АКТ ПЕРВЫЙ. В замке.

_______________________

АКТ ПЕРВЫЙ

В замке.

Барон стоя набивает трубку. На столе, за которым сидит писарь, горят свечи. В выжидательной позе стоит конюх.

Барон. Вот и все, Курт, что я хотел тебе сказать. Дело совершенно ясное, не будем о нем больше говорить. Вон там твое жалованье.

Конюх. - Ваша милость хотят - таки уволить меня?

Барон. - Порядок прежде всего (зажигает трубку). Порядок прежде всего. Восемь лет ты присматривал за моими лошадьми...

Конюх. - Восемь с половиной.

Барон. - И, как теперь выяснилось, каждый день, наполняя этот кисет, ты крал у меня горсть табаку - каждый день в течение восьми с половиной лет.

Конюх. - Я очень сожалею об этом, ваша милость.

Барон. - Я тоже, Курт.

Конюх. - Я знаю, что не должен был этого делать. Хотя то была не горсть, как говорит ваша милость, а щепотка, всего одна щепотка - это ведь разница, ваша милость. Восемь с половиной лет – это, конечно, не пустяки, но...

Барон. - Ты мне нравился. Ты был веселым парнем. Восемь лет ты распевал песни - в моем доме это удается не всякому. Постепенно здесь отвыкают петь. Все думают, раз я сам не пою, то и вообще терпеть этого не могу... Лошади у тебя всегда были в порядке, лучшего слуги я и желать не мог.

Конюх. - Ваша милость часто так говорили.

Барон. - Мне жаль увольнять тебя.

Конюх. - А если я верну табак? Можно бы подсчитать, сколько это составит - восемь с половиной лет, каждый день по щепотке, я бы вернул тем же самым сортом!

Барон. - Не в табаке дело, молодой человек.

Конюх. - Зачем же меня увольнять, ваша милость, если дело не в табаке?

Барон. - Порядок прежде всего (тем же тоном, что вначале). Вон там твои деньги. Ночь можешь провести еще в доме, но завтра, повторяю, я не хотел бы тебя здесь встретить.

Конюх берет деньги и уходит.

Жаль, конечно. Но прости я его, так он подумает, делаю это лишь потому, что не хочу искать нового конюха, и разве он будет не прав? Для меня и в самом деле так было бы удобнее, но ему это не пошло бы на пользу - он стал бы дерзок. Ему нужен господин, которого он будет уважать, сам себе он не может быть господином. (писарю) На чем мы остановились?

Писарь. - " В - третьих, что касается двух быков, которых я купил, чтобы вы могли пахать на них весной и которых теперь, зимой, никто не хочет кормить... "

Барон. - " Советую вам собрать всю свою волю и разум, чтобы употребить их с пользой для дела. Я со своей стороны сделаю то же, чтобы не ухудшать наших отношений. Послезавтра будет праздник, мы поговорим обо всем этом, когда вы придете в замок".

Писарь записывает.

Вот и все как будто. Или добавь еще: " Что до тревог и волнений по поводу ящура... "

Писарь. - " По поводу ящура... "

Барон. - "... то если вы будете продолжать поить скотину шнапсом и ждать от этого Бог весть какого чуда, знайте, что шнапс ваш потерян даром! Чистите животных щеткой, как я распорядился, а шнапс лучше лакайте сами, только сначала чистите их щеткой " (собирается уходить). На сегодня все.

Писарь. - А дневник?

Барон. - Нет уж, уволь!

Писарь. - За целую неделю ни одной записи, ваша милость.

Баро н (садясь). - Что может произойти у нас за неделю? Дни стали короче, забот навалило, как снега, ни выехать, ни поохотиться на зайцев. В воскресенье был очередной день рождения моей милой супруги. Ели утку, это было чудесно... Еще - уволил конюха... Еще – порядок прежде всего.

Писарь. - " Порядок, прежде всего".

Барон. - Э, да ты записываешь?!

Писарь. - " Что случилось с бароном за неделю".

Барон. - Замолчи!

Писарь. - Я думал, вы всерьез говорите.

Барон. - Впрочем, оставь. Но никому не читай этого, даже мне... И поторопись, тебя ждет свободный вечер... Время уже позднее.

Писарь собирает бумаги, кланяется и уходит.

- Мне видится Страшный суд: подле Господа, произнесшего мое имя, стоит этот шалопай - писарь, звучат трубы, он читает: " Порядок прежде всего, порядок прежде всего... " Его слушают все ангелы, и я с челом, с которого еще не сошла смертельная бледность...

Входит слуга.

- В чем дело?

Слуга. - Я помешал вашей милости?

Барон. - А, дрова принес, правильно сделал.

Слуга. - Я подумал, раз на улице идет снег...

Барон. - Да, он идет уже семь дней.

Слуга. - И семь ночей (стоит с дровами на руках). Семь дней и ночей все идет снег. А от снега растет тишина, все выше и выше. Снег падает на лес, на дороги, на каждый камень и каждую ветку, и каждый столб. Одна только тишина да снег, вот уже семь дней и ночей. Куда ни посмотришь - везде снег. Даже на сосульках. Он и ручей запорошил, и все смолкло... (задумчиво смотрит перед собой) Ваша милость...

Барон. - Да?

Слуга. - Нашего колодца во дворе уже не видно...

Барон. - Ты боишься?

Слуга. - Боюсь? (наклоняется и разводит огонь в камине) Там внизу, на кухне, - мы все там сидим на кухне, с последнего воскресенья никто не уходит в свою комнату - все говорят, что в комнатах холод и снег, он проникает сквозь кирпичи. Вот мы все и ютимся на кухне; ребятишки спят в корзинах для овощей, а мы болтаем до глубокой ночи. Йозеф говорит, никогда еще не было, чтобы снег шел так долго. Семь дней и ночей беспрерывно, ведь это что-нибудь да значит. Все так говорят, только этот новенький сидит на столе со своей гитарой и все посмеивается над нами... (поворачивается) Странный он человек, ваша милость!

Барон. - Кто?

Слуга. - Да пришелец этот. Сидит на столе со своей гитарой и рассказывает всякие истории о племенах, которые ходят голые, отродясь не видели снега и не знают ни страха, ни забот, ни долгов, ни зубной боли. Говорит, есть такие. И еще есть горы, которые плюют в небо серой и дымом и раскаленными камнями, он сам это видел. А еще есть рыбы, которые могут летать по воздуху, коли у них есть охота; а еще, говорит, солнце, если смотреть на него со дна моря сквозь воду, кажется блестящими осколками зеленого стекла... У него в кармане есть коралл, ваша милость, мы сами видели.

Барон. - Что за пришелец? Откуда он взялся?

Слуга. - Отовсюду, так сказать. Сейчас рассказывал о Марокко, о Санта - Крусе...

Барон. - О Санта - Крусе? (встает)

Слуга. - Да. Он пришел в замок шесть дней назад. Мы его приняли за пьяного, он даже не мог толком сказать, чего ему здесь нужно. Уложили его на солому. А на другой день пошел снег... Как вы думаете, ваша милость, он когда - нибудь кончится?

Барон (подходит к глобусу). - Когда - нибудь все кончится, Килиан.

Слуга. - Все?

Барон. - Даже заботы, долги, зубная боль, ящур, быки - все. Одевание, раздевание, еда, колодец во дворе. Когда - нибудь все это засыплет снегом. Акрополь, Библию... Наступит тишина, как будто ничего этого и не было.

Слуга. - Огонь разгорелся. Позвольте мне уйти на кухню, ваша милость.

Входит Эльвира.

Эльвира. - Здесь теплее... Да, чтобы не забыть, Килиан, ужинать мы будем здесь.

Слуга. - Как прикажете, ваша милость (уходит).

Супруги остаются одни. Она, грея руки, сидит на корточках у камина; он все еще стоит около глобуса.

Эльвира. - Здесь теплее. А там вода замерзает в вазах.

Барон. - Санта - Крус...

Эльвира. - О чем это ты?

Барон. - О Санта - Крусе... Ты помнишь Санта - Крус?

Эльвира. - Почему я должна о нем помнить?

Барон. - В этом слове - незнакомые улицы и лазоревое небо, агавы и пальмы, мечети, мачты, море... Оно пахнет рыбой и тиной. Как сейчас, вижу белый как мел порт, будто все это было только вчера. И слышу голос того парня, как он сказал тогда в грязном кабачке: " Мы идем на Гавайи. Видите тот корабль с красным вымпелом? (смеется) Через пятнадцать минут мы уходим на Гавайские острова! "

Эльвира. - Ты все еще жалеешь, что не поехал с ними? Что остался со мной?

Барон. - Я часто вспоминаю о том парне...

Эльвира. - Ты мне не ответил.

Барон. - Добрался ли он до Гавайев? Я часто кручу этот шарик. Флорида, Куба, Ява... Может быть, теперь он на Яве.

Эльвира. - Или погиб.

Барон. - Нет, только не это.

Эльвира. - От какой - нибудь эпидемии.

Барон. - Нет - нет.

Эльвира. - Или на войне. Или во время шторма на море, милостиво поглотившем его.

Барон. - Нет и еще раз нет.

Эльвира. - Почему ты так уверен?

Барон. - Он жив, пока я живу.

Эльвира (с удивлением смотрит на него). - Почему ты так думаешь?

Барон. - Пока я живу, моя тоска с ним, он сделал из нее парус, несущий его по морям, а я вот сижу и даже не знаю, где он там с моей точкой. Пока я здесь работаю, он видит берега, порты, города, о которых я даже не слышал.

Эльвира. - Ну и пусть себе видит!

Барон. - Пусть...

Короткое молчание.

Эльвира. - Послезавтра праздник. Ты подумал о том, как встретить людей? Может, дадим им горячего супа, а? Как ты считаешь?

Барон (не слушая). - Иногда... Знаешь, чего я иногда хочу?

Эльвира. - Отправиться на Гавайские острова.

Барон. - Я хочу увидеть его еще раз, этого парня, который живет моей второй жизнью. И только. Хочу знать, как он жил все это время. Хочу услышать, чего я лишился. Хочу знать, какой могла быть моя жизнь. И только.

Эльвира. - Что за химера!

Барон. - Это не химера, а живая плоть, которая питается моими силами, тратит их, живет моей тоской, иначе разве я был бы таким усталым и постаревшим.

Эльвира. - Разве ты такой?

Барон. - Я слишком часто бываю таким.

Эльвира (шутя). - Может, тот парень и есть бродячий певец, что сидит у нас внизу, на кухне, и развлекает дворню кораллами и гитарой? Горничная мне все уши прожужжала о нем. Может, это он?

Барон. - Возможно.

Эльвира. - Ну, с меня довольно! (встает) Хватит с меня горничной. Та только и говорит, что о рыбах, умеющих летать.

Короткое молчание.

Барон. - Когда я вечерами сижу подле тебя и, допустим, читаю, - чего я, собственно, ищу в книге, как не его, живущего моей подлинной жизнью? И я бы теперь жил точно так же, поднимись я тогда на чужой корабль и выбери море, а не сушу, предпочти я неизвестность покою. Я ищу его, не могу не думать о нем, даже когда я радуюсь нашему счастью... нашему ребенку, земле. Когда я летом скачу на рассвете по полям или когда вечером над нашей рожью собирается гроза, Господи, я знаю, что счастлив!

Эльвира. - Я тоже так думала.

Барон. - И все - таки я не верю, что это - единственно возможная для меня жизнь. Понимаешь?

Эльвира. - Что ты имеешь в виду?

Барон. Когда - то я не знал этих сомнений - когда все еще было впереди, когда ничего еще не свершилось, не было всех этих будней.

Эльвира. - Ты больше не веришь в Бога.

Барон. - Почему?

Эльвира. - Мне так кажется. Отец писал мне как - то в письме: не бойся случайностей. Ты можешь выйти замуж за пирата или барона, и жизнь твоя может сложиться по - всякому, но ты всегда останешься Эльвирой... Я была смущена тогда, и в то же время это меня успокоило. Первой же случайностью, как ты помнишь, оказался барон, и я сказала " да"... Это было на Санта - Крусе.

Барон. - Семнадцать лет назад... (встает) Мне, должно быть, пора переодеваться. Ужин подадут сюда, ты сказала?

Входит слуга, накрывает на стол.

Эльвира. - Килиан...

Слуга. - Ваша милость?

Эльвира. - Принеси третий прибор.

Барон. - Ты кого - нибудь ждешь?

Эльвира. - И скажи тому бродяге, который сидит на кухне, что мы ждем его к ужину.

Слуга. - Бродягу?

Эльвира. - Мы приглашаем его.

Слуга. - Как прикажете, ваша милость (уходит).

Барон. - Что это значит?

Эльвира. - Разве ты не сказал, что хочешь увидеть его?

Барон. - Ты с ума сошла!

Эльвира. - Я надеялась доставить тебе удовольствие. Познакомимся, наконец, с твоей второй жизнью, как ты это называешь. Будет интересный ужин (садится за клавикорды). В самом деле, дорогой мой супруг, что бы ты почувствовал, если б я, как и ты, стала предаваться воспоминаниям? Если б и я стала говорить о другой Эльвире, которая ведет мою вторую жизнь, может быть, более подлинную, где - нибудь далеко отсюда...

Барон. - Говорят, женщины легче забывают.

Эльвира. - Говорят. Но я не забыла. Его звали Пелегрином.

Короткое молчание.

Но женщина, видишь ли, не играет ни любовью, ни браком, ни верностью, ни человеком, за которым она пошла.

Барон. - Разве я играю?

Эльвира. - Что было, то было; у того нет прав на настоящее, тому нет места в моих мыслях! Если женщина говорит: " Да, я иду с тобой", она так и поступает. А все остальное приносит в жертву, не думая ни о чем другом и ни в чем не раскаиваясь. Так и я, потому что я люблю тебя. И хочу, чтобы и мужчина, который для меня все, также и во мне находил все.

Барон. Я верю тебе, Эльвира. Я понимаю тебя (целует ее). И завидую такой верности. Видит Бог, я способен на нее на деле, но не в мыслях.

Возвращается слуга, ставит на стол третий прибор.

Барон уходит.

Эльвира. - Ты пригласил его?

Слуга. - Разумеется, ваша милость.

Эльвира. - Он придет?

Слуга. - Трудно сказать.

Эльвира. - Как он будет смущен, бедняга!

Слуга. - Вы так думаете, ваша милость?

Эльвира. - Чего только не думает о господах тот, кто сам не принадлежит к ним! (играет на клавикордах)

Слуга. - Ваша милость...

Эльвира. - Да?

Слуга. - Нашего колодца во дворе уже не видно (поправляет приборы на столе). Я думаю, гость будет сидеть здесь. Если он придет, потому как, прошу прощения, мне показалось, что он пьян.

Эльвира. - Пьян?

Слуга. - Не сильно, ваша милость, не до беспамятства.

Но все - таки.

Эльвира. - Все - таки? Сколько это - все - таки?

Слуга. - Я к тому еще говорю, чтобы вы не удивлялись, если я не подам венецианских бокалов...

Эльвира. - Почему же?

Слуга. - Этот парень, наш гость... у него такая привычка - как только выпьет стакан, так бросает его об пол.

Эльвира. - Замечательно...

Слуга. - Как угодно вашей милости.

Эльвира. - Килиан

Слуга. - Да!

Эльвира. - Я хочу, чтобы венецианские бокалы были на столе.

Слуга. - Это наши лучшие, ваша милость. Барон их больше всего любит, это память о его путешествии, о море...

Эльвира. - Именно поэтому.

Никем не замеченный входит Пелегрин.

Эльвира продолжает играть. Слуга занят посудой на столе.

Килиан, а какой он, наш гость?

Слуга. - Какой?

Эльвира. - Опиши его! У него бородища, да? А волосы, наверное, закрывают воротник, словно парикмахеры все повымерли?

Слуга. - У него нет воротника.

Эльвира. - В детстве я однажды видела такого бродягу, он придерживал бороду и вытирал рукой следы супа на губах - фу!

Слуга. - У него нет бороды, у нашего гостя.

Эльвира. - Жаль.

Слуга. - И все-таки ваша милость будут удивлены.

Эльвира. - А ботинки? Какие у него ботинки? Ты видел те, которые остались от цыган и теперь валяются в пруду?

Слуга. - Примерно такие же у него.

Эльвира. - Бедняга! Надо дать ему какие - нибудь получше потом.

Слуга. - Это было бы великодушно со стороны вашей милости.

Эльвира. - Но только потом! Понимаешь, барон хочет познакомиться с ним, с таким, как он есть... Он пьян, ты сказал?

Слуга. - Боюсь, этот ужин доставит мало радости вашей милости.

Эльвира. - Напротив!

Слуга. - Он совершенно нищий, я думаю.

Эльвира. - О, я не такова, чтобы не выносить присутствия бедных людей.

Слуга. - Я хочу сказать, ему нечего терять. Такие люди имеют обыкновение говорить правду...

Эльвира. - Какую правду?

Слуга. - Какую им заблагорассудится. Совсем нетрудно, ваша милость, быть смелым, когда дошел до точки.

Эльвира. - Я ценю правду.

Слуга. Даже когда она неприлична? Он, видимо, немало повидал на своем веку.

Эльвира. - Например?

Слуга. - И в тюрьме сидел.

Эльвира. - В тюрьме?

Слуга. - Тут замешана женщина, я думаю...

Эльвира. - Он был в тюрьме, ты говоришь?

Слуга. - Он так сказал.

Эльвира. - Замечательно!

Слуга. - Его хотели повесить, я думаю.

Эльвира. - Замечательно, просто замечательно.

Слуга. - Что же здесь замечательного, ваша милость?

Эльвира. - Что? (снова поворачивается к клавикордам) А то, что человек, который недоволен своей судьбой, на этом примере сможет кое - чему научиться - вот что (трогает клавикорды).

Слуга (хочет уйти, но замечает в дверях гостя). - Гость, ваша милость.

Эльвира. - А! Разве уже был гонг... (поворачивается, чтобы идти навстречу гостю, но останавливается, увидев его)

Пелегрин. - Добрый вечер, Эльвира.

Эльвира. - Пелегрин?!

Пелегрин. - Я приглашен на ужин, если не ошибаюсь.

Эльвира. - Пелегрин...

Молчание.

Пелегрин. - Не пугайся, Эльвира, я скоро уйду, у меня не много времени.

Молчание.

Вы прекрасно живете, я всегда так и думал... Вот только это полено... мне кажется, лучше задвинуть его подальше в камин, ты позволишь?.. (берет кочергу) Ты удивлена, Эльвира, что я появился здесь, в этих невероятных местах... Я был болен, у меня была лихорадка, такая, что казалось, будто черти тянут из меня жилы. И вот я снова здоров. Бывает же: здоровее, чем когда-либо!.. (выпрямляется) На Кубе меня дожидается одна ферма, всеми забытая, опустевшая, выгоревшая ферма. Я буду выращивать на ней фрукты: ананасы, персики, сливы, инжир, виноград. Корабль отходит через месяц, а через год, Эльвира, я пришлю вам свой собственный кофе!

Эльвира, стоявшая до сих пор молча и неподвижно, как статуя, вдруг поворачивается, подбирает юбку и решительно устремляется прочь.

Куда же ты? Я не хотел тебя пугать... Ага, вот и ваша дочка (останавливается перед фотографией). Ты похожа немного на мать. Глаза, как у серны. Может быть, она теперь плачет от гнева, твоя мать, - я напомнил ей о вещах, о которых тебе вовсе не следует знать, умнее от этого не станешь, а главное - жизнь коротка, вот в чем вся штука (оглядывается кругом). А, книги... (берет одну из них в руки) Когда - нибудь, - не знаю только, когда, - я все вас прочту. О, вы - чудесные соты, со следами воска на страницах, на которых оседает разум столетий!

Появляется барон; он явно озабочен появлением своего гостя, который, ничуть не смущаясь, продолжает листать книгу.

Барон. - Желаю здравствовать.

Пелегрин. - И вам того же... Ваша милость тоже, по - видимому, любитель гравюр? У вас прелестное собрание.

Барон. - Жена появится сию минуту.

Пелегрин. - Вы думаете?

Барон. - Мне сказали, что вы уже около недели в нашем доме, вас задержал снег.

Пелегрин. - И снег тоже.

Барон. - У нас редко бывает столько снега.

Пелегрин. - Когда - то и я собирал... индейские головы, в Америке. Черт знает, как им это удается, но величиной они вот такие - с кулак, натуральные человеческие головы. Мертвые, конечно. Но безупречной сохранности мясо, кожа, глаза, волосы, даже черты лица - только в уменьшенном размере. На ферме, где я тогда работал, у мен был целый набор таких голов, их можно было держать в руке, как клубни картофеля. Но однажды меня разозлили женщины, и я покидал в них все головы, так что ни одной не осталось (смеется). Почему вы так смотрите на меня?

Барон. - Мне кажется, мы уже где-то виделись...

Пелегрин. - Правда?

Барон. - Не знаю, помните ли вы меня...

Входит слуга.

Слуга. - Ее милость просят ее извинить. У нее мигрень, она говорит, или что-то с желудком.

Барон. - Спасибо.

Слуга уходит.

Сядем!

Пелегрин. - Мне кажется, это было на Санта - Крусе... Спасибо... Это было на Санта - Крусе, в том проклятом кабачке, где у меня украли серебряный амулет!

Барон. - Кто, я?!

Пелегрин. - Негр! Помните негра, который продавал устриц? Я и сейчас утверждаю, что они воняли... Спасибо... Я ждал вас тогда на нашем корабле, вы ведь сказали, что поедете с нами? Корабль с красным вымпелом, помните?

Барон. - Отлично помню.

Пелегрин. - " Виола"

Барон. - " Виола"?!

Пелегрин. - Да, попутешествовали мы тогда! Под Мадагаскаром нас взяли французы и нацепили наручники. Девять недель мы сидели в тюрьме и грызли ногти, жрали плесень на стенах! К счастью, я заболел, остальных сослали на галеры. Ведь мы пираты! Меня должны были послать вслед за ними, но сначала отвезли в госпиталь. Больничная сестра дала мне свою кровь... Да, она закатала белый рукав, села и дала мне свою кровь. Потом я спрыгнул с мола и поплыл. Понимаете, я все плыл и плыл, а во мне была кровь той сестры, была лунная ночь, на рейде стояло голландское грузовое судно, и я уже слышал, как на нем поднимали якорь. Но простите.

Барон. - За что же?

Пелегрин. - Я все болтаю, не даю вам рта раскрыть.

Барон. - Я слушаю...

Пелегрин. - К тому же вы не едите. Это невежливо с моей стороны.

Барон. - Я слушаю с интересом. Правда! Пусть вас не смущает мое любопытство к тому, что мне не удалось испытать в жизни.

Пелегрин. - Давайте чокнемся!

Чокаются.

За вашу супругу!

Пьют.

Потом мы добрались до Гавайев.

Они собираются приступить к еде, но внезапно раздается музыка. Они прислушиваются, смотрят друг на друга, встают, не выпуская салфеток из рук, пытаются понять, откуда доносится музыка.

Барон. - Что бы это значило?

Пелегрин. - Музыка...

Барон. - Откуда?

Пелегрин. - Они всегда это пели, матросы, эти загорелые дьяволы с глазами кошек, когда мы ночами валялись на палубе и не могли уснуть от жары - в такие ночи, в те безветренные ночи...

Барон. - Что бы это значило?

В дверях появляется юная девушка.

Виола. - Отец...

Барон. - Что случилось?

Виола. - Не знаю.

Барон. - Что - то случилось...

Виола. - Мама плачет и не говорит, почему.

Барон. - Позвольте представить - наша дочь.

Пелегрин. - Здравствуй.

Барон. - Виола.

Пелегрин. - Виола?

Сцена погружается в темноту, но музыка не смолкает, пение матросов слышится все ближе и ближе.

__________________________________

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒