Глава VIII

Как воюют индейцы. — Скальпирование. — Каннибализм

В мае, числа, примерно, 20-го, наконец закончилась подготовка к грандиозной кампании против живших в верховьях вод Ред-Ривер, Саут-Канейдиан-Ривер, Норт-Канейдиан-Ривер, Ред-Форк-Ривер, Арканзас-Ривер и Симаррон-Ривер, индейцев. Силы вторжения состояли из солдат, рейнджеров и дружественных индейцев, и на рейнджеров была возложена произвести осмотр большой соляной равнины или пустыни, что так портит большую часть карты Америки, и где несчастный солдат или путешественник невероятно страдает от почти нестерпимой жары, голода и жажды, поскольку там невозможно укрыться от жгучих лучей сияющего солнца, нечего есть и крайне мало источников пресной воды.

Во время этой экспедиции, меня как-то раз отправили вместе с отрядом дружественных индейцев, — их было около 30-ти человек, а командовал ими знаменитый воин и вождь кэддо Каса Мария — к истокам Фальс-Уашиты, а оттуда — на северо-запад, через водораздел между этой рекой и Канейдиан, — выяснить, прячется ли в тех местах кто-либо из наших врагов. Мы двигались в обычном для индейцев стиле — с фланкерами с трех сторон и небольшим, далеко впереди нас шедшим авангардом, как внезапно последний резко завернул своих лошадей и дал нам сигнал платком, что означало, что мы в опасности, и в ту же секунду фланкеры и стрелки бегом направились к нам, а наш основной корпус остановился, чтобы выяснить, в чем дело.

Авангард сообщил, сообщил, что они обнаружили деревню, по крайней мере, из сотни хижин, далеко отсюда и, судя по всему, он был убежден, что мы находимся в непосредственной близости от основных сил врага. Каса Мария, не удовольствовавшись услышанным, немедленно собрался сам осмотреть это место, но прежде чем отправиться туда, он приказал своему переводчику спросить меня, желаю ли я своими глазами увидеть нашего общего врага и их собственные дома. Я ответил утвердительно, а затем он, обратившись к своим людям, послал их обратно в кэддо, и, хотя я не понимал его языка и мог судить только по его тону, я понял его именно так, поскольку весь отряд развернулся и пошел в стиле, который можно было бы назвать галопом улитки. Они выглядели немного разочарованными, но слово вождя было законом для них, он командовал, а их делом было подчиняться.

Они ушли, а их отважный вождь, с револьвером в руке, жестом приказал мне следовать за ним — я немедленно повиновался ему. Он выбрал свой путь — сперва вверх по хребту, потом вниз в деревню, — и на полной скорости.

Мы ехали не останавливаясь, похоже, он решил штурмовать деревню в одиночку. Ее потрясенные обитатели не понимали, что происходит и намерений их визитеров, мы мчались прямо на них, а они с изумлением смотрели на нас. Подойдя к ним так близко, что мы могли теперь рассмотреть их лица, а они — наши, вдруг, внезапное движение среди них убедило нас, что они теперь поняли, кто мы такие — их враги. Мужчины сразу же бросились к оружию и лошадям, но прежде чем они успели оседлать их, мы сделали вокруг деревни полный круг — в то же время, разряжая в них свои револьверы, — а затем ушли, поприветствовав их на прощание долгим и громким восторженным воплем и всем известным военным кличем кэддо.

Достигнув вершины противоположного тому, с которого мы спустились перед деревней горного кряжа, и примерно в двух милях от деревни, мы решили остановиться и, бросив взгляд назад, на деревню, узнать, что они делают. Мы прекрасно видели, как с великой поспешностью воины седлают своих лошадей, дети и скво бегают туда и сюда, поднося им все необходимое для преследования — в общем, царила страшная суматоха. Только я подумал о том, какие приключения нас теперь ожидают, как вождь спешился, подтянул подпругу своей лошади и жестом предложил мне сделать то же самое, что я и сделал.

Не проявляя ни малейших признаков беспокойства, вождь оставался на своем месте до тех пор, пока не увидел, что все команчи собрались, а затем, громко прокричав: «Whita, whita, por los mugers! », и, подарив своим преследователям прощальный клич, он удалился в направлении, абсолютно противоположном тому, в котором ушли его люди. Мы пролетели через всю прерию, потом преодолели кряж, затем повернули и поскакали вдоль берега ручья в ту сторону, куда ушли его люди. Мы немного сбавили темп и спустя два часа достигли того места, где ручей впадал в Уашиту, там, минут на 10–15 мы позволили лошадям идти шагом, после чего мы снова продолжили путь полным галопом до самого устья ручья, где находились наши товарищи — уже готовые к битве. Каса Мария сразу же отправил своих людей в безопасное место, а лошадей к реке. Мне же он предложил присоединиться к охранному отряду. Я покачал головой, когда через своего переводчика он сообщил мне, что хочет, чтобы я держался на безопасном расстоянии и никак не пострадал, поскольку он хотел, чтобы я как можно скорее рассказал обо всем увиденном белым людям. Я ответил, что я не пойду в тыл, как женщина, а буду участвовать в предстоящей битве; и что, если меня убьют, другие белые люди тоже могут сделать то же, что и я — прийти и увидеть все своими глазами. Вождь приказал мне приблизиться, а своему переводчику — сказать мне, что он хотел бы, чтобы я держался поближе к нему.

Все мы были очень хорошо скрыты кустами, скалами и деревьями, лежащие как можно сильнее прижавшись к земле и ожидавшие ничего не подозревающих команчей, которые думали, что им противостоят всего два человека. Но слишком долго ждать нам не пришлось. Вскоре появились враги — около сорока человек — он двигался быстро по нашему следу, словно руководимый неким природным инстинктом. Как только они оказались на расстоянии ружейного выстрела, Каса Мария вынул из мешочка вырезанный из белой орлиной кости свисток и выпустил из него одну длинную и низкую ноту, за которой последовали еще три — коротких, быстрых и пронзительных, и через мгновение залп винтовок кэддо приветствовал уверенных и ничего не подозревающих команчей — и они разбежались кто-куда — а некоторые из убежавших обратно уже не вернулись. Тем не менее, самые решительные из этих дикарей, сплотились, и, казалось, были настроены удерживать нас до прибытия из деревни подкреплений — они сразу же открыли активный и хорошо прицельный огонь. Но они сражались в невыгодном положении, ведь мы находились в укрытии, а они просто на совершенно открытом пространстве. Они не спешились, как обычно, напротив, каждый находившийся в пределах огня наших ружей быстро опустошал свою винтовку, а потом уходил в безопасное место, чтобы перезарядить ее и снова вернуться в бой.

Командное слово нашего вождя мгновенно изменило весь ход сражения. Услышав его, все, находившиеся в своих укрытиях люди, поднялись — и с винтовками, револьверами, луками и копьями двинулись на конных команчей. Стрелы летели одна за другой, мы быстро приближались к врагу, и рукопашная казалась неизбежной, но задолго до того, как наш отряд добрался до позиций наших врагов, они — изрядно потрепанные и потерявшие много своих людей — развернули своих лошадей и сбежали с поля боя.

Мы одержали победу, и тут снова прозвучал свисток вождя кэддо. Его люди сразу же приступили к добиванию павших команчей. На земле лежали семь убитых и девять раненых — последних тотчас же умертвили. Все они были убиты, а их скальпы пополнили собой другие победные трофеи.

Некоторые из раненых яростно сопротивлялись, помогая себе копьями и луками, но все они были либо застрелены, либо зарублены томагавками взбешенных и ликующих кэддо. Некоторые невероятно стойко прощались со своими жизнями, и, несмотря на нестерпимую боль, пели свои собственные песни смерти, но потом, набросившиеся на них кэддо ударами своих томагавков избавили их от мучений. Другие умоляли сохранить им жизнь, но победители не были милосердны к беспомощному и поверженному врагу.

Во время боя я кричал и стрелял так же, как и самые лучшие воины, но когда он закончился нашей победой, мое сердце успокоилось, и мне было очень плохо от созерцания того кровавого дела которому так радовались мои товарищи. Но я ничего не мог поделать — я должен был смиренно наблюдать за ним — без ропота или жалости. Если бы я выразил хоть слово протеста, пытки стали бы еще изощреннее, а кроме того, оно могло бы, вполне возможно, обрушить на мою голову гнев Каса Марии и его людей. Чтобы, по крайней мере, не смотреть на это, я сел на свою лошадь и, отойдя недалеко от них, делал вид, что присматриваю за команчами, до тех пор, пока они не закончили свою резню.

Скальпирование, каким бы варварским оно ни было, индейцы считают настоящим искусством. Победитель делает кругообразный надрез кожи в верхней части головы так, чтобы ее макушка являлась его центром, а диаметр самого скальпа — более 6-ти дюймов. Затем, крепко ухватившись за волосы, он, поставив ногу на шею распростертого на земле врага, сильным и резким движением отдирает скальп от черепа. По отношению к мертвым это, конечно, нельзя назвать особой жестокостью, но зачастую случается так, что во время этого процесса жертва еще жива. Известны случаи, она выздоравливала и еще долго жила после нанесения ей этого варварского увечья. Иногда воина не удовлетворял обычный скальп, в таком случае он надрезал кожу по окружности всего черепа и с триумфом уносил даже уши своего врага.

Скальпирование закончилось, трофеи собраны, еще один пронзительный свист — и вот победители в своих седлах, мы уходим в нашу деревню. Несколько миль мы прошли плотной колонной, затем по приказу вождя она распалась, и каждый продолжил путь так, как ему больше нравилось.

Теперь я снова был наедине с вождем. Спешившись, чтобы наши усталые лошади могли попастись и отдохнуть, мы сохраняли бдительность и внимательно посматривали по сторонам, чтобы избежать неожиданного нападения. После ухода последнего из своих людей, вождь оседлал свою лошадь и махнул рукой в сторону лагеря команчей. Теперь нам стало ясно, что наши враги получили подкрепление и намеревались продолжить преследованию. Мы видели огромное облако светло-серой пыли и не потратили ни секунды времени на выяснения причины его появления. Нам следовало исчезнуть, иначе наши скальпы — как компенсация за понесенные в этот день потери — очень скоро украсили бы собой деревню команчей.

До самой темноты мы быстро двигались на юго-восток, подошли к возвышенности — либо высокому холму, либо небольшой горе, у ее подножия деревья росли очень густо. Каса Мария снова достал свой свисток. Звук его, вначале тихий и жалобный, постепенно усиливался, и, в конце концов, стал похож на крик испуганной птицы. Из кустов ему моментально ответили, а потом, когда мы поскакали вперед, мы увидели, что это наши друзья-индейцы — друзья, словно члены банды Родрика Ду, выскакивают из-за кустов и приветствуют нас.

Мы тотчас легли спать, а утром, чуть свет, сразу же отправились в деревню и шли туда без единой остановки, а там я увидел, что около полудюжины кэддо получили ранения — некоторые из них очень тяжелые. Я задержался здесь, чтобы позволить моей лошади немного отдохнуть, а потом, чтобы доставить рапорт вождя полковника, я уехал в Радзимински.

На следующее утро я вернулся обратно и вручил Пласидо депешу от полковника. Деревню тонкава всю трясло от волнения. На их территорию, чтобы похитить их лошадей, вторглась группа диких индейцев, но, будучи вовремя обнаруженными, злоумышленники, не успев воплотить свой замысел, были вынуждены бежать.

За ними немедленно отправили людей, и я, тоже желая повеселиться, вскочил на свежую лошадь и сразу пустил ее в галоп. Беглецов мы настигли в 15-ти милях отсюда. В их отряде было 11–13 команчей и два кайовы — всех их убили и скальпировали. Тела убитых забрали тонкава, а потом они съели их. Для тех, кто не знает обычаев этого и других племен Юго-Запада, это может показаться странным но, несмотря на свою шокирующую суть, обычай пожирать тела своих убитых в битве врагов, процветает среди них почти повсеместно.

Увидев убитых и скальпированных команчей, я надеялся, что, по крайней мере, на этом дело закончится, а когда победители понесли их, я ни о чем не догадывался, потому что до сих пор я не знал, что я находился среди людоедов, но уже после возвращения в деревню, мне не пришлось быть особо проницательным, чтобы понять, что будет дальше. Ямы для жарки тел убитых, женщины начали копать сразу же по их доставке. Сперва тела выпотрошили и разрезали, их куски нанизали на колья и зажарили над огнем, после чего их поделили на всех — каждый член племени, даже дети, получил свою долю.

Я, конечно, попытался избежать сего отвратительного зрелища, но индейцы заметили это и настояли на моем присутствии. Во время приготовления исполнялся великий военный танец, в котором были должным образом отображены все величайшие достижения племени — с самого начала, с тех времен, когда маленького прародителя тонкава воспитывала волчица, вплоть до последней победы. Торжественность церемонии усиливалась чем-то вроде песни, исполнявшейся под монотонное бум! бум! бум! маленького, обтянутого оленьей кожей барабана. Затем установили шест со скальпами, и начался большой, посвященный скальпам танец. Его начали только те воины, которые завоевали эти трофеи, но потом к ним присоединились старики, и со временем вокруг шеста, приплясывая, кружилась огромная толпа, все племя, кроме женщин, танцевало вокруг увешанного скальпами шеста.

Часть несъеденной плоти, была роздана по разным хижинам и положена на хранение, чтобы в будущем, в качестве особого деликатеса, стать угощением для гостей хозяев этих хижин. Я сидел под сенью мескитового дерева, когда ко мне подошли трое или четверо почтенных старцев племени, несущих два больших куска мяса, которые, похоже, были вырезаны из бедра, и предложили мне угоститься ими. Мясо было цвета ржавчины и невероятно пахло кладбищем — от всего этого я мне стало нестерпимо тошно. Я вежливо, но твердо отказался от предложенного деликатеса, но их военный вождь Токасан и несколько других участвовавших в преследовании воинов, подошли ко мне и очень серьезно сказали: «Съешьте это, Ках-хах-ут[12] (так они назвали меня) — это сделает вас сильным и храбрым — очень храбрым».

Понимая, что нужно что-то делать, я сказал им, что хочу пойти в дом рядом с представительством и взять там хлеб и молоко, чтобы вместе с ними съесть это. Оказавшись вне поля их зрения, я быстро закопал мясо, а потом вернулся к танцующим, которые с каждой секундой становились все яростнее и яростнее. Неведомо как, но им удалось где-то раздобыть виски, и они — вопящие, визжащие и безумно жестикулирующие — были более похожи на демонов, чем на обычных людей.

Я оставил их в самом разгаре их празднества и ушел спать, а утром все жители поселения были полностью истощены, вялы и безжизненны. Тем не менее, к вечеру они протрезвели и на следующее утро были готовы присоединиться к нам в грандиозной охоте на диких лошадей.

Это довольно своеобразная охота — и только таким способом она заканчивается невероятно успешно. Охотники — 200 или 300 человек, а может и больше, строятся походной колонной, словно для боя — с авангардом и многочисленными фланкерами — последние занимаются поиском лошадей. Как только стадо обнаружено, колонна, уведомленная об этом условным сигналом, мгновенно останавливается и ждет приказов вождя, который, взяв с собой еще четырех или пятерых лучших воинов племени, отправляется в указанном направлении на разведку. После ее завершения, они определяют, куда дует ветер, и, учитывая это, направляют всю колонну к стаду, из предосторожности держась от нее на довольно приличном расстоянии.

С промежутками в милю или около того выставляются небольшие отряды — по 25–30 человек в каждом — так, чтобы стадо оказалось полностью окружено. Обходя стадо, они учитывают и рельеф местности, и движения стада. После того, как круг замыкается, подается сигнал, и кольцо сжимается — насколько возможно плотно, но так, чтобы не потревожить жертву. Как только дикие лошади замечают охотников, начинается погоня. В тщетной попытке уйти от врага, лошади думают, что он надвигается на них только с одной стороны, но как только они приближаются к границе круга, несколько охотников встают и дают им, таким образом, заметить себя, после чего испуганное стадо поворачивает обратно. Вот так, в течение нескольких часов они и мечутся внутри своей западни, и так устают, что их легко взять, ведь кольцо вокруг них постоянно сужается. Иногда, некоторые испуганные лошади находят возможность выйти за пределы кольца, но так случается очень редко. Ведь даже в таком случае никому из них спастись не удается, поскольку, их отлавливают с помощью лассо.

Наша охота закончилась успешно. Мы окружили стадо и гоняли лошадей до тех пор, пока силы их не иссякли, а затем мы всех их взяли. Поймав с помощью лассо одну из них, ее стреножили и снова отпускали — стадо паниковало еще больше. После сбора лучших лошадей их отвели домой и передали женщинам и мальчикам, в чьи обязанности входило приучить их к седлу, то есть, сделать из них боевых лошадей для воинов.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒