Часть первая 2 страница

В 1999 году в привычный шум дружеского общения за коктейлями и звуки оркестра вплетались прежде неизвестные слова из новояза: В2В, В2С, «баннерная реклама», «широкополосный доступ». На протяжении всей недели странное ощущение беспокойства пронизывало обеды, ужины и коктейли, своеобразным молчаливым туманом покрывало рукопожатия, поцелуи и объятия. Новички — новоиспеченные руководители технологических компаний — представлялись людям, которые год назад и не подозревали об их существовании⁵. Некоторые вели себя очень высокомерно, и это шло вразрез с обычной неформальной атмосферой Солнечной долины, где Герберт Аллен ввел негласное правило: чрезмерная помпезность карается изгнанием.

Особенно это высокомерие было заметно в ходе презентаций, проводившихся в центральном конференц-зале отеля. Главы компаний, высокопоставленные правительственные чиновники, другие серьезные и ответственные люди говорили слова, которые вряд ли осмелились бы произнести где-то еще, потому что были уверены, что ни одно из сказанных ими слов не выйдет за границы дверей конференц-зала. Доступ репортерам сюда был категорически запрещен, а ведущие журналисты и главы медиаимперий (владельцы телевизионных сетей и газет), хотя и были допущены в зал, хранили полное молчание. Поэтому все выступавшие, обращавшиеся к равным себе, говорили правильные и важные вещи, которые никогда не стали бы известны представителям прессы, так как эти слова были чересчур откровенными и пугающими. Журналисты толпились снаружи, надеясь ухватить любую «косточку», которую участники сочтут нужным им бросить.

В этом году новые напыщенные магнаты эпохи Интернета с помпой хвастались приобретенными компаниями и пытались найти финансирование у «денежных мешков», сидевших в зале: финансовых менеджеров, управлявших пенсионными и сберегательными фондами множества частных вкладчиков и в совокупности владевших активами на фантастическую сумму — свыше триллиона долларов⁶. Триллиона долларов в 1999 году было бы достаточно для того, чтобы оплатить подоходные налоги всех жителей США. За эти деньги можно было бы подарить по новенькому «бентли» каждой семье более чем в девяти штатах⁴. За эту сумму можно было купить все объекты недвижимости в Чикаго, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе вместе взятых. Эти деньги были очень нужны некоторым из компаний, выступавших со своими презентациями.

Исследование Тома Брокау «Интернет и наша жизнь» стало первой ласточкой в целой череде презентаций о том, каким образом Интернет

можехд⁷зменить природу современного коммуникационного бизнеса. Джей Уокер из компании Priceline продемонстрировал аудитории головокружительную перспективу, которую открывает Интернет, сравнив информационную супермагистраль с сооружением трансконтинентальной железной дороги в 1869 году. Выступавшие рассказывали о блестящих перспективах своих компаний, наполняя комнату опьяняющими видениями будущего, не ограниченного географическими расстояниями. Это звучало так многообещающе, так красиво, что напоминало многим байки продавцов чудодейственных препаратов (хотя справедливости ради надо сказать, что многие участники были по-настоящему впечатлены картиной нового мира, открывавшегося у них перед глазами). Ребята из технологических компаний казались себе Прометеями, несущими огонь простым смертным. Представители всех других индустрий, занимавшиеся скучной работой по обеспечению потребителей всем необходимым — теми же автозапчастями или садовой мебелью, — интересовали новичков только с одной точки зрения: какой объем технологий они готовы закупить. Акции некоторых интернет-компаний торговались по цене, во много раз превышавшей их еще не заработанные доходы, в то время как компании из «реального сектора», занимавшиеся производством конкретных вещей, теряли капитализацию. Когда объем акций технологических компаний превысил объем акций представителей «традиционной экономики», промышленный индекс Доу-Джонса (Dow Jones Industrial Average, широко используемый показатель состояния фондового рынка США) легко перевалил за знаковую отметку в 10 000 пунктов (достигнутую всего за четыре месяца до этого), а затем менее чем за три с половиной года его значение удвоилось.

Многие из недавно обогатившихся бизнесменов в перерыве между выступлениями собрались на огороженной обеденной террасе около пруда, в котором плавала парочка лебедей. Именно здесь любой гость — но не репортер — мог протиснуться сквозь массу людей, одетых в штаны цвета хаки и кашемировые свитера, и задать вопрос Биллу Гейтсу или Энди Гроуву. Журналисты тем временем преследовали интернет-магнатов между конференц-залом и домиками, в которых те жили, еще больше усугубляя атмосферу чрезмерно завышенной собственной значимости, пронизавшую Солнечную долину в этом году.

Некоторые из новоиспеченных «королей Интернета» провели вторую половину пятницы, упрашивая Герберта Аллена допустить их на субботнюю фотосессию знаменитого фотографа Анни Лейбовиц, которая планировала сделать серию снимков представителей медиаиндустрии для журнала Vanity Fair. Они чувствовали, что их пригласили в Солнечную долину, потому что они были королями текущего момента. И никак не могли поверить в то, что Лейбовиц сама решает, кого ей фотографировать. Почему, к примеру, она намерена снимать Баффета? Его роль в медиаиндустрии была вторичной —■ конечно, он участвовал в советах директоров ряда компаний, обладал широкой сетью личных контактов и в прошлом делал крупные и небольшие инвестиции в этой отрасли. Но он в любом случае был представителем «старых СМИ». Этим парням сложно было поверить в то, что лицо Баффета на обложке помогало продавать журналы.

Потенциальные звезды бизнеса чувствовали себя ущемленными, потому что отлично знали, насколько сильно баланс в отрасли массовых коммуникаций сместился в сторону Интернета. Этого нельзя было отрицать, однако Герберт Аллен полагал, что «новая парадигма» оценки акций в индустрии технологий и медиа (основанная на количестве кликов и движении глаз по поверхности экрана, а не способности компании просто зарабатывать деньги) — это полная ерунда. «“Новая парадигма”, —

фыркал он. — Это все равно что “новый секс”. Такого не бывает»⁷.

8 8

На следующее утро Баффет, символ «старой парадигмы», встал довольно рано — ему предстояло выступить на конференции с заключительной речью. Он не задумываясь отказывался выступать на конференциях, организованных другими компаниями. Но когда Герберт Аллен просил его выступить в Солнечной долине, всегда отвечал

согласием⁸. Заседание в субботу утром было ключевым мероприятием конференции, поэтому вместо того, чтобы поиграть с утра в гольф или поудить рыбку, почти все ее участники ограничились легким завтраком и расселись в конференц-зале. Сегодня Баффет должен был говорить о фондовом рынке.

В частных беседах он высказывал немало критических оценок в отношении ненормальной ситуации, складывавшейся на фондовом рынке, на протяжении всего года поднимавшей на пьянящую высоту цены акций технологических компаний. Акции его собственной Berkshire Hathaway здорово «просели», жесткое правило Баффета воздерживаться от покупки акций технологических компаний начинало казаться старомодным. Однако это критическое отношение никак не влияло на то, каким образом Баффет занимался инвестированием. И до сего момента единственным публичным заявлением Уоррена Баффета о ситуации на фондовом рынке были слова о том, что он никогда не делает прогнозов его развития. Поэтому решение выйти на сцену в Солнечной долине было совершенно беспрецедентным. Хотя, возможно, для этого просто пришло время. Баффетом владела твердая убежденность в собственной правоте и

безграничное желание проповедовать⁹.

Уоррен провел за подготовкой своей речи несколько недель. Он понимал, что рынок — это не просто некая группа людей, торгующих акциями, словно фишками в казино. За каждой такой фишкой стояла конкретная компания. Баффет всегда думал об общей ценности фишек. Чего каждая из них стоит? Затем изучал историю компании, обрабатывая в мозгу огромные объемы информации и данных. Новые прогрессивные технологии не в первый раз появлялись на арене и сотрясали фондовый рынок. История бизнеса была наполнена такими «взрывами» — в ней присутствовали и железные дороги, и телеграф, и телефон, и автомобили, и самолеты, и телевидение. Все эти вещи были призваны ускорить тем или иным образом взаимодействие — но многие ли из них смогли обогатить инвесторов? Именно на этом вопросе Баффет и хотел акцентировать внимание аудитории в Солнечной долине.

После короткого завтрака на подиум поднялся Кларк Кью. Баффет знал семью Кью на протяжении многих лет, в Омахе они были соседями. Именно благодаря отцу Кларка — Дону Баффет смог обрести связи, которые и привели его в Солнечную долину. Дон Кью, председатель правления Allen & Со и бывший президент Coca-Cola, познакомился с Гербертом Алленом, когда в 1992 году купил от имени Coca-Cola у Allen & Со компанию Columbia Pictures. Кью и его начальник, исполнительный директор Coca-Cola Роберто Гойзуэта, были настолько впечатлены подходом Герберта Аллена к этой сделке (непохожим на поведение обычных дельцов), что убедили его войти в состав правления Coca-Cola.

Дон Кью, сын скотника из Сиу-Сити и бывший церковный служка, уже отошел от руководства Coca-Cola, но продолжал жить и дышать в соответствии с лозунгом Real Thing⁵' и сохранял столь большое влияние в компании, что его часто называли «теневым исполнительным

директором»⁸.

Живя бок о бок с семьей Кью в Омахе в 1950-х годах, Уоррен как-то поинтересовался у Дона, каким образом тот собирается оплачивать обучение своих детей в колледже, и предложил инвестировать 10 000 долларов в созданное Баффетом товарищество. Однако Дон в тот момент был вынужден водить своих шестерых детей в приходскую школу за 200 долларов в неделю, подобно мелкому и неудачливому торговцу. «У нас не было таких денег, — рассказывал собравшимся в Солнечной долине его сын Кларк. — И это часть истории нашей семьи, которую мы никогда не забудем».

Баффет, одетый в свой любимый красный свитер поверх клетчатой рубашки, поднялся на сцену, встал рядом с Кларком. И закончил начатую

5 10 11

тем историю⁵'.

«Кью были прекрасными соседями, — сказал он. — Конечно, порой Дон не забывал между делом намекнуть, что в отличие от меня у него есть настоящая работа, но в целом наши отношения были прекрасными. Как-то раз моя жена Сьюзи зашла к соседям в гости и, как это часто бывает между соседями, попросила дать в долг чашку сахара. Микки, жена Дона, дала ей целый пакет. Когда я услышал об этом, то решил в тот же вечер сам зайти к Кью. Я сказал Дону: “Почему бы тебе не дать мне двадцать пять тысяч долларов в качестве инвестиций в товарищество? ” Вся семья Кью немного оторопела, мое предложение было отвергнуто. Затем в один прекрасный день я вернулся к ним и попросил десять тысяч долларов, о которых рассказывал

Кларк. Получил тот же результат. Я вернулся еще раз и попросил пять тысяч долларов. И снова мое предложение было отвергнуто. Поэтому одним прекрасным летним вечером 1962 года я вновь направился к дому Кью. Не помню, хотел ли я попросить рее две с половиной тысячи, но в любом случае, когда я подошел к дому соседей, в нем было темно и тихо. За окнами ничего не было видно, но я точно знал, что Дон и Микки прячутся наверху, поэтому ждал. Я позвонил в звонок. Я постучал. Ничего. Однако Дон и Микки были наверху, и в доме не горел ни один светильник, хотя было слишком темно для того, чтобы читать, и слишком рано для того, чтобы ложиться спать. И я помню этот день, как будто он был вчера. Это было 21 июня 1962 года. Кларк, когда ты родился? »

«Двадцать третьего марта 1963 года».

«Ну что ж, именно из таких мелких деталей и рождается история. Думаю, ты должен быть рад тому, что твои родители не дали мне десять тысяч долларов».

Очаровав аудиторию этим рассказом и особенно его неожиданной концовкой, Баффет приступил к делу.

«Что ж, сегодня я попытаюсь решить сразу несколько задач. Герберт попросил меня добавить к выступлению несколько слайдов. Его просьба звучала так: “Покажи им, что умеешь обращаться с этой штукой”. А когда Герберт что-то говорит, то Баффеты воспринимают это как приказ».

Сразу же после этого он рассказал анекдот уже про самого Аллена. Суть его заключалась в следующем: секретарь президента США врывается в Овальный кабинет с извинениями за то, что назначил две встречи на одно и то же время. Президенту нужно выбрать, с кем встретиться — с Папой Римским или с Гербертом Алленом. Для пущего эффекта Баффет сделал паузу.

«Президент сказал: “Попросите Папу войти. В его случае я могу ограничиться тем, что поцелую кольцо на его руке”. Итак, мои друзья, целующие кольца, я хотел бы поговорить с вами о фондовом рынке. Я буду говорить о том, как оценивать акции, но вы не услышите ни слова о том, как предсказывать их курсы или планировать действия на будущий месяц или год в зависимости от этого. Оценка — совсем не то, что прогноз. В краткосрочной перспективе рынок — это машина для голосования. А в долгосрочной — это весы. Вес наращивается постепенно. А голоса “за” и “против” можно посчитать быстро. И это достаточно недемократический способ голосования. К сожалению, как мы все знаем, машины не слишком грамотны».

Баффет нажал на кнопку, и на огромном экране справа от него высветилась страница презентации в PowerPoint от Microsoft.

Билл Гейтс, сидевший в зале, на несколько секунд затаил дыхание, пока известный своей неуклюжестью Баффет смог наконец придать слайду более или менее удобный для просмотра вид⁹.

ПРОМЫШЛЕННЫЙ ИНДЕКС ДОУ-ДЖОНСА

31 декабря 1964 г. 874, 12

31 декабря 1981 г. 875, 00

Баффет подошел к экрану и приступил к объяснениям.

«В течение этих семнадцати лет объем нашей экономики вырос в пять раз. Продажи компаний из списка Fortune 500 выросли более чем в пять раз⁴. Но фондовый рынок за эти же семнадцать лет практически не сдвинулся в сколько-нибудь определенном направлении. Напротив, он сделал шаг или два назад. Инвестируя, вы отказываетесь от текущего потребления и отдаете часть денег, рассчитывая впоследствии получить обратно еще больше. И здесь возникают два вопроса. Первый — сколько денег вы получите назад, а второй — когда. Разумеется, мы понимаем, что Эзоп, сказавший что-то типа: “Лучше синица в руках, чем журавль в небе”, вел себя не как финансовый специалист. Кроме того, Эзоп не упомянул слова “когда”».

Далее Баффет объяснил, что цена понятия «когда» выражается в процентных ставках, или стоимости привлечения заемного капитала. Это понятие для финансов сродни понятию гравитации для физики. Так как процентные ставки меняются, то меняется и ценность всех финансовых активов — домов, акций и облигаций. В случае Эзопа речь могла бы идти об изменении ценности разных птиц. «Вот поэтому иной раз лучше ориентироваться на синицу в руках, а в других случаях — на журавля в небе».

Он говорил ровным и немного хриплым голосом, слова срывались с его губ так быстро, что иногда наскакивали одно на другое. Баффет сравнил Эзопа с «бычьим» рынком 1990-х годов, который он назвал «полным вздором». Прибыли росли значительно медленнее, чем в предыдущие периоды, однако «журавли в небе» были дороги, так как процентные ставки были низкими. Мало кто хотел иметь «синицу в руках» (то есть наличные деньги) по такой низкой ставке. Поэтому инвесторы были готовы платить запредельные суммы за «журавлей». В какой-то момент своей речи Баффет охарактеризовал это положение вещей как «фактор алчности».

Аудитория, значительную часть которой составляли гуру мира технологий, изменявшие весь мир и богатевшие на растущем рынке, слушала Баффета в полном молчании. Они сидели на портфелях, битком набитых акциями, цена на которые устанавливалась по крайне необычным методам оценки. И это им очень нравилось. Это была «новая парадигма», рассвет эпохи Интернета. Им казалось, что у Баффета нет никакого права называть их алчными. Уоррен — человек, занимавшийся накоплением денег на протяжении тридцати лет, редко делившийся с другими, экономный настолько, что на его автомобиле вместо номера висела табличка Thrifty («Бережливый»), проводивший основную часть времени за размышлениями о том, как бы заработать еще, человек, игнорирующий технологический бум и «упустивший свой поезд», по сути, сейчас занимался тем, что старался «плюнуть им в шампанское».

А Баффет тем временем продолжал: «Есть всего три способа, благодаря которым фондовый рынок может расти на десять процентов в год и более. Первый — это падение процентных ставок и их сохранение на уровне ниже исторического минимума. Второй — доля экономической ценности, поступающая инвесторам (а не работникам или государству), превысила свой исторический максимум⁴⁴. А третий вариант, по его мнению, — когда экономика растет быстрее обычного*. Он полагал, что подобные оптимистичные предположения представляют собой не что иное, как «попытку выдать желаемое за действительное».

По его словам, многие люди отнюдь не считают процветающим рынок в целом. Они просто верят в то, что могут отличить победителей от всех остальных игроков. Баффет, размахивавший руками, как дирижер, смог успешно переключиться на следующий слайд. Попутно он объяснял, что, хотя инновации и могут вытянуть мир из лап бедности, люди, инвестировавшие в них, не всегда были довольны последствиями своих действий.

«Вот лишь половина страницы из семидесятистраничного перечня американских компаний, связанных с автомобильной промышленностью,

— воскликнул он, а затем поднял в воздух и помахал всем увесистым списком. — Производством автомобилей занималось почти две тысячи компаний. Возможно, изобретение автомобиля было самым выдающимся изобретением первой половины XX века. Автомобиль оказал поразительное влияние на жизнь людей. Если бы в то время, когда в стране только появились первые автомобили, вы могли бы предвидеть, к каким последствиям это приведет, то наверняка захотели бы заняться этим бизнесом». Но всего через несколько лет из двух тысяч компаний в живых остались лишь три**. И каждая из этой троицы в то или иное время стоила на рынке меньше своей балансовой стоимости, то есть суммы денег, инвестированных в компанию и остававшихся там. Так что влияние автомобилей на Америку было потрясающим. Но не менее потрясающим оно оказалось и для инвесторов — только с противоположным знаком».

Он положил список на стол и продолжил свою речь. «В наши дни выявить неудачников значительно проще. Но даже в прежние времена была возможность принять одно очевидное решение. Вне всякого сомнения, лучшее, что можно было бы сделать, — это входить в короткую позицию по лошадям»***.

Клик. На экране появился слайд с изображением лошадей.

ПОГОЛОВЬЕ ЛОШАДЕЙ В США 1900-й — 17 миллионов 1998-й — 5 миллионов\

«Честно говоря, я немного обескуражен тем, что семейство Баффетов в течение всего этого времени не занималось операциями в короткой позиции по лошадям. Что ж, неудачи случаются всегда».

Сидевшие в зале люди засмеялись, однако негромко и недружно.

Конечно, их компании тоже иногда теряли деньги, однако в глубине души они считали себя победителями, сверхзвездами, сверкающими в небесах в момент

* На протяжении долгого времени реальный темп роста экономики США составлял 3%, а номинальный (с учетом инфляции)

— 5%. Этот показатель крайне редко превышается — исключением являются периоды послевоенного бума и восстановления после серьезной рецессии.

** Компания American Motors, самая маленькая из «большой четверки» автопроизводителей, была куплена компанией Chrysler в 1987 году.

*** Короткая позиция на фондовом рынке предполагает продажу товаров или ценных бумаг, которых у продавца нет в наличии на момент продажи. Продавец делает ставку на то, что цена акций в будущем снизится и он получит прибыль, покупая акции обратно по более низкой цене. Если же цена акций повышается, он терпит убытки. Обычно открытие короткой позиции достаточно рискованно

— в сущности, вы играете против долгосрочной тенденции, существующей на рынке.

своего триумфа. Несомненно, эти люди полагали, что их имена когда- нибудь появятся на страницах учебников по истории.

Клик. На экране появился очередной слайд.

«Вторым великим изобретением первой половины этого века был аэроплан. В период между 1919 и 1939 годами в этой индустрии работало около двухсот компаний.

Представьте себе, что вы можете увидеть будущее авиационной индустрии, живя во времена первого полета братьев Райт. Такого нельзя было представить даже в самых смелых фантазиях. Однако допустим, что вам повезло — у вас было видение будущего. Вы предугадали, что огромные массы людей сядут в самолеты, чтобы навестить своих родственников, или, напротив, сбежать от них, направиться в другие города по всевозможным делам. Разумеется, вы наверняка решили бы, что таким бизнесом стоит заняться. Но два года назад выяснилось, что совокупные инвестиции в акции всех компаний, когда-либо работавших в

авиационной промышленности, приносят нулевую доходность.

Скажу вам так: мне хотелось бы думать, что если бы мне довелось в то время жить в Китти-Хоук, то я был бы достаточно дальновидным и патриотичным для того, чтобы сбить самолет Орвилла удачным

выстрелом. Таким образом я сделал бы большой подарок капиталистам

будущего»¹³.

Снова легкий смешок в зале.

Кое-кто из аудитории начал уставать от «нафталиновых» историй из прошлого. Однако из чувства уважения к Баффету они позволили ему продолжать.

А Уоррен тем временем перешел к их собственной индустрии. «Конечно, продвигать новые отрасли легче. Крайне сложно убедить людей вкладывать деньги в обычные мирские товары. Гораздо проще продвигать продукт, понятный лишь посвященным, особенно тот, у которого отсутствуют количественные показатели измерения деятельности. И на котором можно потерять деньги. — Эта фраза ударила аудиторию в самое больное место. — Однако люди, как известно, всегда склонны инвестировать. Это напоминает мне историю про нефтяника-изыскателя, который после смерти попал на небо. Святой Петр говорит ему: “Ну что ж, я изучил всю твою жизнь и ты соответствуешь всем нашим требованиям. Но есть одна проблема. У нас здесь очень жесткие законы относительно распределения по зонам, поэтому все изыскатели содержатся на одной площадке. И, как видишь, она переполнена. Для тебя нет места”. Изыскатель задает вопрос: “Могу я сказать всего четыре слова? ” Святой Петр отвечает: “Не вижу в этом ничего страшного”. Изыскатель складывает ладони рупором и кричит изо всех сил: “В аду нашли нефть! ” И все изыскатели тут же устремились в пекло. Святой Петр говорит: “Отличная выдумка. Заходи и чувствуй себя как дома. Располагайся где тебе удобно”. А изыскатель молчит несколько мгновений, а затем говорит: “Нет, спасибо, я пойду туда же, куда и все ребята. Не исключено, что в этих слухах есть доля правды”¹⁰. Примерно то же самое люди чувствуют в отношении акций. Очень легко поверить, что во всех слухах есть какая-то доля правды».

В аудитории раздались короткие смешки, которые, впрочем, прекратились сразу же, как только до собравшихся дошел смысл шутки. Они почувствовали, что ведут себя неразумно, следуя за слухами и пытаясь найти «нефть в аду».

Баффет закончил выступление, вновь вернувшись к теме синицы и журавля. «Нет никакой “новой парадигмы”, — сказал он. — Как бы то ни было, ценность фондового рынка может лишь отражать результаты работы экономики».

Он показал собравшимся слайд, на котором было наглядно видно, что

за несколько лет темпы капитализации компаний превысили темпы роста экономики в невероятные несколько раз. Это, по словам Баффета, означало, что следующие семнадцать лет будут выглядеть никак не лучше, чем длительный период с 1964 по 1981 год, когда индекс Доу-Джонса практически не рос. «Если бы мне нужно было прикинуть наиболее реалистичный показатель возврата на инвестиции для этого периода, — сказал он, — то я остановился бы на цифре шесть процентов»¹¹. Однако недавний опрос PaineWebber-Gallup показал, что инвесторы ожидают возврата в пределах от тринадцати до двадцати двух процентов¹².

Баффет подошел ближе к экрану. Двигая своими кустистыми бровями, указал на карикатуру, взятую из легендарной книги о фондовом рынке под названием Where Are the Customers’ Yachts? и изображавшую обнаженных мужчину и женщину¹³. «Видите? Мужчина говорит женщине: “Есть вещи, которые невозможно объяснить девственнице ни с помощью слов, ни с помощью картинок”».

Аудитория вполне уяснила основную мысль его выступления — по мнению Баффета, люди, вложившиеся в акции интернет-компаний, потерпят крах. Собравшиеся сидели в полном молчании. Никто не захохотал, не засмеялся, даже не улыбнулся.

Стараясь не обращать внимания на реакцию аудитории, Баффет вернулся к трибуне и рассказал, какие подарки он припас для собравшихся от имени Berkshire Hathaway. «Я только что купил компанию Netjets, продающую доли во владении реактивными самолетами, — сказал он. — Я поначалу подумал о том, чтобы передать каждому из вас в собственность по одной четвертой части самолета Gulfstream IV Но когда прилетел в аэропорт, то понял, что для большинства из вас это будет слишком мелким подарком». И тут аудитория, наконец, расхохоталась. Поэтому вместо четверти G-IV он дарит каждому из собравшихся по ювелирной лупе, которую можно использовать для того, чтобы рассматривать брилли£ нты на обручальных кольцах чужих жен (в особенности третьих).

Шутка достигла своей цели. Аудитория дружно рассмеялась и зааплодировала. Затем опять наступило молчание. Было понятно, что все участники дискуссии глубоко задумались. Рассказы о чрезмерной раздутости фондового рынка в Солнечной долине в 1999 году были столь же уместны, как проповедь целомудрия в публичном доме. Речь Баффета заставила многих напряженно вцепиться в ручки кресел, но это еще не означало, что все слушатели как один завтра же начнут новую жизнь.

Тем не менее кое-кто из собравшихся посчитал, что услышал для себя нечто полезное.

«Потрясающе. Он открыл нам суть фондового рынка всего за один урок», — подумал Гейтс¹⁴. Финансовые менеджеры, многие из которых охотились за недооцененными акциями, сочли речь Баффета утешительной, даже прочищающей мозги.

Баффет помахал в воздухе книгой. «Это интеллектуальная основа бума на фондовом рынке 1929 года. Книга Эдгара Лоуренса Смита “Простые акции как объект долгосрочного инвестирования” доказала, что акции всегда дают больший доход, чем облигации. Он выявил пять причин этого, однако суть состоит в том, что компании сохраняют часть своей выручки, которую могут впоследствии реинвестировать с той же доходностью. Это не что иное, как капитализация — идея, которая в 1924 году потрясала своей новизной! Однако, как часто говорил мой наставник Бен Грэхем: “Хорошие идеи могут доставить тебе куда больше неприятностей, чем плохие”, потому что ты забываешь, что у хорошей идеи есть свои границы. Лорд Кейнс в предисловии к книге написал: “Существует немалая угроза, связанная с тем, что мы ожидаем от будущего определенных результатов, основываясь на прогнозах из прошлого”»¹⁵.

Баффет пытался донести до собравшихся одну простую вещь: невозможно экстраполировать будущее развитие, основываясь на чрезмерном росте цен на акции за несколько последних лет. «Ну что,

остался ли здесь хоть кто-то, кого бы я не оскорбил? »¹⁴

Он сделал паузу. Вопрос был риторическим, и никто не поднял руку. .

«Спасибо», — произнес Баффет и завершил выступление.

Его правилом всегда было: «Хвали человека, критикуй конкретные шаги». Его речь была призвана стать провокационной, а не обескураживающей. Баффет в немалой степени заботился о том, что будут думать о нем собравшиеся. Он не назвал никого из виновников по имени и предполагал, что все правильно воспримут его шутки. Его аргументы были столь мощными, практически неопровержимыми, что даже те, кому не понравилось его послание, должны были признать его силу В любом случае никто из аудитории не высказал своих ощущений во всеуслышание. Он отвечал на вопросы до момента официального окончания собрания. Наградив его овацией, участники начали вставать со своих мест. Вне зависимости от того, как они восприняли его выступление — как совершенный образец правильного хода мысли об инвестировании или как последний рык старого льва, — в любом случае оно было проявлением силы и мастерства.

На протяжении сорока пяти лет Баффет оставался на плаву в бизнесе, для которого всего пять лет работы с высокими результатами уже казались немалым достижением. Однако с годами все чаще вставал вопрос: «Когда же он споткнется? Сам ли он объявит о том, что покидает свой трон, или слетит с него из-за сильного сейсмического потрясения? » Некоторым казалось, что для Баффета пришло время уходить. Вполне вероятно, его невозможно было согнать с трона до момента появления столь грандиозного изобретения, как персональный компьютер, и столь быстрорастущей технологии, как Интернет, но для многих являлось неоспоримым, что Баффет не замечал того, что было у всех на виду, отрицал реалии приближавшегося нового тысячелетия. И хотя «молодые львы» и бормотали что-то вроде «Отличная речь, Уоррен! », мало кто делал это искренне. Саркастические реплики слышались даже из уст жен обитателей Кремниевой долины, сплетничавших в перерывах заседаний в дамских комнатах отдыха¹⁶.

Не то чтобы Баффет был неправ на сто процентов, но даже если бы его точка зрения оказалась верной (что подозревали некоторые из собравшихся), высказанный им прогноз в корне противоречил тому, что сам Баффет делал на протяжении десятилетий. На заре своей славы он черпал акции компаний горстями (в то время они были крайне дешевы). Он был практически единственным из игроков рынка, кому удавалось находить золотые яблоки практически под ногами. С годами начали расти всевозможные барьеры — все сложнее стало инвестировать, получать перевес или находить решения, незаметные для других. Так почему Баффет считал себя вправе читать проповеди относительно их собственной индустрии? С чего вдруг он заявляет о том, что им не следует зарабатывать деньги, когда рынок выглядит столь привлекательным!

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒