От автора 2 страница

Суммируя полученные сведения, можно смело утверждать, что Мальцева была изнасилована в интервале от 21: 35 до 22: 00.

Сологуб также выяснил, что помимо Мальцевой в кладовую в течение смены ходили: Потемкина Светлана Петровна (четвертый цех), Горобец Елена Николаевна (двенадцатый цех), Чумаков Игорь Петрович (монтажная), Утин Владимир Степанович (восьмой цех), Доброселова Евгения Игоревна (четвертый цех), Жуков Николай Сергеевич (монтажная). Но все они, за исключением недавно устроившегося на комбинат Жукова посетили кладовую задолго до установленного временного промежутка.

А вот Жуков вышел из монтажной почти в то же время, что и Мальцева, то есть, в девять двадцать. И вернулся назад только без четверти десять! Объяснив свое долгое отсутствие на рабочем месте тем, что вначале долго ждал кладовщицу, а после кладовой задержался в уборной по причине внезапного расстройства желудка.

- Не веришь, - ответил он мастеру – иди понюхай!

Подобный ответ был для Жукова характерным. Работал он с января, но уже успел себя показать рабочему коллективу со всех сторон – грубый, ленивый, хитрый, нахальный и до тошноты хвастливый. Предметом хвастовства являлись его бесчисленные победы. Как в драках, так и над женщинами, которых он «драл в хвост, и в гриву, пока не начнут икать».

- Бабы силу любят еще как! И только делают вид, что им обхождение нужно – цветы всякие, клятвы, шуры-муры. Не нужно бабе никаких нежностей и воздыханий, только прижми ее посильней, да без свидетелей и она твоя. Потом еще сама бегать начнет!

- Дурак ты, Жуков. И циник.

- Что ты сказал?! Щас как шарну за «дурака»! Так, что потом зубов и с фонариком не соберешь. Хочешь?

Никто не хотел. И с Жуковым старался в конфликт не вступать – высокий, под два метра ростом, бычья шея, выпирающая челюсть, ручищи, как у кузнеца, великанские кулаки. И…

- Вы бы, товарищ майор, видали егоный брандспойт. В кунсткамеру можно, за витрину.

- Не понял, что видел?

- Елду. Не елда у Жукова, а целый хобот. А еще он на Мальцеву Лизу глаз свой жадный положил.

- Вот как?

- Так точно, товарищ следователь. Говорил, что, если бы она не была директорской дочкой, давно бы «прижал». Мы думали, что шутит. А теперь считаем, что это он Лизу-то изнасиловал. Больше некому. Не выдержал подонок. Подстерег, схватил, сжал, как клещами своими лапами и давай жарить! Как кобель текущую сучку. Арестуйте его, товарищ следователь!

- Так сразу? Мало для задержания оснований.

Но очень скоро обнаружилось еще одно основание, и достаточно веское – Жуков в кладовой не был!

Теперь он в КПЗ, в качестве главного подозреваемого. Завтра допрос.

Похороны Лизы с разрешения судмедэксперта были назначены на субботу, шестое апреля. Рано утром в четверг капитану Чеботареву позвонил директор Мальцев:

- Товарищ капитан, у меня к вам личный вопрос.

- Слушаю, Василий Григорьевич.

- Не хотелось бы по телефону. У вас найдется для меня минутка? Предлагаю встретиться.

- Конечно. Где и когда вам удобно?

- Может быть, днем? У меня сегодня заседание райкома. Могли бы перед началом, а начало в одиннадцать. Буквально два слова.

- Райком, как я понимаю, Ленинский?

- Да.

- Договорились, Василий Григорьевич. Тем более, и у меня появилось к вам несколько вопросов. К без четверти одиннадцать я подъеду к зданию районного комитета, до встречи.

Крепкое, дружеское рукопожатие капитана лишило Мальцева неловкости и смущения. Он сразу перешел к делу:

- Помните я вам говорил, что Лиза перед смертью просила об отпевании?

- Помню. Меня это, если честно, немного удивило.

- Я долго думал об этом. Но так и не придумал, зачем ей понадобилась эта дикость? Откуда? Неужели, сестра надоумила? Но, опять же, когда? И разве могли они говорить о похоронных обрядах церкви? Нет. Зачем это Лизе? Но, видимо, было что-такое, что… Сложно сформулировать. Словом, я хотел бы, чтобы воля моей дочери была исполнена. Хоть так искупить вину перед ней. Понимаю, что это мракобесие, но пренебречь последним желанием Лизы я не имею права. Вот это я и хотел вам, товарищ капитан, сказать. Просьба у меня такая - нельзя ли, чтобы в ночь перед похоронами, над Лизой читались псалмы? Это сестра посоветовала, сказала, что псалмы равносильны отпеванию, а Лизаньку отпевать нельзя. Она, слава богу, не крещеная. А даже если бы и так, то приглашать на кладбище попа с кадилом и певчими я бы ни за что не стал. И как убежденный атеист, и как руководитель крупного предприятия и, тем более, как коммунист. Но вот компромисс с чтением псалмов и молитв, я считаю вполне возможным. Сестра обещала найти специалиста среди своих церковников, поскольку, сама это делать не может, у нее больные глаза. Или нет, товарищ капитан, не стоит? Как вы считаете? Всего одну ночь? В морге? Где-нибудь в уголке. Ради Лизы!

В голосе Мальцева послышалась мольба. Чеботарев потер лоб:

- Ничего в этом незаконного нет. Да и вам, знаю, легче будет.

- Легче, товарищ капитан. Всего одну ночь с пятницы на субботу! Меня же совесть потом замучает. И сестра будет шипеть – еще один грех на душу взял… Она уже почти договорилась. Кому это помешает? Тем более, ночью?

- Пожалуй, никому.

- Так значит, можно?

- Я позвоню о вас в морг. Думаю, там возражать не станут. Будем считать, что это один из видов ритуальных услуг

- Именно так! Спасибо вам, товарищ Чеботарев! Только ради дочери! И за понимание спасибо.

- Не за что, Василий Григорьевич. А я хотел у вас спросить об Анатолии Рудакове. Как он?

- Как может чувствовать себя человек, невесту которого… (подбородок Мальцева начал дрожать) зверски изнасиловали? До смерти изнасиловали! Как?! Карамыш мне говорил, что когда Толя узнал, то кричать стал: «Кто?! Я убью его! Убью своими руками! ». Плакал втихаря. А потом такое замыкание в щитовой устроил. Слава богу, сам не сгорел. Но выпрямитель из строя вышел. Я говорил, что Рудаков у нас в бригаде электриков работает?

- Говорили.

- Забыл уже. Так вот после аварии, Рудакова ввиду его нервного состояния от работы срочным образом отстранили и отправили домой. Наша медичка выписала ему освобождение до конца недели. Я бы и сам на день-другой освободился, но не могу – дел по горло. Да и легче среди людей горе переживать, о себе забываешь. - Мальцев полез в пальто за папиросами.

- Это верно, Василий Григорьевич, с людьми горе слабеет. То есть, Рудакова сегодня на комбинате нет?

- Нет. Выйдет в понедельник, восьмого апреля. Звонить ему пока я боюсь. Сестра звонила, а мне страшно. Да и чем я его утешу?

- А я как раз собирался с ним поговорить. Ну ничего, заеду к нему домой. До свидания, Василий Григорьевич.

Мальцев не ответил – он боролся с плачем, жадно глотая смешанный со слезами табачный дым.

В кабинет ректора ЛДС, больше похожий на зал заседаний, раздался осторожный стук. Очень осторожный, едва слышный.

- Входите, нечего царапаться.

На пороге появился Степан Швец - круглолицый, крепкогрудый бравый молодец, которому к лицу больше бы подошла морская форма нежели черный, до пола длинный, смешной подрясник семинариста.

- Благословите, отец ректор! – сочным баском рявкнул Швец, быстро подошел к вылезшему из-за письменного стола протоиерею Михаилу (тоже в черном длинном одеянии). Затем молниеносно согнулся, коснувшись пальцами правой руки натертого паркета, резко выпрямился и сотворил ладони «корзиночкой».

- Бог благословит! – размашисто осенил его ректор и сунул для поцелуя свой «великопостный», то есть, деревянный наперстный крест.

На мгновение лицо отца Михаила (вылитый Джеймс Кук, если бы у него была русская седая борода, стриженая по-городскому) изобразило недовольное удивление, затем легкую горечь.

- Садитесь, Швец, - он указал на ближайший к себе стул, коих было немало вокруг длинного стола, за которым проводились собрания педагогического совета семинарии. – Садитесь.

Отец Михаил остался стоять. Перед почувствовавшим неловкость Швецом и висящим на стене внушительным полотном «Бегство в Египет».

- Дело не в том, - начал ректор, - что курящий человек портит свое здоровье, тем самым занимаясь медленным самоубийством, которое, как вам должно быть известно, есть самый страшный грех.

- Самый страшный - хула на Святого Духа! Простите, отец ректор, вырвалось.

- Прошу меня не перебивать! Так вот, не в этом дело. А в том, что идет третья неделя Великого поста. Крестопоклонная, как вам также должно быть известно. И поэтому ради Господа и его мук каждому верующему следует себя ограничить в самом для него приятном. В этом суть поста, а не в изменении рациона питания. Кто-то кладет запрет на сладкое, кто-то на мясо и рыбу, кто-то на вино. Вы меня понимаете?

Швец вскочил:

- Совершенно с вами согласен, ваше высокопреподобие. Но в табаке не содержится сахар, животный белок или алкоголь. К тому же, я читал, что до революции многие священники курили, за грех курение не считая. Просто привычка. Навык.

Отец Михаил изумился наглости, но спокойствия не потерял:

- А вы смелый человек, Швец. Это хорошо. Замечу, что до революции многое было не таким, как сейчас. Очень многое. А посещение кино? В особый период покаяния и трудов доброделания?

- Кино?

- Да. Просмотр кинокомедии «Максим Перепелица»? Вас видели в кинотеатре. Да еще с девицей.

- Кто видел? Тот, кто сам там был? Спросите тогда, отец ректор, у него.

Отец Михаил вздохнул:

- Оставим эти глупости, и перейдем к вашей успеваемости. Все экзамены вы сдали на слабые тройки, а литургику вообще завалили. Как быть с вашей низкой успеваемостью? Вы для чего поступали в семинарию?

- Как для чего? Богу служить. В священном сане, если Ему будет угодно. На все Его святая воля. Его святой воле, Господа нашего, было угодно оделить меня ясным и вместительным умом. Не то, что у вас, отец ректор. Ну не получается у меня запоминать! Особенно греческий. Или патрологию с цитатами. Хоть ты тресни! Зачем мне греческий? А литургику я пересдам. На следующей неделе обязательно. А что в кино ходил, так… Так я каюсь! Искренне. Простите меня, отец Михаил! Еще апостол Петр говорил прощать брата, если кается. Да и фильм совершенно глупый. Простите меня грешного, отец ректор!

Швец вознамерился схватить руку ректора для поцелуя. Тот порыв Швеца сдержал:

- Каетесь?

- Каюсь.

- Ну что ж… Где покаяние, там и прощение. А где прощение, там и епитимия.

- Поклоны?

- Нет. Вам надлежит читать псалтырь над усопшим.

- В лавре?

- Нет, мой дорогой. В морге. И не час-другой, а целую ночь. Сегодняшнюю. И до завтрашнего утра, пока тело не увезут на кладбище. Если постараться, то можно всю псалтырь прочесть. А это такая духовная подмога новопреставленному, что лучшего и пожелать нельзя. Святые отцы учили, что псалмы – самое сильное средство от нечистых духов.

- Так я… мне сегодня… Мне сегодня после вечерни в алтаре убирать! А потом еще…

- Не беспокойтесь, Швец! – перебил отец Михаил. - Незаменимых у нас нет. А посему! Сейчас вы зайдете к отцу Вениамину взять у него богослужебную псалтирь и методичку о том, как вам надлежит псалтирь читать. И свечи не забудьте у отца благочинного. Учтите, я полагаюсь на вашу совесть. И не забывайте, что на всех нас непрестанно смотрит Господь. И сейчас, и тогда, когда вы будете исполнять это послушание.

Ректор подошел к своему письменному столу, взял с него какой-то листок и вернулся к Швецу, круглое лицо которого несколько вытянулось.

- Вот это номер телефона Мальцевой Елены Григорьевны. Сестра очень уважаемого человека, поэтому без панибратства и чувства превосходства, знаю я вас, пижонов. Сразу же после обеденной трапезы позвоните Мальцевой и скажете, что от меня, она знает и вашего звонка ждет. С последних пар я вас отпускаю.

- А…

- Ну, что вы стоите, как Валаамов осел?

- Благословите, отец ректор…

Швец сделал быстрый поклон и сложил ладони корзиночкой.

- Бог благословит… - Отец Михаил осенил семинариста размашистым знамением и сунул ему в губы крест. – Идите!

После трех звонков, как было указано на табличке с именами жильцов, прошло минуты две. Затем защелкали замки. Дверь капитану Чеботареву открыла похожая на учительницу (таким почему-то было первое впечатление) женщина лет сорока пяти или чуть старше. Лицо еще свежее, но устроенные в высокую прическу волосы были уже тронуты легкой паутиной седины. Эта прическа и темная длинная кофта со стоячим воротником придавали ее замкнуто-строгий вид. Но вскоре оказалось, что мать Анатолия Рудакова весьма приветливый и разговорчивый человек.

- Сотрудник уголовного розыска? – не удивилась она. – Очень хорошо. А я - Нина Михайловна. Анатолия нет сейчас дома, но все равно идите за мной.

И они пошли по длинному скрипящему коридору, вполне типичной коммунальной квартиры, в которой проживают шесть семей.

- Вот и наша, - Нина Михайловна остановилась перед двустворчатой дверью, одна половинка которой, была превращена в вешалку. Внизу стояла двухъярусная полка для обуви, с которой Рудакова взяла смешные войлочные тапки без задников и бросила их капитану.

Когда Чеботарев снял пальто и переобулся, Нина Михайловна открыла дверь:

- Прошу. Осматривайтесь, располагайтесь, где удобно, а я сейчас чайник поставлю.

Анатолий жил с матерью. В большой, в этот момент освещенной люстрой комнате с окнами на шумный Лермонтовский проспект. Левый угол комнаты был отделен от остального пространства недостающей до потолка перегородкой, задернутой цветастой занавеской. В правом углу громоздился платяной шкаф с зеркалами на дверцах, из-за шкафа, выглядывала часть узкой кушетки. Впритык к кушетке, продолжая занимать место вдоль окошек, стоял письменный стол, заваленный чем-то, связанным с разобранными электромоторами и проводами. Имелся сервант, стулья, книжные полки. Но книги были везде – стояли высокими стопками на полу, на серванте, тесня цветочные горшки на подоконниках.

Под одной из книжных полок висела крупная фотография в рамке – сцена из «Горя от ума», флегматичная Софья и Чацкий (густые бакенбарды, черная кудрявая шевелюра, явно тесный фрак) с ней пылко объясняющийся.

Вошла Нина Михайловна с чайником.

- Это Толя и Лизанька на премьере. Толя в парике. И бакенбарды приклеили. А Лизаньку украшать ничем не надо. Какая трагедия! До сих пор поверить не могу. Где справедливость? Садитесь, прошу.

- Благодарю, с удовольствием.

Пока пили чай (соломка, вишневое варенье) Чеботарев узнал, что Нина Михайловна работает в библиотеке и любит, как она сказала, «лечить» приготовленные к списанию книги – поэтому их так здесь много. А ее Толя умелец на все руки: перегородку («там мой уголок»), вешалку, полку для обуви, люстру, торшер и утюг смастерил сам. Еще он собирался в этом году поступать электротехнический институт.

- Будет ли? Все наши планы теперь рухнули. И для него, и для меня. Да что я!? Мальчика жалко. А уж Лизаньку…

Нина Михайловна ненадолго зажмурилась, и Чеботарев понял, что Рудакова только кажется бодрой и неунывающей.

- Они ведь жениться хотели на майских, и заявление уже подали. Когда я его тем вечером увидела… в понедельник, он сам был, как труп – бледный, холодный, оцепеневший, вместо лица маска. С работы его отпустили, спасибо добрым людям за сочувствие. Сутки лежал не вставая. Только курил. Одну за другой, одну за другой. Я уж бояться стала, как бы он глупость какую с собой не сделал, пока я на работе. Вроде, отошел немного.

- А куда он ушел, вы не знаете? – спросил Чеботарев, отодвигая чашку.

- Вышел пройтись. Это его любимое выражение – «выйду пройтись». Сидит читает или с паяльником. И вдруг: «Пойду пройдусь! ». Может пойти перед работой, или поздно вечером. Говорит, что на Обводный ходит, на чаек смотреть. Вначале мне такое его поведение странным казалось, а потом привыкла.

- И как долго он гуляет?

- По-разному. Иногда возвращается скоро, а может и через два часа. Но это, когда гуляет вечером. Приходит тихо, старается не шуметь. А я все равно лежу и его жду.

- Скажите, Нина Михайловна, а в ту субботу… когда было совершено нападение на Лизу, чем Толя занимался? Не вспомните?

- Я и не забывала. По субботам Толя ездит в планетарий.

- В планетарий?

- Да. Увлекся сынок астрономией. Он же у меня впечатлительный и на все новое падок. До этого бредил альпинизмом и походами. С палаткой, по кручам, с чайником на костре. Потом театр, сцена. Теперь вот вселенная, галактики, звезды. Как надолго не знаю, но с осени стал изучать звезды. Книги у меня в библиотеке берет, с нового года абонемент в планетарий купил. Лекции у них по субботам, так он сразу после работы прямо туда. Начинаются, кажется, в шесть.

- Спасибо. И еще вопрос. Вот вы сказали по поводу странных прогулок Анатолия «вначале».

- Вначале?

- Ну, что вначале вам поведение Анатолия странным показалось? Что значит «вначале», Нина Михайловна?

- «Вначале» означает, после Толиного возвращения из Москвы. Он же прошлым летом в Москве побывал. Сколько у нас радости было, когда его от комбината делегировали на международный фестиваль молодежи! Он чуть не плясал – такая честь! Костюм ему новый купили, ботинки. Телеграмму мне оттуда послал. В одно слово с восклицательным знаком – «Счастлив! ». А вернулся какой-то тихий, и не очень-то счастливый. Первые дни встанет у окна и смотрит… Долго стоит, словно что-то вспоминает и никак вспомнить не может. Потом прошло. Но начались его уходы на улицу, вот это вот «пойду пройдусь». Но после, когда с Лизанькой познакомился, опять стал прежним – веселым и открытым. В драмкружке с ней познакомился. Жаль бедняжку, как ее жаль! Такая внимательная. На день рожденья мне вечноцветущую розу подарила. Хотите посмотреть?

- Хочу.

На подоконнике, в который упирался заваленный проводами письменный стол, находился горшок с пышным кустом, усыпанным маленькими желтыми розочками. Рядом высилась стопка потрепанных, изувеченных читателями книг. Чеботарев также заметил на подоконнике и пачку папирос «Любительские», лежащую в тяжелой стеклянной пепельнице с отбитым краем.

Говорили они еще минут двадцать. Иногда капитан делал пометки в своем блокноте.

Рудаков так и не появился.

- Все, Нина Михайловна, мне пора. Жаль, что Анатолия не дождался. Но если вы не возражаете, ближайшее время зайду к вам еще. Передайте сыну, что очень хочу с ним поговорить. И… - Чеботарев что-то написал в блокноте и вырвал листок, - мои номера, тот, что подчеркнут, служебный. Как я понял, в квартире телефона нет?

- Нет.

- Пусть Анатолий мне сегодня вечером позвонит. Я уверен, что он нам сможет помочь. Или вы, если ваш сын звонить откажется. В его состоянии от разговоров с сотрудником уголовного розыска легче не станет.

- Конечно, товарищ капитан. И телефон передам, и ждать вас будем. Идемте, я вас провожу – у нас замок сам не защелкивается.

Надевая пальто и переобуваясь, Чеботарев обратил внимание на туристические ботинки с толстой рифленой подошвой. Задники ботинок были выпачканы глиной.

Допрос Жукова проходил легко, если можно применить слово «легко» к допросу. Майор Сологуб, задав два-три четких вопроса, полностью сбил Жукова с толку – его последующие объяснения стали противоречивыми, невнятными и сумбурными. А вскоре Жуков вовсе замолчал.

- Что вы молчите, Жуков?

- Думаю.

По тону бессильно произнесенного «думаю» Сологуб сразу понял, что Жуков готов сознаться.

- Это хорошо, что вы задумались. Только прошу не долго.

- А можно папироску?

- И папиросу можно. Главное, чтобы вы приняли правильное решение. Все теперь зависит от вас, ваша дальнейшая участь.

Жуков (бледный, испуганный, словно уменьшившийся в габаритах) курил, стараясь на майора не смотреть. Смотрел в окно. Там (за крупной решеткой) густо и наклонно валил мокрый снег. Жуков докурил, раздавив, чуть ли не расплющив окурок в пепельнице.

- Я хочу… признаться.

- Вот это разумно, Жуков! – Сологуб придвинул к себе протокол и обмакнул перо в чернильницу-непроливайку. - Я вас внимательно слушаю.

- Я… - Жуков покраснел, лоб его покрылся потом, - не был в кладовой!

- Это нам известно. И?

- И на Мальцеву не нападал! И на горшке не сидел. Я… Я… Я в раздевалке нашей шарил. По карманам рылся и шкафчикам. Вот…

- Допустим, - Сологуб заиграл желваками. – Допустим, что было именно так. Но согласитесь, Жуков, что лучше прослыть мелким воришкой, опозориться на весь комбинат, чем признаться в совершенном изнасиловании. Ловко придумали. А я было подумал, что…

- Доказать могу! – перебил майора Жуков, перейдя почти на крик.

- Тише, подозреваемый, тише. Мы не на футболе.

- Тогда, в субботу я вынул из кармана Петухова портсигар. Он и сейчас у меня. Дома, то есть, в ящике с инструментом лежит. Съездите, проверьте. А у Петухова спросите, когда портсигар у него исчез. А в авоське у Дидоренки я нашел чекушку водки, выпитую наполовину. Ну и допил! И это проверьте! Я ничего вам не вру. А у Самойлова из кошелька взял двадцать пять рублей. Там у него еще пятак позеленевший лежал. Я точно запомнил. Спросите у них.

- И как давно? – на миг спокойное лицо Сологуба обрело выражение крайнего презрения, но майор сразу овладел собой.

- Чего давно?

- Вы этим занимаетесь?

- Как устроился, так и проверяю. Раздевалку, в смысле. Я ведь, любой замок шпилькой отомкну, гражданин майор.

- А вам не кажется, что эти действия не являются несовместимыми?

- Какие?

- Мелкие кражи, выпивка на производстве и нападение с целью изнасилования? Изнасилование, черт тебя дери! Кхм… Одно влечет за собой другое. Почему украсть у товарища можно, выпить водки во время ответственной работы можно, а лишить девушку невинности нельзя? Как вы считаете, Жуков?

- Считаю, что они не соединяются. В смысле, напасть на бабу. Не способен я… - побледневший было Жуков снова залился краской.

- Совесть не позволяет?

- Какая совесть?! Здоровье не дает. Я же… Я же бессильный.

- Вы хотите сказать, что вы импотент?

Жуков кивнул:

- К кому только не ходил. И к докторишкам, и к бабкам на заговор, и к цыганке на ворожбу. Какую дрянь только не пил и не ел! Ничего не помогло – не стоит. Висит, чуть не до колена, сволочь! А сил встать не имеет. Вот она, какая правда и чистосердечное мое признание…

- Что ж… - Сологуб отодвинул протокол, вынул расческу (с растерянностью майор боролся с помощью расчески) и зачесал назад упавшую на лоб длинную седую прядь. – Продолжим допрос после того, как я проверю ваши показания.

- А домой? Я же сознался. Как вы просили, чистосердечно. Не хочу больше ночевать в камере!

- Рано еще вас отпускать, Жуков, рано. Все это пока пустые слова, не подтвержденные реальными фактами.

- А вы собаку позовите! Пусть она вам докажет, что не был я там, где на Лизку директорскую напали.

- Интересно, это каким же образом?

- А таким, что у меня грибок на ногах! Самого тошнит от вони. Суньте вашей ищейке мой ботинок под нос и пустите. Куда угодно побежит, но только не туда, не в подвал. Не был я там ни разу.

- Так и не были?

- Так и не был. Зачем мне кладовая? Зовите собаку. Пусть докажет!

- Не кричите, Жуков. И успокойтесь. И вот здесь внизу подпишите. На сегодня закончим.

После того, как Жукова увели в камеру, майор убрал папку в сейф.

И глубоко втянул носом воздух…

Действительно, он имел отвратительно кислый привкус потных ног. Майор подошел к окну распахнул форточку и закурил. Снег валить перестал, и теперь с крыш начало шумно капать. А среди побелевшего от метели двора стали проступать черные пятна канализационных люков. Медленно начинались сумерки.

- А чем черт не шутит? – подумал Сологуб, - Я и сам намечал. Верно!

…Все, в чем признался Жуков, оказалось правдой – украденный у Петухова портсигар, двадцать пять рублей у Самойлова, в кошельке которого до сих пор лежала зеленая от коррозии пятикопеечная монета, выпитая водка Дидоренко.

В поликлинике, в карточке Жукова, несколько лет назад заведенной районным урологом, был записан диагноз – «…смешанная (органическая и психогенная импотенция) третьей стадии, на фоне врожденного макрогенитализма».

- Что это значит, доктор?

- Это значит, товарищ Сологуб, что больной безнадежен. Как мужчина-производитель и любовник. И это, заметьте, при таких фантастических размерах детородного органа. Вы видели?

- Видел.

- Согласен, страшно. Но именно эта… кхм, чрезмерность и является главной причиной полового бессилия вашего Жукова. Уже давно и без всяких перспектив. Поможет ему разве, что чудо.

- Благодарю вас, доктор.

- Не за что. Рад был помочь следствию. Всего хорошего.

Жена пояснила Сологубу ситуацию с Жуковым.

- Это вполне обычное явление, Андрюша. Называется оно «компенсацией». Бахвалиться тем, чего сам полностью лишен. Трусы обычно рассказывают о своем героизме, лжецы подчеркивают любовь к правде и истине, импотенты все, как один либо неотразимые Дон Жуаны, либо неутомимые Казановы.

- Теперь многое с Жуковым понятно. Вот видишь, Лида, как хорошо иметь жену-психиатра!

- Хорошо вообще иметь жену. Бедный твой Чеботарев. Такой приятный, неглупый. Почему он до сих пор не женился?

- Ищет себе под стать. Между прочим, в субботу он к нам придет в гости. Так что, будь любезна, смастери свои знаменитые биточки в томатном соусе. Не все же теории разводить. И мой любимый капустник испеки.

- Слушаюсь, товарищ майор!

И они засмеялись…

Той же ночью, после окончания работы вечерний смены (4-й, 8-й, 12-й цеха и монтажная) на опустевшем комбинате работала ищейка Альма в сопровождении своего верного проводника старшего лейтенанта Ушкова. Вместе с ними находились майор Сологуб, капитан Чеботарев и присутствовал парторг Карамыш с ключами от нужных помещений.

Начали с обуви Жукова. Понюхав его растоптанные пахучие штиблеты, ищейка взвизгнула и пустилась кружить: по раздевалке, оттуда в монтажную, там возле верстака Жукова, оттуда в коридор, в уборную, в курилку… Куда угодно, только не вниз.

После того, как Альма честно заслужила три кусочка сахара, Сологуб решил попробовать иное. Пошли в раздевалку женскую, и Альме дали понюхать «вещдоки» - халат и босоножки Мальцевой, захваченные Сологубом специально для этого. Даже не понюхать, а как следует внюхаться. То есть, проводник держал вещи Мальцевой у собачьего носа, пока овчарка не заскулила.

- Это зачем? – спросил парторг.

- Для того, чтобы Альма нашла нужную «ноту». В каждом запахе есть своя особая нота. Бывает, - пояснил Ушков, - год прошел, а нота все держится. Особенно в гнили. Это нам оно воняет, а собаке вкусность. Как зверю. Она уже четыре разложившихся трупа нашла, умница моя! Ну и кровь имеет ноту, рвота, моча.

И случилось! От халата Мальцевой Альма рванула к ее шкафчику. Затем к дверям раздевалки. Затем к выходу на лестницу. И дальше, стремительно вниз, к подвальному коридору. У двери в коридор, собака несколько раз гавкнула. Потом потащила Ушкова (и остальных) к кладовой. Мимо кладовой! К другому подвальному входу, через который теперь попадали в кладовую, чтобы получить необходимое. Вход (козырек, белесый люминесцентный светильник) сразу с улицы – несколько ступенек вниз. На улице было темно и слякотно. С черно-серого неба сыпала мелкая противная морось.

Альма рвалась во мрак. Ушков и капитан Чеботарев зажгли фонарики.

- След, Альма! След! – подбодрил собаку Ушков, и она побежала к площадке перед низким зданием гидролизной. Через нее в грозящие острыми ветками кусты. В кустах была протоптана петляющая дорожка, приведшая к глубокой траншее.

- Вторую неделю трубы меняем, - прояснил потом Карамыш. – Закон подлости сработал. Зиму продержались, а чуть потеплело - прорвало. И не воду, канализацию, что б ее!

Перепрыгнув через траншею, Альма взлетела на скользкие навалы глины, выбранной стоящим впритык к забору экскаватором, похожим сейчас на спящего мамонта. Ткнув носом в штукатурку высокой стены, Альма залилась громким лаем…

В пятницу вечером, в судебном морге на улице Кременчугская семинарист Степан Швец начинал готовиться к чтению Псалтири.

Мальцева Елена Григорьевна, с которой он созвонился после обеденной трапезы, объяснила, как и куда добраться и попросила его приехать к девяти вечера. Она же встретила его у проходной Боткинской больницы.

Кроме шоколадки (чтобы не хотелось спать), двух пачек папирос Швец взял с собой чемоданчик. В нем лежали пучок свечей, две бумажные иконки («Воскресение» и «Казанская»), подрясник и увесистая, еще дореволюционная псалтирь. Главным достоинством этой мудреной толстой книги был крупный церковно-славянский шрифт, позволяющий читать ее практически в полной темноте.

До того момента, как Степан Швец вошел в небольшое, очень тусклое и холодное помещение, называемое «Прощальный зал», он думал, что читать придется над какой-нибудь бабушкой, которую ласково зовут «Лизанька». И был очень удивлен, что покойницей оказалась не старуха, а молодая девушка. Швец мог бы назвать ее красивой, если для начавших разлагаться трупов все еще важно это качество.

Низкая широкая скамья с открытым гробом стояла вдоль левой стены помещения. Больше в нем не было ничего: голые крашеные серым стены, в углу гробовая крышка, бетонный пол, напротив входа почти под потолком узкое окошко. Над входом еле живая лампочка.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒