Часть первая 30 страница

Тем не менее постепенно весь рынок начал выглядеть для него столь же необычно, как компания Intel. Он трезво оценил возникшую проблему в своем письме, написанном в конце 1968 года. Баффет признал, что количество интересных идей по инвестированию в этом году было ниже,

_ 240 241

чем когда-либо прежде. «Я начал по-новому понимать смысл слова “ностальгия”», — заключил он.

Позднее он говорил об этом так: «Объем этого рынка уже превысил несколько триллионов долларов, а я все не мог найти умный способ инвестировать в него 105 миллионов. Я знал, что больше не хочу управлять деньгами других людей в условиях, когда не могу гарантировать хороший результат, — однако наличие партнерства требовало от меня именно такого обязательства».

Это отношение в корне отличалось от оценки рынка 1962 года, когда рынок рос столь же стремительно. Оба раза Баффет говорил об этом росте с огромной печалью.

Однако в прошлый раз он собирал деньги столь энергично, что партнеры не верили в его неспособность заставить средства работать.

Партнеры были прямо-таки ошарашены контрастом между его суровой оценкой происходящего и кажущейся легкостью, с которой он при этом зарабатывал для них деньги. Некоторые начали испытывать почти сверхъестественное доверие к нему. Чем активнее он выступал со своими печальными прогнозами, тем большую популярность приобретала легенда о его невероятных способностях. Однако сам он знал, что так не может продолжаться вечно.

Глава 33. Ликвидация

Омаха • 1969 год

Глэдис Кайзер сидела у дверей кабинета Уоррена Баффета в просторном офисе на восьмом этаже и успешно защищала его от наплыва посетителей. Тонкая, как спица, идеально сложенная, непрерывно курившая, Глэдис контролировала корреспонденцию, телефонные звонки,

счета и прочие дела поразительно ловко. Она ограждала Баффета от всех внешних контактов, в том числе иногда и от членов семьи. Порой это доводило Сьюзи до белого каления, но она ничего не могла сделать с Глэдис, неустанно стоявшей на страже рабочего времени босса.

Порой Сьюзи резко выражала Глэдис свое неудовольствие. Разумеется, Уоррен никогда бы не приказал Глэдис напрямую не соединять с ним Сьюзи. Однако все его сотрудники в точности знали, каким образом интерпретировать его намеки. Никто не осмелился бы даже кашлянуть, если бы знал, что это вызовет возражения с его стороны. Люди были вынуждены следить за его намеками и сигналами, заменявшими формальные правила работы в Buffett Partnership. Поднятые брови и «хм-м- м» означали: «Даже и не думайте об этом». «Неужели? » значило «Я не согласен, но не хочу говорить об этом прямо». Повернутая в сторону голова, прищуренные глаза и противоречащие друг другу распоряжения означали: «Помогите мне, я сам не справляюсь». Глэдис в точности следовала всем этим не выраженным явно просьбам и приказам, в результате чего иногда причиняла страдания другим людям. Такова была ее работа — защищать своего босса, в том числе и от самого себя, выполняя дела, которые Баффет сам не мог заставить себя сделать. Ей нужно было быть достаточно жесткой, чтобы сознательно выступать в роли козла отпущения. На стенах над ее головой висели вырезки старых газет в рамках, напоминавшие о великом крахе 1929 года.

Офис Buffett Partnership был заставлен помятой металлической мебелью. В углу стоял старый тикер. Через коридор от стола Глэдис, в холле, застеленном линолеумом, сидели люди, которые также знали, как правильно интерпретировать сигналы и знаки босса. Слева находился офис Билла Скотта, из которого часто слышалось его рычание: «Быстрее, я слишком занят! » Такими словами он обычно управлял работой брокеров, исполнявших приказы Баффета. Чуть правее, в комнате, заставленной шкафами, находился небольшой холодильник, в котором Глэдис держала запас

пепси. В этой комнате сидела Донна Уолтерс, бухгалтер, работавшая на полставки, которая тщательно делала все проводки и готовила налоговую отчетность партнерства¹. Сразу за Уолтерс сидел Джон Хардинг, управлявший делами партнеров и партнерства в целом. А прямо за спиной Глэдис начиналась «вселенная» Баффета, состоявшая из пары продавленных кресел, стола и ящика, набитого газетами и журналами. Самым заметным украшением кабинета Баффета был огромный портрет Говарда Баффета, висевший на стене наискосок от рабочего стола.

Уоррен приезжал на работу каждое утро, вешал шляпу на вешалку и сразу же исчезал в своем убежище, погрузившись в чтение бумаг. Через некоторое время он вставал из-за стола и просил Глэдис: «Свяжите меня с Чарли». Затем запирал дверь, садился за телефон и проводил остаток дня в телефонных разговорах, чтении и скрупулезном отборе акций и компаний, заслуживающих покупки. Время от времени он выходил из кабинета и отдавал распоряжения о покупке или продаже акций Биллу Скотту.

Фондовый рынок находился на пике, и у Скотта было немного работы. Баффет, имевший благодаря деятельности National Indemnity полные карманы денег, стал уделять больше внимания покупке компаний целиком, так как в данном случае цены меньше зависели от прихотей инвесторов. В ходе своих поисков он обнаружил, что банк Illinois National Bank & Trust, расположенный в Рокфорде и управлявшийся 71-летним Юджином Эбегшм, — один из самых прибыльных банков, который Уоррену доводилось видеть. Баффет захотел не только купить банк, но и заполучить твердого, как кремень, Эбегга в свою команду. Чем-то Эбегг напоминал Бена Роснера, не гнушавшегося пересчетом листков в пачке туалетной бумаги. Баффет поговорил с Эбегшм о нескольких нововведениях, которые хотел произвести в банке, а затем сказал: «Давайте-ка начистоту. Не люблю ходить вокруг да около. Если вы хотите продать мне банк — отлично, если нет, то мы можем остаться добрыми друзьями».

«К тому моменту Юджин уже договорился о продаже банка с кем-то еще. Однако потенциальный покупатель то ли начал критиковать принципы работы банка, то ли попросил провести аудит его работы (чего раньше никогда не делалось). Юджин был склонен доминировать в деловых отношениях, и все, что он делал, казалось крайне консервативным».

«Он мог ходить с карманами, полными денег, и при этом все равно расплачиваться чеками, что давало ему небольшую отсрочку в оплате. Он постоянно носил с собой список незанятых депозитарных ячеек в банке и мог попытаться предложить воспользоваться депозитарной ячейкой случайным собеседникам на вечеринке. (Не стоит забывать, что в то время это был второй по размеру банк в Иллинойсе. ) Он лично устанавливал размер заработной платы для каждого сотрудника и платил им наличными. Начальники отделов могли даже не знать, сколько зарабатывают их собственные секретарши. Я пошел к нему на встречу, где назвал сумму на миллион долларов меньшую, чем предлагал прежний покупатель. Юджин, владевший четвертью акций банка, связался с основным акционером, которому принадлежало более половины акций, и сказал: “Ко мне пришел этот молодой человек из Омахи и предложил сделку. Я уже устал от этих ребят из компании XYZ. Если ты хочешь продать свои акции им, то тебе придется самому управлять банком, потому что я этого делать не буду”».

Разумеется, Эбегг принял условия Баффета. Общение с ним укрепило Баффета в мысли о том, что предприниматели с сильной волей и этикой предпочитают не бороться

при продаже бизнеса до последнего цента. Гораздо более важным для них становится вопрос о том, как новый владелец будет относиться к созданному ими бизнесу.

Illinois National Bank, который Баффет начал достаточно быстро называть просто «рокфордским банком», был учрежден за несколько дней до того, как Федеральное казначейство США получило эксклюзивное право печатать деньги. Баффет с изрядным удивлением узнал, что банк продолжает выпускать собственную валюту. На 10-долларовых купюрах был изображен портрет Эбегга. Баффет, чье личное состояние составляло уже свыше 26 миллионов долларов, мог купить почти все, чего хотел, но только не это. В этой гонке ему было никак не догнать Юджина Эбегга. У него были такие же привилегии по выпуску собственной валюты, что и у Федерального казначейства, и это право не переходило ни Buffett

Partnership, ни Berkshire Hathaway. Его захватила идея выпуска законных денежных средств с собственным портретом. Он начал носить в бумажнике банкноту, выпущенную рокфордским банком.

До сего времени Баффет не хотел, чтобы изображение его лица появлялось на купюрах, да и где-либо еще. В процессе управления партнерством он предпочитал оставаться в тени, насколько это было возможно. Конечно, иногда в местной прессе мелькали его фотографии или истории из его жизни, и подобное нарушение права на частную жизнь

ему совершенно не нравилось”. Несмотря на это, все шестидесятые годы он прошел с плотно сжатыми губами (если не считать писем к партнерам): ему совершенно не импонировала идея, что кто-то может «проехаться на его фалдах». Он не рассказывал ни о том, какие методы инвестирования использует, ни о том, каких результатов достигает. В этом он сильно отличался от других финансовых менеджеров того времени, любивших шумиху — она позволяла им добиться славы и известности почти мгновенно.

Даже когда возможности заявить о себе возникали прямо у него перед носом, он предпочитал ими не пользоваться. Однажды в его офис в Kiewit Plaza зашел Джон Лумис, торговец ценными бумагами. Кэрол, жена Лумиса, вела авторскую колонку по вопросам инвестирования в журнале Fortune. Как-то раз она интервьюировала финансового менеджера по имени Билл Руан, который сообщил ей, что самый толковый инвестор в США живет в Омахе. Через некоторое время ее муж прибыл в бетонный монолит на Kiewit Plaza и поднялся в офис Баффета площадью 28 квадратных метров, ничто в убранстве которого не свидетельствовало о принадлежности одному из богатейших людей города.

Баффет отвел его в ресторан гостиницы Blackstone, расположенный через дорогу от офиса, и рассказал Лумису свою историю. Лумис же рассказал ему о том, что его жена занимается журналистикой, и Баффет нашел это интересным. Он признался, что если бы не выбрал карьеру финансового менеджера, то наверняка занялся бы журналистикой².

В скором времени после этого Уоррен и Сьюзи повстречались с Лумисами во время своего очередного визита в Нью-Йорк. «Они сняли для нас кабинет в одном ресторане, где мы вместе и пообедали», — вспоминает Баффет. Молодой финансист из Омахи с большими связями и отличной карьерой и амбициозная журналистка из журнала Fortune нашли много общего — и стремление сбросить завесу, прикрывавшую темные делишки финансовых воротил, и навязчивую манию ко всякого рода мелочам, и желание постоянно соревноваться с конкурентами. Кэрол Лумис была высокой женщиной атлетического сложения с коротко постриженными темными волосами. Она относилась к некачественной журналистике примерно так же, как Баффет — к потере денег. А кроме этого, она оказалась крайне щепетильным редактором. Они с Уорреном начали переписываться, и постепенно она ввела его в мир журналистики высокого полета. Он же стал снабжать ее интересными историями для ее колонки. «Кэрол очень быстро стала для меня таким же близким другом, как Чарли», — говорит Уоррен³. Сначала она не упоминала имени Баффета в своих публикациях.

Однако к концу 1960-х рост рынка сделал инвестиции в акции достаточно непривлекательным занятием. Преимущества, связанные с возможностью покупки компании целиком, начали перевешивать преимущества секретности при покупке акций. Таким образом, в конце 1960-х давнее любопытство Баффета к газетам и издательскому делу пересеклось с недавно пересмотренными инвестиционными целями и стремлением привлечь внимание к своим новым хобби. Все это привело к

тому, что интересы Баффета изменились до неузнаваемости.

В скором времени Уоррен погрузился в черно-белый мир журналистики. На его столе постоянно лежала целая кипа газет и журналов, пытавшихся на многих страницах дать более-менее корректное объяснение данных финансовой отчетности компаний. Когда он ложился спать, ему снились газеты, которые он доставал из упаковок, сворачивал в трубочку и укладывал в сумку. Когда сон не шел, он вспоминал во всех деталях маршруты, по которым в детстве разносил газеты подписчикам⁴.

Состояние Баффета уже было достаточно большим для того, чтобы он мог позволить себе купить газету или журнал, а то и оба сразу. Он мечтал быть не просто инвестором, а издателем, то есть иметь достаточное влияние в обществе за счет владения каналом, через который население узнает новости. В начале 1968 года он вместе с друзьями пытался купить для развлечения газету Variety, но из этой затеи ничего не вышло⁵. Но одно из его новых знакомств оказалось на удивление плодотворным. Стэнфорд Липси, друг Сьюзи, который любил ходить с ней по клубам и слушать джаз, как-то раз зашел в офис Уоррена и сказал, что хочет продать группу газет под названием Omaha Sun Newspapers. Баффет немедленно заинтересовался, так как прежде уже имел виды на эту группу.

Sun представляла собой группу еженедельных местных газет, которую Стэн и Джинни Блэкер-Липси унаследовали от ее отца. В окрестностях Омахи выходило семь изданий. Газеты публиковали полицейские сводки, местные новости, рассказы о городских компаниях, результаты школьных спортивных соревнований и различные слухи. Это превращало их в обязательное чтение — как для родителей, так и для детей. Деятельность группы Sun была не очень успешной, однако ее главный редактор Пол Уильямс специализировался на журналистских расследованиях, и часто его истории опережали публикации ведущей газеты города — Omaha World-Herald. Его расследования были посвящены темным делишкам власть имущих — очевидно, что такие истории могли бы здорово обидеть основных рекламодателей World-Herald. Обычно эти рекламодатели избегали иметь дело с Sun.

Невзирая на свое положение в высшем обществе Омахи, Баффет заинтересовался этой частью работы Sun. Еще с детских времен, записывая номера автомобилей, чтобы помочь в поиске преступников, он хотел играть роль полицейского. И, по словам Липси, «он всегда преклонялся перед газетами». «Я интуитивно понял, что Уоррен понимает роль газет в нашем обществе. По территории моего предприятия должна была пройти новая широкая магистраль, а мне нужно было занять довольно много денег для того, чтобы купить новый печатный пресс. Мне не особенно нравились перспективы Sun, но я знал, что у Уоррена есть достаточно денег для того, чтобы журналистика не пострадала из-за финансовых проблем. Мы заключили сделку за 20 минут».

«Я посчитал, что, заплатив за газету миллион с четвертью, мы сможем получать от нее по 100 тысяч в год», — говорит Баффет. Иными словами, доходность могла составлять 8%. Эта ставка была примерно равна ставкам по облигациям. Этот доход был куда ниже, чем обычный возврат на инвестиции в работающую компанию или акции, и в долгосрочной перспективе обещал скорее еще снизиться, чем возрасти. Однако деньги партнерства все равно лежали без дела, а он очень хотел стать издателем. «Одно из условий сделки состояло в том, — вспоминал Липси, — что он должен был принять меня в партнерство, несмотря на то что доступ новых членов был завершен». Но Баффет хотел заполучить Sun настолько сильно, что пошел и на это условие, хотя в тот момент начал задумываться о том, чтобы вообще прекратить деятельность партнерства.

Berkshire Hathaway стала официально владеть Omaha Sun Newspapers 1 января 1969 года. Однако приобретение местной газеты было лишь началом — Баффет хотел стать издателем национального масштаба. Джо Розенфилд представил его секретарю штата Западная Виргиния Джею Рокфеллеру, которого сам Розенфилд считал восходящей политической звездой. Вскоре Баффеты пригласили Рокфеллеров на ужин в Омахе. Рокфеллер, в свою очередь, представил Уоррена Чарльзу Питерсу, мечтателю и владельцу нового журнала Washington Monthly, который показался Баффету подходящим рупором для выражения его точки зрения по наиболее важным вопросам. Чтобы хоть немного разобраться в управлении издательским бизнесом, Баффет пообщался с Гилбертом Капланом, управлявшим журналом Institutional Investor⁶. Затем он написал Рокфеллеру: «Вы нашли мою ахиллесову пяту. Я могу сгенерировать огромное количество идей — но только когда мне нравится продукт... Должен сказать, что мой энтузиазм в отношении издательского дела прямо пропорционален моим расчетам финансовой состоятельности этого бизнеса»⁷.

Баффет предложил Фреду Стэнбеку и Розенфилду инвестировать в Washington Monthly, однако предупредил их о том, что с финансовой точки зрения дело может и не выгореть. Однако, с другой стороны... какие скандалы можно вскрыть! какие идеи можно донести до масс! сколько людей можно разбудить! какое невероятное влияние приобрести! Его собеседники приняли решение инвестировать в журнал немного денег (сам Баффет инвестировал для начала 32 ООО долларов).

Совсем скоро Washington Monthly потратила на организацию рабочего процесса почти всю сумму первоначально внесенного капитала. Баффет оказался перед необходимостью инвестировать в журнал еще 50 ООО долларов. Он тут же позвонил Питерсу и общался с ним на протяжении 50 минут. Питерс вспоминал об этом так: «Эта инвестиция имела все предпосылки, чтобы завершиться неудачей. В Уоррене можно было заметить и инстинкты жесткого бизнесмена, и инстинкты филантропа и добропорядочного гражданина. Было очевидно, что эти инстинкты вступили между собой в жесткое противоборство. Он волновался за свою деловую репутацию и был в одном шаге от того, чтобы выйти из бизнеса. Я же потихоньку подталкивал его в обратном направлении. Уоррен находил все новые оправдания для того, чтобы расстаться с журналом, а я перекрывал для него один выход за другим. Разумеется, в итоге он решил остаться»⁸. Баффет выдвинул дополнительное условие — редакторы должны были инвестировать в журнал свои личные сбережения. Питерс занялся поиском внешних источников, а Баффет пообещал внести 80%

недостающей суммы.

Питерс был отличным журналистом и никудышным бухгалтером. Нужная сумма была собрана, а затем... Washington Monthly пропала из поля зрения на несколько месяцев. «Они просто испарились, — говорит Баффет. — Фред Стэнбек жаловался мне, что получил от них необходимые налоговые документы с опозданием и ему пришлось из-за этого менять

данные своей налоговой декларации». И хотя Washington Monthly начала со временем публиковать отличные репортажи (чего и хотел Баффет), этого было недостаточно. Он с самого начала знал, что этот бизнес не будет приносить прибыли, но предполагал, что издатели будут ответственно относиться хотя бы к тем деньгам, что ими уже получены. Он испытывал немалое смущение из-за того, что втянул в эту затею Стэнбека и Розенфилда. Инвесторы чувствовали, что к ним относятся как к банкоматам. Баффет хотел стать партнером журналистов, охотящимся вместе с ними за новостями, а не парнем, который спонсирует издания из соображений идеализма.

Но даже этот неочевидный результат был не самой большой сложностью. Баффету приходилось все больше углубляться в решение своих проблем, о которых он писал в письме партнерам в октябре 1967 года. Рынок продолжал иссякать и лишать его новых возможностей. И то, что Баффет проводил все больше времени в роли газетного магната, никак не освобождало его от обязанности приспосабливаться к новой реальности. Однако какие бы мысли его ни обуревали, он сохранял свою прежнюю лояльность партнерству. Оказалось, что «менее навязчивый подход» к инвестированию не вполне соответствовал его внутренней природе. Он начал размышлять над тем, каким образом ликвидировать партнерство. По его словам, он получил пару предложений о покупке управляющей компании, что давало бы ему возможность получить немалую прибыль, но он посчитал этот шаг неправильным. Даже в те дни для любого финансового менеджера было бы необычным просто отказаться от большой суммы денег. К тому же Баффет, очевидно, не оказывался от идеи стать еще богаче. Тем не менее он всегда оставался на стороне своих партнеров, преодолевая собственную корысть для их и для собственной пользы. В конце мая 1969 года Баффет написал партнерам о том, что само по себе снижение целей не привело к снижению интенсивности его работы:

«Если я собираюсь вести более публичный образ жизни, то не смогу быть в достаточной степени конкурентоспособным. Я знаю, что не хочу до конца своих дней напоминать собаку, несущуюся на бегах за фальшивым зайцем, то есть за инвестиционными возможностями. И единственный способ замедлиться — это полная остановка»⁹. А затем Баффет преподнес партнерам бомбу — он объявил о том, что подаст формальное уведомление об отставке к концу года и закроет партнерство в начале 1970 года. «Я не могу привыкнуть к нынешней рыночной среде и не хочу ухудшить достигнутые ранее отличные результаты, играя в игру, правила которой мне непонятны, и пытаясь при этом выйти из нее победителем»¹⁰.

Что же он собирался делать потом?

«У меня нет ответа на этот вопрос, — писал он. — Я знаю лишь то, что в 60 лет мои личные цели окажутся иными, чем в 20-летнем возрасте»¹¹.

Партнеры разочарованно вздохнули, а кое-кто и перепугался. Многие из них, такие как тетушка Элис, были простыми людьми — священниками, раввинами, школьными учительницами, бабушками и тещами. Объявление Баффета послужило еще одним сигналом о ненормальной ситуации на фондовом рынке. Он думал, что в самом скором времени эта игра станет бессмысленной. Он учил других тому, чему выучился сам, — игрокам следует опасаться перегретого рынка. Некоторые партнеры верили ему больше, чем кому бы то ни было. Однако он «просто не хотел работать в среде, недостаточно подходящей для его возможностей, — говорит Джон Хардинг, — особенно когда ему казалось, что этому занятию нужно посвящать все время».

, 247 247

* --------

Сьюзи Баффет была счастлива услышать, что муж прекращает деятельность партнерства. Радовалась она в первую очередь за детей. Они крайне серьезно относились к общению с отцом. Сьюзи-младшая всегда получала максимум того ограниченного количества внимания, которое Уоррен уделял детям, а тихий Питер был доволен тем, что находился на второстепенных ролях. Однако 14-летний Хоуи, который обладал особенной эмоциональной привязанностью к отцу (а тот не отвечал ему взаимностью), по мере взросления становился все более необузданным. Сьюзи-младшая могла, к примеру, найти у себя в шкафу спрятанные им ноги от манекена, политые искусственной кровью. Он мог вскарабкаться на крышу дома в костюме гориллы и оттуда следить за ней, когда она шла со свидания. Как-то раз, когда она нарядилась на танцы, он окатил ее водой из кухонной раковины. В те дни, когда родители уезжали в Нью-

^ 247

Йорк, Хоуи пользовался свободой и от души предавался хулиганству. Уоррен, полагавшийся на Сьюзи во всех бытовых вопросах, считал, что она в силах решить все проблемы Хоуи и других детей. Однако к этому времени сама Сьюзи уже оставила попытки контролировать сыновей и дочь. Кроме того, она уже давно позабыла идеалистические фантазии первых лет своего брака. Все чаще ее внимание сосредоточивалось на огромном количестве «бродяг» (по выражению одного ее друга), просивших ее о помощи и отнимавших у нее кучу времени¹².

Она безоговорочно принимала всех посетителей. Некоторые из ее «клиентов» были в прошлом уголовниками, аферистами, наркоманами, а один — владельцем публичного дома. Время от времени эти люди обманом вытягивали из Сьюзи деньги. Но ее это не особенно заботило. Поначалу Баффета бесили эти ситуации — ему казалось, что кто-то лезет прямо к нему в карман. Однако со временем он начал воспринимать эти потери как часть бюджета на содержание жены и даже находил в этом какое-то странное очарование. Круг ее подруг постоянно расширялся — она постоянно общалась с Беллой Айзенберг, Юнис Дененберг, Джинни Липси, Рэки Ньюман и другими. Хотя Уоррен был знаком с большинством из них, это был круг общения Сьюзи, а не его собственный. Некоторые из ее товарищей, такие как Родни и Энджи Вид, были выходцами из сообщества гражданских активистов. Другой круг ее друзей сформировался из компании, собиравшейся на теннисных кортах в Дьюи- парке. Кроме прочего, она постоянно общалась с семьей — с Лейлой, особенно после того, как Рой Ральф умер и она вновь взяла себе фамилию Баффет; Фредом и Кэти Баффет и их сыном Фрицем, женившимся на Пам, бывшей няне детей Уоррена и Сьюзи, — и со множеством других людей. Ее племянники Том и Билли Роджерс часто заходили к ней домой вместе с еще одним местным гитаристом, Дэвидом Страйкером. Помимо детей Роджерсов и Дейва Страйкера, у Сьюзи было еще несколько друзей моложе ее — она была близка с Рене и Аннетт Гибсон, дочерями бейсболиста Боба Гибсона и его жены Шарлин. Время от времени к ней заходили чернокожие студенты, которых она опекала и которым платила стипендию,

— Расселл Макгрешр, Пэт Тернер и Дуэйн Тейлор, сын великого джазового музыканта Билли Тейлора.

И хотя Сьюзи постоянно находилась в центре событий, она начала чувствовать, что ей тоже хотелось бы получить немного внимания от других. Многие ее друзья говорили, что для счастья ей было достаточно лишь минимального внимания со стороны мужа. Она никогда не могла согласиться с тем, что зарабатывание денег может быть основной жизненной целью. Она чувствовала себя обделенной из-за того, что Уоррен совершенно не интересовался путешествиями, музеями, театром, искусством и не мог разделить ее увлечений. На публике Уоррен взахлеб хвалил ее, но, приходя домой или на работу, погружался в привычное состояние. Она полагала, что, если бы он попытался сделать над собой усилие и хотя бы изредка сопровождал ее в картинную галерею или ездил на отдых туда, куда хотелось бы ей, это многое бы изменило в их отношениях. Но даже когда он делал то, о чем она просила, это воспринималось не как подарок, а как одолжение.

Когда Сьюзи окончательно поняла, что Уоррен никогда не плюнет на работу и не поедет с ней на пару недель в Италию, она принялась путешествовать в одиночку или с кем-то из подруг. Она также начала ездить в гости к членам семьи, например к Берти, жившей в Калифорнии, и посещать семинары по вопросам личностного роста.

Как-то раз, когда она присела на скамейку в чикагском аэропорту, перед ней остановился мужчина. «Простите, вы не Сьюзи Томпсон? » — спросил он. Она смотрела на него в смущении, так как ее рот в этот момент был набит хот-догом. Это оказался Милт Браун, ее школьный возлюбленный, которого она не видела уже много лет. Он сел рядом с ней, и таким образом старое знакомство восстановилось¹³.

Сьюзи, которая всегда нуждалась в эмоциональной связи, впоследствии говорила, что ее муж не был человеком без эмоций — скорее он старался отключить свои чувства. Ей казалось, что самые сильные эмоциональные узы связывали его с друзьями и партнерами, перед которыми он имел обязательства, — именно они фактически и составляли для него истинную семью. Все другие члены семьи Баффетов ничего не могли поделать с тем, что по-настоящему он загорался в компании друзей, а находясь дома, лишь исполнял все требуемые ритуалы, однако мысли его витали где-то далеко.

Даже несмотря на намерение закрыть партнерство, которому посвятил тринадцать лет жизни, он сохранял тесные связи со своими партнерами и, казалось, совершенно не собирался от них отказываться. Порой он доходил до крайности в попытках помочь им правильно разместить свои деньги. Он написал им еще одно письмо с детальным и скрупулезным описанием имевшихся у них возможностей.

Свою преданность им он объяснял так: «Вопрос поиска других консультантов крайне сложен. Закрывая партнерство, я помнил, что на меня рассчитывали многие, а я намеревался передать им значительные суммы. Я чувствовал себя обязанным предложить им хотя бы какие-нибудь альтернативы».

Такое поведение было, мягко говоря, нетипичным для финансового менеджера. Даже Бен Грэхем когда-то ограничился тем, что сказал лишь: «Покупайте акции AT& T», а потом мимоходом упомянул имя Баффета в разговоре с несколькими людьми. Однако Баффет прилагал немалые усилия для того, чтобы направить будущую инвестиционную жизнь своих партнеров в правильное русло. Некоторые из них уже имели доли в партнерстве Мангера, и Баффет направил к Чарли еще пару вкладчиков. Сам Мангер в то время также испытывал по отношению к рынку негативные чувства. «Зачем мне новые люди, когда мне угрожает опасность разочаровать их? — говорил он. — Особенно когда я сам втянул их в отношения? » Также ему недоставало присущей Баффету способности рекламировать свой бизнес.

«Я порекомендовал своим партнерам двух людей, которые, по моему мнению, особенно хороши в своем деле и поразительно честны, — Сэнди Готтесмана и Билла Руана. К тому моменту я неплохо изучил мир инвестиций, а этих двоих знал уже давно — знал не только к каким результатам они пришли, но и за счет чего им это удалось, а это было чертовски важно»¹⁴.

Итак, более богатые партнеры могли смело идти к Готтесману в First Manhattan. Однако мелкие клиенты совершенно не интересовали Сэнди, поэтому всех остальных Баффет направил к Руану, который как раз уходил из Kidder, Peabody и открывал собственную консультационную компанию

Ruane, Cunniff & Stires с двумя партнерами — Риком Канниффом и Сидни Стайрсом, а также создавал фонд под названием Sequoia Fund специально для работы с мелкими вкладчиками. Они наняли на работу Джона Хардинга, который оставался не у дел после закрытия партнерства Баффетом. Джон возглавил офис новой компании в Омахе. Джон Лумис, фондовый делец и муж Кэрол Лумис, вместе с Генри Брандтом, занимавшимся аналитикой для Баффета, также ушли на работу к Руану и Канниффу, и в результате компания оказалась полностью укомплектованной профессиональным персоналом. Имевшиеся связи помогли Хардингу, Лумису и Брандту оставаться в составе широкой «семьи» Баффета.

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 293031 32 33 34 Следующая ⇒