АКТ ПЯТЫЙ. В замке.

АКТ ПЯТЫЙ

В замке.

Пелегрин стоит у окна, все еще щелкая орехи, как в конце третьего акта. Эльвира сидит в креслe. Горят свечи.

Пелегрин. - Через час наступит рассвет.

Эльвира. - Я спрашиваю тебя еще раз, Пелегрин, что ты рассказал барону? Вы пили с ним до глубокой ночи, как мне передали...

Пелегрин. - Пили?

Эльвира. - Ты рассказал ему о том, что тогда было между нами? Семнадцать лет назад. Мужчины любят рассказывать об этом!

Пелегрин. - Мужчины любят рассказывать об этом... Откуда ты знаешь? Не верь всему, что пишут в книгах, Эльвира.

Эльвира. - Умоляю тебя, Пелегрин, что ты ему сказал?

Пелегрин. - О нас, ты имеешь в виду?

Эльвира. - О нас.

Пелегрин. - Ни слова,

Эльвира. - Ни слова?

Пелегрин. - Я не мог знать, что барону все это неизвестно. Откровенно говоря, я даже не подумал, что из этого может получиться... (запускает руку в карман) Замечательные у вас тут орехи!

Эльвира. - Не знаю, что и думать. Об этой ночи. Что же произошло?

Пелегрин. - Я рассказал ему о Гавайях…

Эльвира. - О Гавайях?

Входит слуга

Ну и?

Пелегрин. - Сам он почти не говорил.

Эльвира. - Ну и?..

Слуга. - Мы были на конюшне, ваша милость, как вы приказали.

Эльвира. - Ну и?..

Слуга. - Исчезли две лошади, Росинант и Казанова. Сани тоже.

Эльвира. - Это уже не сон.

Слуга. - Барон уехал, ваша милость.

Эльвира. - Уехал?..

Слуга. - Да.

Эльвира. - Среди ночи? В такую пургу?

Слуга. - Очевидно, ваша милость.

Эльвира. - Какое безумие... Кто запряг ему лошадей, хотела бы я знать! Ночью! Разбуди людей, спроси. И пришли сюда этого болвана!

Слуга. - Называйте меня, как хотите, ваша милость, но это был я.

Эльвира. - Ты сам?

Слуга. - По приказу господина барона.

Эльвира. - И теперь, когда нам дорог каждый миг, чтобы догнать его, теперь ты отправляешься на конюшни посмотреть, на месте ли лошади, которых ты сам запряг?

Слуга. - Ваша милость не хотели мне верить.

Эльвира. - Уехал, ты говоришь? Куда?

Слуга. - Этого господин барон не сказал.

Эльвира. - Что же он сказал?

Слуга. - Он сказал примерно так...

Эльвира. - Вспомни точно!

Слугa. - " Тихо! - с казал он. - Не разбуди госпожу, мне кажется, она видит приятный сон".

Эльвира. - Что он еще сказал?

Слуга. - " Килиан, - сказал он, - подержи мне пальто... "

Эльвира. - А еще?

Слуга. " Килиан, ты не понимаешь, что такое жизнь, ты не понимал этого никогда, а жизнь - это движение, жизнь - это великий сон".

Эльвира. - Еще?

Слуга. - Это все.

Короткое молчание.

Эльвира. - Пусть оседлают другую лошадь, мою собственную. Быстро! Пусть скачут за бароном, пока не узнают, что все это значит. Пусть гонят лошадь изо всех сил, я заплачу так, что их внуки будут помнить об этой щедрости.

Слуга. - Как принижете, ваша милость.

Эльвира. - Я буду ждать здесь.

Слуга уходит.

Мой добрый, мой славный муж! Только б с ним ничего не случилось!

Пелегрин. - Через час наступит рассвет.

Эльвира. - Он уехал в пургу, в этот снежный потоп. Три дня назад вдоль дороги наставили палок, а уже вчера их совсем не было видно! Уехать в пургу - какое безумие!.. (останавливается) Зачем ты это сделал?

Пелегрин поворачивается к ней.

Да, ты!

Пелегрин. - Что я сделал?

Эльвира. - Зачем ты пришел? Чего ты вообще хочешь?

Пелегрин. - Меня пригласили.

Эльвира. - Наш брак счастлив, Пелегрин, счастлив, сколько бы ты ни смеялся над браком...

Пелегрин. - Разве я смеюсь?

Эльвира. - Брак - это чудо! Могла ли я думать семнадцать лет назад, когда мы поженились, что я буду так любить его! Для этого нужно знать друг друга долго, так, как мы, и без всякой влюбленности. Он - человек, которого я вряд ли заслуживаю! (улыбаясь) Иногда, когда я не вижу его, он мне кажется Господом Богом - на него можно так же положиться, как на Бога. В прошлом году я десять недель лежала в лихорадке, а потом, когда встала, сразу вспомнила о попугае. Я совсем забыла о нем, но он был жив, муж кормил его десять недель, хотя как он его ненавидит! Он такой во всем...

Пелегрин ест орехи и кивает головой.

Что бы он ни делал, я знаю - он делает ради меня. И это ужасно... Вот теперь, уехав в пургу, он, вероятно, думает, что делает мне услугу, что я хочу остаться с тобой. Добрый! Он не знает, что теперь ты для меня ничего не значишь...

Снова появляется слуга.

Что случилось?

Слуга. - Ваша милость...

Эльвира. - Он вернулся? Ради Бога!..

Слуга. - Ваша милость, я принес новые свечи (ставит свечи и уходит).

Пелегрин. - Ты спросила, чего я хочу? (отходит от окна) Я сидел в трактире - да, уже с неделю тому - и случайно узнал, кто живет в этом замке. Случая могло и не быть, я бы мог не узнать этого, и мы б никогда больше не увиделись на этой земле. Еще сотня шагов - и мы прошли бы мимо друг друга, ты и я, мимо друг друга - и в ночь...

Эльвира молчит.

Пелегрин. - Завтра я уеду.

Эльвира молчит.

В одной точке пространства и времени, здесь и теперь, сходятся два человека - мне это показалось таким чудом. И только. Я взял гитару, не знаю, чего я хотел, то была музыка...

Эльвира. Ты хотел нанести мне визит, ни так ли?

Пелегрин. – Ну, пусть так, если хочешь.

Эльвира. - А зачем? (с издевкой) Затем, что мы любили друг друга? Когда - то…

Пелегрин. - Я тоже думаю, что когда - то мы любили друг друга.

Эльвира. - И вот, оказавшись поблизости, ты захотел узнать, сколько от всего этого осталось? Понимаю.

Пелегрин молча смотрит на нее.

Или ты хотел мимоходом удостовериться, знает ли Эльвира, чего ты достиг - без нее? Объездил весь свет? Я в курсе дела, меня ввела в него горничная.

Пелегрин молча смотрит на нее.

Или ты хотел узнать, могу ли я быть счастливой после того, как ты семнадцать лет назад поступил со мной подло?

Пелегрин. - Это не так.

Эльвира. - Да, я счастлива, Пелегрин. Счастлива. Чего ты хочешь еще? Дать тебе в этом расписку, чтобы ты мог уехать отсюда со спокойной душой?

Пелегрин. - Без расписки, то есть без твоего предложения дать расписку, я бы в это поверил

Эльвира. - Когда - то, много лет назад, ты написал мне, кажется, с Явы.

Пелегрин. - Из Кореи.

Эльвира. - И ты ведь знал, каково мне было держать в руках эту открытку, добродушно - шутливую писанину, после стольких лет?

Пелегрин. - Если б мы знали, каково адресату получать наши письма, вряд ли мы стали бы писать их, Эльвира! Тут волшебная сила письма - его смелость...

Эльвира. - Меня мучил стыд, что когда - то я могла любить человека, написавшего такие каракули. Мне было противно, понимаешь?

Пелегрин. - Честно говоря, нет.

Эльвира. - Мне было противно. С каждым годом все больше. Мне было противно, что ты такой трус. На том нелепом клочке бумаги ты писал, что желаешь мне хорошего, верного мужа.

Пелегрин. - С моей стороны это было серьезно.

Эльвира. - Да, чтобы самому сбежать и заблудшим и пропащим туда, где не гниют, не стареют, не умирают! Вот в чем все дело. Ты не хотел жениться, чтобы моя тоска осталась с тобой. О, то была беспримерная хитрость! Ты желал большего, чем спать с женщиной, ты хотел войти в ее сны... А действительную близость, расходующуюся и пустеющую в тысячах привычных поцелуев, повседневность и будни ты оставил другому - доброму, верному мужу, которого ты мне желал... Зачем?! Затем, чтоб у меня никогда больше не было любимых, чтоб я была связана супружеской верностью, чтоб не было ни одного, кроме того единственного в прошлом, кроме тебя!

Пелегрин улыбается

Разве не так?

Пелегрин. - Признаться, так глубоко я об этом никогда не думал.

Эльвира. - Попытайся, и ты доберешься, в конце концов, до подлости, лицемерия в любви, трусости перед действительной жизнью, для которой у тебя недоставало мужества; его у тебя никогда не было, ни разу - и с другими женщинами тоже, я ведь знаю, что была у тебя не единственной!..

Пелегрин. - Эльвира!

Эльвира. - Ты будешь это отрицать?

Пелегрин. - Что ты была не единственной, Эльвира, - это само собой разумеется.

Эльвира. - Понимаю.

Пелегрин. - Но ты, быть может, единственная, которая это понимает.

Эльвира. - Понимаю, неверность льстит мужчине, это что - то вроде украшения, безделушки - не больше, приключения придают некий блеск, как и лишения, которыми вы так гордитесь… (не выдержав) Зачем ты приехал, Пелегрин?! Я ничего не понимаю, ничего! Скажи мне, зачем? Через семнадцать лет?! Чего ты хочешь от меня?

Он молчит.

Грызть орехи? Листать книги?

Пелегрин. - А почему бы и нет...

Эльвира. - А почему бы и нет...

Пелегрин. - Я люблю книги, которых не читал.

Эльвира. - Ты приехал, чтобы узнать, люблю ли я тебя еще? Страдаю ли? Жду ли?

Пелегрин листает книгу.

Или ты хотел убедиться, что я тебя ненавижу, что я вижу тебя насквозь, что я презираю тебя?

Пелегрин листает книгу.

Зачем ты приехал? Зачем мы встретились? Чтобы еще раз повздыхать над прошлым и все простить друг другу? Благосклонно и нежно улыбнуться, пошутить о пролитых слезах, и только?.. Ведь то был лишь эпизод в жизни мужчины, меланхолия воспоминаний выкроит из него еще эпизодик - это, так сказать, проценты с былого блаженства, визит мимоходом…

Он листает книгу.

Ты молчишь.

Пелегрин. - Ты не великодушна, Эльвира... Тем, что принуждаешь меня говорить. Лгать. Объяснять себя самого! Я приехал за тем - то и тем - то. Как будто я сам это знаю. Ты хочешь услышать от меня слово, чтобы сразу меня обвинять и от меня освободиться... Не знаю, почему ты боишься своего собственного сердца, Эльвира.

Эльвира. - Я боюсь?

Пелегрин. - Кто может с точностью знать, как все было? Знаем ли тыили яв этот час нашего ночного бдения полную правду? (берет другую книгу) Если б мы помолчали, хотя бы час, вот так, как сидим! И только... Ты взяла бы книгу или вязанье, я бы смотрел иллюстрации, бабочек, эти растения. Меlаlеuса folia, например... а потом, потом бы уехал.

Эльвира. - А потом?

Пелегрин. - Навсегда, я хотел сказать.

Эльвира. - А потом?

Пелегрин. - Потом вокруг нас снова была бы жизнь (садится за клавикорды). В Гонолулу я встретил одного старого капитана, у которого оставалась одна возлюбленная - астрономия. Выше этого для него ничего не было. Мы всегда смеялись над ним, потому что ничто другое его не интересовало. С тех пор, как он обнаружил в каюте какую - то толстенную книгу, все остальное стало вдруг пустяком. Вероятно, то была первая книга, которую он читал в своей жизни, и как читал! Он приходил в кабак, где мы танцевали с негритянками, и рассказывал о Млечном Пути так, словно он был создан только вчера... (берет с тарелки апельсин) Когда мы садились к нему за столик, он брал такой апельсин. Вот, говорил он, Луна. И не терпел улыбок! Вон тот глобус - Земля. А это Луна. Между ними было семь шагов, я точно помню. А что посредине, спрашивал он, что посредине? Даже не воздух, не свет, - ничего! Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти, ничего, что бы заслуживало названия, - просто ничего!

Эльвира. - Кто это говорил?

Пелегрин. - Капитан из Гонолулу... " Предположим, - говорил он, - у меня есть сестра, она осталась в Европе, славная, милая девушка, предположим, она стоит на базаре в Барселоне и в эту минуту держит в руках... ну что бы... арбуз; вот вам одна звезда, арбуз в Барселоне - д ругая, а что посредине? - говорил он. - Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти. Так велико, друзья мои, так велико ничто, так редко встречается жизнь, теплота, разумное бытие, горячий огонек. Так редко то, что есть" (чистит апельсин). Я не собираюсь спорить, верно ли все это. Он большой чудак. Но я бы не мог очистить апельсин, не думая о нем.

Эльвира. - Зачем ты рассказал мне все это?

Пелегрин. - Так. Мне подумалось... а что если б нам еще раз очистить вдвоем апельсин, Эльвира, может быть, еще раз вокруг нас была бы жизнь...

Эльвира (прислушивается) - Кажется, колокольчик?

Ничего не слышно.

Пелегрин. - Из того, что ты говорила сегодня ночью, я вынес только, что ты умна.

Эльвира. - А женщина не должна быть умной!

Пелегрин. - У тебя есть тайны, которые сторожит рассудок; он тебе очень нужен, поэтому он так остр.

Эльвира. - Ты приехал выболтать мне собственные тайны?

Пелегрин. - Какое мне дело до них...

Эльвира. - Ах, да, ты ведь не хочешь знать, зачем ты приехал!

Пелегрин. - Разве так уж невозможно, Эльвира, что я вообще ничего больше не хочу?

Эльвира. - И все - таки ты приехал.

Пелегрин. - И все - таки я приехал... (ест апельсин) В воображении моем все было правильно, даже красиво. Мы не вправе, думал я, судить друг друга. Ты можешь считать меня подлецом, - Бог примет меня соответствующим образом, если это так. Я в свою очередь думаю, как сейчас невеликодушна женщина, - Бог, если он думает так же, примет в соответствии с этим тебя... Что бы там ни было, думал я, жизнь свела нас, и мы любили друг друга каждый по своему, по своему возрасту, по возможностям своего пола. И оба мы еще живы: здесь и теперь, в это мгновение... Почему бы, подумал я, нам не поприветствовать друг друга?

Эльвира. - Но зачем мы должны были это сделать?

Пелегрин. - Жизнь так коротка.

Эльвира. - Ты думал, что можно вновь увезти меня?

Пелегрин. - Зачем?

Эльвира. - Еще один эпизод в жизни мужчины.

Пелегрин трогает клавиши - как ребенок, который хочет и не умеет играть. В дверях появляется Виола. Она в ночной рубашке.

Ради Бога!.. Детка, зачем ты пришла сюда?

Виола. - Я не могу заснуть.

Эльвира. - В такое время?

Виола. - Мне так страшно, мама…

Эльвира. Но почему?

Виола. - Мне снятся такие страшные сны...

Эльвира. - Дитя мое!

Виола. - В нашем доме смерть, мама (смотрит на мать, потом пугается собственных слов, плачет).

Эльвира (поддерживает ее). - Пойдем, Виола, пойдем! Не бойся, ты испугалась во сне. И только. Не плачь. Выпей горячего чаю. Я принесу тебе плед... Килиан! (уходит)

Пелегрин (пытается играть). - Наступает рассвет.

Виола молчит.

Не нужно бояться, дитя мое, совсем не нужно. В этом нет ничего страшного, я знаю.

Виола молчит.

Пелегрин. - Вы умеете играть? Если б я жил еще раз, я обязательно бы научился. По - моему, это прекрасно.

Виола. – О, да.

Пелегрин. - И рисовать тоже.

Виола. - О да, и многое еще…

Пелегрин. - Очень многое…

Виола молчит.

Представь себе раковину, каких не бывает на самом деле, о каких можно только мечтать - так она красива. Можно объездить все морские побережья, вскрыть тысячи, сотни тысяч раковин, и ни одна из них не будет такой же красивой, как та, о которой можно только мечтать, ни одна не будет красива так, как ты - говорил я девушкам, которых любил... Видит Бог, это было серьезно, и девушки мне верили, как верил в это я сам. Но девушки исчезают, становятся женщинами, и женщины в свой черед исчезают тоже, остается лишь раковина, какой нe бывает на самом деле, раковина, о которой можно только мечтать…

Звон колокольчиков.

Скажи мне, сколько тебе лет, дитя мое?

Виола. - Мне? Семнадцать.

Пелегрин. - Семнадцать?

Виола. - Почему вы так смотрите на меня?

Звон колокольчиков.

Пелегрин. - Это он, я думаю. Это он!

Виола. - Кто?

Пелегрин. - Барон, ваш отец... Мы знаем друг друга семнадцать лет - ваш отец и я. Тогда он тоже хотел на Гавайские острова, как и сегодня.

Виола. - Мой отец?

Пелегрин. - Он аристократ.

Виола. - А почему он не уехал?

Пелегрин. - Потому что его ждала дочь - тогда, как сегодня... Это он, я думаю. Идите встречать его.

Виола подчиняется, медленно идет к дверям, глядя на Пелегрина. Он тоже смотрит ей вслед, пока она не исчезает в темноте дверного проема.

Или - или, это, кажется, неизбежно. Одному - море, другому - замок, одному - Гавайские острова, другому - ребенок...

Возвращается Эльвира. С ней писарь.

Эльвира. - Какое письмо? Дай сюда!

Писарь. - Ваша милость...

Эльвира. - Это тебя посылали за бароном?

Писарь. - Ваша милость простят мой вид, Я прямо с постели, меня будят уже второй раз за ночь...

Эльвира. - Что это за письмо?

Писарь. - Барон, наш господин, написали его сегодня, велев, чтобы я подал его к завтраку,

Эльвира. - К завтраку?

Писарь. - А Килиан говорит: можно и теперь, раз ваша милость уже встали...

Эльвира читает письмо.

Кажется, шаги... Ваша милость, барон, вероятно, уже вернулся… (нe получив ответа, уходит)

Эльвира. - Вот оно как!.. Он хочет снова жить, мочь, плакать, смеяться, любить, испытывать трепет в душной ночи, ликовать, пока нас навсегда не засыпало снегом... Почему мы не были честнее? (она не видит лица Пелегрина, которое неподвижно и бледно, как восковая маска) О, Пелегрин! Не верь тому, что я говорила этой ночью, ни одному слову... Я назвала тебя подлецом, потому что мне казалось подлостью, что ты мне снился в течение семнадцати лет... Теперь я могу сказать, Пелегрин, - ты правильно сделал, что приехал...

В дверях стоит барон.

Почему мы не были честнее?

Барон. - Я хотел уехать.

Эльвира. - Я знаю.

Барон. - Но это невозможно... А ты?

Эльвира. - Я ждала тебя. И видела сны…

Барон. - Я знаю.

Эльвира. - А когда проснулась, то стала искать тебя по всему дому, но тщетно. Здесь я нашла Пелегрина. Я издевалась над ним ради тебя.

Барон. - Ради меня?

Эльвира. - Во имя верности. Семнадцать лет я думала, что должна лгать, чтобы сохранить тебе верность - такому, каким я тебя представляла. И вот теперь я прочла твое письмо.

Барон. - Уже прочла?

Эльвира. - Почему мы не были честнее? Не хватало такой малости. Как бы мы поняли друг друга! Ты на многие годы похоронил свою тоску, как ты пишешь, чтобы она не пугала меня, а я многие года стыдилась своих снов, ибо знала, что они напугают тебя. Ни один не хотел огорчать другого. Маленькая комедия, которую мы играли долгие - долгие годы, пока не пришел Пелегрин (кричит, увидев мертвого). Пелегрин?!

Барон. - Теперь я понимаю...

Эльвира. - Почему ты улыбаешься?

Бaрон. - Теперь я понимаю, что он мне сказал этой ночью. Он сказал это так легко, я не мог и подумать, что это серьезно.

Эльвира. - Пелегрин...

Барон. - Он это знал.

Эльвира. - Почему ты скрывал от меня все это, друг мой? Не смейся, мы все поступили несправедливо, все. Бог не хотел этого... Мы могли любить друг друга, мы все. Теперь я вижу, жизнь совсем не такая, любовь больше, чем я думала, верность глубже, ей нечего бояться наших снов, нам не нужно хоронить тоску, не нужно лгать... О, Пелегрин! Ты меня слышишь? Мы очистим вдвоем апельсин, слышишь, - и еще раз вокруг нас будет жизнь... Не улыбайся так!

Барон. - Эльвира...

Эльвира. - Почему я не услышала тогда этого в твоих словах, почему?

Барон. - Нe плачь, Эльвира, в том, что он сказал, нет ничего страшного - я не раскаиваюсь ни в чем и ничего не хочу повторять... Он сказал это так легко.

Часть комнаты с Эльвирой и бароном, который ее поддерживает, как когда - то, когда ее оставил Пелегрин, погружается в темноту. Раздается музыка.

Пелегрина окружают фигуры.

Первая. - Я принесла первый кофе с Кубы.

Вторая. - Я Анатолия, девушка, которой ты ни разу не коснулся.

Третья. - Я принесла тебе фрукты - ананасы, персики, инжир, виноград, это урожай следующего, наступающего года.

Четвертая. - Я сестра, которая дала тебе кровь в больнице на Мадагаскаре

Пятая. - Я принесла тебе книги - Софокл, Вергилий, Конфуций, Сервантес, Байрон и все, что ты хотел прочитать, - чудесные соты со следами воска на страницах, на которые оседает разум столетий.

Шестая. - Я капитан из Гонолулу, который, Бог весть почему, еще трижды вспомнит о тебе.

Седьмая. - Я принесла тебе вино, которое ты пролил.

Восьмая. - Я мать, которую ты не видел, Пелегрин, я умерла, дав тебе жизнь.

Девятая. - Я смерть.

Пелегрин. - Знаю...

Последняя. - Я твоя плоть, твой ребенок, Виола, которой суждено все узнать снова и все снова начать.

1944 г.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 Следующая ⇒