9 месяцев спустя 17 страница

— Я идиотка! — кричу в трубку я, надеясь, что это действительно Лиллиан, а не кто-то другой. — О чем я думала? Найти себя. Ха. Кому нужно искать себя, кроме цыган? Я не цыганка. Я даже не люблю водить машину!

Лилиан молчит, и на мгновение я задумываюсь, что, возможно, она набрала мне случайно, и я только что болтала все это ее заднице. Но потом я слышу вздох и легкий смех.

— Разворачивайся и возвращайся. Он в отчаянье.

Я смахиваю со щек слезы.

— Что? Бэррон что-нибудь сказал?

— Ему и не надо. За весь день он на работе и слова не проронил, а потом рано ушел. Вот откуда я знаю, что с ним что-то не так.

Бэррон рано ушел с работы? Это на него не похоже.

— Ты вернешься? Ты со мной даже не попрощалась.

— Знаю, — всхлипываю я. — Прости.

Я смотрю на проезжающий мимо дорожный знак, на котором написано, ято до Остина двадцать пять миль

— Черт.

— Что?

— Я думала, что еду на восток. Я в двадцати пяти милях от Остина.

Лилиан смеется.

— Развернись. Возвращайся.

Я сворачиваю на ближайший выезд и сижу на закрытой заправке, все еще разговаривая по телефону с Лилиан.

Я смотрю на свои пальцы и скучаю по тому, как они сжимали фланелевую рубашку Бэррона и его поцелуи, что на вкус как Корс Лайт. Я скучаю по тому, как память о нем надолго остается в комнате, даже после его ухода.

Оглядываясь назад, я понимаю, что поступила неправильно, даже нечестно, но я не жалею, что встретила его. И никогда не пожалею. Но что все это для меня значило? Кроме того, что я бездомная, безработная и лишенная любви.

Я потратила годы, молясь о свободе, и, наконец, получив ее, с легкостью уничтожила.

В этом мире для меня должно было найтись место, где я чувствовала бы себя самой собой. Место, где меня не преследовало бы прошлое и ничего не значили дерьмовые решения. Где можно было встретить нежного мужчину, и чтобы он любил тебя такой, какая ты есть. Дом, где на коже играют отсветы зажженного камина, а все остальное не важно.

— Возвращайся домой, — шепчет в трубку Лилиан. — Твое место здесь.

Она права. И тогда я понимаю, что мое место именно там, на ранчо.

Я достаю из сумки дневник и открываю новую страницу.

Если бы я только знала, что будет дальше.

Может, тогда я не стала бы так быстро уезжать.

И наконец, завершение.

БЭРРОН

В понедельник утром я чувствую себя несчастным. Какого хрена я думал, дав ей уехать?

Я не думал. Какого хрена?

Почему ты позволил этому случиться? Я разговариваю с тобой. Мужик. Ты должен был дать мне по башке и сказать, черт возьми, в жопу твою чертову гордость.

Надеюсь, ты счастлив, гребаный тупица.

И пошел ты, Рэй Ламонтейн, и твоя песня «I Was Born To Love You», потому что мне не нравится эта песня, и я был бы очень рад, если бы ты перестал голосить ее по радио. Вот так проходит время на работе. Мы завалены ремонтом, а я в депрессии, проклинаю радио.

— Ненавижу эту песню, — говорит мне Сев, скрежеща гаечными ключами. — Я хочу есть.

Я улыбаюсь ей, наклоняюсь к ящику с инструментами, чтобы подхватить ее на руки.

— Пойдем посмотрим, есть ли у Лилиан что-нибудь перекусить.

Она обхватывает меня за шею.

— Хорошо.

Кэмдин все еще злится на меня из-за отъезда Кейси, поэтому сегодня она осталась с Морганом. Не могу сказать, что я ее виню. Даже я не хочу быть рядом с собой.

В офисе Лилиан бросает мне на стойку конверт.

— Это принес для тебя курьер FedEx. И Джейс уехал.

Я киваю и, не обратив внимания на конверт, протягиваю Лилиан свой мобильный телефон.

— Ответь, если зазвонит.

— Я хочу есть, — говорит Сев Лилиан, роясь в ящике с закусками, который та держит для Сев.

Ладно, для всех нас.

— Почему я должна отвечать на твои звонки? Должна позвонить Кейси?

— Нет. Я жду звонка от Эрла, а в магазине со всем этим шумом мне его не слышно.

— Хорошо, — она кладет мой телефон на стол.

— Не смей ей звонить, Лилиан, — предупреждаю я.

— Почему ты дал ей уехать?

— Потому что.

— Это не ответ.

Я бросаю взгляд на Сев, которая жует фруктовые батончики, нисколько не интересуясь нашим разговором.

— Ты влюбился и позволил ей уйти, потому что испугался.

— Я не влюблялся. Прекрати разговаривать с Морганом.

Я таращусь на конверт, зная, что это ложь. Я влюбился в Кейси, и это напугало меня до смерти. Затем до меня доходит смыл ее слов.

— Джейс ушел? Куда?

— Точно не знаю. На следующий день после Рождества в городе появилась Эби, и теперь никто о них не слышал.

Я фыркаю.

— Наверное, он ее похитил.

— Как романтично, — хлопая ресницами, восторгается Лилиан.

Я делаю недовольное лицо.

— Нет, не романтично. Он ведет себя глупо.

Лилиан закатывает глаза, а Сев сползает с ее колен на пол, чтобы пораскрашивать.

— У тебя черная душа. Открой конверт.

Я открываю и качаю головой. Это снова документы о разводе. На этот раз я открываю именно ту страницу, на которой, как я знаю, написано о родительских правах.

И вот оно. Полная опека. Она отказалась от родительских прав на девочек.

Ради него.

Гребаная пи*да.

На меня накатывает чувство облегчения от осознания того, что часть моей жизни закрыта, но одна дверь все еще распахнута настежь, и с каждым днем ветер становится все холоднее.

Я скучаю по Кейси.

Сев протягивает мне рисунок.

— Это тебе.

Я смотрю на листок. На нем куча черных каракулей.

— Что это?

— Твоя черная душа.

Позже вечером, когда я готовил девочек ко сну, Кэмдин почувствовала, что у меня испортилось настроение. Я все последние три дня был не в духе, но именно сейчас она решила наконец что-то сказать. Проведя весь день с Морганом, Кэмдин наконец-то со мной заговорила.

— В чем дело, папа?

Я притягиваю Кэмдин к себе, вымытую, с заплетенными волосами и пляшущими на щеках отблесками огня.

— Ничего. Ты должна быть в постели.

Она смотрит на меня, а затем вздыхает, обхватив ладонями мое лицо.

— Ты не перестал, да?

Я смотрю в ее невинные глаза.

— Что?

Кэмдин убирает мне волосы со лба, совсем как я делаю ей.

— Ты еще не перестал любить Кейси. Поэтому тебе так грустно.

Проницательно, не так ли?

Когда вы думаете о любовной истории, вам приходят в голову две вещи. Когда они встретились, и когда влюбились, я прав?

Так, когда же я влюбился? Знаю, что это было после захода солнца.

Может, в ту ночь, когда мы встретились? В ту ночь в моем грузовике в метель, когда она умоляла меня не останавливаться? Или семь дней спустя, когда я не мог ее отпустить? Или той ночью у костра за неделю до Рождества, когда я понял, что Кейси определенно меня зацепила?

Не было какого-то конкретного дня или события. Это было все в совокупности.

Кейси была как смешанный напиток. Унция сумасшедшего безумия, капля большого города, смешайте это с отсутствием логики, слишком отчаянной решимостью, и парой горящих голубых глаз, и вы получите напиток, который легко пьется, но вызывает ужасное похмелье.

Уложив девочек спать, я лежу на диване, смотрю, как постепенно гаснет огонь, и думаю о Кейси. По правде говоря, я не переставал думать о ней с тех пор, как она уехала. И не уверен, что в ближайшее время это прекратится.

Совершенно незнакомый человек ворвался в нашу жизнь и вторгся в наш дом. Это должно было быть напряжно. Это должно было быть неловко и неудобно. Но это было не так. Это было естественно. Легко. Спокойно. Но прежде всего это пугало. Почему кто-то совершенно незнакомый хочет остаться с нами, в то время как единственный биологически и юридически связанный с нами человек не хочет?

Она уехала из Калифорнии, чтобы найти себя, и она заслуживает этого шанса.

Это не мешает мне мечтать о том, что есть хоть малейшая вероятность того, что жизнь, которую искала Кейси, находится здесь, на этом ранчо, со мной и моими девочками.

Я думаю о том, чтобы ей позвонить. Может, поинтересоваться, как она. Убедиться, что она не заблудилась. Спросить, не думает ли она обо мне. Но я этого не делаю. Вместо этого я хватаю бутылку Southern Comfort и упиваюсь своей гордостью.

Вы это предвидели?

БЭРРОН

Тук. Тук. Тук.

Я вскакиваю с кровати, пытаясь определить откуда раздается этот звук и думаю, не упала ли с кровати Сев.

Затем я слышу его снова.

Тук. Тук. Тук.

Стащив себя с кровати, я стою в коридоре и прислушиваюсь. И тут я понимаю, что кто-то стоит за входной дверью. Я не теряю ни секунды и, спотыкаясь, иду на кухню. Подумав, что это Морган или кто-то из работников ранчо, я открываю дверь.

И тут я вижу стоящую там Кейси. Она плачет. Не дождавшись от меня слов приветствия, Кейси говорит:

— Я добралась до Остина и поняла, что иду не в том направлении.

— Хм, да.

Я смеюсь, нервно проводя рукой по волосам. Мое сердце колотится в ожидании ее слов. Почему она здесь? Она к нам вернулась?

— Это юг, Кейси. Я думал, ты едешь на восток?

— Я так и думала, но я так сильно плакала, что не обращала внимания на дорожные знаки, — Кейси смотрит на меня, ее улыбка обнадеживает. —У меня шумит двигатель.

И тут она прикусывает губу в ожидании моих слов, ее глаза влажные и блестящие.

— Что за шум?

— Рокот.

У меня дергаются губы, но я не показываю ей, о чем думаю. Я скрываю свои мысли дольше, чем она этого ожидает.

— Возможно, это от перегрева, — быстро моргая, добавляет она, как будто ей нужно что-то добавлять, чтобы я впустил ее в дом.

Я затаскиваю ее в дом, и меня пронизывает жар.

— Я все починю, — поспешно говорю я. — Но для этого мне потребуется некоторое время.

Кейси снова прижимается ко мне, глядя на меня безумными глазами.

— Знаю, ты сказал...

— Похер на то, что я сказал, — рычу я, притянув ее к своей груди, отчаянно нуждаясь в этой связи.

— О, слава Богу! — Кейси прижимается ко мне, и я отворачиваюсь от повеявшего снаружи холода. Она обхватывает меня за шею. — И что теперь?

Мое сердце колотится, пальцами впиваются ей в спину. Я целую Кейси, мой язык скользит по ее языку. Вот что будет дальше. Нам не нужны слова. Я тащу ее к своей кровати, запираю дверь и кладу Кейси на кровать. Она смеется мне в губы, пока я стягиваю с себя треники, а с нее леггинсы. Она сбрасывает свою кофту, ну, и мою.

— Ты взяла мою рубашку?

Она ухмыляется.

— Я еще украла пару треников и фланель.

— Ты маленькая воришка.

— Нет, это ты, — шепчет Кейси и, расстегнув лифчик, отбрасывает его в сторону. — Ты украл мое сердце.

— Тогда мы квиты, потому что ты держишь в плену мое.

Я беру в руку свой член и скольжу им по ее клитору.

Член касается заветного колечка, и Кейси стонет, опалив дыханием мое лицо.

— Я скучала по тебе.

Я скольжу в ней, вхожу и выхожу, идеальный ритм, заданный нашей бешеной потребностью друг в друге.

Закрыв глаза, Кейси откидывает голову на подушку, и ее дыхание сбивается.

— Я люблю тебя, Бэррон.

Это такое переполняющее чувство — снова слышать эти слова и знать, что они имеют гораздо больший вес, чем, когда я впервые услышал их от девушки.

Внутри меня нарастает давление, и мы вместе, медленно, достигаем пика. Все еще нависая над ней, я заправляю ей за ухо прядь волос, целую в лоб, бормочу «Я люблю тебя», и это чистая правда. Не знаю, как это случилось и почему так быстро, но я влюбился.

— Во сколько встают девочки? — спрашивает Кейси, расхаживая по кухне с чашкой кофе в руке.

— Скоро, — ухмыляюсь я, зная, почему она спрашивает. — Ты можешь пойти и разбудить их. Уверена, они будут рады тебя видеть.

Она устремляет свой взгляд на меня.

— О, слава Богу.

Вздыхает Кейси, ставя свою чашку на стол.

Она бросается за угол и бежит по коридору. Не проходит и тридцати секунд, как я слышу крики девочек:

— Кейси!

Сев первой выходит из их комнаты, улыбаясь, с одеялом в одной руке и книгой заклинаний в другой. Бросив и то, и другое на диван, она забирается ко мне на колени.

— Привет, малышка, — шепчу я, целуя Сев в лоб.

— У меня от них голова болит, — говорит она мне, закатывая глаза.

— Ты рада, что Кейси вернулась?

Сев поднимает взгляд на меня, ее улыбка становится немного ярче.

— Мне нравится моя мама.

Я ее не поправляю. Знаю, что должен, но единственное, что крутится у меня в голове, это «мне тоже, малышка». Мне тоже.

Я... обрела покой.

КЕЙСИ

Моё празднование Нового года — это всегда шикарные вечеринки, неудобные платья, от которых везде чешется, и никаких поцелуев в полночь. Я беру свои слова обратно. Когда мне было семнадцать, в канун Нового года меня поцеловала девушка. На ней не было вишневой помады, и мне это не понравилось. Кэти Перри была не права.

Но в этот Новый год я смотрю на костер высотой в пятьдесят футов, ем свой первый в жизни смор (прим. пер. Традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере в Северной Америке, Мексике и других странах, состоящий из поджаренных зефирок и плитки шоколада, зажатых между двумя «грэм—крекерами» таким образом, что горячий зефир плавит шоколад прежде, чем застыть, и склеивает крекеры) и пью виски из туристической кружки «Yeti», одетая во фланелевую рубашку. Как по мне, это совершенство.

Морган с Лилиан сидят на крышке багажника фургона, пьют текилу из фляжки и целуются. Приятно видеть, как она с ним счастлива.

Когда играет музыка в стиле кантри, а девочки танцуют, держа в руках бенгальские огни, я прислоняюсь к Бэррону, который сидит рядом со мной на импровизированной скамейке из пня. От него пахнет дымом и кожей, а у его поцелуев вкус воспоминаний. Я опускаю взгляд на свою чашку.

— Туристические чашки «Yeti» как будто несокрушимые. Охренительно крутые. Думаю, если кто-то в меня выстрелит, а я могу поднять эту чашку и отбить эту фигню. Все бы удивились: «Ого, да она Чудо-женщина. Какого хрена? А я бы сказала: «Нет, это моя «Yeti»».

Плечи Бэррона трясутся от смеха, и он прижимает меня к себе.

— Я рад, что ты вернулась.

— Скучал по мне?

— Скучал.

Он отодвигается, потянувшись, чтобы поправить на Кэмдин шапку, которая все время падает у нее с головы. Мне нравится, что независимо от того, что происходит, он всегда сосредоточен на девочках. Всегда в курсе их дел.

Я сжимаю его руку, не желая оставлять между нами пустое пространство.

— Возможно, я скучала по тебе больше.

Бэррон с улыбкой отстраняется, на его лице читается надежда.

— Значит ли это, что ты остаешься?

Я даже не знаю, как ответить.

Мой взгляд скользит по окутанному дымом снежному полю. Над водой белеет Луна, ветер, как обычно, хлещет нас по лицу, но тот, кто ждет моих слов, сияет ярче рассыпанных над нами звезд. Повернувшись к нему, я провожу пальцам по его лицу, подбородку, красиво очерченным скулам и улыбаюсь. Бэррон внимательно смотрит на меня, не понимая, что означает мое возвращение. Мы еще об этом не говорили.

— Думаю, что новый год заслуживает нового начала. И я хочу любить тебя всеми возможными способами, для которых ты считал себя недостаточно хорошим. Потому что ты идеальный.

Бэррон сглатывает, заглядывая мне в глаза, его голос нежный, как и прикосновение его руки к моей ладони. Он выглядит иначе, чем в тот день, когда я уехала. Я не могу это объяснить, но это оно. Счастье. Когда Бэррон на меня смотрит, я чувствую себя красивой и... идеальной. Наклонившись, он обдает дыханием мое лицо и говорит:

— Ты уже это сделала своим возвращением.

Кэмдин и Сев отвлекают нас бенгальскими огнями.

— Сев, — стонет Бэррон. — Не направляй их на сестру.

Нам уже не первый раз приходится ее об этом просить. Удивительно, что никто еще не обжегся.

Пока Морган запускает фейерверк, Бэррон прижимает меня к своей груди.

— Если ты сейчас останешься, я когда-нибудь на тебе женюсь.

Я нежно улыбаюсь, глядя на него.

— Если я останусь, то хочу от тебя еще детей.

Интересно, поймет ли он, к чему я сказала «еще детей»? Его губы кривятся в улыбке, он переводит взгляд на девочек, а потом снова на меня.

— Сев очень хочет братика.

— Да. Я недавно была в ванной, и Сев попросила меня пописать.

Бэррон смеется.

— Господи Иисусе.

— Думаю, на этот раз он может вполне одобрить наши планы, — подмигнув ему, говорю я.

И впервые меня целует в полночь ковбой, который помог мне найти свое место в жизни.

— Почему вы не можете просто сказать: «С Новым годом», как все нормальные люди?

— Это традиция, — говорят мне.

Традиция, блин. Я нервно кусаю губу. Они хотят, чтобы я прыгнула голой в замерзший пруд.

— Не могу поверить, что я вообще это обсуждаю. Я не люблю холод, — я бросаю взгляд на воду. — Я терпела его с тех пор, как оказалась здесь, но я теплолюбивая девушка. Я не полезу в этот пруд голой ради удачного года. Кольца у меня в сосках примерзнут к сиськам.

— Я знал, что у тебя пирсинг сосков, — Морган, улыбаясь, поднимает голову, на нем все еще его ковбойская шляпа, но он полностью голый.

Я не смотрела. Клянусь. Не верите?

Не думаю. Скажем так, у братьев Грейди на юге это в порядке вещей.

— Не пялься на ее сиськи, — огрызается Бэррон, швырнув в брата ботинок, который падает на землю.

— Если я это сделаю, то и ты тоже, — кричит Лилиан, прыгая с ноги на ногу, чтобы согреться. Она тоже голая. В окутавшей снежное поле темноте я смутно различаю ее тощий белый зад.

Они раздеваются, и я кажусь ненормальной, потому что одета.

— Это приносит удачу, — раздеваясь, говорит мне Бэррон.

Черт. Ухмыляясь, он набрасывает мне на голову свою рубашку. К счастью, Бишоп и Лара Линн забрали девочек к себе, так что они не увидят своего отца голым.

— Давай, дорогая, — Бэррон подходит ближе и, облизав губы, щурится, глядя на меня. — Раздевайся.

Когда он так говорит, я не могу перед ним устоять, а он пользуется этим своим южным акцентом как оружием.

— Не могу поверить, что это делаю, — кричу я, снимая куртку, рубашку, джинсы, и все это валится в кучу рядом с вещами Бэррона.

Бэррон берет меня за руку.

— За новое начало, — говорит он так тихо, что я почти его не слышу. Однако это все, что мне нужно.

Наши глаза встречаются в темноте.

— За новое начало.

А потом мы окунаемся в ледяной пруд. Клянусь, как только я оказалась в воде, у меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь.

— Святая мать! — кричу я.

— Вот же хреновина! — орет Лилиан.

Под ругательства парней мы выбираемся из воды. Мы не то чтобы купаемся. Мы быстро окунаемся и выходим, стараясь не переохладиться.

— Надеюсь, эта хрень сделает меня самой счастливой на свете! — у меня так сильно стучат зубы, что я едва могу выговорить слова.

Стоя передо мной, Бэррон смахивает с моего лица мокрые волосы и в бледном лунном свете заглядывает мне в глаза.

— Ты прекрасна.

Вместе мы существуем в этом небытии. Мир исчезает, и остаемся только я и он.

Навсегда.

— А ты идеален.

Встав на цыпочки, я обнимаю его за шею и, зарывшись пальцами ему в волосы, притягиваю к себе. Его губы сперва касаются моего подбородка, целуют его, а затем находят мои губы.

— Твои боли, раны... Я заполню их все своей любовью.

Бэррон смеется и, дрожа от холода, пытается согреть меня.

— Я бы сказал, что могу заполнить тебя, но мне придется немного согреться.

Я ухмыляюсь.

— Ясное дело.

Я не ожидал, что все сложится именно так.

БЭРРОН

9 месяцев спустя

— Подай мне этот молоток.

— Можно мне свою комнату?

— У тебя есть своя комната. Ты просто в ней не спишь.

Кэмдин передает мне молоток.

— Потому что, Сев всегда хочет спать со мной. Ничего не могу с собой поделать, она меня очень любит.

Я смотрю на Сев, которая беззаботно сидит в куче грязи со своим котом, и я знаю, что она голая. А еще у нее черные волосы. Она покрасила их вчера краской из баллончика, и я еще не придумал, как ее смыть, так что пока у нее черные волосы. Или, может, нам придется подождать, пока они отрастут. Мы пока не знаем.

— Сев! — рявкаю на нее я. От звука моего голоса она вздрагивает, распахивает глаза и роняет зажатую в руке грязь. — Где твоя чертова одежда?

Откинув с глаз волосы, Сев указывает на крыльцо. Она повесила ее на дверную ручку.

Стоящая рядом со мной Кэмдин кладет руку мне на плечо.

— С малышами так много забот.

Я улыбаюсь.

— И подумать только, у нас скоро будет еще один.

Она качает головой.

— О чем ты думал?

— Не знаю, — дотянувшись до коробки с гвоздями, я встряхиваю ее и понимаю, что она почти пустая. — Можешь принести мне еще одну коробку?

— Я пойду спрошу у мамы.

Мама. Не думал, что услышу от своих девочек это слово. Они знали папу, но разве они смогут когда-нибудь назвать мамой какую-то женщину? Кейси прожила с нами всего шесть месяцев, когда Кэмдин спросила, может ли она называть ее мамой. После нескольких часов рыданий, Кейси, в конце концов, согласилась и вскоре после этого я опустился перед ней на одно колено и попросил стать моей навсегда. Она ответила «да», и через месяц мы поженились на ранчо.

И вот теперь мы ждем еще одного ребенка, которого зачали после ее возвращения в Амарилло. Как все забавно выходит, да?

Вообще-то, мне интересно, как это произошло, ведь она принимала противозачаточные. Кейси шутит, что, Сев наложила на нас заклятие, и знаете, она не ошибается. Страшно об этом думать.

Я знаю одно. Когда я строил этот дом, то никогда не думал, что буду делать к нему пристройку. И вот я в самый разгар жаркого лета, тружусь до седьмого пота, пытаясь до конца сентября пристроить еще одну комнату и ванную.

Через пять минут ко мне на улицу босиком выходит Кейси, готовая в любой день родить.

— Тебе это нужно, малыш?

Ее щеки горят румянцем, она одета в шорты, а ее майка задралась, так что ее огромный живот выставлен напоказ. Я не видел никого прекраснее Кейси, и мне стоит больших трудов сдержаться и не затащить ее в дом.

— Да. Спасибо.

Я беру у нее из рук коробку, соприкасаясь с ней пальцами. И тут я замечаю, что Кэмдин так и не вернулась.

— Где Кэмдин?

— Складывает детскую одежду, — восторженно говорит она. — Так мило. Она ее складывает и подготавливает все для ребенка.

Я смеюсь.

— Когда родилась Сев, она со мной не разговаривала. Не то чтобы она много разговаривала, но, блин, когда мы привезли домой Сев, Кэмдин на меня разозлилась. Кажется, она думала, что это кукла.

С моей помощью Кейси садится на край каркаса комнаты, в которой мы еще не возвели стены. Мы решили отдать Кэмдин нашу комнату, комнату Сев, в которой она не спит, — будущему малышу, и построить большую хозяйскую спальню подальше от детских. По очевидным причинам.

Сидя рядом со мной, Кейси смотрит себе между ног, а потом поворачивается ко мне, широко распахнув глаза.

— Или я снова описалась, или... у меня отошли воды.

— Подожди, ты сказала «снова»? То есть ты уже один раз писалась?

— Ну, да. Мне на мочевой пузырь давит арбуз. Я потеряла всякий контроль там внизу.

Я заглядываю ей между ног и улыбаюсь.

— Время малыша.

Глаза Кейси расширяются, лицо бледнеет.

— Что? Нет. Я не готова. Я даже не собрала сумку.

— Нет, собрала. Она в грузовике, помнишь? — я встаю и помогаю ей подняться.

— Но у нас даже нет имени.

— Мы его придумаем.

— Мы не знаем, мальчик это или девочка.

Я пристально смотрю на нее, вынуждая ее посмотреть мне в лицо.

— Дорогая, — шепчу я, прижимаясь губами к ее губам.

Кейси вздыхает, ее дыхание выравнивается.

— Но... Я не знаю, что делать. У меня никогда раньше не было детей, и я видела, как Лулу рожала своего жеребенка, и это было ужасно. Что, если я перестараюсь, и мое влагалище никогда не примет прежнюю форму? Что если тебя это разочарует?

— Не разочарует, — я тяну ее за собой к грузовику. — Сев! Возьми мои ключи.

— Нет уж, спасибо, — бормочет она, берет горсть грязи и выливает ее на своего кота. Который не двигается.

Застыв на месте, Кейси дергает меня за руку.

— Но можешь. Тонус влагалища очень важен.

— Меня это не особо волнует.

Волнует, но я не собираюсь говорить об этом своей психующей жене.

— Бэррон, я серьезно, — топает ногой Кейси.

Я оглядываюсь на нее и понимаю, что я уже дважды все это проходил, а она — нет. Для нее это все в новинку, и она в ужасе.

— Все в порядке. Все пройдет гладко.

Это должны были быть мои последние слова, потому что нет, все идет не так гладко. На поиски ключей уходит целая вечность. По пути туда у меня в грузовике заканчивается бензин. Нас забирает Морган, и Кейси уже практически ненавидит меня до глубины души.

— Я же говорила тебе, что я не готова! — кричит между схватками Кейси, все еще держась за последний тяжелый час. — И ты тоже!

— Тот факт, что в моем грузовике оказалось мало бензина, вовсе не значит, что я был не готов, — говорю я, пытаясь погладить ее по спине.

Кейси отталкивает мою руку.

— Прекрати меня трогать. Я пытаюсь вытолкнуть из себя твоего ребенка.

Склонив голову вперед, она смотрит на доктора серьезным, но испуганным взглядом.

— Мне очень жаль, что у меня там вагаджунгли. Я больше не могу видеть, что там внизу, и мой муж не говорил мне, что там все запущено.

Она бросает на меня гневный взгляд, а доктор смеется.

— Почему это я злодей? Я пытался быть милым.

— Мило — это одно, — я получаю еще один гневный взгляд. — А не говорить мне, какой огромной стала моя задница, это совсем другое.

— Кейси, мне нужно, чтобы ты тужилась, — говорит ей доктор, вероятно, надеясь, что она его послушает.

— Я не могу быть здесь, — стонет Сев, вставая со своего места после того, как мы сказали ей, что нет, ей нельзя забрать с собой плаценту.

К счастью, Лилиан выпроваживает девочек из палаты, потому что именно тогда меня осеняет, что им тут не место. Так я остаюсь один на один с моей очень напуганной женой, которая собирается рожать в первый раз. Я не могу винить ее за то, что она боится. Когда на свет появилась Кэмдин, я упал в обморок, и здорово напился в тот день, когда родилась Сев.

Кейси начинает плакать, и я хватаю ее за руку.

— Давай, милая. Ты должна тужиться.

Кейси смотрит на меня.

— Хорошо.

Пять минут спустя на свет появляется наш третий ребенок. И когда я смотрю на Кейси, то вижу день, когда мы встретились. Только мы, только начало, и это то, чем кажется вечность.

Он самый милый на свете.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 171819 Следующая ⇒