ХЛЕБА РОССИИ 19 страница

Я прерву горестный монолог ученого, чтобы вздохнуть и подумать. Не знаю, что скажет читатель, но я с Лопашовым согласен, именно к этому выводу и я пришел, но высказать не решался: да, лысенковщина не исчезла, она жива, она заявляет о себе всюду, на всех кафедрах, во всех научных учреждениях. И всюду плодит себе подобных, методом отбора, и " воспитания", формирует " дружные коллективы" неучей и бездельников. И, кажется, условия им благоприятствуют: говори, балагурь - и будешь на виду, на плаву.

Это они, неолысенковцы, с издевкой и злорадной ухмылкой разглагольствуют, обвиняют: мол, генетиков давным-давно реабилитировали, дали им все мыслимые блага - работайте, творите, но результатов-то так и не видно. Когда я слышу такое, мне крикнуть хочется: так ведь истинных генетиков почти не осталось, их реабилитировали посмертно! Сегодня генетики - это вы же... Однако не было у меня права, так сказать, не было доказательств, а сам я не специалист в науке. И вот читаю:

- Воссоздавая наш институт после Лысенко, академик Н. Дубинин был вынужден оставить в штате сотрудников его " школы" (которые, естественно, себя лысенковцами уже не считали). Да и откуда ему было взять новые кадры - генетика в те поры лежала в руинах. Институт наводнили случайные в науке люди, жаждавшие славы. Большинство из них заняли командные посты в ученом совете и партбюро. Вскоре Николай Петрович стал им неудобен - и его просто-напросто смели...

Я помню это поразившее меня событие - от руководства Институтом общей генетики отстранили Николая Петровича Дубинина, имя которого было широко известно не только в научном мире. С ним связывалась в сознании многих и трагедия генетики и надежда на её возрождение. И вот его, признанного академика, снова " смели"...

Однако это теперь, через несколько лет истинные генетики осознали величину потери и причину: Дубинин стал неудобен им, лысенковцам, вновь набравшим силу. Но где были вы, генетики вавиловской школы?

Я преклоняюсь перед вами, но задаю этот вопрос потому, что вы и сами способствовали тому, чтобы Дубинина " смели". Вы очень недовольны были его книгой " Вечное движение", вышедшей в 1973 году. Потрясающая по тому времени книга. Её читали тогда так же, как сегодня читают гранинского " Зубра" или " Белые одежды" Дудинцева. Казалось, и все генетики должны были с гордостью говорить об этой книге. Но нет, генетики чуть ни анафеме предали Дубинина только за то, что он, развенчивая Лысенко, все же признал за ним и некоторые заслуги. Понимаю, вам хотелось, чтобы Николай Петрович растер его сапогом да еще и громко плюнул. Он этого не сделал. Может, потому не сделал, что писал книгу при жизни Лысенко - пощадил лютого врага своего. А может, действительно признавал какие-то заслуги за ним, помня, что и Николай Иванович Вавилов не все у него отвергал. Да и невольную уступку мог допустить - не дано одному человеку сказать всю правду, да еще в такое время, когда правда под запретом.

Нет, вы не посчитались с чужим мнением, вам, как идеалистам и максималистам, было мало того, что написал, обнародовал Дубинин, многие из вас гордо отвернулись от него. Тут-то и возрадовались лысенковцы, а возрадовавшись, поторопились на ваших же глазах " смести" его.

И вот теперь вы спохватились: ситуация в генетике хуже, чем при Лысенко, генетика гибнет, её надо спасать...

Слова ваши болью отозвались в моей душе: подобная ситуация не только в генетике, всюду витает дух лысенковщины. Где сегодня те, кто мог бы повторить, как клятву: " Есть в мире нечто, стоящее больше материальных удовольствий, больше счастья, больше самого здоровья, - это преданность науке". Иногда они объявляются, начертав на своем знамени этот девиз, чуждый нравам лысенковщины, но тут же и исчезают в безвестности. Над наукой полощется транспарант совсем с иным девизом. Усваивающие его в Каменную степь не едут...

Под гнетом тяжких этих мыслей возвращаюсь в безымянный институтский поселок. Надо прочитать книгу отзывов, которую обещал утром вернуть в музей. Интересно все же, что думают люди, приезжающие в Каменную степь на

экскурсии, с какими чувствами уезжают. Совпадут ли они с моими?..

- Мы многое слышали и читали о Каменной степи, но то, что мы увидели, превзошло все наши ожидания...

Такое и со мной было. Мне тоже, как и этим студентам лесотехнического института, хотелось на колени опуститься.

- Мы убедились в том, что человеческий разум способен преобразовать природу.

- Восхищены! Преклоняемся!.. Мы ехали в степь, и как бы нас предварительно ни готовили, для нас было неожиданностью увидеть живописные уголки, мощные лесные полосы.

Тоже студенты, но не лесного, а сельскохозяйственного института.

- Мы много читали о работах, которые проводил здесь Докучаев много лет назад, и нам не терпелось увидеть эти лесные полосы и эти водоемы. Теперь мы их увидели и сделали снимки, чтобы показать нашим друзьям...

Эту запись оставили члены американской делегации - руководящие работники Министерства сельского хозяйства США.

Пусть фотографируют, пусть показывают снимки всем. И пусть создают подобные " объекты" всюду - на. общую пользу человечества. Недавно я узнал, что американские фермеры ежегодно высаживают до семи тысяч километров лесных полос и до трех тысяч километров живых изгородей. Сам не видел, но читал, что в Англии и Дании не только поля, но и пастбища покрыты густой сетью древесно-кустарниковых изгородей и лесополос и что англичане относят их к категории самых дорогих сокровищ, так как эти изгороди и полосы являются своеобразной экологической нишей, где накапливается и обитает разнообразная фауна, восстанавливающая биоэкологический потенциал сельскохозяйственных угодий. Так, правда, оценивают свои зеленые изгороди и полосы английские ученые. Я делаю эту оговорку потому, что наши ученые тоже начинают догадываться, что лесные полосы действительно благоприятствуют экологическому и биологическому равновесию на полях, но это у нас почти не изучено, и поэтому практически нигде не учитывается. Наши уверенно говорят только о том, что лесные полосы имеют природоохранное, средообразующее, санитарно-гигиеническое, рекреационное и эстетическое значение, что они предохраняют атмосферу от загрязнения пылью и вредными газами, обогащают среду кислородом, улучшают качество вод и санитарное состояние угодий. Видите, санитарное, но не экологическое и биологическое - не знаем пока этого.

Что ж, уже и то хорошо, что догадываться начинаем и задумываться.

Приступая к закладке первых лесных полос в Каменной степи, к строительству прудов, Докучаев мечтал победить засуху. Мечта его сбылась. Но мечтал он и о том, что когда-нибудь Каменная степь будет прекрасной школой для студентов, агрономов, лесоводов. Сбылась ли эта его мечта?.. Ежегодно тут бывают сотни экскурсий, приезжают из разных районов страны, из зарубежных стран. Каменная степь сегодня признана важным научно-историческим объектом государственного значения. Но стала ли она школой?.. Хочется сказать: да, стала, становится... Приезжают, смотрят, восхищаются, делятся с создателями и хранителями этого чуда своими мечтами:

- Настанет время, когда такое богатство будет на огромных площадях страны. Есть смысл мобилизовать волю, мысль, труд народа на осуществление этой цели.

Я тоже так думаю, дорогие мои соотечественники. Хочется так думать. Настанет время. Ведь от того, какой будет земля, что будет сделано для того, чтобы силы её не скудели, а возрастали, будет зависеть ЖИЗНЬ...

РАССКАЖУ ВАМ СОН (Вместо заключения)

Мы шли по дороге, разговаривая о чем-то. У придорожной полосы, где что-то затевали строить, я увидел человека, работавшего с теодолитом. Мельком взглянув на него, я, взволнованный неожиданной встречей, остановился: за треногой теодолита стоял Николай Иванович Вавилов. Ну конечно же, это он, я не мог ошибиться: те же усики, тот же прищур глаз, только без улыбки, покорявшей всех его собеседников. Грустное лицо. И я хорошо знаю, почему Вавилов грустный - читал уже его последнее письмо из одиночной камеры смертников.

Пусть грустный, но вот он, живой и здоровый! Узнавая его, к нему подходили люди, однако Вавилов в разговоры не вступал - людское любопытство явно тяготило его. А мне тоже так неудержимо хотелось подойти к нему, хотя бы только в глаза взглянуть и поклониться. Нет, надо, очень надо и поговорить, но не знаю, решусь ли сказать хоть слово.

Выждав момент, когда все любопытствующие отошли от Вавилова, я приблизился к нему и робко, волнуясь, сказал: " Николай Иванович, я пишу историю Каменной степи, и только поэтому решаюсь побеспокоить вас".

Сказав эти слова, я увидел, как мелькнула на лице Вавилова не улыбка, а тень его действительно доброй улыбки. Глаза оживились и он ответил: " Это хорошо, что вы хотите восстановить славную историю Каменной степи. Там было сделано много доброго для Отечества".

Он говорил эти приятные для меня слова, а я смотрел на него и радовался тому преображению, которое произошло в нем. Конечно же, вспоминались ему 20-е и начало 30-х годов, когда, почти каждое лето приезжал в Каменную степь - там работали его ученики, которые могли стать выдающимися генетиками и селекционерами, но не стали такими не по своей вине. Золотое было время...

Я просто молча смотрел на Вавилова и радовался: вот он, живой!

" А знаете, - сказал он еще ласковее, - я через несколько минут закончу работу и мы вместе можем поехать на машине, - если хотите, конечно, - по пути я вам кое-что и расскажу".

После этих слов он оглянулся по сторонам и я понял: ему не хочется, чтобы нас кто-то увидел, долго разговаривающими. Я отошел от него к машине - она была здесь одна, так что нетрудно было догадаться, на ней мы и поедем.

Через несколько минут, сложив в ящик теодолит, подошел и Вавилов. Он сел за руль, я - рядом с ним. Мы ехали по широкой дороге, он оживленно рассказывал, но я не слышал слов - меня захлестнула радость, что приговоренный к смерти Вавилов снова улыбался, снова жил. Я смотрел на него и видел, как отогревается он душой, как теплеют его глаза и к нему возвращается жизнерадостность...

Лишь мельком я посматривал на дорогу, мельком заметил, что въехали на мост, под которым была то ли река, то ли железная дорога. И в это время, когда мы были на середине моста, Вавилов вдруг увидел, а потом и я, мчащийся нам навстречу, по нашей полосе, огромный тупорылый самосвал. Всей своей глыбой он стремительно надвигался на нас. Вавилов резко крутанул руль, грузовик прогрохотал мимо, но нашу машину бросило на парапет моста, который со скрежетом отвалился и... я проснулся от ужаса.

Я берегу в памяти этот сон. Иногда, в добрую минуту, рассказываю его добрым друзьям, а вот теперь и с вами поделился. Он приснился мне в самом начале работы над второй частью этого повествования и воодушевлял на поиски забытого. Ведь сам Вавилов, пусть и во сне, одобрил мой замысел. Подчеркиваю, только замысел. Об исполнении его пусть судит читатель.

* Ныне Грахово районный центр вУдмуртии

* Так тогда произносили фамилию американского ученого-самоучки Лютера Бёрбанка

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 17 1819