Он владелец Дома Озноба, сувенирной лавки в Кошмарии. Случается, что он не позволяет юным посетителям платить за сувениры. «Ты заплатишь мне в следующий раз», — говорит Озноб. 3 страница

— Не ври, Рэй. Просто скажи, зачем ты это сделал. Что с тобой такое?

— Ничего! — крикнул я. — Со мною все нормально. Мама, честное слово. Я не приносил болванчика. И сироп в комод не наливал.

— Рэй все время был со мной в подвале, — вмешалась Елена.

— Я вынуждена немедленно отменить вашу вечеринку, — сказала мама.

— Мам, ну пожалуйста…

— Там все мои рубашки! — взвыл Брэндон. — Ни одной футболки не осталось. Что я буду носить?

— Возьмем что-нибудь у папы, — успокоила его мама. — А сироп наверняка отстирается. Не переживай. Твои футболки будут как новенькие.

— Фу. Не нужны они мне больше! — крикнул Брэндон. — Он меня ненавидит, мама! Рэй меня ненавидит!

— Неправда! — возмутился я. — Ничего подобного. Этот болванчик…

Я со злостью покосился на Слэппи. Тот сидел, склонив голову набок, одна нога свисала в открытый ящик комода.

Мама подошла и положила руки мне на плечи.

— Рэй? — Она заглянула мне в лицо. — Прекрати. Сделай глубокий вдох. Ты не веришь, что это устроил болванчик. Так что не начинай.

— Ну мам…

— Мы живем в реальном мире, Рэй, — вполголоса продолжала мама, вперив мне в глаза немигающий взгляд. — Ты согласен? А не в фэнтези каком-нибудь.

— Я этого не делал, — в сотый раз повторил я. — Больше мне сказать нечего.

— Раз так, сиди под домашним арестом. — Мама отпустила меня и выпрямилась. — Ты наказан, а этого болванчика я хочу видеть только в шкафу.

— Ладно, — буркнул я. Что толку спорить?

— Может быть, хорошенько подумав, — продолжала мама, — ты поймешь, почему тебя так тянет пугать Брэндона этим болванчиком.

— Но…

— И когда найдешь объяснение, можешь быть свободен.

— А… как же новогодняя вечеринка? — робко спросила Елена.

— Отменяется, — отрезала мама. — Забудьте о ней.

Елена жалобно вскрикнула.

— Нет! Пожалуйста! Дайте Рэю еще один шанс! Только один! Ну пожалуйста!

Мама смотрела на меня, напряженно думая.

— Ладно. Пока разрешаю, но это последний шанс. Еще одна дикая выходка, хотя бы одна, и вечеринка отменяется. И никакие просьбы и мольбы не заставят меня передумать.

Я еще раз извинился. Что еще мне оставалось? Потом отнес болванчика в свою комнату. Запихнул в стенной шкаф и захлопнул дверь.

Елена уселась за мой письменный стол. Распустив хвостик, она тряхнула каштановыми волосами и громко вздохнула.

— Тоже не веришь мне, да? — спросил я.

— Я знаю, что ты делаешь, — тихо произнесла она. — И ты погубишь нам вечеринку.

— Я ничего не делаю.

— Ты пытаешься отомстить Брэндону за то, что он испортил тебе поездку в Кошмарию, — заявила Елена.

— Неправда! — Я вдруг вспомнил слова на сложенном листочке бумаги. — Послушай, Елена, помнишь те непонятные слова, которые будто бы могут оживить Слэппи? Так вот… я их прочитал.

Она прищурилась:

— Да ладно?

— Ну-у… вообще-то я их не дочитал до конца, — признался я. — Только до последнего слова. Но, возможно, этого достаточно, чтобы оживить его.

Елена вскочила, снова перехватывая волосы резинкой.

— Так, я пошла.

— Нет, послушай, — взмолился я. — Болванчик…

Она покачала головой.

— Рэй, допустим, болванчик ожил. Почему он пакостит только Брэндону? Отвечай!

— Ну-у…

— Пока. — Елена вышла из комнаты, но в дверях обернулась. — Только не выкидывай больше никаких фокусов с болванчиком, договорились? Я правда хочу устроить эту вечеринку.

Что тут скажешь? Даже лучшая подруга отказывалась мне верить.

Я слышал, как она сбегала по лестнице. Слышал, как за ней захлопнулась дверь.

Я немножко побродил по комнате. Но сколько ни ломал голову, так и не придумал, как доказать всем, что я говорю правду.

Погруженный в раздумья, я спустился в кухню что-нибудь перекусить. Сорвав крышку с пары стаканчиков пудинга, я по-собачьи вылакал содержимое. Потом налил себе стакан молока.

Я отнес молоко в свою комнату. Вошел — и вскрикнул:

— О нет!

Слэппи сидел на моей постели, скрестив ноги.

Было ли мне страшно?

Отгадайте с трех раз — да, да и еще раз да.

Той ночью, забравшись в постель и натянув одеяло до подбородка, я думал о Брэндоне и его ночнике. Может, это не такая уж и плохая идея.

За окном кружилась метель. Зловеще посвистывал ветер. Лунный свет пробивался сквозь снежную круговерть, отчего по стенке плясали причудливые тени.

Слэппи лежал на полу в глубине стенного шкафа. Я удостоверился, что дверь закрыта — и заперта. Но все равно не ощущал себя в безопасности.

У меня было пугающее чувство, что он может выбраться когда захочет. Что он выкинет в следующий раз? Неужели он специально разгромил комнату Брэндона, чтобы втравить меня в неприятности?

Я зажал уши ладонями. Ветер выл раненым зверем. Оконные стекла тоненько дребезжали.

Я поглядывал через всю комнату на дверцу стенного шкафа. Вот сейчас она откроется, и болванчик выйдет на своих тонких ногах…

Это безумие, сказал я себе.

Я крепко зажмурился. Натянул одеяло повыше. Зевнул во весь рот.

Да, я устал. Мне надо было поспать. Но как отключить мозги?

Я без конца думал о ужасных выходках в комнате Брэндона. Еще ужаснее, что родители думали на меня. Никто не верил мне, когда я клялся, что это неправда.

Признаться, я был уязвлен. Это больно — когда близкие люди считают тебя поехавшим.

Даже Елена. Даже моя лучшая подруга была убеждена, что я подстраиваю Брэндону эти ужасные пакости. Еще и бредовую причину выдумала — типа, я делаю это из мести.

Это тоже больно — когда твой лучший друг считает тебя лжецом.

Мама постоянно говорит, что я в семье самый чувствительный. Уж не знаю, что она под этим подразумевает. Не знаю, чувствительный я или нет. Но мне не хотелось, чтобы родители и лучшая подруга ненавидели меня и считали конченым придурком.

Услышав громкое дребезжание, я подскочил. Дверца шкафа? Нет. Просто ветер колотился в окно.

«Может, правда избавиться от болванчика? — подумал я. — От него у меня одни беды».

Я мог бы засунуть его в мусорный мешок и выбросить в помойный бак возле гаража.

Но вдруг он В САМОМ ДЕЛЕ живой?

От этой мысли меня прошибло холодом. Я задрожал, несмотря на теплое одеяло, чувствуя, как сердце бешено стучит в груди.

— Эдак я никогда не усну, — пробормотал я себе под нос.

Закрыв глаза, я прислушивался к вою ветра. Стал считать про себя в обратном порядке, начиная от тысячи. Считал медленно, представляя себе каждый номер.

Раньше это иногда помогало мне очистить мысли.

Девятьсот девяносто семь… девятьсот девяносто шесть…

Спустя какое-то время я наконец-то погрузился в сон. Но, по-видимому, неглубокий. Два или три раза меня будило какое-то дребезжание.

Я зарывался головой в подушку, чтобы заглушить его.

Я еще немного поспал. А потом проснулся — сна как не бывало! — от другого звука.

Стук. Тихое шарканье.

Шаги? Что-то тихонько кралось мимо моей кровати.

У меня перехватило дыхание. Я буквально похолодел.

Подняв голову, я прислушался. Приподнялся, упершись руками в матрас.

Половицы поскрипывали под чьими-то шагами.

Я вглядывался в темноту. По полу сновали тени.

КЛАЦ! — отперлась дверца шкафа.

Тени померкли — дверца медленно отворялась.

Я задыхался. Меня всего колотило.

Слишком темно, ничего не разглядеть. Даже лунный свет больше не проникал в окно.

Дверца тихонько заскрипела. В шкафу что-то глухо стукнуло.

Шаги снова зашелестели, приближаясь к кровати.

Кто-то ступал тихо-тихо, пытаясь проскользнуть мимо.

Дрожа, я приподнялся повыше. Повернулся, чтобы встать.

И тут передо мною возникло лицо болванчика. Даже в темноте я видел глаза-стекляшки, устремленные на меня. И усмешку… эту злобную усмешку!

Слэппи приблизил свое лицо к моему. И проскрипел холодным, резким шепотом:

— Не связывайся со мною, паршивец.

Я издал горлом какой-то странный звук. Какое-то сдавленное бульканье.

Этого не могло быть.

Я ни о чем не думал. Просто вскинул руки и схватил болванчика за голову.

Он отпрянул — а я вывалился из кровати и рухнул на пол, выпустив его голову. Я тут же схватил его за ноги. Пальцы сомкнулись на одном из его ботинок.

Застонав, я попытался встать. Но запутался в простыне. Сердце бухало, как барабан.

Не выпуская ботинок болванчика, я протянул другую руку и включил лампу на тумбочке.

От яркого света я заморгал. А потом как заору:

— Брэндон!

Брэндон держал болванчика за талию. Он пытался вырвать Слэппи у меня из рук.

Брэндон в своей красной фланелевой пижаме, темные волосы спадают на лоб, рот стиснут в решительной гримасе.

Он крепко сжимал болванчика, пытаясь вынести его из моей комнаты.

— Ты… — Отшвырнув ботинок, я выпутался из простыни и преградил брату дорогу. — Ты… ты… что ты здесь делаешь, Брэндон? Зачем ты вытащил Слэппи из шкафа?

Он мог бы и не отвечать. Я вдруг понял, что знаю ответы. Все ответы: тайное стало явным.

Я схватил его за рукав пижамы.

— Это все твоих рук дело, верно?

Он отступил на шаг. Закинул болванчика на плечо. За его спиной дребезжало окно, клубы летящего снега обдавали стекло.

Я не выпускал рукав Брэндона.

— Ты сам изорвал свою оберточную бумагу, да? — проговорил я. — А потом разгромил собственную комнату? И посадил Слэппи, чтоб подумали на меня.

Брэндон уперся взглядом в пол. Он вздохнул, его широкие плечи вздрогнули.

— Ну? — спросил я.

Он не отвечал. Так и пялился в пол.

— А та проделка с кленовым сиропом? — напирал я. — Тоже твоя работа, не отпирайся!

Я крепко сжал его руку.

— Не отпирайся! — гневно повторил я.

— Ладно, ладно, — произнес наконец Брэндон и вырвал руку. Он выпятил подбородок, словно бросая мне вызов. — Ладно, ладно. Ты спалил меня.

— Но… зачем? — спросил я. — Зачем, Брэндон? Я не понимаю. Зачем ты все это вытворял?

Он впился в меня взглядом.

— Я просто хотел убрать болванчика из дому, — сказал он. — Хотел, чтобы мама и папа заставили тебя от него избавиться.

— Что-о? — воскликнул я. — Ты настолько его боялся?

Он не ответил.

— Ты… ты так любишь меня запугивать, — пробормотал он. — Для чего же еще ты купил этого болванчика. Вот я и хотел, чтобы мама с папой заставили тебя убрать его.

— Но, Брэндон… — начал я.

Его плечи заходили ходуном.

— Ты меня высмеял. При Елене, — произнес он. — И она смеялась надо мной.

— Я, конечно, извиняюсь, — проговорил я, — но…

— Я хотел отплатить тебе той же монетой, — продолжал Брэндон дрожащим голосом. — Втянуть тебя в серьезные неприятности. Чтобы в следующий раз…

— Ты больной, — перебил я. — На всю голову. Разнести собственную комнату, чтобы влетело мне? Тебе лечиться надо.

Брэндон бросил болванчика в угол моей кровати.

— Ладно, ладно. Ты прав, — сказал он. — Я был взбешен. Ничего не соображал. Я…

— Лечиться надо! — повторил я.

— Пожалуйста, не сдавай меня, — попросил он, смахнув с глаз челку. — Ну прости, Рэй. Я, должно быть, обезумел от страха. Не говори маме и папе, что это был я, хорошо?

Я посмотрел на него. Сердце до сих пор бешено колотилось. Я перевел взгляд на Слэппи, распростертого ничком на моей кровати.

— Ну пожалуйста? — канючил Брэндон тоненьким голоском. — Больше я такой ерундой страдать не буду. Клянусь!

Я снова посмотрел на него. Надо признать — то, что этот зайчище-трусище выдумал такой дерзкий план, впечатляло.

— Ну ладно, ладно, — буркнул я. — Я ничего про тебя не скажу.

Он испустил долгий, дрожащий вздох.

— Сдать-то я тебя не сдам, — продолжал я, — зато сделаю кое-что пострашнее.

Брэндон ахнул:

— Что, например?

— Например, оживлю Слэппи по-настоящему! — сказал я.

— Нет, пожалуйста… — Брэндон крепко схватил меня за плечо. — Прошу тебя, Рэй, не делай этого. — Его глаза расширились. Он был действительно напуган.

Но мне было плевать.

— Умоляй сколько влезет, — сказал я. — Кто творил всякую дичь, чтобы влетело мне? Любишь кататься — люби и саночки возить.

Он молитвенно сцепил руки перед собой.

Схватив Слэппи, я перевернул его на спину. Его глаза слепо уставились в потолок.

Я вытащил листок бумаги из кармана его пиджачка. Торопливо развернул. И прокричал странные слова:

— КАРРУ МАРРИ ОДОННА ЛОМА МОЛОНУ КАРРАНО.

После чего скомандовал опешившему брату:

— А теперь смотри.

Ничего не происходило.

Мы с Брэндоном замерли. У Брэндона отвисла челюсть. Я затаил дыхание.

Мы вдвоем пялились на деревянного человечка. Странные слова до сих пор звучали у меня в ушах.

Я представил, как Слэппи возвращается к жизни. Тощие руки и ноги начинают елозить по покрывалу. Нарисованная ухмылка становится шире. Стеклянные глаза мигают.

Вот было бы очуменно!

Да где там.

Болванчик не шевелился.

Что и следовало ожидать. В реальной жизни чудес не бывает.

Смех Брэндона нарушил напряженную тишину.

— Это просто шутка! — Он выхватил у меня бумажку и просмотрел слова. Потом скомкал ее в кулаке и кинул на пол.

— Дурацкая шутка, Рэй, — сказал он. — А ты и повелся. — Он взял болванчика и потряс им перед моим носом. — Ты повелся, — повторил Брэндон, кивая его головой. — Ну и кто тут болванчик? Кто настоящий болванчик, Рэй?

— Ложись спать, — огрызнулся я. — А то я все-таки расскажу маме с папой о твоих проделках.

— Да без проблем, — Брэндон бросил мне Слэппи. Деревянная голова стукнула меня по лбу. Болванчик свалился мне на колени. — Больше я его не боюсь.

Он вышел из комнаты.

Я потер ушибленный лоб. Потом подобрал с пола листок, аккуратно сложил и засунул обратно в карман кукольного пиджачка.

Я отнес болванчика в стенной шкаф и затолкал за кучу грязной одежды. Закрыл за собой дверцу и вернулся в кровать.

Тайна Слэппи была раскрыта. Я вздохнул с облегчением. Никаких проблем с болванчиком больше не будет…

Ах Рэй, Рэй. Наивный чукотский мальчик.

***

— Где моя ленточка? Не могу найти ленточку! — крикнула мама из столовой.

Мы с папой и Брэндоном были на кухне. Распихивали по сумкам подарки.

— Ты вроде все использовала, — отозвался папа. — А чего она тебе вдруг понадобилась?

— Надо еще один подарок завернуть! — крикнула в ответ мама. — А, вот она, голубушка. Я на ней сижу.

Мы уже опаздывали к Елене. В подобной суматохе у нас проходит каждое Рождество.

Родители Елены заваливают нас тоннами подарков. А наша мама не хочет, чтобы они ее в этом обошли. Поэтому в ответ мы тоже дарим кучу подарков. Это очень весело, а потом мы часами их разворачиваем.

Нас четверо, Широв пятеро — у Елены есть два брата-близнеца четырнадцати лет, Дастин и Джастин. Папа говорит, что если собрать все подарки в кучу, можно открыть магазин.

Папе нелегко возиться с такой уймой подарков. В детстве он был беден, как церковная мышь. Папа рассказывал, как однажды родители дали ему на Рождество пакет крендельков. Вот и весь подарок. Папа считает, что мы должны уметь радоваться даже пакету крендельков.

На это мама советует ему побороть детские комплексы.

Мама вошла на кухню, уже в пальто. На ходу она бросила в сумку последний подарок в блестящей фольге.

— В этом году четыре полные сумки, — покачал головою папа. — Думаешь, хватит?

Мама ущипнула его за нос.

— Не будь Гринчем[1]. Пойдемте, а то уже опаздываем. Нас ждут к половине восьмого.

Я накинул свою парку и натянул капюшон. Брэндон сражался с молнией на пуховике. Вечно она у него застревает.

Мы вышли на улицу, держа в руках по набитой сумке. Снег шел почти весь день, укутав передний двор толстым белым одеялом. В ярком сиянии месяца он переливался, словно россыпь бриллиантов.

Снег приятно хрупал у нас под ногами, пока мы спускались по дорожке. До дома Елены всего два квартала. Дорожки никто не успел расчистить. Проезжую часть, тротуары и передние дворы укрыла искристая белизна.

Мама с папой ходят быстро. Мне пришлось бежать трусцой, чтобы не отставать. За спиной я слышал хрупанье снега под тяжелой поступью Брэндона.

Дом Елены сиял огнями. Высокие вечнозеленые кусты по обе стороны крыльца Мистер Шир украсил синими гирляндами. В панорамном окне висел огромный рождественский венок.

На крылечке мы отряхнули ботинки от снега, и я позвонил в дверь. Изнутри дома до меня доносились голоса и громкая музыка.

Дверь распахнулась, и выглянула Елена. В волосах у нее красовалась красно-зеленая рождественская лента.

— Ой, вот и вы! — воскликнула Елена. — С Рождеством!

Мы все заговорили наперебой.

Елена попятилась, пропуская нас. Но вдруг остановилась. Она смотрела широко раскрытыми глазами куда-то мимо Брэндона.

— Рэй, ты принес своего болванчика!

— Что? — Я заморгал. И обернулся.

На крылечке передо мной сидел Слэппи, скривив губы в мерзкой усмешке.

— Рэй, зачем ты притащил сюда эту гадость? — воскликнула мама.

— Но я не… — Я повернулся к Брэндону. На его лице застыл испуг.

Но меня не проведешь.

— Это ты сделал! — крикнул я. — Ты принес болванчика.

Он помотал головой. Его темные волосы свесились на один глаз.

— Ничего подобного!

— Мы вроде закончили приколы с болванчиком, забыл? — Я толкнул Брэндона грудью, пытаясь сбросить его с крыльца. Но этот громила даже не шелохнулся.

— Я не приносил его! — захныкал он. — Ей-богу!

— Что за шум, а драки нету? — Из-за двери высунулась лысая голова мистера Шира. — Что стоим, кого ждем? Я что-то пропускаю?

— Да ребята постоянно ругаются из-за этой дурацкой куклы, — процедила мама.

— И зачем они ее купили? — добавил папа. — Теперь только и делают, что собачатся.

Тут все снова заговорили одновременно. Споря и толкаясь, мы набились в прихожую. Я втащил Слэппи в дом и посадил у платяного шкафа.

В доме было тепло и светло, пахло жарящейся в духовке индейкой. Мы побросали пальто и куртки на пол там же, возле шкафа.

Брат Елены Джастин (а может быть, и Дастин) взял Слэппи. Повернулся ко мне.

— Я слыхал о таком, — сказал он. — Он у тебя говорит?

— Не-а, — отозвался я.

— А зачем тогда ты его притащил?

— Это не я, — сказал я. — Это Брэндон.

— Ничего подобного! — вскинулся Брэндон.

Джастин (или Дастин) подвигал челюстями болванчика, открывая и закрывая его рот.

— Вовсе нет! — пропищал он за деревянного человечка тоненьким, мышиным голоском и сунул его под нос Елене. — Вовсе нет! Вовсе нет!

Елена отпихнула болванчика.

— Отвяжись, Джастин.

— Чудная вещица, — сказал Джастин. Он вручил болванчика своему брату, но Дастин им не заинтересовался. Он усадил Слэппи на пол.

Мама и папа оттащили раздутые от подарков сумки к наряженной елке, стоявшей у камина. Вокруг нее уже высилась гора подарков.

В комнату вбежала Еленина мама. Поверх красной кофты и зеленых джинсов на ней был рождественский фартук.

— Да тут прямо мастерская Санты! — воскликнула она.

У миссис Шир всегда такой вид, будто она выбралась из смерча. Волосы ее постоянно топорщатся, голосок которым она тараторит, как на пожар, мягче пуха, востренький носик и черные глазки-бусинки — эдакая птичка-невеличка. Елена совсем не похожа на свою маму.

У мистера Шира добродушное румяное лицо, замечательная улыбка и солидное брюшко, колышущееся при быстрой ходьбе. Ему бы только белую бороду отрастить — отменный Санта-Клаус бы получился.

Мама и папа дружат с Ширами уже больше двадцати лет. Мы как одна большая семья.

Так что вечер прошел весело и беззаботно. С кучей шуток и дурачеств. Восхитительным ужином. Потрясающими подарками.

Ну, не считая нелепой футболки «Вперед, Верзилы! » на пару размеров больше, чем нужно, которую торжественно вручили мне Ширы. Чисто по приколу, наверное. Я вообще не в курсе, что это за «Верзилы» такие[2]!

Как только мы открыли все подарки, миссис Шир вынесла с дюжину разных десертов. Мы сидели в гостиной за тихой беседой, угощались и слушали, как трещат в камине дровишки.

Словом, вечеринка удалась на славу.

А потом вмешался Слэппи и все опошлил.

— Рэй, ты умеешь чревовещать? — Мистер Шир приподнял Слэппи за руки.

— Не очень, — пробормотал я, сидя на тахте рядом с Еленой и чувствуя лицом жар камина.

— Ой, да брось. — Мистер Шир посадил болванчика мне на колени. — Покажи нам номер. Иначе зачем ты его купил?

— Я не…

— Да, Рэй, покажи номер, — сказал Дастин таким тоном, будто бросал мне вызов. — Позабавь нас. Покажи что-нибудь смешное.

— Смешнее, чем твое рыло? — произнес Слэппи.

Я ахнул. Я не заставлял его это сказать.

Остальные расхохотались.

— Великолепно, Рэй, — сказал мистер Шир. — В самом деле кажется, будто это сказал болванчик.

— ТЕБЕ-ТО откуда знать? — проверещал Слэппи. — Будку нажрал, а ума не нажил!

Улыбка сползла с лица мистера Шира.

— А вот это уже не смешно.

— Я скажу тебе, что смешно, слоняра, — проскрипел Слэппи, — это как ты вылезаешь из кресла. Выглядишь, как взлетающий ДИРИЖАБЛЬ!

И болванчик, запрокинув голову, гнусно расхохотался.

— Рэй, перестань! — вскричала мама. — Зачем ты говоришь такие ужасные вещи?

— Извинись перед Дэниэлом! — потребовал папа.

— Прости меня, уродливый жирный боров! — воскликнул Слэппи.

Мама и папа ахнули. Лицо мистера Шира побагровело.

Я заметил, что Брэндон, сидевший в другом конце комнаты, таращится на меня. Очевидно, он пытался понять, что происходит.

Елена отодвинулась от меня.

— Рэй, — прошипела она. — Что ты исполняешь?

— Да не говорю я этого! — воскликнул я. — Это болванчик! Честное слово, болванчик!

Я попытался сбросить Слэппи с колен. Но его ноги обвились вокруг моих рук.

Единственными, кто смеялся, были близнецы. Папа вскочил и свирепо посмотрел на меня через всю комнату.

— Извинись, — снова потребовал он. — Пусть болванчик извинится и скажет что-нибудь душевное.

— Душевный был ужин, — сказал Слэппи. — Напомните потом душевно проблеваться.

Мама Елены покачала головой.

— Рэй, почему ты такой грубиян?

— А ты почему такая УРОДИНА? — проскрипел Слэппи.

— Я этого НЕ ГОВОРИЛ! — Вскочив на ноги, я попытался передать Слэппи папе. Но не мог отвязать его ноги от своих рук.

— Рэй, ну хватит, — взмолилась Елена. — Перестань говорить гадости.

— Да что может быть большей гадостью, чем твое ДЫХАНИЕ?! — воскликнул Слэппи. — Смердит как то, во что я вляпался на улице!

Ахнув, Елена тоже вскочила и стиснула кулаки.

— Почему ты такой кретин?

— От такой слышу! Ты, коза, РЫГНУТЬ не сможешь без самоучителя!

Миссис Шир стояла, скрестив руки на груди.

— Представление окончено, — заявила она. — Мы все поняли, Рэй.

— Кыш-кыш, Пернатая! — гаркнул Слэппи. — Ты своим клювом консервы вскрываешь? Ну и рожа! Когда ты родилась, доктор, небось, отвесил тебе шлепка не по тому месту?

— Довольно! Довольно! — закричала моя мама, вцепившись в волосы.

— Да я этого не делаю! — заорал я. — Вы должны мне поверить!

— Дай-ка мне этого болванчика, — прорычал папа и потянулся к нему обеими руками.

Я был и сам рад отдать его. Меня всего трясло. Сердце рвалось из груди.

Я сунул болванчика папе. Дальше было как в замедленной съемке…

Тяжелая деревянная рука болванчика откинулась назад. Как будто он двигал ею сам. Рука отлетела назад…

… а потом полетела вперед.

Она ударила папу по голове.

Болванчик звучно залепил моему папе кулаком в левый висок.

Глаза папы широко распахнулись. Он застонал, согнувшись пополам, и рухнул на пол к моим ногам.

Все закричали, завизжали как оглашенные.

Мама упала на колени рядом с папой. Остальные сгрудились вокруг них.

Я попытался отшвырнуть Слэппи. Но он опять яростно взмахнул кулаком.

Потеряв равновесие, я отшатнулся через всю комнату. Запрокинув голову, болванчик снова залился отвратительным хохотом.

Лежащий на полу папа застонал.

— Что случилось? — спросил он.

Деревянный человечек соскочил у меня с рук. Я потрясенно ахнул. Слэппи бежал на своих тонких ногах. Бежал прямо к нарядной елке.

— Нет! — взвизгнул я и прыгнул на него. Он с легкостью увернулся.

А я влетел прямо в елку.

Дерево закачалось. Зазвенели игрушки.

Слэппи злорадно захохотал. Звон бьющегося стекла перерос в громовой треск.

Дерево рухнуло набок под моим весом.

Игрушки раскатились по ковру в разные стороны. Елочные иголки расцарапали мне лицо. Замигали гирлянды. Снова затрещало лопающееся стекло.

Я сражался с объятиями колючих ветвей, слыша за спиною вопли и визг.

И когда я, наконец, освободился и повернулся к остальным, они все глядели на меня с ужасом.

Папа сидел на ковре. Мама обнимала Брэндона. Близнецы стояли как вкопанные. Елена зажмурилась, прижав ладони к щекам.

— Я… я этого не делал, — пробормотал я. — Болванчик…

Обведя взглядом комнату, я обнаружил Слэппи. Он безжизненно распластался на животе, уткнувшись лицом в ковер. Его руки и ноги переплелись под телом.

— Я… пытался остановить его, — твердил я. — Он ожил. Правда. Он…

Я вздохнул. Ясно было, что никто мне не верит.

— Напрасно я прочитал те слова, — пробормотал я. — Брэндон, скажи им, что я натворил. Скажи, что я говорю правду.

Брэндон уткнулся лицом в мамину кофту. Мама обнимала его. Я видел, как вздрагивают его плечи.

Здоровенный увалень был напуган. От него помощи не дождешься.

— Сдается мне, вечеринка окончена, — со вздохом произнес мистер Шир. Протянув руку, он помог моему папе встать, и оба уставились на меня теплым, дружественным взглядом.

— Я… правда не понимаю, что это было, — сказал папа и потер лоб. — Рэй, зачем ты так дико себя вел?

Я покачал головой.

— Да я же вам говорю…

Папа шагнул ко мне. Раздался хруст — под его ботинком лопнула елочная игрушка.

— Давайте я помогу вам убрать весь этот разгром, — предложила мама.

— Не стоит, — ответила миссис Шир. — Мы приберемся, когда вы уйдете.

— Да. Пожалуйста, просто уходите, — попросил мистер Шир. — Разберитесь с Рэем. У него какие-то серьезные проблемы.

Я повернулся к Елене. По ее щекам катились слезы. Она не сводила глаз с разрушенной елки, лежащей на боку.

— Наша новогодняя вечеринка… — пробормотала Елена.

— Не будет никакой вечеринки, — процедил папа. Лицо его было напряжено: он с трудом сдерживал бешенство. — И я скажу тебе, почему. У Рэя не будет никаких вечеринок, пока он не объяснит, какая муха его укусила.

Мама, по-прежнему обнимавшая Брэндона, грустно покачала головой, оглядывая разгром.

— Как дикий зверь, — пробормотала она. — Он был как дикий зверь.

Я пытался привлечь внимание Брэндона. Но он избегал моего взгляда. А ведь кому, как не Брэндону знать, что здесь произошло! Но он так перепугался, что не мог и слова вымолвить.

— Болванчик, — пробормотал я. — Я… мне правда жаль. Правда.

Я перешагнул через битые елочные игрушки, чтобы взять Слэппи. Деревянный человечек лежал лицом в ковер. Совсем неживой. Просто кукла из дерева и тряпья.

В смятении глядел я на это существо. Я знал, что не свихнулся. Я не говорил этих ужасных оскорблений, они исходили из грязного рта Слэппи. Я не слетел с катушек и елку опрокинул не нарочно. Так получилось.

Может, попробовать объяснить еще раз?

— Болванчик ожил, — проговорил я дрогнувшим голосом. — Я ничего такого не делал. Болванчик…

— Заткнись, Рэй! — рявкнула Елена. — Просто заткнись. Никто не поверит в эту чепуху.

У нее вырвалось рыдание.

— Тебе мало было испоганить нам Рождество, ты и Новый Год испоганил!

— Ладно, ладно, — пробормотал я. — Сдаюсь.

Подобрав Слэппи, я закинул его на плечо. Деревянная голова болванчика стукнула меня по спине.

А потом, не успел я опомниться, как она откинулась назад. Ухмыляющаяся физиономия Слэппи оказалась прямо перед моим лицом.

Глаза у него были совершенно дикие. Деревянные челюсти раздвинулись.

А потом они захлопнулись — у меня на носу!

— АУ-У-У-У-УУУУУУУ! — взвыл я от боли. Деревянный рот защемил мой нос.

Обхватив болванчика за талию, я тянул его изо всех сил. Пытался оторвать его, освободиться.

Но деревянные челюсти сомкнулись намертво, как плоскогубцы. Боль пронзала мое лицо, шею… отдавалась во всем теле.

— Помогите! — заорал я. — Он мне сейчас НОС откусит! Пожалуйста, помогите! Больно! Господи, как же БОЛЬНО!

— Хватит, Рэй! — прикрикнула мама. — Не смешно.

— Ты на сегодня недостаточно набедокурил? — возмутился папа. — Положи болванчика, быстро!

— Я… я не могу! — причитал я.

Боль была нестерпимая, аж лицо пульсировало. Нос онемел.

Упав на колени, я взмолился:

— П-помогите…

Кровь хлынула у меня из носа потоком.

— Он заляпает мой белый ковер! — заверещала миссис Шир. — Уберите его с ковра!

Я почувствовал, как папины руки схватили меня за плечи. Он поднял меня на ноги.

Рот болванчика разжался. Голова запрокинулась набок. Слэппи снова стал неживым.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒