От автора 1 страница

Красный треугольник

(Mash)

За пять минут до обеденного перерыва на весь комбинат (как бывало накануне крупных праздников) из внезапно оживших репродукторов раздалось:

- Товарищи! Просим работников четвертого, восьмого, двенадцатого цехов и монтажной собраться в актовом зале.

Голос, искаженный трансляцией, тем не менее, узнали все. Вещала Раиса Полищук, комсорг конструкторского отдела. Только сейчас ее бодрое контральто было лишено светлых ноток радости. И каждый понял – что-то случилось. А кто не понял, тому Полищук еще раз бесстрастно повторила:

- Товарищи! Просим работников четвертого, восьмого, двенадцатого цехов и монтажной собраться в актовом зале.

Случилось! Но где?! С кем?! Когда?

И почему зовут из монтажной, четвертого, двенадцатого, восьмого цехов, а не из других? Но по этому поводу догадка была - только они работают в вечернюю смену.

Минуты через пять после гудка на обед (гудело одновременно с полуденным залпом Петропавловки) актовый зал был полон. Стояли в проходах, перед сценой, давились возле двери, образовав толчею в коридоре. Самые бойкие плотно расселись на подоконниках высоких окон, из распахнутых форточек которых поступала влажная весенняя свежесть, бессильная перед духотой набитого до отказа помещения.

Шептались, делали друг другу удивленные глаза, недоуменно пожимали плечами и ждали, что будет дальше? Дальше пока не происходило ничего.

Если не считать времени экстренного сбора, картина была привычной: в зале сидят и стоят пришедшие на собрание люди, на сцене длинный стол президиума, за ним пустые пока стулья, слева трибуна. Несколько в глубине висит похожий на киноэкран гигантский плакат, посвященный прошлогоднему Всемирному фестивалю молодежи в Москве: глобус-цветок с разноцветными лепестками и надписью: «За мир и дружбу».

Когда из-за кулис появился похожий на колобка парторг комбината Карамыш, стоящий в зале гул превратился в плотную тишину. Такую, что стало слышно, как возле складов азартно разгружают арматуру. Вышедшие вслед за Карамышем понурые замдиректора Вишневский, главный инженер Лящус и высокий, никому незнакомый седой человек в темном костюме заставили о машине с прибывшей арматурой забыть.

Вишневский, Лящус (инженер нервно поправил очки) и седой человек в костюме сели, Иван Сергеевич остался стоять, внимательно вглядываясь в лица рабочих. При этом, как бы их совершенно не видя – бледное лицо парторга выражало крайнюю степень отрешенности. Кто-то кашлянул, Карамыш очнулся: одернул свой затертый френч и, что было признаком сильного волнения, провел ладонью по лысине. Осторожно и нежно, как если бы это была не ладонь, а собачий язык.

- Товарищи… Товарищи, мне тяжело говорить в эти минуты. Случилось… Случилось несчастье. Бросающее жирную тень на всех нас с вами! Сегодня, то есть, в понедельник утром, не приходя в сознание, скончалась Лиза… (голос парторга пресекся, левую щеку дернула судорога) скончалась Елизавета Васильевна Мальцева. Такая вот у нас стряслась беда.

И, словно обессилев, парторг оперся руками о стол, навалившись на них своим полным, невысоким телом.

Страшная новость вызвала паралич. И общее чувство неверия - быть того не может! Как же это?! Еще позавчера, в субботу… Мы же вместе с ней… Лиза! Разыгрывает парторг!

И каждый захотел, чтобы именно так и было, чтобы Иван Сергеевич вдруг ухмыльнулся, пружинисто распрямился, лукаво подмигнул и бросил:

- Шутка, ребята. С первым апреля!

И тогда зал грохнет ему в ответ хохотом:

– Ай да подцепил, Сергеич! А мы уж и забыли, что сегодня первое. Ну и насмешил, всех перещеголял. Это тебе не «У вас спина белая! » или «Ты в говно наступил! ». Пошутил так пошутил, парторг, задери тебя медведь! Умеешь, ведь! Вот умору устроил… Вместо обеда. Молодец!

Но нет. Парторг не пошутил. И не собирался. Напротив, в глазах его появился заметный стоящим у самой цены влажный блеск набежавших слез.

Пока Иван Сергеевич глотал возникший в горле ком, по залу, набирая силу, пробежала волна:

- Как?!

- Директорская дочка?!

- Да быть такого не может! Молодые так просто не умирают! Разве что с перепоя.

- Или в драке.

- Или, если утоп!

- Врешь, Сергеич!

- Причина?!

- Хорошо проверили? Может, она просто крепко спит? Их же, молодых, и пушкой не разбудишь, особенно в понедельник!

- Почему?! Такая бойкая!

- Второй разряд по бегу!

- Третий!

- А я тебе говорю, второй!

- Она еще в прошлом году, когда ходили в байдарочный поход…

Карамыш поднял руку. Люди, удивление которых в эту минуту пересиливало скорбь, сразу смолкли.

- Изнасиловали нашу Лизу... Здесь, на заводе, перед самым концом вечерней субботней смены. В подвальном переходе между кладовыми и лестницей. Или на лестнице. Не знаю. Изнасиловали неистово. Не человек, а конь! Из вашей, товарищи, смены. Вашей! Четвертого, восьмого, двенадцатого цехов и монтажной. Потому что в вечернюю смену работаете только вы. Вы!

От волнения Карамыш не мог говорить. Чуть отдышавшись, продолжил:

- Вчера полдня несчастная Лизанька таилась, обливаясь слезами от стыда и боли, после обеда слегла, а сегодня отдала Богу душу. Такие вот у нас дела и обстоятельства…

Несколько минут стояла тяжелая тишина. Казалось, еще немного и она раздавит, расплющит доходящим до сознания смыслом.

- Кидай правее, дубина! Слепой, что ли?

- Да иди ты на хуй! Как могу, так и кидаю. А хочешь, сам в кузов залазай!

Это на разгрузке арматуры возле склада, услышав которое, инженер Лящус приказал:

- Форточки немедленно закройте!

Мигом закрыли, чувствуя неловкость перед начальством и седым человеком в темном костюме. Уличные звуки остались на улице. А здесь раздалось надрывно-хриплое:

- Да кто же это решился?

И затем лавина крика на двести глоток:

- У кого рука поднялася?!

- Да не рука, что пониже!

- Сволочь!

- Козел лесной!

- Когда похороны?

- От изнасилования не умирают, знаю по личному опыту!

- Ты?!

- Я! Чего вылупился?

- Да кому ты нужна?!

- На букет собирать надо!

- И на памятник!

- Бедная Лизанька! Бедный Чацкий! У них же на майские свадьба была намечена!

- Вот и погуляли. А мы хотели им радиоприемник подарить. Дела…

- Это надо ж умудриться. Снасиловать. Ладно бы в парке, или за гаражами.

- Или на пустыре. А то у нас, во время работы. Эка!

- Ну!

- А как же…

Карамышу пришлось опять поднимать руку.

Когда наступило молчание, парторг выбрался из-за стола и подошел к самому краю сцены.

- Что будем делать, товарищи? – спросил он у зала, как прожектором елозя по рядам пристальным взглядом.

- Милицию вызывать!

- Расстрелять подонка!

- Чего стрелять? Яйца ему оторвать!

- И расплющить!

- Согласен, - ответил на последнюю реплику Карамыш, - Вот только, товарищи, кому? За справедливым наказанием дело не встанет. Но наказывать-то кого?

Голос парторга обрел вдруг гневную стальную силу:

- Ежели ты здесь, подонок, то встань и покажься нам! Покажься людям, которых опозорил, сволочь безмозглая и животная! Взываю к твоей комсомольской или партийной совести! Имей мужество сознаться! Она же почти ангелом была! На нее посмотришь, чище станешь. Ты на кого посягнул?! Тебе что, других наших баб мало? Вон их сколько. Одна Полякова чего стоит! Или Александрова, которую и насиловать не нужно, только намекни. А?!

Все повернули головы в сторону легкомысленной Александровой. Та покраснела, потом, согнувшись, закрыла лицо руками.

- Отвечай!!! – громкий вопрос парторга сотряс стены и вызвал отраженное от лепного потолка эхо. - И лучше сейчас, а не тогда, когда мы тебя найдем. А мы тебя обязательно найдем, так ты и знай.

- И яйца оторвем и расплющим! – добавил кто-то, а инженер Лящус поморщился.

- Даю тебе, гадина, минуту на размышление! - Карамыш задрал рукав френча и вперился в циферблат часов.

Ровно на шестьдесят секунд, в течение которых все ждали чуда – вот сейчас, хлопнув откидным креслом… Нет, никто.

Иван Сергеевич глубоко вздохнул и кивнул замдиректора Вишневскому. Громко двинув стулом, поднялся Вишневский. Вынул носовой платок, вытер со лба пот:

- Здесь поступило предложение вызвать милицию. Уведомляю вас, товарищи, что эта мера была уже принята. И теперь заведено уголовное дело. Вести его поручено майору Сологубу. Поэтому хочу вас познакомить. Андрей Федорович, прошу…

Рядом с Вишневским стоял теперь седой высокий, лет пятидесяти человек в темном костюме.

- Майор Сологуб, - сказал он, чуть кивнув. – И сразу хочу повторить за вашим парторгом. Чистосердечное признание является одним из смягчающих вину обстоятельств. К ним также относятся явка с повинной и активное способствование раскрытию преступления. Прошу это учесть, и своевременно воспользоваться возможностью облегчить свою участь. А теперь у меня к вам, товарищи, поручение. Прошу вас всех к завтрашнему дню приготовить письменное изложение своих действий, имевших место вечером тридцатого марта во время последней вечерней смены. «Я, такой-то, такой-то…», год рождения, домашний адрес… С момента появления на комбинате, вплоть до выхода из проходной. Включая не только ваши рабочие операции, но все, что вы делали: с кем говорили, о чем, сколько раз покидали цех, когда, зачем. Если поведение кого-либо из ваших товарищей показалось вам странным или чем-то необычным, вы также обязаны это указать. Кто себя вел подозрительно? Где это происходило? Когда, конкретно? Включая и то, в чем состояла эта подозрительная особенность. Прежде всего это касается поведения мужчин. Например, бегали глаза, кусал губы, часто выходил на перекур. Может быть, излишняя смешливость или молчаливая мрачность, бледность лица, повышенная потливость, дрожание рук и так далее. Со стороны мы себя не видим, но от других, уверяю вас, спрятать свое состояние не можем. Это всем понятно, граждане? Ваши объяснительные записки - так их и назовите «Объяснительная» - будут приобщены к делу, в качестве свидетельских показаний. А также послужат вам же самим надежным алиби. Это касается всех, в том числе и женщин, физиологически к совершенному изнасилованию не способных. Обращаю внимание - важна каждая мелочь. Каждая. Любой, по вашему мнению, пустяк. Поэтому прежде, чем начать писать, соберитесь с мыслями, расшевелите память. Советую отнестись к моему заданию с максимальной ответственностью, учитывая, что погибла ваша подруга. Нельзя забывать о возможной уголовной ответственности за дачу ложных показаний. А всех, кто в субботу, тридцатого марта лично общался с Елизаветой Мальцевой, прошу сразу после роспуска прибыть в помещение парткома. С рабочего места вас отпустят. Принимать буду в порядке живой очереди. Теперь еще одна просьба. Ходить в кладовую вам нужно теперь через улицу. Понимаю, что это лишний крюк, но ничего не поделаешь. Лестница и выход в подвальный коридор, чтобы вы не затоптали, то что еще не затоптано, будут закрыты на время ведения следствия. Нарушители этого распоряжения будут строго наказаны. У меня все.

Почти в это самое время дома у Лизы Мальцевой появились санитары, чтобы забрать ее тело в морг на Кременчугскую (городское бюро СМЭ), где будет проводиться экспертиза. Санитаров ждал и встретил капитан уголовного розыска Сергей Чеботарев, возглавлявший оперативную группу, прибывшую в квартиру Мальцевых еще в восемь утра. В милицию о случившемся сообщил врач скорой помощи, первым произведший осмотр умершей и оставивший перед отъездом на новый вызов свое заключение. Цитата – «…смерть, наступившая вследствие аномального маточного кровотечения в запущенном состоянии»

После вывоза трупа капитан Чеботарев отпустил сотрудников, а сам остался с убитым горем отцом, понимая, как тяжело ему сейчас быть одному.

Сидели в кабинете Мальцева, курили, рассматривали фотографии, Мальцев рассказывал о Лизе. Капитан Чеботарев внимательно слушал, иногда делая пометки в блокноте.

Чтобы не беспокоили звонками, Мальцев снял трубку и положил ее рядом с телефонным аппаратом.

- Сегодня я не работник, - словно оправдываясь, сказал он капитану.

…Лиза была единственной дочерью директора комбината Василия Григорьевича Мальцева, овдовевшего на втором году войны. Лизина мать (овальный портрет над письменным столом запечатлел светловолосую узколицую женщину) не зная страха и усталости, служила операционной сестрой в одном из полевых госпиталей Волховского фронта и погибла при бомбежке. Маленькая Лиза и Мальцев находились в эвакуации на Урале, где возглавляемое им предприятие наладило выпуск снарядов для крупнокалиберных авиационных пушек ШВАК и ШКАС.

После войны Мальцев снова так и не женился, считая совершенно невозможным привести в дом новую женщину.

- Вы же понимаете, товарищ капитан, - он крепко затянулся, - что близкие отношения с другой были бы осквернением светлой памяти Наташи. Даже если бы хотел, то все равно не смог. Да, и не хотел, не до того – работа, пошедшая в школу Лиза.

Неизрасходованную любовь к жене Мальцев полностью отдавал комбинату и подрастающей дочери, при этом не докучая ей наставлениями и советами, в какие кружки ходить, с кем дружить, что читать, куда пойти учиться после окончания десятилетки. Лиза пошла в Педагогический - хотела стать школьным учителем ботаники и биологии.

Это было заметно - комната покойницы (подоконник, книжные полки, специальный многоярусный стеллаж) была уставлена горшками, в которых густо цвели, удивляя своей формой и расцветкой, самые причудливые растения. Была даже кадка с мандариновым деревом, давшим множество маленьких ярко-оранжевых плодов.

- Это Лизанька из ботанического сада принесла. Еще она любила балет и бальные танцы. В Кировский театр ездила почти каждый месяц.

На стенах кроме таблицы Менделеева и пугающего анатомического атласа (почти в натуральный размер мужское тело без кожи) висело множество фотографий из журналов. Чеботарев сразу узнал сцены из «Щелкунчика» и Юрия Григоровича в знаменитой роли Дон Кихота.

На втором курсе института, в канун Ноября, Лиза познакомилась с Самойловым Алексеем - курсантом Военно-топографического училища. На танцах, благо, корпуса училища находились недалеко (улица Пионерская) от дома Мальцевых. Познакомилась и в Алексея влюбилась. Что было вполне естественно – высокий, светловолосый, широкоплечий. Всегда веселый, приветливый, жизнерадостный. Постоянно аккуратный и подтянутый. Нравился Алексей не только Лизе, но и Мальцеву. А также его, Мальцева, сестре, взявшей на себя часть хозяйственных забот и обязательно навещавшей брата и племянницу два раза в неделю.

- Она, то есть, моя сестра Лена даже поселиться у нас поначалу хотела, когда мы вернулись из эвакуации. Но я не согласился. Во-первых, Лизу нужно к самостоятельности приучать, во-вторых, заскоки у нее. У Лены, сестры моей.

- Заскоки?

- В бога верит. Втемяшила, хоть кол на голове чеши. Свечницей в Спасо-Преображенском работает. Иконами все у себя увешала, мало ей храма. Не хотел я, чтобы и у нас появились иконы и лампады. Да и разговоры разные со стороны сестрицы. Это сейчас моя Лиза…

Мальцев не договорил. Издав низкий горловой звук, он, чтобы скрыть подступившие рыдания, закурил новую папиросу.

- А сестра, ведь, еще ничего не знает. Боюсь звонить - известие о Лизиной смерти ее убьет. Позже поеду сам. Там и останусь. Не могу здесь находится.

Чеботарев кивнул. Мальцев держался прекрасно, но капитан видел, что душа его убита, и он уже никогда не сможет жить так, как жил до сегодняшнего утра.

Очень быстро курсант Самойлов стал их частым гостем – после музея, театра, кино или филармонии, куда Лиза с Алексеем ходили в его увольнительные, они всегда пили у Мальцевых чай. Или какао.

Если Лиза, можно сказать, только начала учебу в высшем учебном заведении, то Алексей ее уже заканчивал. А закончив… Как-то само собой стало считаться, что после окончания Самойловым училища они поженятся. Но в мае того печального года случилось непредвиденное.

- Вот, видите? – Мальцев затянулся, полистал альбом, роняя себе на колени пепел и того не замечая. – Вот.

И протянул капитану слегка размазанное любительское фото.

Полумрак, выхваченные вспышкой блестящие глаза и зубы смеющихся ртов, внушительных размеров торт с воткнутыми в него свечами, образующими цифру 19, и Лиза с распухшими щеками, эти свечи задувающая.

Чеботарев невольно подумал о том, как человека меняет смерть, как они непохожи – живой и покойник! Например, вот эта девушка на фото в белом, как у невесты платье и ее труп, который он тщательно осматривал, - без возраста, с синюшным лицом-маской и серой от потери крови кожей окоченевшего тела.

- Это у нас, как вы поняли, дома. – Мальцев взял у капитана фотографию. - В Лизонькин день рожденья. Собралось человек, наверное, двадцать. Так совпало, что событие пришлось на воскресенье, поэтому пришли все, кого дочка захотела пригласить. Простите, я пойду выпью воды.

Среди приглашенных была некая Анна, однокурсница Лизы, девушка явно ее старше. Обращающая на себя внимание цветом и вызывающим покроем платья, развитыми женскими формами и какой-то магической поволокой больших карих глаз.

Вначале все шло самым обычным порядком – праздничный обед, легкое вино, поздравления, на которые не скупился сидящий рядом с Лизой Алексей. Перед тем, как произнести тост, он осторожно стучал лимонной вилочкой по бокалу. И тогда «взрослым», то есть, Мальцеву, его другу парторгу Карамышу и сестре Елене, казалось, что вместо банальных пожеланий Самойлов сделает Лизе предложение.

- «Когда еще, как не сейчас? » - наивно думали мы, - Мальцев захлопну альбом. - Это был бы для Лизаньки самый лучший подарок. Тем более, что пора определиться. Ходит, дарит духи, дорогие конфеты, водит в кино, в мороженицы. Голову девочке так вскружил, что не заметно только слепому. Но нет.

После чая с тортом были танцы под проигрыватель, специально для которых Лиза накупила новых пластинок…

Может быть, они объяснятся во время танцев? А потом всем торжественно объявят? Нет.

Самойлов танцевал с Лизой один только раз. Для вежливости. На все остальные танцы он приглашал не по годам зрелую Анну, которая ему не только не отказывала, прекрасно зная о чувстве Лизы, но всем своим видом выражала удовольствие. Они танцевали, ничего и никого не замечая, а сиреневое шелковое платье «шикарной» Анны переливалось, как кожа змеи. Ничего не понимающая Лиза невыносимо страдала, пытаясь делать вид, что ей весело… Больше Самойлов у них не появлялся. С Анной Лиза прекратила всякие отношения. В июне, в самом разгаре сессии она случайно увидела Самойлова, прогуливающегося с Анной под ручку вдоль канала Грибоедова. Так же, как когда-то ходили они. После этого Лиза отказалась посещать институт.

- Я не настаивал, зная, что подлец Самойлов нанес ей страшный удар. И как это невыносимо, каждый день видеть причину его позорного малодушия. Имею в виду эту наглую бабенку с выпирающими грудями и телячьими глазами. Как я потом узнал, Лиза, мечтающая выйти за своего курсанта, отказала в ухаживании прекрасному парню из их группы. Вот так, товарищ капитан. У вас не будет папиросы? Мои кончились.

- Прошу, - Чеботарев раскрыл портсигар.

- А может, помянем? Водкой?

- Не могу, Василий Григорьевич, служба.

- А я выпью! Простите, я на минутку...

Директор Мальцев уезжал на комбинат, а Лиза оставалась дома – лежать, обкусывать ногти и смотреть в потолок. И чахнуть, теряя румянец, прежнюю живость и желание что-то изменить. Квартира зарастала грязью, покрывалась пылью, копились горы нестиранного белья (уборкой, стиркой занималась только Лиза), а страдающая девушка не имела в себе сил выйти из оцепенения и начать что-то делать. Помог парторг Карамыш.

- А ты, Василий, давай ее к нам, на комбинат. На конвейер поставим. Некогда будет скучать, и вся дурь у нее из головы уже через неделю выйдет.

- Это, Ваня, не дурь. Это первая любовь.

- Пусть так. Но какой результат? К нам непременно! Не на конвейер, так в восьмой цех на сборку каркасов. Или в четвертый на пайку плат. А через годик-другой, глядишь, и в институте восстановится, если не решит остаться у нас. Никуда ее ботаника не денется. Сегодня я к вам обязательно заеду, поговорим. Если тебя не послушает, то уж «дядю Ваню» (Лиза с малого детства звала Карамыша дядей Ваней) непременно.

Так Лиза Мальцева стала работать в восьмой сборочном цехе. А приработавшись и освоившись, стала ходить в драмкружок при клубе комбината. Там, на кружке она встретилась с Анатолием Рудаковым, тоже из комбинатских. Всю зиму ставили «Горе от ума», где Лиза играла Софью, Анатолий – Чацкого. После спектакля Рудакова так и прозвали «Чацкий».

- Хороший парень, - потухшие глаза Мальцева ненадолго ожили теплом, - простой, открытый, надежный. Электриком у нас работает. На Чацкого не очень-то похож и не такой красавчик, как Самойлов, но на мой взгляд вполне симпатичный. Да и зачем мужику особая красота? Мужику нужны выносливость, трудолюбие, любознательность, верность. Разве не так? Поэтому, когда мне Лиза сказала, что они хотят пожениться, я только обрадовался – вот этот наш! И, слава богу, выздоровела моя девочка! В мае намечали расписываться. И вот… Если бы я сразу заметил, по горячим следам! А сердце мне ничего не подсказало.

Увидев, что капитан не понял, Мальцев сильно затянулся, густо окутал себя дымом и пояснил:

- Я о субботе.

И снова уже третий или четвертый раз Мальцев стал рассказывать о том, что случилось, будто об этом (что рассказывал) забыл. Капитан, видя состояние Мальцева, не исключал, что так оно и есть.

- Слышу – я в это время читал - пришла, тихо разделась и к себе. Дело обычное. После вечерней Лизанька не пила, не ела, только умыться и сразу в кровать. Утром не вышла к чаю, который мы обычно пьем вместе. Я спокоен. Пусть, думаю, поспит от души человек. На то воскресенье и дано, чтобы как следует перед рабочей неделей отдохнуть. Потом я пошел в гараж. У нас старенький «Москвичок», а я люблю поковыряться в моторе – сам, своими руками, не все же головой и горлом работать. Возился с катушкой зажигания часа два. Из гаража сразу поехал к Карамышу - мы с ним по выходным в шахматы сражаемся. Вернулся домой уже в темноте, около девяти. Лизина одежда на вешалке, значит дома. Зову: «Дочка! », в ответ тишина. Стучу к ней, открываю… Смотрю - лежит. И вроде, как спит. Странно, что так рано. А может и не странно. Здесь недавно в «Здоровье» прочел, что у человека тоже сеть циклы. Подъем и спад. Может у Лизы, как раз период спада наступил, и все точно по науке выходит? Ладно. А сегодня, около пяти утра, что-то меня, как толкнуло. Сон слетел. И слышу я стон. Тихий такой, тоскливый. И бежит у меня от этого детского стона по коже мороз, потому что я понимаю, что стонет дочь! Вбегаю. Горит ночник. Запах какой-то неприятный, сырой. Что с тобой? Она приподняла голову и меня, словно кувалдой: «Умираю я, папа…» Тихо так, уже полностью сдавшись смерти. Лицо белее бумаги.

- Да что с тобой, Лиза?

- Изнасиловал он меня.

- Кто?! Когда? Что же ты молчала? Где?

- Вчера, на работе. Когда я ходила на склад. Напал сзади и сразу стал халат задирать. И платье.

- Да кто, Лизанька?

- Не могу тебе, папа, сказать. И не потому, что не знаю. Теперь знаю, но ты…

- Что, доченька? – меня трясет, сердце вот-вот изо рта выпрыгнет.

Она так и не ответила. Сил говорить уже не было. Лишь прошептала:

- Прошу, чтобы меня отпели.

- Отпели?! – Чеботарев удивленно вскинул брови. - Вы об этом не рассказывали.

- Разве? А что я рассказывал?

- Простите что перебил, Василий Григорьевич. Прошу вас, продолжайте.

- Нечего больше продолжать, капитан. Все. Уронила Лизанька голову на подушку и перестала дышать. А я бегом вызывать скорую. Приехали, да поздно. Под одеялом вся кровать кровью залита. Давно текло, много часов. Так, что слиплось уже все – белье, ноги, сорочка ночная. А я… Понимаешь?! Я машиной забавлялся, в шахматы с приятелем весь вечер играл. Нет мне прошения!

Мальцев снова издал свой низкий горловой звук. Затем всхлипнул и быстро вышел из кабинета. Но скоро вернулся (от него пахло только что выпитой водкой) и произнес:

- Не о том я жалею, капитан, что моя дочь, единственно дорогое мне существо, умерла в расцвете лет, на пороге настоящей жизни, оставив мне черное горе и слезы. А о том, что не знаю, кто он? Который дерзнул на нее напасть, осквернить и изуродовать, лишив тем самым жизни. Найди его, Чеботарев! Из-под земли достань, и тогда я…

Закончить Мальцев не смог – зарыдал, капитана больше не стесняясь. Затрясся, по-бабьи всхлипывая и давясь слезами.

- Сделаем все возможное, Василий Григорьевич. Даю слово коммуниста – все возможное!

Прошло два дня.

Вскрытие показало, что факт вульгарного, пусть очень жестокого изнасилования теперь находится под вопросом. Собственно, зачем? Зачем было так неистово насиловать Мальцеву, если никакого семяизвержения за этим не последовало? Ни в матке, ни в вагине, нигде снаружи следов спермы (самых малейших) обнаружено не было.

Возможный ответ такой – для удовольствия обладания. Тем более, девственницей. То есть, человек, на Мальцеву напавший, психически болен. Есть такие болезни, когда в женское тело, в ее половые органы важно просто проникнуть без доставляющей сладострастное блаженство эякуляции. С какой целью? Чтобы «коснуться сути», «поставить печать», «мистически» соединиться. Или для самоутверждения, мести, «порабощения», исполнения воображаемой клятвы, особого ритуала и прочие патологические фантазии безумца.

Эти тонкости объяснила майору Сологубу его жена – ученица академика Озерецкого, уже много лет заведующая одним из отделений (мужским) психиатрической больницы, номер которой значения не имеет.

- Видишь, Лида, - сказал Сологуб, выслушав объяснения, - у нас с тобой идеальная семья - сыщик и психиатр. Очень удобно. Все бы так жили. Но теперь встает новый вопрос. Кто и за что мстил таким страшным способом Мальцевой? Кому было необходимо над ней самоутвердиться? Какая клятва исполнялась? И почему на комбинате? А не где-нибудь в укромном месте – на пустыре, за гаражами, скажем, или в парке? Нет. На лестничной клетке, скорее всего, при выходе в подвальный коридор.

- Этого я не знаю, Андрей. Все может быть значительно проще. Насильник - элементарный имбецил, живущий и действующий по своим перевернутым законам. Или припадочный эпилептик, потерявший разум вследствие внезапного импульса, еще за несколько минут до припадка не знающий, что будет вытворять.

- Да, но на комбинате не работают имбецилы и импульсивные эпилептики. Во всяком случае, не должны. Но я обязательно проверю. Спасибо, Лидочка.

Еще один сложный, не поддающийся логике вопрос. Если целью нападения на Мальцеву было всего лишь проникновение, то чем оно производилось?

Парторг Карамыш попал в десятку, назвав насильника «конем». Повреждения половых органов покойной вызывали изумление. Складывалось впечатление, что penis erectus психопата имел гигантские размеры и жесткость бамбукового дерева. Как будто в бедной Мальцевой ковыряли черенком лопаты. И как она смогла после этого добраться до дома? С такими-то ранами? Почему сразу не пожаловалась отцу? Почему так долго молчала, истекая кровью и страдая от боли?

Кроме заключения патологоанатома Сологуб имел следующую информацию.

В субботу, тридцатого марта, приблизительно в половину десятого (но не позже) вечера Елизавета Мальцева вышла из цеха и направилась в кладовую за новым крепежом. В цех она больше не возвращалась. И в кладовой девушка не появилась также. Хотя до нее почти дошла – в низу лестницы, за всегда открытой дверью в подвальный проход была обнаружена косынка (красные горошки на розовом фоне) Мальцевой, сразу опознанная ее подругами. По всей вероятности, нападение и изнасилование было совершено именно там. Что ж, место удобное - тусклое освещение, максимальная удаленность от кладовой и рабочих помещений. Подтверждением догадки стала пуговица от халата Мальцевой, найденная там Сологубом. Также майор отметил, что влажная уборка лестницы и коридора, ведущего к кладовой, производится крайне редко – серый от грязи пол напоминал мозаику, составленную бесчисленными отпечатками подметок, каблуков, протекторами подошв.

После нападения Мальцева отправилась в раздевалку, чтобы переодеться. В ее шкафчике висел рабочий халат (без той самой нижней пуговицы), имеющий сзади, в районе ягодиц небольшое кровавое пятно. Также следы засохшей крови были обнаружены на левой босоножке, в которые Мальцева переобувалась перед началом работы. Халат аккуратно висел на вешалке, босоножки аккуратно стояли внизу. На дверце рядом с зеркалом находилась фотография Майи Плисецкой.

Дежуривший в тот вечер вахтер Матюхин показал, что Елизавета Мальцева появилась на проходной в двадцать два часа пятнадцать минут ровно. Матюхин в это время заводил висящие в проходной настенные часы. По словам вахтера, девушка была бледна и миновала турникет, с Матюхиным не попрощавшись.

- «Что-то вы сегодня рано, Елизавета Васильевна», - говорю. А она даже головы не повернула. Как будто меня нету. Даже обидно стало. А вон оно как… Непонятно, как вообще девка после всего, что пережила идти могла, товарищ майор. Яйца бы ему оторвать!

12 3 4 5 6 Следующая ⇒