Chapter 6

После душа Чанёль надевает спортивный костюм на голое тело, потому что ему хочется больше свободы. Со стороны кухни доносится шебуршение, он идет туда. Бэкхён в огромном желтом худи возится с микроволновкой, натянув капюшон на мокрую голову. Из-под кофты торчат края коротких шорт. Он весь такой домашний и уютный, что Чанёлю становится неловко. За этой стороной Бэкхёна он подглядывал на «Твиче», и увидеть вживую котика со стримов не ожидал. Тем более, на попойке с целью излить душу.

Алкоголь — это ритуал. Алкоголь — это сыворотка правды. Чанёль не может вспомнить ни одного момента с отцом, когда они просто говорили как отец с сыном, но может перечислить по памяти все ситуации, когда они пили вместе ради задушевного разговора. Чтобы сказать, что он не хочет учиться на финансиста, Чанёлю пришлось заказать столик в мясном ресторане и распить с отцом три бутылки соджу. Чтобы подготовить его к новости, что сестра беременна и выходит замуж, Чанёль уговаривает с ним на пару шесть банок пива и бутылку макколи. Когда отец объясняет маленьким Чанёлю и Юре, что у них не будет братика, потому что он не захотел рождаться, отец напивается в дрова. И множество подобных моментов, когда требуется просто поговорить.

— Ты не переборщил с бухлом? — спрашивает Бэкхён, разрывая упаковочную пленку на пиве.

— Мне этого может и не хватить.

Чанёль разваливается на стуле, широко расставив ноги. Ему нужно ощущать, что член на месте, иначе будет каждые пять минут заглядывать в штаны.

— Помнится мне, как папаша напоил нас с братом, прежде чем признаться, что нашел себе другую женщину, — хмыкает Бэкхён.

— И у тебя в семье так же. Они знают, что ты гей?

— Да.

Бэкхён не дает пространного комментария, отвлекшись на сигнал микроволновки. Он достает исходящие паром куриные крылышки и ножки в картонном ведре, ставит на стол и вскрывает банки с пивом.

— Они… — Чанёль не знает, как спросить, — нормально отреагировали?

Вместо ответа Бэкхён вгрызается в мясо, слизывает с губ жир, стряхивает с пальцев панировку и запивает пивом.

— Почему твое поведение такое усредненное? — спрашивает он.

Чанёль делает огромный глоток из банки.

— Я не выходил из шкафа.

— Это я догадался, — кивает Бэкхён.

— И, соответственно, пока я жил с родителями, то мне нужно было оставаться в образе примерного сына, а это значит во всем равняться на отца. Я и так доставил им массу неприятных эмоций, когда решил перевестись на графического дизайнера.

— Этот образ можно было снять, когда ты стал жить один, — замечает Бэкхён. — И надевать обратно по семейным праздникам.

— А ты так делал? — спрашивает Чанёль. — Нормально жилось с знанием, что ты обманываешь родных.

Бэкхён вытирает пальцы и задумчиво колупает открывашку на банке.

— Ну, долго не вытерпел, признался и разругался, — сознается он.

— С концами? — уточняет Чанёль.

— Полностью и бесповоротно, — кивает Бэкхён.

Чанёль бормочет извинения и продолжает потягивать пиво. Почему-то он чувствует себя трусом.

— Не извиняйся, я давно это пережил. И даже не жалею.

Улыбается Бэкхён легко и ободряюще, как будто разрыв с родными — это такая же ерунда, как мусор выбросить.

— Тебе, наверное, покажется циничным то, что я скажу, но значение родственников переоценено. Ты не выбираешь людей, с которыми ты связан кровными узами, ты не можешь влиять на их мировоззрение, характер и модели поведения. И если ты отличаешься, тебя хотят подавить, а не понять.

— Но… — пытается возразить Чанёль, живший с родителями, внимательно относящимися к мнению своих детей.

— Понимаю, что не у всех так, но у нас пока что патриархальная страна. Ты должен следовать нормам, уважать старших, почитать отца и так далее. Личность человека не учитывается. Ты — это все твои родственники, и наоборот, все твои родственники — это ты.

— Да, я тоже воспитан на культе старших, конфуцианские традиции и все такое, но лично у меня родители уважали наши с сестрой мнения. Да, я там сначала поступал финансы изучать по их просьбе, но когда мы с отцом поговорили по душам, он принял мою позицию. Я знаю, какой к ним нужен подход, чтобы никто не расстроился, — возражает Чанёль.

— И тем не менее, ты до сих пор сидишь в шкафу, — ехидничает Бэкхён. — И со своей ориентацией ты даже более одинок, чем я.

— Но они в меня вложились, сделали человеком, я не могу обмануть их ожидания.

— А, то есть просто обманывать их можно, а обманывать ожидания нет? Если они у тебя такие любящие и понимающие, чего боишься? Умереть от передозировки алкоголя, когда будешь говорить по душам с отцом?

— Показать свою дефектность, — тихо проговаривает Чанёль мысль, пришедшую ему после разговора с «Родительской помощью», — Они пытались сделать из меня человека, а я оказался неправильным. Их усилия пропали впустую. Я не могу стать, как мой отец, я не могу их отблагодарить.

— Ты же знаешь, что гомосексуальность не дефект?

— Знаю, но от этого не легче.

Бэкхён откидывается на спинку стула. Повисает неловкое молчание. Чанёль прикрывает глаза и вздыхает.

— Моя татуировка, которая с датой, — говорит он, собравшись с мыслями. — Я ее первой сделал, когда у меня появился парень. Первые отношения, хотел запомнить дату встречи. Он учился в том же университете, что и я, мы нашли друг друга в приложении. Практически случайная встреча. Тогда все было проще, не так боязно, я даже собирался совершить камин-аут перед родителями.

Взъерошив влажные волосы, Чанёль мощными глотками приканчивает банку и тянется к новой.

— И что же помешало? — спрашивает Бэкхён, не выдержав паузы.

— Мы с тем парнем расстались. Нехорошо расстались, хотя это помогло мне решиться сменить специальность. Не смотри на меня так, я правда доучился бы на финансиста, задвинув рисование в дальний угол, — морщится Чанёль. — Но находиться в одних стенах с человеком, который меня растоптал… Только это и примиряет меня с действительностью.

— Что же тот парень такого сделал?

— Прилюдно назвал меня геем, фактически заставил признать ориентацию, когда я был не готов. Постоянно ставил мне в вину, что я хочу романтики, прогулок в темноте, поцелуев в тайных местах. А еще я на его вкус был не достаточно мачо.

— То есть ты был нормальным геем, а потом ты закрылся. Ты странный человек, блонди.

— Уж какой есть, — разводит руками Чанёль. — Но самое главное — он изменял мне с какими-то богатыми папиками, не знаю точно, сколько их было. И брал деньги. У него всегда были дорогие шмотки, телефон и так далее. Я даже не думал, что среди геев могут быть содержанцы.

— Всем хочется халявы, — пожимает плечами Бэкхён. — Правда, непонятно, зачем ему был нужен ты, и почему тебя соблазнил такой типаж. Ни за что не поверю, что это был медведеподобный качок, к папочкам обычно лезут мальчики, которым без удостоверения алкоголь не продают.

— Ну да, он был нежным, женственным, шумным, ярким, — перечисляет Чанёль. — Я на него клюнул моментально, даже не подумал узнать получше. Втюрился по самые уши, а мне и измену на голову вылили, и осуждение окружающих. Ему-то наплевать на все было, пока деньги в карманах водились.

— Но зачем ему ты?

— Для отдыха. Мол, там его трахают, а со мной типа можно ничего особо не делать. И что я должен быть благодарен, что такой, как он, обратил внимание на такое чучело, как я.

— Ты не чучело, — возражает Бэкхён.

— Это сейчас, — усмехается Чанёль. — В общем, ему нужен был послушный мальчик, а я постоянно подавал голос. С тех пор я избегаю феминных геев.

— Ты говоришь, что в твоем университете узнали о твоей ориентации. И до родителей не дошло? — уточняет Бэкхён.

— Точно нет. Администрация особо внимания не придала, и слухи не дошли.

Чанёль тянется к ведру с курицей и обнаруживает на дне одинокое крылышко. Перед Бэкхёном лежит пирамидка из костей, когда успел все сожрать.

— Один говнюк не делает остальных такими же, — говорит Бэкхён.

— Но я решил, что осторожность не помешает. Тогда все обошлось, но подставляться опять мне не хотелось. Знаешь что обидно, в этих приложениях для знакомств только манерные геи и водятся.

— И чего же больше: обиды на неудачные отношения или страха быть непонятым родителями?

— Страх быть непонятым, подтвержденный неудачными отношениями.

Вторая пустая банка летит в мусорку. Бэкхён еще первую не допил. Чанёль принимается за следующую, несмотря на легкий туман в голове.

— Мне жаль, что первые твои отношения оказались провальными. Если бы я мог что-то исправить, я бы тут же сделал, — говорит Бэкхён.

— Будешь моим парнем? — выпаливает Чанёль, ни на что не надеясь.

Он еще не в том состоянии, чтобы начать творить глупости, но нужная доза храбрости уже получена.

— Да, буду, — без раздумий отвечает Бэкхён.

— Вот так все просто?

— А ты хотел сложно?

Бэкхён фыркает и сминает банку в неровный блин.

— Когда я первый раз увидел тебя в клубе, то подумал, что этот шикарный мужик должен оказаться в моей постели минимум. Это потом выяснилось, что ты не шикарный, а придурок, а я еще больший дебил, который не заметил у себя под носом гея.

— Ух ты, я шикарный, — против воли расплывается в улыбке Чанёль.

— Не обольщайся, это было первое разовое впечатление, — усмехается Бэкхён. — До шикарного тебе надо задницу подкачать и мозги поставить на место.

— Да легко, по крайней мере, с задницей.

— В общем, я к чему. Я хотел тебя с самого начала, просто игнорировал свои желания. И извини, что не замечал подкатов, потому что был сосредоточен на работе и удерживании себя в рамках.

— Мой флирт — вещь настолько эфемерная, что его никто не замечает, — улыбается Чанёль. — Помни, я же ничего не умею. Тебе придется объяснять мне все с самого начала.

— Даже с какой стороны к сексу подбираться?

Бэкхён смеется как ненормальный. А Чанёль вспоминает «совет» Тао о позиции в постели.

— Дик мне сказал, что ты топ, а не боттом, это правда?

— Слушай его больше, я универсал, — фыркает Бэкхён.

— Ну, выпьем за это, — салютует пивом Чанёль.

Спустя еще три банки и одну бутылку соджу, после рассказанных историй, кто как себя осознал, Бэкхён притихает. Чанёль открывает новую бутылку, поражаясь запасам алкоголя в квартире, и разливает по пиалам.

— Я не знаю, зачем я вышел из шкафа тогда, — бормочет Бэкхён. — Ведь ничто не располагало к признанию. Отец ушел из семьи, мама вкалывала на двух работах, чтобы оплатить обучение брата. А я был лишним бесполезным ртом.

Он одним резким глотком выпивает соджу, и Чанёль подливает еще.

— Я только начал пробовать дрэг и изворачивался как мог, чтобы из ничего сделать конфетку. Тогда королевам платили неохотно, но это было единственное, что я мог делать, едва окончив школу. Учеба мне в любом случае не светила, все надежды, силы и средства были вложены в образование брата. Я решил, что если честно признаюсь, чем хочу помочь семье, то меня перестанут пилить за отлучки по ночам, дневной сон и провальные попытки устроиться на подработку.

Чанёль продолжает молчать, чувствуя, что в другой раз Бэкхён так откровенничать не будет.

— Я не надеялся, что меня хоть примут и поймут, но рассчитывал, что мои переодевания расценят как жертву ради семьи. Мол, смотрите, на что я ради вас готов. Дурак малолетний. Гонорары за один выход едва покрывали затраты на образ, я еще не умел шить, чтобы слепить платье из чего угодно, хоть из мусорного пакета. Глупо было надеяться.

— Но ты не мог знать заранее…

— Вообще-то мог. Мама всегда отличалась постоянством мнений и реакций, а брат был ее любимчиком, — обрывает Бэкхён. — А все, что я только ни делал, преуменьшалось. Ну конечно, старшенький любимчик, все, чем он занимается, важно, а второй пусть в игрушки играет, никакого от него толку.

Он кивает своим мыслям и продолжает.

— На самом деле, я думаю, мне хотелось обратить на себя внимание, мол, смотри, мам, тут не только Бэкбом что-то умеет. В учебе я не блистал, болтался в середине, брал зубрежкой и отсиживанием жопы. Мои музыкальные успехи игнорировались, как непрактичные навыки, и это несмотря на победы в вокальных конкурсах. Про видеоигры молчу, для них это убийство времени. И тут я вылезаю такой из шкафа, да к тому же рассказываю, что переодеваюсь в девушку и танцую в клубах за деньги. Угадай их реакцию.

— Тебя выгнали? — предполагает Чанёль.

— И не только, — кивает Бэкхён, вновь опрокидывая пиалу. — Бэкбом взбесился и избил меня. Мы и раньше часто дрались, но тогда он мне не оставил и шанса на сопротивление. Я едва успел схватить телефон и ключи, прежде чем он вышвырнул меня на лестничную клетку.

— Жестоко.

— Будущей звезде хирургии не нужен дефектный брат.

— И что потом? Ты пошел в больницу?

— Нет, у меня не было денег, чтобы идти к врачу. Я кое-как добрался до отца. Когда он ушел, мама запретила даже вспоминать его. Ему бы никто не позвонил и не рассказал обо мне, собственно, так и было. Он жил вместе с той женщиной и ее дочерью. Я пообещал, что уйду через два дня, и меня пустили.

— А твой отец не допытывался, откуда ты такой побитый? — спрашивает Чанёль.

— Сначала я просто сказал, что подрался с братом, — хмыкает Бэкхён. — На лице был один синяк, основные побои пришлись на туловище, так что скрыть масштаб катастрофы не составило труда. Я потом вернулся домой, когда никого не было, собрал вещи, какие смог унести, и свалил. Нужно было искать жилье, друзей-знакомых я растерял после школы, идти не к кому, все деньги отобрала мама. Я шел по Чонно, пытаясь высмотреть объявление о найме, и на моем пути оказалась женщина в белом платке. Она протягивала пачку печенья и листовку с приглашением посетить богослужение по случаю Пасхи. Я разозлился. Церковь же тоже прикладывает руку к тому, чтобы убедить всех в греховности гомосексуальности. Вспылил, высказал все ей, чтобы она ужаснулась мерзкого содомита. А она ничего, погладила по плечу, сказала, что пастору не важна ориентация, цвет кожи и социальный статус, главное вера в Бога, и настойчиво стала доказывать, что я просто обязан прийти на вечернюю службу и исповедаться.

Бэкхён уже улыбается. Он обводит пальцем край наполненной пиалы, но пить не спешит.

— Я пошатался по району до вечера, мне даже удалось устроиться посуду мыть с испытательным сроком. Ну и что-то дернуло прийти к ним, отсидеть службу и поговорить с отцом Джорджем. Он был первым человеком, от которого я услышал, именно услышал, а не прочитал в интернете, кто сказал, что со мной все в порядке. Мне предложили остановиться в их общежитии для бездомных, креститься и помогать приходу за небольшую денежку, пока я не встану на ноги. Я бы туда пошел, даже без обещаний дать работу, потому что почувствовал, как едины эти люди, как они любят всех окружающих, и захотел стать частью всего этого. В тот же день я перетащил вещи, а потом выпил со своим отцом, признавшись в гомосексуальности, но не уточняя про дрэг. Захотел покончить со всем этим. Отец не принял, но хотя бы не устраивал скандала, отпустил тихо, разве что посетовал, что не уделял мне внимания и плохо воспитывал.

Выпив соджу, Бэкхён опрокидывает бутылку, но там ничего нет. Он вытряхивает последние капли и озирается в поисках новой.

— А дальше? — спрашивает Чанёль, не выдержав паузы.

— А дальше хэппи энд. Я снимаю квартиру, хожу в церковь, занимаюсь двумя любимыми делами, борюсь за свои права, по выходным пою в приходском хоре. Как видишь, моя жизнь почти удалась.

— Так все-таки чего-то не хватает?

— Мужика нормального, но это уже фантастика, — фыркает Бэкхён.

— А я ненормальный? — куксится Чанёль.

— Блонди, не начинай, мы еще даже не начали строить отношения. Я имел в виду, что мне не нужен инфантильный мужик, который ноет, что ему не хватает внимания. И чтобы не стеснялся меня, когда я в дрэге.

— А, ну это я могу, — пьяно кивает Чанёль. — И даже больше, могу вызывать у тебя постоянный испанский стыд, так чтобы ты меня стеснялся.

— К этому чувству я уже привык, — отмахивается Бэкхён и сбивает пустую бутылку.

Она катится по направлению к мусорке, забитой банками и остатками куриц.

— Мне больше не наливать, — заявляет Бэкхён и, пошатываясь, встает. — И вообще, хватит. Ты сегодня спишь у меня.

— А мы займемся кай каем? — оживляется Чанёль.

— Еще чего, я только после третьего свидания отдаюсь. Или беру.

Бэкхён хлопает осоловевшими глазами и стремительно идет в комнату. Чанёль ползет за ним. Ему выдают матрас, запасное белье, оставляют обустраивать спальное место.

Ночью, лежа без сна под мерное посапывание Бэкхёна, Чанёль прокручивает в голове длинный день, то мысленно отвешивая себе пощечины, то поздравляя с тем или иным достижением. Он переворачивается на бок, поближе к матрасу Бэкхёна и прижимает к себе его руку, торчащую из-под одеяла.

***

В похмельной голове набатом раздается омерзительная трель ретро будильника. Рядом кто-то смачно матерится, и Чанёль открывает глаза. Он не сразу вспоминает, что происходит, а потом с удовольствием обнаруживает, что они с Бэкхёном проснулись, держась за руки. Тот пытается отключить будильник на телефоне, но с закрытыми глазами не попадает в кнопку. Время шесть утра.

— Доброе утро? — неуверенно говорит Чанёль.

Бэкхён приоткрывает один глаз, недоуменно на него косится, переводит взгляд на сцепленные руки и открывает второй глаз.

— Наверное, все-таки доброе. Если я не продолжаю спать.

— Зачем так рано?

— Прайд сам себя не проведет. Не хочу собираться, — стонет Бэкхён и прикрывает лицо ладонью.

Руку он так и не отпускает.

Чанёль дергает его на себя, стаскивая с высокого матраса. Бэкхён шлепается сверху и тут же больно щиплет его за соски.

— Третье свидание, — говорит он.

— Изверг, я ничего такого не имел в виду, — хнычет Чанёль.

Бэкхён уходит в душ, а Чанёль позволяет себе полежать еще немного, помечтать о трех свиданиях. К сожалению, зов природы заставляет его оказаться под дверью ванной и терпеть, пока Бэкхён не выйдет. Сквозь шум льющейся воды слышно, что тот поет какую-то популярную мелодию, которую Чанёль где-то слышал, но, как обычно, не запомнил. Он кое-как разбирает английские слова, которые просят подождать минутку, предлагают помочь и довести тебя до «ах». Чанёль видит в этом злую иронию.

— А я недооценил твой утренний стояк, — неожиданно слышит Чанёль, погруженный в медитацию во имя терпения.

Он без слов врывается в ванную и закрывает дверь.

Позже на кухне Бэкхён вертится как угорелый, пытаясь успеть везде и приготовить завтрак. Чанёль горестно вздыхает, наблюдая его задницу, прикрытую трусами, и вспоминает родинку на попе. Но три свидания это не менее весело, чем кай кай, так что никаких претензий.

— Да хватит! У меня сейчас встанет, и что ты будешь тогда делать? — взрывается Бэкхён.

— В смысле? Ты либо опять скажешь, что нужно три свидания, либо решишь, что дрочка это не секс и можно вручить себя в мои руки, — невинно улыбается Чанёль.

— И тем временем блинчики подгорят, — укоризненно смотрит Бэкхён.

— Да все, не смотрю, — Чанёль сосредотачивается на потолке.

Завтракать хоть и не очень хочется, но надо. Таблетки от похмелья немного помогают, но Чанёль все равно готов взвыть, что стал слишком стар. Где его молодые годы, когда он мог тусить днями и ночами.

— Ты же меня подвезешь, да? — спрашивает Бэкхён.

— А… — Чанёль едва не кивает, а потом вспоминает. — Я же на такси вчера приехал. А машину оставил там на парковке, ключи у Кристины были.

— И в чем была твоя логика?

— Мы же в итоге так и не помирились. Надо бы…. Вашу мать, у меня телефон разряжен!

Чанёль бросается искать гаджет и клянчить у Бэкхёна зарядку. Когда телефон включается, на него обрушивается поток из пропущенных звонков и неотвеченных сообщений. Чанёль сразу набирает Кристину, не разобравшись, что она писала.

— Ну хотя бы жив, спасибо и на этом, — вместо приветствия говорит она, взяв трубку.

— Прости, телефон разрядился. Я у Бэкхёна, мы бухали.

— Еще лучше. Ты там ничего катастрофического не натворил? — ворчит Кристина. — Мог бы и вспомнить обо мне, то, что я накосячила, не значит, что меня нужно наказывать.

— Да какое наказание, я просто… — Чанёль запинается, понимая, что слово «забыл» обидит ее больше, — очень бурно выяснял с Бэкхёном, что между нами происходит.

Рядом стоит Бэкхён и перекатывается с пятки на пятку, прекрасно слыша, о чем они говорят.

— Ну, раз ты жив, то ничего страшного не произошло, — все еще сердится Кристина. — Слушай, прости меня, я не думала, что тебя это так заденет…

— Забей, — перебивает Чанёль. — Мне бы хотелось, чтобы ты не забывала про моих тараканов, но теперь с этим ничего не сделаешь. Зато мы с Бэкхёном встречаемся.

Чанёль расплывается в улыбке, слыша тихий хмык со стороны своего парня.

— Ты чокнутый, я всегда это знала, — вздыхает Кристина. — Только ты мог натворить такую ерунду.

— Ой, а у тебя какой-то хрен в любовниках, в прямом смысле этого слова.

— В переносном. Ты использовал «хрен» как эвфемизм слова «член», которое переводится как dick…

— Не нуди. Лучше скажи, где машину мою оставила?

— Там же на парковке стоит. Ты сегодня идешь на прайд? Мы-то да.

Чанёль оборачивается к Бэкхёну, и тот показывает пальцами «ок».

— Буду. Подходите к церковной палатке, я вас найду. Можете заодно исповедаться в грехах.

Бэкхён еле слышно смеется. Он начинает собираться, тогда как сумки Чанёля не разобраны.

— Мне снова быть Дороти? — уточняет он.

— Как хочешь, но ты народу понравился, в «Инстаграме» много твоих фоток.

Чанёль украдкой заглядывает в штаны, решая, выдержит ли его друг еще один день заточения, или нет. Тяжело вздохнув, он поправляет член в белье, решив отложить перевоплощение на когда-нибудь потом. Бэкхён мурлычет под нос очередную песню, продолжая оставаться в одних трусах. И даже пританцовывает, явно повторяя движения липсинка. Чанёль подходит предложить помощь, и в этот момент Бэкхён резко разворачивается к нему. Он хватается за его плечи, чтобы не упасть, Чанёль держится за его талию. Растерянно хлопая глазами, Бэкхён не спешит разрывать контакт. А ведь они только на словах договорились встречаться, даже руки друг другу не пожали. Романтик внутри Чанёля исходится воплем, что нужно что-то делать и куда-то двигаться, и он, почти не думая, наклоняется и целует Бэкхёна.

Вместо ожидаемых криков про три свидания, Бэкхён прижимается крепче и перехватывает инициативу. Чанёль теряет равновесие, спотыкается о свой неубранный матрас, и летит на постель Бэкхёна. Тот успевает его придержать и сделать падение не таким резким. Он впечатывает Чанёля в окно, запуская руки под футболку.

— А как же?..

— К черту, свидания нужны, чтобы узнавать друг друга, а мы как бы уже, — бормочет Бэкхён и стягивает с Чанёля одежду.

— Я про окно!

— Да кому ты нужен, никто не смотрит.

Бэкхён разворачивает его лицом к стеклу и спускает трусы. На улице слишком рано, но никто не отменял собачников. Чанёль весь дрожит, понимая, что у Бэкхёна тоже стоит, они сейчас займутся сексом практически на публику, а его это возбуждает еще больше.

— Надеюсь, ты не дрочил последние дни, потому что я не хочу опаздывать.

***

Чанёль с трудом пробирается через танцпол к столику, пытаясь не расплескать три бокала. Почему, спрашивается, нельзя послать Дика, это его обязанность ухаживать за своей дамой. Кристина сегодня оделась как воздушная девочка, поэтому вопросов, кто из них дама, даже не возникает. Добравшись к целующейся парочке, Чанёль изображает рвотные позывы, хотя его никто не видит.

— Так все, отлипли, объявляют, — толкает он Кристину, когда замолкает музыка и сцена освещается красным цветом.

— Как будто мы этого не видели, — ворчит Дик.

— Такого точно нет, — ухмыляется Чанёль, доставая телефон, чтобы заснять.

Ребекка выходит в латексном купальнике с чересчур высоким вырезом в промежности, отчего ее бедра кажутся еще пышнее. Она щелкает хлыстом, поправляет ворот кожаного болеро и кидает в толпу наручники.

— И не ревнуешь? — пытается поддеть Дик.

Чанёль загадочно ухмыляется. Этот номер вообще-то он придумал, так что о чем речь. Вернее, он пытался намекнуть на сексуальные фантазии, но его не так поняли.

Отработав липсинк, Ребекка спускается в зал, и ей навстречу сразу идет Чанёль.

— Детка ты божественна, жду не дождусь, когда мы домой вернемся, — кричит он ей на ухо.

— А ждать зачем? — так же отвечает она.

— В смысле?

— В гримерке никого, мне нужно переодеться, помощь не помешает, а там глядишь и…

Чанёля не надо долго упрашивать, он подхватывает Ребекку на руки и открывает с ноги проход в помещения для персонала. Когда еще его прикуют наручниками к чему-нибудь и оседлают его член?

Please drop by the archive and comment to let the author know if you enjoyed their work!

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56