИХОТЕРАПИИ

Маленькие дозы ужаса переносимы и даже предпочтительны – например, люди любят пощекотать себе нервы с помощью аттракционов, фильмов ужасов, зная, что они в полной безопасности. Но если нет полной уверенности в безопасности, может возникнуть аффект. В психотерапии работа идет как правило с последствиями пережитого аффекта. Его не следует специально вызывать, обычно клиент во время работы на другую тему случайно " проваливается" в сцену, которая вызвала у него ужас, – цепенеет, бледнеет, немеет, дрожит.

Поскольку ужас – аффект, то первое, что нужно сделать – символически вывести клиента из опасного места в безопасное. В психодраме для этого используется " ход конем" – два шага назад и шаг в сторону. При сильном аффекте показана двойная или тройная диссоциация – изменение положения клиента в пространстве так, чтобы он вышел из сцены, но мог наблюдать ее со стороны (двойная диссоциация) либо мог наблюдать за наблюдающим (тройная диссоциация). Иногда я прошу участников закрыть сцену или пугающий объект (человека) полупрозрачным пледом, который, с одной стороны, символически отгораживает клиента, с другой, – слегка просвечивает и позволяет клиенту контролировать пугающий объект.

Не случайно говорят, что у страха глаза велики – в моменты ужаса человек склонен преувеличивать опасность, которая ему грозит. Когда клиент почувствовал себя в безопасности, он может захотеть встретиться со своим ужасом и рассказать о нем. И опять же на этот счет есть пословица: " не так страшен черт, как его малюют" – она говорит о том, что при контакте с реальностью выясняется, что она переносима. После подобной работы (иногда однократной, иногда многократной) клиент может уже спокойно говорить о своем опыте, который раньше вызвал у него ужас.

Мы не можем остановить разрушение тела. Но спасать или не спасать душу – зависит от нас.

Кадр из фильма С. Бондарчука " Война и мир". В роли капитана Тушина Н. Трофимов.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒