Часть первая 25 страница

Сибери также занимался этим, используя излишки наличности, не направлявшиеся в модернизацию, и выступая с предложением о покупке каждые два года. Баффет считал, что Сибери продолжит эту политику, и поэтому решил скупать акции каждый раз, когда они снижались в цене, с тем чтобы продать их компании, как только цены на акции начнут расти.

Они с Ковином договорились о механизме покупки акций. Если бы кто-то на рынке узнал о том, что Баффет занимается этим, то цены сразу же поползли бы вверх. Поэтому он организовывал процесс покупки через Говарда Брауна из компании Tweedy, Browne. Эта компания была любимым брокером Баффета, потому что все ее сотрудники, в особенности сам Браун, умели держать язык за зубами. Это было особенно важно для Баффета. С учетом его стремления к секретности Tweedy, Browne придумала для счета партнерства Баффета особый код — BWX²³.

Когда Баффет прибыл в Tweedy, Browne, размещавшуюся в небольшом офисе по адресу Уолл-стрит, 52 (в том же здании в стиле ар-деко, в котором когда-то работал Бен Грэхем), ему показалось, что он зашел в старомодную парикмахерскую (это впечатление усиливали черно-белые керамические плитки на полу). Слева стояли столы секретаря и офис- менеджера. Справа была комната трейдеров. А за ней в небольшой нише (похожей скорее на шкаф), половину пространства которой занимали кулер с водой и вешалка, сидел Уолтер Шлосс, управлявший своим партнерством из-за полуразвалившегося стола. Покинув «Грэхем-Ньютон», он начал зарабатывать в среднем по 20 процентов годовых, используя метод Грэхема с незначительными вариациями. За аренду офиса он рассчитывался не деньгами, а оказывал Tweedy, Browne услуги по торговле акциями, не беря за это комиссионных. Сделок было немного, поэтому для него сделали скидку по арендной плате. Он ограничил свои расходы подпиской на бюллетень Value Line Investment Survey карандашами, бумагой и жетонами на метро.

В центре зала, где сидели трейдеры, стоял семиметровый деревянный стол, который компания купила на какой-то распродаже старой рухляди. Его поверхность была испещрена выцарапанными перочинными ножами именами многих поколений школьников. Чтобы написать хотя бы строчку на листе бумаги, под него приходилось подкладывать что-нибудь жесткое. В противном случае на листе отпечатывалась надпись типа «Тодд любит Мэри».

С одной стороны изуродованного детьми стола сидел и властвовал

Говард Браун. Напротив сидел главный трейдер компании — как и все коллеги, он был нервным, беспокойным и постоянно ждал телефонного звонка, после которого мог начать работу. Пустующее рядом с ним место предназначалось гостям. Вдоль стен стояли дешевые деревянные шкафы для бумаг.

Нигде в Нью-Йорке Баффет не чувствовал себя дома настолько, насколько в кресле для посетителей в Tweedy, Browne. Компания занималась арбитражем, операциями с акциями реструктурированных компаний и акциями так называемых stubs (компаний, которые разделялись на части после их приобретения) — то есть всеми теми вещами, которые так нравились Баффету. Она торговала 15-летними водопроводными ордерами нью-йоркского района Куинс — то есть правами на покупку акций водопроводной компании, цена на которые подскакивала каждый раз, когда по городу ползли слухи о выкупе компании муниципалитетом Нью-Йорка. А когда слухи рассеивались, курс акций вновь падал. Tweedy, Browne покупала эти акции и снова продавала их на пике роста. Эту операцию она проделывала бесчисленное множество раз.

Также компания крайне умело боролась с руководством неизвестных и недооцененных компаний, пытаясь извлечь из их акций скрытую ценность, как было в случае с Sanborn Мар. Как вспоминал один из партнеров, «мы постоянно проводили время в судебных разбирательствах»²⁴. Все это очень напоминало Баффету о прошлом в «Грэхем-Ньюман» и ничуть не было похоже на гигантскую сделку с American Express, однако ему очень нравилась эта атмосфера. Том Нэпп анализировал акции и, если не был занят планированием сделок, проводил целые дни за придумыванием розыгрышей. Он реквизировал огромный шкаф в подвале и доверху наполнил его четырехцентовыми марками «Голубой орел» (которые они с Баффетом раньше купили по ошибке) и топографическими картами побережья Мэна. Гора карт понемногу росла, а Нэпп упорно вкладывал деньги, вырученные от продажи акций, в покупку участков на береговой линии²⁵. Гора почтовых марок понемногу таяла — Tweedy, Browne наклеивала по сорок марок на каждую упаковку бюллетеня Pink Sheet, который неустанно, неделю за неделей отправляли Баффету.

Котировки акций, включенных в Pink Sheet и не вошедших в листинг на Нью-Йоркской фондовой бирже, устаревали уже на момент печати бюллетеня. Баффет использовал данные Pink Sheet исключительно в качестве отправной точки для телефонных обсуждений с теми или иными брокерами, которых он хотел привлечь к оформлению сделки. Он был настоящим мастером, имевшим собственную систему работы через брокеров. Отсутствие общеизвестных данных о котировках позволяло снизить уровень конкурентной борьбы. Человек, имевший желание или силы позвонить каждому маркетмейкеру и безжалостно его выдоить, имел значительные преимущества перед человеком менее энергичным или более малодушным.

Браун мог позвонить Баффету и сказать ему, что у него есть предложение по покупке акций компании XYZ по пять долларов за штуку.

«Хм-м-м, я бы предложил в ответ 4 доллара 75 центов», — мог сказать Баффет, не задумываясь ни на секунду. Этот маневр позволял ему понять, насколько «голоден» продавец.

После звонка клиенту с предложением о снижении цены Браун мог перезвонить Баффету и сказать: «Извини, но они не согласны меньше чем на пять долларов».

«Неприемлемо», — отвечал на это Баффет.

Через несколько дней Браун мог вновь позвонить Баффету: «Мы можем купить акции по 4 доллара 75 центов. Как ты и хотел».

«Извините, нет, — тут же отвечал Баффет. — Теперь я предлагаю четыре с половиной».

Браун возвращался к продавцу, который возмущенно спрашивал: «Какого черта? Что случилось с предложением четыре семьдесят пять? »

«Извините, мы просто передаем сообщение. Предлагаемая цена четыре с половиной».

Обмен звонками мог происходить в течение недели, после которой Браун, наконец, звонил Баффету со словами: «Отлично. Они согласились на четыре с половиной».

Баффет вновь говорил: «Извините, — и вновь снижал цену: — Четыре сорок».

За счет таких махинаций ему порой удавалось неплохо снизить первоначальную цену продавца. Практически никогда ему не хотелось купить акции настолько сильно, чтобы он повысил свою ставку²⁶.

Первая его заявка на покупку акций Berkshire Hathaway через Tweedy была размещена 12 декабря 1962 года. Баффет планировал купить две тысячи акций по 7, 50 доллара за штуку, заплатив брокеру комиссию в

размере 20 долларов”. Он отдал Tweedy распоряжение продолжить покупки.

Ковин получил наводку на Berkshire от Стэнли Рубина, руководителя отдела продаж и члена правления Berkshire. Помимо этого, оказалось, что

Рубин дружит с Отисом Стэнтоном, еще одним членом правления. Отис Стэнтон чувствовал, что его брат постепенно становится неприкасаемым. Сидя в своей башне из слоновой кости под надежной защитой секретарей, Сибери начал все больше злоупотреблять алкоголем. Он не мог вынести нараставшей пропасти между своей мечтой и печальной реальностью²⁷.

Отис стал все чаще вступать с ним в конфликты²^. Он чувствовал, что его брат скорее допустит проведение забастовки, чем удовлетворит требования работников об увеличении зарплаты²⁸. Отис также не одобрил выбор преемника Сибери — его сына Джека, который, по мнению Отиса, хотя и был приятным молодым человеком, но не подходил для этой работы. У Отиса была своя кандидатура преемника — Кен Чейс, вице-президент по производственным вопросам.

Сибери Стэнтон расценил покупки акций Баффетом как серьезную угрозу захвата компании и сделал рынку свое предложение о покупке акций. Это было именно тем, что хотел Баффет. Его покупки были основаны на теории, по которой со временем

Сибери должен был выкупить все его акции. Он не хотел держать акции Berkshire и подумывал от них избавиться. Тем не менее в каждой сделке есть продавец и покупатель. До сих пор Сибери Стэнтону удавалось выдержать натиск и дешевой импортной ткани, и урагана «Кэрол». Могло получиться и так, что не Сибери подвергся бы «баффетированию», а сам

Баффет оказался бы seaburied”.

В какой-то момент Уоррен решил сам поехать в Нью-Бедфорд, чтобы увидеть компанию своими глазами. Он наносил не просто визит вежливости. Мисс Табор, фанатично преданная Сибери, самостоятельно определяла, кто из посетителей имеет право пройти через стеклянные двери и подняться по узкой лестнице в офис Стэнтона в пентхаусе. После того как она с мрачным выражением лица проводила Уоррена в офис Стэнтона размером с бальный зал, украшенный деревянными панелями и напоминавший дворец, он обнаружил, что рядом со столом Стэнтона не было ни одного стула для посетителей — четкий признак того, что этот человек привык отдавать приказания стоящим перед ним людям.

Собеседники уселись на неудобный треугольный стеклянный столик в углу комнаты, и Баффет спросил Стэнтона, будет ли тот участвовать в торгах по очередному тендерному предложению. Стэнтон посмотрел на него сквозь очки в проволочной оправе, плотно сидевшие на его переносице.

«Он вел себя относительно дружественно и сказал: “Что ж, очередной тендер состоится через несколько дней, а по какой цене вы продаете свои акции, мистер Баффет? ” — или что-то в этом роде. Акции в это время продавались примерно по 9-10 долларов.

Я сказал ему, что продам их по 11, 50 в случае наличия тендерного предложения с их стороны. А он спросил: “Обещаете ли вы участвовать в тендере, если мы выставим свое предложение? ”

Я ответил: “Только в случае, если речь идет о ближайшем времени, а не о будущих двадцати годах”, но тем не менее согласился, поставив себя в тупик. Я чувствовал, что не смогу покупать еще больше акций, так как слишком много знал о том, что он собирается делать. Вскоре после своего возвращения домой я получил письмо из компании Old Colony Trust, подразделения банка First National of Boston, в котором предлагалось 11, 375 доллара за акцию каждому, кто решит принять участие в тендере по Berkshire. Эта сумма была на 12, 5 цента ниже, чем мы договорились».

Баффет был в гневе. «Я просто полыхал негодованием. Понимаете, этот парень пытался выторговать у меня доли процента уже после того, как пожал мне руку и договорился об условиях сделки».

Уоррен часто занимался подобным «баффетированием», однако теперь оказалось, что Стэнтон пытается выжать его до капли. Баффет отправил Дэна Ковина в Нью-Бедфорд с заданием уговорить Стэнтона не нарушать условия уже достигнутой договоренности. Спор был длинным. Поначалу Стэнтон вообще отказывался от того, что заключал с Баффетом какую-либо сделку, а затем сказал Ковину, что как владелец компании он может делать с ней все, что только захочет. Это была большая ошибка. Сибери Стэнтону предстояло очень сильно пожалеть о том, что он попытался перехитрить Уоррена Баффета. Тот принял решение не продавать акции, а напротив — вновь начать их скупать.

Баффет принял решение завладеть Berkshire — полностью и без остатка. Он хотел скупить и оборудование, и запасы, и готовые изделия и помещения. Его совершенно не беспокоил тот факт, что Berkshire Hathaway находится в неважном финансовом положении. Компания стоила недорого, и он жаждал ее купить. Но, самое главное, он не хотел, чтобы она принадлежала Сибери Стэнтону. Баффет и другие акционеры были куда более достойны владеть ею. Преисполненный решимости, он забыл все уроки, полученные благодаря Dempster, — кроме одного. По иронии судьбы именно этот урок ему следовало игнорировать.

Баффет разослал свою команду во все стороны в поисках небольших пакетов акций, припрятанных мелкими вкладчиками. Ковин нашел достаточное количество акций для того, чтобы войти в состав правления

Berkshire. Однако на действия Баффета начали обращать внимание и другие люди. Джек Александер, старинный друг Баффета по Колумбийскому университету, в свое время создал инвестиционное партнерство вместе со своим одногруппником Бадди Фоксом. «Однажды мы обратили внимание на то, что Уоррен скупает акции Berkshire Hathaway, — говорит он. — Мы решили пойти по его стопам». Приехав в Нью-Йорк из своего офиса в Коннектикуте, они сообщили Баффету, что собираются покупать акции компании. «Он был очень расстроен этой новостью. «Послушайте, — сказал он. — Вы едете на моих фалдах. Это неправильно. Откажитесь от этой идеи».

Фокс и Александер оказались в замешательстве. Они не могли взять в толк, что сделали не так. Баффет дал им понять, что хочет контролировать компанию полностью. С другой стороны, даже в такой ситуации «езда на фалдах» была крайне популярна среди последователей Грэхема. Она считалась своего рода спортивным соревнованием. В сущности, Баффет хотел получить акции, на которые у других были такие же права, как и у него. «Они нужны мне больше, чем вам», — говорил он. Поняв, что для него это действительно жизненно важно, они согласились продать ему акции по текущей рыночной цене. Казалось, что Баффета с Berkshire Hathaway связывает какая-то таинственная нить. «Для нас эти акции были вообще не важны. Однако было очевидно, что в его случае это не так», — говорит Александер.

Подобно Фоксу и Александеру, за действиями Баффета начали наблюдать еще несколько игроков. Они шли по стопам Баффета, как лилипуты по следам снежного человека. Это создало ажиотаж на рынке акций. Баффет дал понять всем прочим последователям Грэхема, что им следует держаться подальше от Berkshire. Единственным исключением оказался Генри Брандт. Баффет позволил Брандту купить акции в качестве компенсации за его услуги по цене ниже 8, 00 доллара. Уоррен начал вести себя довольно развязно, и многие находили это раздражающим. Для людей было загадкой, как, несмотря на всю свою самоуверенность, он постоянно оказывался прав. Даже его скупость представляла собой часть ауры. Он был, пожалуй, единственным человеком из регулярно занимавшихся бизнесом в Нью-Йорке, который не платил не только за жилье (останавливаясь на Лонг-Айленде у Энн Готтшгальдт, матери Фреда Кулкена), но и за офис (он работал в помещении Tweedy, Browne).

Однако так как теперь в поездках его иногда сопровождала Сьюзи, он для ее удобства время от времени отказывался от проживания в доме своего покойного друга и снимал номер в гостинице Plaza Hotel.

Расположение гостиницы было удобным не только с точки зрения бизнеса

— любимые магазины Сьюзи Bergdorf Goodman, Best & Company и Henri Bendel были в двух шагах Среди друзей Баффета начал распространяться очередной слух. Вокруг него всегда витали слухи, например, о том, что его маленькая дочка спала не в колыбели, а в ящике комода. Теперь же все судачили о том, что Баффет нашел самую дешевую комнату в гостинице, в сущности, скорее каморку без окон, похожую на место его обитания в годы учебы в Колумбийском университете. Говорили, что он смог выпросить максимальную скидку за номер, в котором теперь останавливался всякий раз, когда приезжал в Нью-Йорк²⁹. Вне зависимости от того, имел ли этот слух под собой основания, правдой было то, что всякий раз, поселяясь в гостинице, Уоррен сожалел о том, что больше не может проживать в Нью- Йорке бесплатно.

Визиты в магазин Bergdorf были еще одним свидетельством того, как изменилось содержание поездок в Нью-Йорк. Сьюзи проводила все дни в шопинге и за обедами в различных ресторанах. Вечером они с Уорреном шли ужинать, а затем отправлялись на Бродвей, чтобы посмотреть шоу в кабаре. Ему нравилось смотреть, как Сьюзи развлекается. Вскоре она привыкла к регулярным покупкам в дорогих магазинах. Тем не менее, несмотря на ослабление финансовых пут, супруги продолжали постоянно играть в игру, связанную с тем, сколько денег Сьюзи может или не может потратить. Чаще всего Сьюзи объясняла свои покупки тем, что покупает вещи для кого-то еще. Множество вещей перепадало Сьюзи-младшей. Ее шкафы были переполнены одеждой из Bergdorf. Как-то раз Сьюзи вернулась из Нью-Йорка с жакетом, отделанным горностаевыми хвостами. Дело было так: они встретились с другом Уоррена, который отвел их к скорняку. «Я чувствовала, что просто должна что-то купить, — говорила Сьюзи. — Эти люди были так милы со мной». То есть она купила у скорняка жакет просто для того, чтобы сделать ему приятное.

Но все предпринятые Баффетом до этого действия в отношении Berkshire не имели никакого смысла, если бы он не разобрался с тем, как заставить компанию хорошо работать — так, чтобы Сьюзи и дальше могла щеголять в горностаевых жакетах. Он нанес еще один визит в Нью- Бедфорд, желая пообщаться с Джеком Стэнтоном, наследником компании. Когда-нибудь, после ухода Сибери от дел, компанией стал бы управлять кто-то другой, и Уоррену было интересно, кто это мог бы бьггь.

Однако Стэнтон сослался на высокую занятость и попросил Кена Чейса³⁰ прогуляться с Баффетом по фабрике. Стэнтон не имел представления о том, что его дядя уже предложил кандидатуру Чейса как

возможного преемника Сибери.

Кен Чейс был инженером-химиком. Ему исполнилось сорок семь лет, и он был тихим, честным человеком, умевшим хорошо контролировать свои эмоции. Он не знал, что является одним из кандидатов на высший пост в компании. Тем не менее он провел два дня, обучая Баффета тонкостям текстильного бизнеса, а Баффет задавал вопрос за вопросом и вынуждал Чейса объяснять, в чем состоят проблемы фабрики. Баффет был поражен его откровенностью и отношением к своему делу. Чейс достаточно четко дал понять, что считает глупой и тупиковой идею Стэнтонов об инвестировании в бизнес дополнительных денег³¹. По окончании встречи Баффет сказал Чейсу, что будет оставаться с ним «на связи»³².

Примерно через месяц после этого Баффет попросил Стэнли Рубина убедить Чейса не принимать предложение о переходе на конкурирующую текстильную фабрику. Тем временем сам Баффет пытался скупить как можно больше акций, в том числе у членов семьи Чейс.

Последней целью Баффета был Отис Стэнтон, страстно желавший отставки своего брата. Он не доверял Джеку, сыну Сибери, и сомневался в том, что Сибери сам добровольно откажется от власти.

Отис и его жена Мэри согласились встретиться с Баффетом в клубе Wamsutta в Нью-Бедфорде³³. За обедом, проходившим в изящном особняке в итальянском стиле — остатке былого величия Нью-Бедфорда, — Отис сообщил о своей готовности продать акции при условии, что Уоррен направит аналогичное предложение Сибери. Уоррен согласился. Затем Мэри Стэнтон спросила Баффета, может ли она оставить у себя парочку акций из двух тысяч, просто из сентиментальных чувств. Всего лишь парочку.

Баффет отказал. Ему нужно было либо все, либо ничего³⁴.

Покупка двух тысяч акций принесла Уоррену сорок два процента компании Berkshire Hathaway — этого было достаточно для того, чтобы эффективно контролировать деятельность компании. Захватив столь ценный приз, он встретился с Кеном Чейсом в Нью-Йорке апрельским утром и предложил тому пройтись вдоль Пятой авеню и южной части Центрального парка. Уоррен купил две порции мороженого на палочке. Откусив пару раз, он решил перейти к делу и сказал: «Кен, я бы хотел, чтобы вы стали президентом Berkshire Hathaway. Что вы об этом думаете? » Он знал, что теперь, имея достаточный контроль над компанией, может изменить состав управляющей команды на следующем заседании совета директоров³⁵. Чейс, пораженный этим предложением (он не обратил внимания на намеки, которые ему делал Рубин, отговаривая занять пост в конкурирующей компании), согласился не обсуждать эту тему ни с кем до дня собрания.

Джек Стэнтон, не понимавший, что его судьба уже решена, приехал с женой из Нью-Бедфорда в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Уорреном и Сьюзи за завтраком в Plaza Hotel. Китти Стэнтон, более агрессивная, чем ее муж Джек, решила взять инициативу в свои руки. Пытаясь повернуть дело в свою пользу, Китти выложила на стол решающий аргумент. По ее мнению, Баффет просто не мог взять и отказаться от услуг аристократии Нью-Бедфорда, правившей фабрикой на протяжении нескольких поколений, и поставить на высший пост простолюдина типа Кена Чейса. И она сама, и Джек отлично вписывались в атмосферу Wamsutta Club.

Кроме того, Китти, как и Сьюзи, принадлежала к Junior League.

«Она была достаточно приятной дамой. Но мне показалось, что она считает, что Джек достоин этого поста лишь потому, что этим же занимался его отец. В разговоре она упомянула, что Кен Чейс в отличие от Джека, ее самой, Сьюзи и меня принадлежит к “другому классу”».

Бедная Китти — она даже не представляла, что говорит такие слова человеку, который настолько ненавидел иерархию, что отказался вступить в Ak-Sar-Ben и кривил нос при любом упоминании о правящих кругах Омахи.

Для Джека все было кончено. Все было кончено и для Сибери, автократичнош правителя, не имевшего в совете директоров ни одного друга. Его не любил даже Малькольм Чейс, председатель правления. Поэтому, когда сторонники Баффета на специально

созванном собрании 14 апреля 1965 года проголосовали за его включение в совет, он быстро назначил нового директора при

значительной поддержке всего правления.

Через несколько недель Баффет прилетел в Нью-Бедфорд и сразу же натолкнулся на заголовок в газете New Bedford Standard-Times, упоминавший некие «внешние силы», взявшие контроль над компанией³⁶. Статья в газете привела его в бешенство. Единственный урок, который остался в его голове после случая с Demster, состоял в том, что он никогда не должен был выступать в роли ликвидатора — и заставлять весь город ненавидеть себя. Баффет обратился к прессе с сообщением, в котором говорилось, что фабрика будет продолжать работать, как и раньше. Он отрицал мнение, по которому смена руководства приведет к закрытию фабрики, — и это отрицание связало ему руки.

Заседание правления Berkshire состоялось 10 мая 1965 года в головном офисе компании в Нью-Бедфорде. Для начала правление вручило серебряный поднос в качестве подарка вице-президенту, собравшемуся в отставку, затем одобрило протокол прошлого заседания, а потом согласилось с предложением поднять зарплаты на пять процентов. А дальше началось нечто сюрреалистичное.

Сибери, семидесятилетний облысевший старик с огромным количеством пигментных пятен на руках и голове, объявил, что планировал уйти в отставку в декабре и поставить на свое место Джека. Однако, по его собственным словам, он более не мог исполнять обязанности президента «организации, в которой его полномочия столь усечены»³⁷. С максимальной степенью надменности — вполне допустимой, несмотря на присутствие мятежников, захвативших корабль,

— Сибери произнес небольшую речь, в которой высоко оценил свои достижения. Затем он обратился с заявлением об отставке, и правление с ней согласилось. Джек Стэнтон добавил несколько печальных ноток, сказав, что если бы он стал президентом в декабре, то это, вне всякого сомнения, привело бы к «дальнейшему успеху и прибыльной деятельности». Правление терпеливо его выслушало, а затем приняло и его отставку.

После голосования Джек положил на стол ручку и перестал вести протокол, в котором уже были зафиксированы обе прощальные речи. Оба Стэнтона встали и вышли из комнаты. Члены правления немного помолчали, а затем с облегчением выдохнули.

После этого правление быстро избрало Баффета председателем правления и подтвердило полномочия Кена Чейса — теперь ему предстояло управлять компанией, находившейся в тяжелом положении. Компанией, которую Баффет купил, подчиняясь голосу эмоций, и на приобретение которой потратил так много сил и средств. Через несколько дней он поделился своими мыслями в отношении текстильной индустрии в газетном интервью. «Речь не идет о том, кто “за”, а кто “против”. Это просто деловое решение. Мы пытаемся оценить бизнес. Цена — крайне важный фактор в процессе инвестирования. Именно она определяет решение. Мы купили Berkshire Hathaway по хорошей цене»³⁸.

Затем ему пришлось пересмотреть это решение.

«Я купил собственный “сигарный окурок” и попытался его раскурить. Это бывает так... вы идете по улице и видите окурок. Он выглядит сырым и отталкивающим, однако его можно взять совершенно бесплатно... и

возможно, что вам хватит на одну

затяжку В Berkshire не осталось ничего для последней затяжки. Поэтому все, что у меня осталось, это огрызок мокрой сигары во рту. Именно это было самым точным описанием Berkshire Hathaway в 1965 году. И в этот окурок было вложено слишком много денег³⁹. Лучше бы я никогда не слышал о Berkshire Hathaway».

Глава 28. Сухой трут

Омаха • 1965-1966 годы

«После смерти отца все изменилось на сто процентов, — говорит Дорис. — Все будто начало болтаться в воздухе. Отец был связующим звеном для всей семьи. И вот теперь наша Вселенная лишилась центра».

За последние годы Лейла пережила целый ряд потерь. Ее мать Стелла умерла в 1960 году в Norfolk State Hospital, сестра Бернис — годом раньше от рака костей. После ухода Говарда Лейле пришлось искать новый смысл жизни, и она стала почти полностью зависеть от Уоррена, Сьюзи и их семьи. Внуки приходили в ее дом по воскресеньям. Она вручала им пакеты со сладостями, которые они могли есть во время церковной службы, а затем кормила их обедом и дарила карманные деньги. После обеда она отводила их в магазин Woolworth, чтобы купить игрушки, с которыми они могли играть у бабушки дома. Подобно Говарду, который как-то раз заплатил детям за то, чтобы они пошли в церковь, она нашла вполне баффетовское решение проблемы своего одиночества — заключила сделку с внуками, заставляя их оставаться с ней как можно дольше.

Именно присутствие Говарда всегда заставляло Лейлу мягче относиться к Дорис и Уоррену. Когда же отец умер, визиты к матери стали для них невыносимыми. Уоррен трясся всякий раз, оказавшись рядом с ней. На День благодарения он взял тарелку с едой со стола, поднялся наверх и съел свой ужин в одиночестве. Лейла время от времени разражалась вспышками гнева. На протяжении многих десятилетий она была зациклена на членах семьи. Правда, однажды она выскочила из машины на парковке и целый час кричала на свою знакомую по какому-то пустяковому поводу — Сьюзи и Хоуи оставалось лишь остолбенело смотреть на бабушку. Однако основной мишенью Лейлы, как и прежде, оставалась Дорис, боготворившая своего отца еще сильнее, чем Уоррен.

Дорис всегда считала, что расстроила всю семью своим разводом с Трумэном. Контраст между успешной жизнью Уоррена и Сьюзи и ее собственной жизнью разведенной женщины в то время, когда разводы были крайне редки, лишь усиливал ее ощущение своей бесполезности. Незадолго до своей смерти Говард попросил ее вновь выйти замуж, чтобы у ее детей наконец появился отец. Так она и поступила — вышла замуж за Джорджа Лира, первого же мужчину, сделавшего ей предложение¹. Он был достаточно приятным человеком. Однако Дорис казалось, что ее замужество было вынужденным, что не могло не сказаться на отношениях.

Берти, которая меньше всего зависела от отца и редко бывала объектом гнева матери, тоже обнаружила, как сильно изменилась ее жизнь после смерти Говарда. Однако, так же как и Уоррена, наличие капитала, с одной стороны, наделяло ее ощущением силы, а с другой — заставляло испытывать беспокойство. Она вела отчетность о каждом потраченном долларе, а в напряженные минуты жизни занималась оплатой счетов.

У всех членов семьи Баффетов были свои сложности в отношении денег. Их проблемы коренились настолько глубоко, что никто вокруг не замечал, насколько необычной семьей они являются. После смерти Говарда Уоррен и Сьюзи естественным образом взяли на себя роль главных в семье — отчасти благодаря размеру своего состояния, но в не меньшей степени благодаря личностным особенностям. Лейла, Дорис и Берти (да и многие другие) находили у них поддержку. Дядюшка Уоррена Фред Баффет и его жена Кэти, которые теперь владели семейным магазином, могли дать Уоррену много очков вперед в семейном соревновании на скупость. Они были привязаны к Уоррену и Сьюзи, и их привязанность лишь усиливалась по мере укрепления статуса и роста состояния их племянника. Лейла, ревниво относившаяся к своей невестке, всю жизнь находилась под влиянием давнего эпизода, когда Эрнест на танцах в «Ротари-клубе» предпочел выбрать в качестве партнерши не ее, а куда более живую Кэти. Теперь она начала относиться к Кэти еще более ревниво, и Сьюзи (которой доверяли решительно все) приходилось прилагать немалые усилия, чтобы развести по времени визиты двух дам. Помимо помощи Говарду в последние дни его жизни, Сьюзи приходилось разводить по разным углам Лейлу, Уоррена и Кэти, и она немало преуспела в этом искусстве. Возможно, поэтому не должно казаться удивительным то, что Элис, любимая тетушка Уоррена еще с детских времен, питала к Сьюзи больше доверия, чем к кому-либо из членов семьи (за исключением разве что самого Уоррена).

Поэтому утром 10 ноября 1965 года Элис позвонила Сьюзи, а не

Лейле. Звонок застал Сьюзи в косметическом кабинете. Выбравшись из- под сушилки, она подошла к стойке с телефоном. Элис объяснила, что очень беспокоится об Эдит, сестре Лейлы, которая позвонила ей в воскресенье в состоянии сильной депрессии. Элис, работавшая ассистентом преподавателя, пригласила Эдит прокатиться на машине и поговорить. Они остановились на дороге, чтобы купить мороженого. Эдит возвела Уоррена, Сьюзи и Элис, да и всех Баффетов в ранг идолов. Она призналась, что ей крайне тяжело общаться с такой совершенной семьей, в то время как ее собственная жизнь далека от совершенства². Ее импульсивное и чересчур романтичное желание выйти замуж себя не оправдало. Муж, за которым она поехала в Бразилию, оказался развратником и растратчиком и оставил ее ради другой женщины. После возвращения из Бразилии в Омаху ей оказалось тяжело смириться с жизнью разведенной матери двух дочерей.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒