Глава XXVII

Поиск пароходов продолжается. — Горная нимфа. — Боб Уайт. — Бушвакер-юнионист

После Бриджпорта я вновь занялся поиском пароходов, но во время перехода через Уолден-Ридж, примерно в 15-ти милях ниже Чаттануги, будучи на самой его вершине, я вдруг услышал очень долгий и громкий крик, возможно даже, ликующий клич. Не думая ни о чем, кроме бушвакеров, я немедленно сосредоточился и был готов в любой момент выстрелить в любого, кто покажется мне подозрительным. Вскоре топот галопом скачущей в моем направлении лошади сделал меня еще более бдительным, и был готов стрелять первым, ведь я был уверен, что это какой-то кавалерист-мятежник. Ждать мне пришлось недолго, поскольку лишь спустя несколько секунд появилась великолепная лошадь, а на ней — прекрасная девушка, которая ехала «в мужской манере», или, как говорят ребята, «раздвинув ноги», и совершенно не обращая внимания ни на что вокруг нее происходящее. Ее длинные каштановые волосы струились на ветру — ни шали, ни капота на ней не было. Платье с короткими рукавами и глубокое декольте оставляли открытыми красивую шею, округлые руки и сладострастные груди, частично, но не нескромно обнаженные, а из-за складок юбки ее платья, уложенных в соответствии с ее своеобразным положением на лошади, были видны ее изумительные и ослепительно белые ножки. Своим мелодичным голосом она пела какую-то песню, иногда обрывая ее, чтобы резко и пронзительно прикрикнуть на с невероятной скоростью мчавшуюся перед ней через лесной кустарник корову. С бесстрашной элегантностью она управляла своей лошадью и твердой рукой держала веревку, привязанную к продетому через нос коровы кольцу. Она повернула налево, на хорошо утоптанную, и я уверен, ведущую к дому тропинку и исчезла. Она так внезапно появилась и так быстро пропала, такая прекрасная, бесстрашная и грациозная, что я почти поверил, что я видел настоящую горную нимфу.

Последовав по той же тропе и проехав около полутора миль, я увидел дом. Усталая и великолепная лошадь, совсем недавно была отпущена, чтобы попастись на дворе, и в ней я сразу узнал ту самую, которую я видел в лесу, и на которой так гордо восседала ее прекрасная всадница. Я сразу же направился к дому, и у порога был встречен очень приятной пожилой леди, которая пригласила меня войти и очень обрадовалась, когда я сказал ей, что я солдат янки и хотел бы отдохнуть здесь. Потом появилась и божественная наездница, с ведром молока на голове «по-негритянски». Ничего романтичного в этом не было, конечно, но она была очень красива, а после того, как она поставила ведро с молоком на стол, пожилая леди сказала ей:

— Элиза, наконец-то нас посетил один из наших солдат.

Затем, обращаясь ко мне, она спросила:

— Как же зовут вас, незнакомец?

Я сообщил ей и свое имя, и из какого я полка, и поинтересовался именем ее мужа. Судите сами, как я был удивлен, когда она ответила: «Боб Уайт» — того человека, чьими патриотическими усилиями в пользу Союза восхищались все, кто жил в этой части Теннесси. Он был тем, кого мятежники называли бушвакером-янки, он был настоящим кошмаром для небольших мятежнических кавалерийских отрядов, которым когда-либо приходилось проезжать по долине Секватчи. В его распоряжении имелось около 30-ти человек, и иногда, в особых случаях, это число могло возрасти до шестидесяти.

Изображение 15

Готовя для меня ужин, моя хозяйка и ее сестра жадно слушали новости с Севера, и особенно их интересовало, справимся ли мы с восстанием и верим ли в возрождение Федеративного Союза. Движимый чувством долга, я горячо уверил их в этом, и с радостью узнав, что нас много, и что наша армия ни в чем не нуждается, они сказали, что теперь они совершенно не сомневаются в нашей полной и окончательной победе.

Ужин был съеден очень быстро, а я лег спать, поскольку я очень устал. Едва лишь мой дух покинул тело разведчика, чтобы посетить страну сновидений, как меня разбудил топот лошадиных копыт. Читатель понимает, что в таких поездках я никогда не раздевался, а иногда спал и в полном снаряжении. Женщины уложили меня в комнате, отделенной от их комнаты небольшим коридором и, услышав фырканье лошадей, я спрыгнул с кровати, бесшумно спустился к двери и попытался отворить ее как можно тише, но — увы! — она не повиновалась мне. Наклонившись и заглянув щель, я увидел, что ее держала крепкая цепь — и концы ее заканчивались большим замком. Терять времени было нельзя, поэтому я кинулся к окну — одностворчатому и удерживаемому двумя гвоздями. Я вырвал гвозди, положив раму на кровать, выскочил наружу и побежал за дом, какие-то люди у входной двери разговаривали с домочадцами, и, выглянув из-за угла, я увидел, что возле дома стоит большой отряд кавалерии мятежников. Миссис Уайт, стоя на пороге, отвечала на их вопросы.

— Проходил ли здесь уже после того, как стемнело одетый в мундир янки человек? — спрашивали они.

— Да, да, конечно, — отвечала миссис Уайт, — он вошел в мой дом, поужинал, и сразу после ужина он ушел, чтобы, как он выразился «срезать угол» и поскорей добраться до Чаттануги.

— Как он назвался? — был задан следующий вопрос.

— Он сказал, что он из Джорджии, и что он возвращается домой.

— Вы сказали, что он решил «срезать угол»? — спросил офицер.

— Ну, я уж не знаю, как он решил пойти, но он сказал нам, что у него неприятности и, конечно же, ему надо было поторапливаться.

С вежливым «Благодарю вас, мадам», офицер удалился, а его люди — около 20-ти человек — последовали за ним. Дождавшись, пока не исчезнет последний из них, я снова влез в окно, поставил створку на место и вскоре заснул. До полуночи было совершенно тихо, разве что одна из женщин осторожно открыла дверь и заглянула внутрь, я полагаю, проверить, все ли у меня в порядке. Я притворился спящим, а она закрыла дверь и снова заперла ее. Около полуночи меня снова разбудил топот приближающихся лошадей, и когда они остановились у двери, я снова снял створку и выпрыгнул из окна. Они пошумели немного, и миссис Уайт спросила: «Кто там? », а один из этих людей ответил: «Мак».

Я снова выглянул из-за угла и увидел восьмерых очень решительно настроенных людей, все на прекрасных лошадях и вооруженные до зубов.

— Это вы, МакАртур? — спросила женщина.

— Да, выйдите на минутку, — ответил он.

Она поспешно оделась и, набросив на плечи шаль, бесстрашно вышла к ним. Они разговаривали вполголоса — так тихо, что я лишь иногда мог слышать только отдельные слова.

— Мы знаем, что он в долине, — говорили они теперь громко, как бы желая таким образом прекратить пререкания. — А теперь передайте ему, чтобы он вышел к нам, мы хотим посмотреть на него.

— О, мальчики, пусть он поспит, — умоляла их женщина, — я знаю, он очень устал, кроме того, я уверена, что он точно тот янки, потому что, разговаривая со мной и Элизой, он так хотел спать, что постоянно клевал носом.

— Теперь много таких, кто притворяется янки, — заметил Мак. — Скажи ему, чтобы он вышел.

Вот к ним я вышел, потому что я был совершенно уверен, что они были людьми Боба Уайта. Они были очень откровенны, рассказывая мне о своих подозрениях, но мне не составило никакого труда убедить их, что я в полном порядке и я друг, а потом, узнав у женщины, куда направились мятежники, весь отряд отправился той же дорогой.

С ними была красивая молодая женщина, она была их проводником в долине, чтобы помочь им поймать известного партизана Пикетта, они клялись, что сразу же повесят его, как только поймают. После того, как они ушли, я спросил миссис Уайт, что заставило ее запереть меня в той комнате:

— Как же, вы же знаете, почему, — ответила она. — В эти трудные времена никто не знает, кому можно доверять, и вы знаете, что в нашем доме не было ни одного мужчины с тех пор, как Боб пересек реку, чтобы стать разведчиком генерала Роузкранса.

Я спокойно проспал до самого утра, а потом, после хорошего завтрака я возобновил свое путешествие и переполняемый невероятным чувством благодарности к моей щедрой хозяйке, которая с негодованием отмела все мои попытки заплатить ей за свои труды.

Близ устья Содди-Крик есть место под названием Пенни-Форд. Повстанцы пикетировали ее южный берег, а на северном жила очень старая женщина по имени Мартин, в своем доме и совершенно одна. Те из наших людей, которым удавалось сбежать из тюрем мятежников и которые оказывались на южном берегу, переправлялись через реку у Пенни-Форд, и эта старуха кормила и прятала их до тех пор, пока они не становились достаточно сильными, чтобы продолжать свой путь. «Джонни» знали об этом, и, я так думаю, чтобы показать, насколько они благородны, развлекались тем, что стреляли в нее. Расстояние было достаточно большим — около девяти сотен ярдов — и попасть в нее можно было только случайно. Каждый раз, когда она появлялась, они посылали в нее пулю, возможно, лишь для того, чтобы посмотреть, бегает ли старуха быстрее, чем какая-либо другая цель. Несколько дней она выдержала с удивительной стойкостью, но, в конце концов, когда в один прекрасный день, сидя у порога своей хижины она вязала, ударившая в дверь и пролетевшая лишь в 4-х дюймах от ее головы пуля так ее напугала, что она сразу же заперла свой дом и переселилась к старику Пенни, побывав у которого, я от нее самой и узнал эту ее историю.

Я вышел на берег и окликнул одного из «джонни», который немедленно ответил мне, и один из них, самый храбрый, подбежал к самой воде и поинтересовался у меня кто я такой. Я промолчал, прицелился на восемьсот ярдов и выстрелил. Казалось, прошла вечность, но теперь я увидел, что мятежник наклонился и избежал свистящей пули — я понял, что выстрел был неудачным, а посему снова прицелился — на этот раз ему в голову, и снова выстрелил. В тот момент, держась левой рукой за ветку ивы, он стоял совершенно прямо, а правой он сжимал свою винтовку, и спустя долгое время, пока пуля добралась до своей цели, мне было очень приятно видеть, как «джонни» рухнул на песок, а его винтовка приземлилась в нескольких шагах от него. И затем на некоторое время мне стало весьма нелегко. Укрывавшаяся в лесу рота, в которой он служил, обрушила на мой берег ливень пуль, они ломали ветки деревьев и кустарника, но более никакого вреда не причинили, так как я спрятался в глубоком овраге и там, находясь в полной безопасности, мог неторопливо и спокойно стрелять в любого, кто высовывал свой нос.

Пообщавшись с ними таким образом около часа, я затем по дороге пошел к полковнику Клиффу, к Сэйл-Крик. Он был полковником нашей армии, и мне рассказывали, что одно время он служил в штабе генерала Бернсайда. В тот момент дома его не было — он исполнял свои обязанности, но его семья очень гостеприимно встретила меня. Я пожил здесь два или три дня, а на четвертый за мной пришли выследивший меня отряд из 15-ти или 20-ти мятежников. Я, к счастью, вовремя получил уведомление об их прибытии, и прежде, чем они увидели этот дом, меня уже в нем не было.

Здесь, в этой части Восточного Теннесси мне посчастливилось услышать настоящую, искреннюю проповедь одного священника-юниониста. Свои службы он посвятил исключительно пылким молитвам за Президента Соединенных Штатов, его помощников и советников, за Конгресс, успех и благополучие всех наших армий, где бы они ни были. Ни о молоке, ни о воде, и никаких попыток все забыть и примириться, наоборот — это была настоящая, классическая, искренняя и крепкая проповедь за Союз. Сам проповедник был седовласым пожилым человеком, да и вся его паства в основном состояла из его одногодков. Собрание состоялось ночью, а поскольку существовала опасность того, что нагрянут мятежники и разгонят его, меня пригласили поприсутствовать на нем. Все были вооружены, и это собрание состоялось в штате, о котором некоторые говорили, что в нем не было ни одного юниониста!

Оттуда я отправился в Чаттанугу, у которой стояла Камберлендская армия. На северном берегу реки находилась всем известная бригада полковника Уайлдера, я отрапортовал полковнику и затем был отправлен им с депешей в Бриджпорт — там должен был быть генерал Роузкранс. Вся первая половина дня у меня ушла на путешествие чуть выше устья Содди-Крик — около 33-х миль — и в тот же вечер я покинул лагерь у Чаттануги и по грубой и каменистой горной дороге пришел в Бриджпорт, находившийся в 54-х милях от него. В Бриджпорте я нашел генерала, доложился ему, а заодно узнал, что кавалерия продвинулась намного дальше пехоты, и что догнать ее у меня не получится, а посему, получив приказ «идти как можно осторожнее», я отправился в Ракун-Маунтинс. Эти горы являются нижней или южной частью Аллеган — высокими, мощными и крутыми, там их называют Сэнд-Маунтинс. Это хребет очень извилист, он начинается от того места, где Теннесси прокладывает себе путь между ним и Уолден-Ридж, до Блантсвилля, штат Алабама. Его густые леса и изобилие укромных мест всегда являлись истинным раем для бушвакеров. Он является обладателем знаменитой Никаджек-Кэйв — одной из крупнейших в Соединенных Штатах пещер. Здесь армия уже побывала, дорога была усыпана обломками фургонов, разбитых колес, клочьями рваной упряжи, телами умирающих лошадей и несчастными солдатами, не вынесшими тягот столь стремительного и не допускавшего никаких остановок марша. Они старались попасть в Трентон, надеясь там догнать своих товарищей, но боюсь, что для некоторых это было непосильной задачей, уж очень истощенными они выглядели.

Трентон — небольшой городок в Джорджии, графство Дэйд. Он расположен в прекрасной долине, ограниченной Ракун-Маунтинс с запада и Лукаут-Маунтин с востока, долина орошается рекой Лукаут-Ривер и еще несколькими небольшими речушками. Здесь был лагерь генерала Рейнольдса, я переночевал в нем, а затем пошел дальше. Я прошел через расположения дивизии Шеридана, а потом и войск генерала Негли. Узнав от генерала Лайтла, что наступление возглавит генерал Негли, я пришел к выводу, что мне нужно отчитаться перед ним, а потом обнаружил, что его дивизия разбила лагерь возле Лукаут-Ривер — в долине между Лукаут-Маунтин и Ракун-Маунтинс возле Джонсонс-Крук — узком и извилистом дефиле, простиравшемся от обрывистых склонов Лукаут-Маунтин до Стивенс-Гэп. Атаковать через этот узкий проход было бы безумием, поскольку для защиты вполне могло бы хватить и нескольких человек. Его защищала кавалерийская дивизия Уортона — в основном техасцы — а Негли должен захватить саму гору. Генерал Стэнли маневрировал у основных, занятых врагом дорог далеко отсюда — в Джорджии — в окрестностях Алпайна, Брумтауна и других городках, а временами даже доходя до Лафайетта. В то же время генерал МакКук со своим корпусом одолевал Лукаут через Нильс-Гэп, находясь между кавалерией и корпусом Томаса и Стивенс-Гэп, являясь, таким образом, правым флангом нашей пехоты. Рейнольдс со своей дивизией, если не ошибаюсь, перешел горы через Догерти-Гэп, а корпус Криттендена объехал ее с севера по железной дороге. Генерал Вагнер продолжал угрожать Чаттануге стоя перед кавалерийскими бригадами Уайлдера и Минти. Чаттануга находится в широкой части развилки, ограниченной Лукаут с запада и Пиджен-Маунтин с востока, с севера Лукаут начинается примерно в полутора милях западнее города. Пиджен-Маунтин — это один из отрогов Лукаут, которые занимают часть территории Теннесси, примерно на 4 мили к востоку от Чаттануги. Ее южная часть называется Пиджен, а северная — Миссионери-Ридж. Через Пиджен-Маунтинс есть три прохода, 1-й — тот, что находится у его слияния с Лукаут, самый южный называется Блюберд-Гэп, а тот, что посредине — Даг-Гэп, но в то же время северный еще знают как Маккоуэн-Гэп, а долина между этими двумя горами называется Маклэймор-Коув. Возле Даг-Гэп она около 9-ти миль в ширину и такой сохраняется до самого конца к югу, а в северной части, у Чаттануги, ее ширина приблизительно пять с половиной или шесть миль. Железнодорожные колеи, ведущие от Чаттануги в Ноксвилль и Атланту, проходят через Миссион-Ридж — в северной части, после чего одна идет через Теннесси в Ноксвилль, а другая отклоняется по восточной стороне хребта к Лафайетту, первому городу, к которому враг был вынужден отступить, и который находится примерно в 6-ти милях восточнее Даг-Гэп и немного южнее.

Читатель не должен забывать, что я ничего не знал о плане кампании и о том, о чем знали все, кто никогда не покидал своего места в строю. За два дня я пошел от нашего левого крыла — окрестностей Коттонпорта, штат Теннесси, где я видел часть бригады Минти — 2-ю кавалерийскую дивизию — до самой Чаттануги, где стояла знаменитая бригада полковника Уайлдера, сам генерал Вагнер и еще какая-то пехота и артиллерии, занятая обстрелом города, а оттуда направился в Бриджпорт, где генерал и некоторые его подразделения как раз в тот момент готовились идти к Трентону, а потом и в дивизии Рейнольдса. Я также проехал мимо стоявшего на том берегу реки 33-го Огайского и видел, как войска Криттендена переправлялись через реку недалеко от устья Бэттл-Крик, а с вершины Ракуна видел большую часть нашего центра и правого крыла, разбивших лагерь у выбранных ими проходов, по которым они должны были взойти на Лукаут-Маунтин и подобно лавине ринуться оттуда вниз, прямо вниз с этой заоблачной высоты на находившиеся в долине беззащитные колонны, а потом перестроиться и ударить по открытому флангу противника, тем самым полностью разгромив его. Этот план был, безусловно, задуман гением, и если бы он без сучка и задоринки был воплощен в реальность, армия Брэгга была бы полностью уничтожена. Решив эту задачу, казалось, казалось, что генерал затем должен был спокойно и без лишнего кровопролития провести своих людей через возведенные вокруг Чаттануги укрепления — ведь все его люди были должным образом экипированы, и не могло случиться ничего такого, что могло бы нарушить этот план.

Генерал Негли начал свое восхождение на гору рано утром 9-го сентября. Вершины горы его люди, я думаю, достигли около полудня, после чего он отправил меня на разведку. Спуск был довольно долгий и опасный, но все обошлось — на противоположной стороне ущелья я обнаружил команду Уортона. Вскоре пошел корпус Томаса, и в то же время генерал МакКук занял холмы у Нильс-Гэп, Криттенден пошел вдоль северного склона горы, а генерал Стэнли из Брумтаунской долины угрожал Лафайетту, находясь практически тылу армии мятежников. 10-го числа армия по сути дела расположилась лагерем среди облаков — на самой вершине Лукаут, и довольно широкой — в некоторых местах около 4-х миль. Тяжелые облака постоянно висят над вершиной, а в плохую погоду и вершина, и склоны полностью окутаны ими. Тем не менее, это не очень высокая гора, и я полагаю, она всего лишь на 1460 футов возвышается над поверхностью реки Теннесси.

Мне кажется, мы провели на вершине целый день — отдыхали и исследовали ее, а днем полковник Стоутон вместе со своим полком спустился вниз, чтобы прогнать врага и позволить нашим инженерам отремонтировать дорогу. Вечером я снова покинул лагерь, прошел через расположения людей Стоутона, а потом, стремглав пронесшись по линии огня среди свистящих пуль обеих враждующих сторон, я, целый и невредимый, взобрался на очень высокий отрог Лукаута. В этом деле мне помогла поднятая вражеской кавалерией пыль, поскольку бой продолжался и после того, как стемнело. Я всю ночь карабкался по скалам, чтобы выйти на самый верх и утром вести наблюдение не стоя на четвереньках. Это было очень рискованно, но у меня были веские основания, да и вполне естественно для такой тяжелой службы. Еще задолго до рассвета я уже был на месте, и мне нужно было только солнце, чтобы рассмотреть простиравшуюся внизу долину. Я видел всю Маклэймор-Коув, и это был один из лучших пейзажей, которым я когда-либо любовался. Дальше и левее — 16 или 18 миль, наверное — можно было увидеть окружавшие Чаттанугу холмы, а прямо передо мной возвышалась Пиджен-Маунтин и все три прохода — Маккоуэн-Гэп, Даг-Гэп и Блюберд-Гэп — все ярко озарялось лучами восходящего солнца. Я взял с собой великолепный бинокль, с помощью которого я мог хорошо рассмотреть даже очень мелкие объекты у Даг-Гэп, и убедился, что он очень хорошо защищен — сидевшими в специально выкопанных окопчиках стрелками и артиллерией — я отчетливо видел две батареи, за ним возвышался очень высокий холм, и вдоль его верха — на всю длину — простирался земляной бруствер. Я посчитал — за ним стояло 16 пушек. А на склонах этого холма — множество шалашей и курящийся над каждым из них легкий дымок, что ясно указывало на то, что все они были обитаемы.

С вершины горы я спустился по очень крутому и каменистому ущелью, дно которого в сезон дождей превращалась в ревущую и бурную стремнину, но теперь сократилась до небольшой речки, мимо истоков которой, находящихся несколько ближе к вершине, я совсем недавно прошел. Почти у самого выхода из ущелья стояла хижина. Сперва я хотел разузнать у его хозяев что-нибудь о противнике, но будучи от него лишь в нескольких сотнях ярдов, я увидел на его террасе сидящего человека. Он далеко откинулся назад, его правая нога покоилась на левой, а напротив него, прислонившись к другой стене, сидела красивая молодая леди. Судя по той расслабленной и непринужденной манере, в которой он сидел, я понял, что он техасец.

Бесшумно нырнув в небольшой овраг, и под его прикрытием пройдя некоторое расстояние, я вышел из него и стал за огромным деревом — примерно в 60-ти ярдах от дома. Если бы я сейчас застрелил этого парня, женщина впала бы в истерику, поэтому я решил сперва выманить его оттуда, а потом уже застрелить его. Я отступил назад в овраг и спрятался, а затем выстрелил в воздух, — мой расчет оправдался. Он встал, пошел туда, где стояла его привязанная лошадь, взял уздечку и начала надевать ее на лошадь. Я снова спрятался за своим деревом и крикнул: «Брось уздечку! » Он не обратил на эти слова никакого внимания, но в тот момент, когда он подошел к лошади, я узнал его. Его звали Бауэрс, и мы вместе служили в Техасе. Он абсолютно неторопливо взнуздал лошадь и даже застегнул подшеек. Я снова закричал ему, чтобы он «бросил это дело», но он словно не слышал меня.

Он уже стоял рядом со своей лошадью, но я запретил ему садиться на нее, и, тем не менее, он медленно и совершенно спокойно сел в седло. Я не хотел убивать его, и поэтому я крикнул: «Стой! » — так громко, что меня услышали бы и с полумили, но он, как будто нарочно демонстрируя свое презрение к опасности начал удаляться от меня, и я был вынужден либо выстрелить в него, либо позволить ему убежать к врагу и сдать меня. Удобно прислонившись к дереву, я из обоих стволов выстрелил ему в спину, до него было так близко, что я четко видел дыру от пули. Его лошадь скачками понеслась в лес, а он еще старался удержаться на ней, хотя уже был практически мертв.

Услышав доносившиеся с противоположной стороны дома голоса других, я тотчас начал разыгрывать роль офицера и приказал своим стрелкам «стремительно» развернуться — и этот спектакль оказался таким удачным, что мятежники, не дожидаясь продолжения, прихватив с собой раненого, быстро поскакали в сторону Даг-Гэп. Его они оставили в другом доме, где он вскоре и умер.

Я не стал трогать его лошадь — очень красивую — и которая, как хорошо воспитанное животное, со своим умирающим всадником, без остановки, вместе с другими лошадьми пробежала более мили до следующего дома, где и оставили умирать этого раненого. Час спустя я тоже был у этого дома, но ни лошади, ни других вещей уже не было, здесь побывала санитарная повозка и тело, и лошадь тоже были доставлены в лагерь мятежников.

После этого я поспешил к той дороге, по которой наша армия должна была спуститься с этой суровой горы и нашел полк полковника Стоутона в долине, где накануне вечером состоялась перестрелка. Затем я написал свой рапорт для генерала, а отправил его ему уже с линии огня.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒