Римма Ефимкина

Шок

Римма Ефимкина

Шок (от англ. shock – удар, потрясение) – это эмоциональное потрясение, вызванное значимыми для человека событиями. Эта патологическая реакция развивается в ответ на действие на организм человека раздражителей, сила которых превышает его компенсаторные возможности.

Точно определить, какие события могут вызвать шоковую реакцию, нельзя, так как пределы компенсаторных возможностей у каждого человека разные. Чаще всего причина шока – опасная для жизни ситуация (катастрофы, пожары, стихийные бедствия и другие критические ситуации; физическое или эмоциональное насилие; жестокое обращение, побои и т. д. )

" ВСЕ ЗАВАЛИЛОСЬ В КУЧУ БЕССМЫСЛЕННОГО СОРА"

Тяжело было писать эту главу, как и тяжело перечитывать страницы с описанием страшного человеческого (бесчеловечного) произвола – смертной казни невинных людей. Пьер получил так называемую " травму наблюдателя" – ему сохранили жизнь, но психика его пострадала, потому что он стал невольным свидетелем расстрела и отождествил себя с казненными.

Лев Толстой мастерски описывает не только последствия шоковой травмы, суть которой – потеря веры в жизнь. Но что наиболее ценно (особенно для психологов) – автор описывает восстановление человека после шока.

" После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.

Перед вечером караульный унтер-офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. (... ) Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.

С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога. (... ) Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти".

Гений Толстого в том, чтобы каждым словом, каждым образом, каждым сравнением работать на основную мысль текста. То, что Пьера после пережитого шока, разрушившего его мир, его жизнь, его систему ценностей, привели в " разоренную и загаженную церковь", усугубляет читательское восприятие стократ. Что снаружи, то и внутри: как церковь разорена и загажена, так же разорена и загажена вера Пьера в мироустройство, и " возвратиться к вере в жизнь – не в его власти".

ЧАС ТЕРПЕТЬ, А ВЕК ЖИТЬ

Толстой описывает основные признаки шока: человек, хотя слышит и видит, но не понимает значения услышанного и увиденного, не может сделать выводов. Это свойство психики в какой-то мере спасительно для нее в первое время. Однако пострадавшему как можно быстрее нужна помощь. Пьеру такую помощь оказал Платон Каратаев, которого потом, до конца жизни, Пьер считал самым важным для себя человеком. На фоне бездушных людей-автоматов, выполняющих волю системы, человечность Платона становится для Пьера целительным бальзамом, начавшим дело восстановления его психики.

" – А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.

– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно-певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так-то, милый мой".

Платон Каратаев не просто сочувствует Пьеру, делясь душевным теплом и разделяя с ним боль, но, говоря языком практической психологии, меняет установку Пьера: жизнь больше травмы. Пословицами и поговорками этот неграмотный, казалось бы, мужик дает Пьеру опору, на которой держится мир (вместо " все пропало" – " пропала только часть, а мироздание вечно" ): " час терпеть, а век жить"; " червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае"; " не нашим умом, а Божьим судом"; " от сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся".

" СПАСИТЕЛЬНАЯ СИЛА ПЕРЕМЕЩЕНИЯ ВНИМАНИЯ"

Но самое главное – Платон на практике обучает Пьера приему, позволяющему диссоциироваться от травмирующего опыта, переводя его внимание с там-и-тогда в здесь-и-теперь, из опасного места – в безопасное.

" – Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.

– Тц, тц... – сказал маленький человек. – Греха-то, греха-то... "

Когда Пьер снова возвращается к переживанию казни, Платон переводит разговор на другое, а именно на вечные ценности: быт, семью, будущее. Позже Пьер воспользуется этим приемом переключения внимания, который один спасает в ситуации, угрожающей жизни, переводя сознание из опасной зоны в безопасную.

" Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму. Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления".

НИЧТО НЕ СТРАШНО

Перемена, произошедшая в сознании Пьера в плену, колоссальна. " С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда-то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее".

Как бы это ни показалось странным и даже диким человеку в обычном состоянии, именно переключение внимание позволяет людям выживать в нечеловеческих условиях. Для этого необходимо сосредоточиться только на том, что дает силы жить, и диссоциироваться от того, что отнимает энергию. Тот, кто выжил в таких страшных ситуациях, знают это по своему опыту (так, фронтовики не любят вспоминать войну).

" Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении".

Толстой с беспощадной правдивостью описывает этот суровый опыт выживания. Он не скрывает того, что, спасая свою жизнь, человеку приходится отказаться от альтруизма по отношению к ближнему, потому что он был бы губителен для обоих. Когда Платон Каратаев из-за лихорадки не может больше идти, Пьер знает, что его расстреляют как отставшего. Но во время расстрела Пьер переключается на пересчитывание переходов до Смоленска, по опыту первой пережитой казни зная, что если он сейчас пойдет в чувства, то снова переживет шок, который убьет его. Знают это и другие пленные.

" Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что-то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел. Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что-то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору. Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что-то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. (... ) Солдаты-товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах".

Еще натуралистичнее и жестче Толстой описывает психологические защиты, позволяющие Пьеру и дальше сохранять самообладание. Поднимающиеся угрызения совести о том, что он проигнорировал умирающего Платона Каратаева, Пьер подавляет и вытесняет контрастирующим воспоминанием о свидании с женщиной. В мирной бытовой ситуации это можно было бы назвать подлостью, но под дулом ружья это единственное спасение как от смерти, так и от сумасшествия.

Вечером на привале " Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами. (... ) В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись Бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все-таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда-то в воду, так что вода сошлась над его головой".

ДО И ПОСЛЕ

Люди, пережившие шок, разделяют свою жизнь на до и после. Если до шока человек считает себя слабым, то, столкнувшись с грозной убивающей силой, он имеет возможность интегрировать ее – то есть осознать эту силу в себе как способность к выживанию. Лев Толстой описывает эту интеграцию на примере Пьера: " Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни".

И второе, противоположное первому: над людской силой есть еще более мощная сила – высшая сила, Бог. И " только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может вынести такую потерю" , – говорит бывший атеист Пьер Наташе.

В награду за эту нечеловеческую душевную работу в нечеловеческих условиях человек получает новое качество жизни, заключающееся в " тончайшем духовном извлечении" из приобретенного опыта – в восприятии целостности всего сущего и себя как части этого целого: " «Жизнь есть все. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть Бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить Бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий»".

Новым качеством человека, пережившего шок, становится бесстрашие, и как следствие – любовь к жизни. После плена перед нами совсем другой Пьер, теперь он спокоен, доволен, согласен с собой и принял опыт плена как самый важный опыт своей жизни.

" – Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали; хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради Бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю".

ЖИЗНЬ БОЛЬШЕ ТРАВМЫ (РАБОТА С ШОКОМ В ПСИХОТЕРАПИИ)

Последствия шоковой травмы могут оказать очень сильное разрушительное влияние на личность. Это может быть склонность к суициду и зависимости, психосоматические заболевания, расщепление личности, развитие посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Все эти нарушения могут возникнуть через несколько лет после травмирующего события, так что не всегда можно понять их причину.

Рамки этой книги не позволяют развернуть полное описание терапевтической помощи при шоковой травме, но основные принципы такие же, какими их художественно описал в романе " Война и мир" Лев Толстой.

Сразу после события, вызвавшего шоковую реакцию, как можно скорее пострадавшего человека нужно, во-первых, поместить в безопасное место, в котором его тело может расслабиться; во-вторых, рядом с ним обязательно должны быть безопасные люди, которым он может доверять, готовые выслушать его и разделить его чувства.
Для преодоления длительных последствий шоковой травмы профессиональная помощь сводится к восстановлению доверия к себе и людям, а также уверенности в том, что человек может управлять как своим телом, так и своей жизнью.

В работе с шоковой травмой важен силен духовный аспект. В момент, когда жизнь человека подвергалась опасности, он потерял над ней контроль. Теперь ему нужно усвоить, что раз он выжил, то есть нечто большее, чем его личность, и это большее – Бог, бессознательное, высшая сила, инстинкт – взяло управление ситуацией на себя. Признание и доверие этой силе избавляет от страха и дает обретение целостности. Этот новый взгляд на жизнь дает и место травмы в ней. Жизнь больше травмы.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒