10. Эпилог 4 страница

Ночь и половину следующего дня висела, как туча перед грозой, тишина. Все молчали. Но на следующий день, когда Полиграф Полиграфович, которогоутром кольнуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике к местуслужбы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного изсвоих прежних пациентов, толстого и рослого человека в военной форме. Тотнастойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнулкаблуками к профессору. - У вас боли, голубчик, возобновились? - Спросил осунувшийся Филипп Филиппович, - садитесь, пожалуйста. - Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя шлем на угол стола, явам очень признателен... Гм... Я приехал к вам по другому делу, ФилиппФилиппович... Питая большое уважение... Гм... Предупредить. Явная ерунда. Просто он прохвост... - Пациент полез в портфель и вынул бумагу, - хорошо, что мне непосредственно доложили... Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Ондолго Бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. "... А также угрожаяубить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранитогнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, даже энгельсаприказал своей социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить впечке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем ИваномАрнольдовичем, который тайно не прописанный проживает у него в квартире. Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю. Председатель домкома Швондер, секретарь пеструхин". - Вы позволите мне это оставить у себя? - Спросил Филипп Филиппович, покрываясь пятнами, - или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы датьзаконный ход делу? - Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и раздул ноздри, - выдействительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я... - И тут он сталнадуваться, как индейский петух. - Ну, извините, извините, голубчик! - Забормотал Филипп Филиппович, простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он такзадергал... - Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая все-таки дрянь! Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про васрассказывают... Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время. ****** Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. Ссосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. ГолосФилиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и снеясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на ФилиппаФилипповича. Туча ходила вокруг ассистента и левая его рука с папироскойчуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла. Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал: - Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, - и вон изквартиры! - Как это так? - Искренне удивился Шариков. - Вон из квартиры - сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти. Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно, гибель уже караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился вобьятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто: - Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Яна 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть. - Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович. Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показалФилиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом - шиш. А затемправой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала падучей звездой, а через несколько секундпрыгающий по битым стеклам Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа ккушетке. На ней распростертый и хрипящий лежал заведующий подотделомочистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькоймалой подушкой. Через несколько минут доктор Борменталь с не своим лицом прошел напередний ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку: " Сегодня приема по случаю болезни профессора - нет. Просят небеспокоить звонками". Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркалеосмотрел поцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожьюпрыгающие руки. Затем он появился в дверях кухни и настороженным голосомЗине и Дарье Петровне сказал: - Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры. - Хорошо, - робко ответили Зина и Дарья Петровна. - Позвольте мне запереть дверь на черный ход и забрать ключ, -заговорил Борменталь, прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо - этовременно, не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите иоткроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты. - Хорошо, - ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борментальзапер черный ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю и шагиего пропали у смотровой. Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные, настороженные, одним словом мрак. Правда, впоследствии соседичерез двор говорили, что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, вэтот вечер горели у Преображенского все огни, и даже будто бы они виделибелый колпак самого профессора... Проверить трудно. Правда, и Зина, когдауже кончилось, болтала, что в кабинете у камина после того, как Борменталь ипрофессор вышли из смотровой, ее до смерти напугал Иван Арнольдович. Якобыон сидел в кабинете на корточках и жег в камине собственноручно тетрадь всиней обложке из той пачки, в которой записывались истории болезнипрофессорских пациентов. Лицо будто бы у доктора было совершенно зеленое ивсе, ну, все... Вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер самна себя не был похож. И еще что... Впрочем, может быть, невинная девушка изпречистенской квартиры и врет... За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер была полнейшая иужаснейшая тишина.

10. Эпилог

Ночь в ночь через десять дней после сражения в смотровой в квартирепрофессора Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок. - Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть. Забегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огнейприемной с заново застекленными шкафами оказалось масса народу. Двое вмилицейской форме, один в черном пальто, с портфелем, злорадный и бледныйпредседатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор, Зина, Дарья Петровна иполуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстука. Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известномвсем лазоревом халате и тут же все могли убедиться сразу, что ФилиппФилиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный иэнергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночнымигостями и извинился, что он в халате. - Не стесняйтесь, профессор, - очень смущенно отозвался человек вштатском, затем он замялся и заговорил. - Очень неприятно. У нас есть ордерна обыск в вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа Филипповичаи докончил, - и арест, в зависимости от результата. Филипп Филиппович прищурился и спросил: - А по какому обвинению, смею спросить, и кого? Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля. - По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и ДарьиИвановой в убийстве заведующего подотделом очистки мкх ПолиграфаПолиграфовича Шарикова. Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло движение. - Ничего я не понимаю, - ответил Филипп Филиппович, королевскивздергивая плечи, - какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса... Которого я оперировал? - Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чемдело. - То-есть он говорил? - Спросил Филипп Филиппович, - это еще не значитбыть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никтоего решительно не убивал. - Профессор, - очень удивленно заговорил черный человек поднял брови, -тогда его придеться предьявить. Десятый день, как пропал, а данные, извинитеменя, очень нехорошие. - Доктор Борменталь, благоволите предьявить Шарика следователю, приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером. Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел. Когда он вернулся и посвистал, за ним из двери кабинета выскочил песстранного качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нем отрастала шерстьвышел он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыреи осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приемной, как желе. Кошмарноговида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в кресло. Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и, отступив, сразу отдавил Зине обе ноги. Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое: - Как же, позвольте?.. Он служил в очистке... - Я его туда не назначал, - ответил Филипп Филиппович, - ему господинШвондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь. - Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный и обратился к первомумилиционеру. - Это он? - Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно он. - Он самый, - послышался голос Федора, - только, сволочь, опять оброс. - Он же говорил... Кхе... Кхе... - И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так чтопользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет. - Но почему же? - Тихо осведомился черный человек. Филипп Филиппович пожал плечами. - Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовалда только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытноесостояние. Атавизм. - Неприличными словами не выражаться, - вдруг гаркнул пес с кресла ивстал. Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бокмилицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха и в нейотчетливей всего были слышны три фразы: Филипп Филипповича: - Валерьянки. Это обморок. Доктора Борменталя: - Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского. И Швондера: - Прошу занести эти слова в протокол. ****** Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ееодинокой звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел вкресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. Отмартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучали егокольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчаслегчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые. " Так свезло мне, так свезло, - думал он, задремывая, - простонеописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, чтов моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моябабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовализачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на это нечего смотреть". ****** В отделении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафахсмотровой. Седой же волшебник сидел и напевал: - " К берегам священным Нила... " Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человекпогружал в сосуд, доставал мозги, - упорный человек, настойчивый, всечего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел: - " К берегам священным Нила... "

КОНЕЦ

⇐ Предыдущая 1 2 3 45