Своими глазами. 1 страница

«На склоне лет дорог каждый осколочек, каждая пылинка молодости»

Как-то, в один из долгих зимних вечеров на своей даче в деревне Овсище, я рассказал своей верной супруге Зинаиде Васильевне об одном боевом эпизоде периода Великой Отечественной Войны, в котором мне довелось участвовать. На это Зинаида неожиданно отреагировала совершенно определённо: тебе непременно надо все свои наиболее яркие воспоминания о войне изложить на бумаге, чтобы они стали достоянием наших внуков и правнуков.
А ведь и в самом деле: с каждым днем все дальше вглубь истории уходит суровое и незабываемое время войны, все меньше остается в живых ее участников, время неумолимо движется вперед. Самым молодым участникам войны сегодня уже около 70 лет…

А что, если попробовать написать обо всем том, что видел своими глазами, что пережил и прочувствовал, что перенес за эти годы? Не понаслышке же я знаю о минувшей войне. Так пусть наши дети, внуки и правнуки наши, вообще наши благодарные потомки знают правду о войне из уст рядового советского солдата. ~~И помнят о тех, кто защитил свою Родину не щадя ни сил своих, ни крови, ни самой жизни.~~ Тем более, что в последние годы стали появляться публикации в печати, в произведениях мемуарной и художественной литературы, в кино и других СМИ публикации, авторы которых пытаются фальсифицировать историю второй мировой войны, (IMG_1466) стремятся умалить роль Советского Союза и его вооруженных сил в разгроме фашистской Германии и империалистической Японии.
Изложение воспоминаний о войне не меньше необходимо мне самому. Работа над этими записками позволяет мне более критично осознать и оценить явления и события военных лет, сопоставить их с различными взглядами и оценками, в том числе и своими собственными, по мере их эволюции в последующие послевоенные годы с учетом полученных знаний и накопленного жизненного опыта.
Не секрет, что с возрастом всё чаще мысленно возвращаешься к прошлому, а сам процесс воспоминаний позволяет вновь ощутить свои детские и юношеские годы, последующие годы своей жизни, и тем самым как бы прожить жизнь заново.

Начало войны. Трудовой фронт.

22 июня 1941 года в воскресенье я не велосипеде приехал из своей деревни Старое Паулино в райцентр Максатиху, чтобы подстричься в парикмахерской. Ровно в 12 часов дня, когда я уже сидел в кресле мастера, по местному радио началась трансляция речи наркома СССР по иностранным делам В. М. Молотова, в которой он сообщил советскому народу о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз, что началась война.

Я не помню, какие мысли одолевали меня на всём 12-километровом пути от Максатихи до своей деревни, не помню я, как отреагировали на эту страшную весть мои односельчане.
Запомнилось же очень четко, как в следующие дни проходили проводы на войну наших мужчин. Эти проводы даже отдаленно не походили на отправку в армию мужчин в мае месяце 1941-го, еще в мирное время. На этот раз люди сердцем своим почуяли реальную беду, надвигающуюся на нашу русскую землю. Поэтому расставание было очень тяжелым, женщины – матери, жены никак не хотели отпускать от себя своих сыновей и мужей, буквально повисали на их шеях, когда те садились в повозки или в кузова автомашин, на которых отвозили мобилизованных за пределы поселка.
14 июля отправился на войну и мой отец – Ратников Григорий Александрович, а ему ведь в то время уже шел сорок пятый год – предельный возраст для мобилизации.
Из нашей деревни в первые две-три недели после начала войны было мобилизовано по существу, всё здоровое взрослое мужское население, остались лишь женщины, старики, подростки и дети. Была мобилизована и большая часть колхозных лошадей вместе с повозками и упряжью. Июнь-месяц – это разгар всех полевых работ – сенокос, жатва и др., приходилось всю эту работу выполнять силами женщин, стариков и подростков. Я тоже не остался в стороне и участвовал в работе на полях наравне со взрослыми. На сенокос приходилось вставать еще до восхода солнца и работать дотемна. Во время жатвы клеверов я освоил работу на конной косилке, яровые хлеба скашивал жнейкой. В период пахоты полей пахал с помощью конного плуга, словом – всё лето каждодневно работал в поле от зари до зари. Двое было нас таких подростков – я и Коля Борисов годом моложе меня, вместе с ним росли, учились в школе, работали в нашем незабвенном колхозе «Парижская коммуна». В 1941г. мне было неполных 16 лет, закончил весной 8-й класс, перешел в 9-й. Занятия в школе в этом году начались с 1-го октября. Походил я туда лишь несколько дней, а потом решительно заявил матери, что в школу ходить не буду, а пойду работать, так как надо было зарабатывать на жизнь – мать уже к тому времени была слаба здоровьем – и в полную силу трудиться в колхозе не могла.
Обстановка на фронте к осени 41-го даже по нашим наблюдениям и получаемым сведениям складывалась крайне неблагоприятно. В деревню стали приезжать беженцы из западных районов области. Они же и рассказывали о последних новостях с фронтовой полосы. В некоторые дома начали приносить похоронки. Каждое письмо с фронта перечитывалось по несколько раз всеми соседями. Получили и мы с матерью письмо от отца из госпиталя, он находился там, в связи с полученным ранением. Через некоторое время и его фотокарточки получили.
Особенно тревожная обстановка сложилась в деревне в связи со сдачей немцам г. Калинина. До нас оставалось каких-то 100км. Надо признаться, что мы по-своему готовились к оккупации. Всё более или менее ценное имущество (швейную машинку, охотничье ружьё, одежду, зерно, картофель и т. д. ) спрятали в ямах в огороде и во дворе, полагая, что фашисты их не обнаружат (наивные же были). Мы, подростки, на всём серьезе готовились уйти в лес и партизанить. Уже запаслись откуда-то появившейся винтовкой, из которой сделали обрез, ручными гранатами, патронами, толовыми шашками, штыками от винтовок и т. д.
Еще до войны у нас неплохо была поставлена оборонно-массовая работа по линии ОСОАВИАХИМа. Я, например, был обладателем всего комплекта оборонных значков «Ворошиловский стрелок», ГТО (готов к труду и обороне), ГСО (готов к санитарной обороне), ПВХО (противовоздушной и химической обороне). Так что не только в моральном плане, но и в военном отношении мы, молодежь, считали себя готовыми к войне, и уж никак не думали, что наша Красная Армия будет отступать и нести колоссальные людские и материальные потери.
Мы же наизусть знали слова – и сами пели – такую, например, песню, как: «Если завтра война». Оказалось же всё гораздо страшнее. Сдан Калинин. Окружен Ленинград. В нескольких местах перерезана Октябрьская железная дорога. Немцы под Москвой, фашистские самолеты безнаказанно летают и бомбят наш райцентр, поселок Максатиху, явно намереваясь разбомбить нефтебазу и железнодорожный мост через реку Волчину. Уже есть погибшие и из нашей деревни, оказавшиеся в Максатихе во время бомбежки. Обстановка складывалась критическая. Начинал сказываться и недостаток продовольствия, особенно в многодетных семьях, лишившихся своих кормильцев. Надо сказать, что и до войны деревня не отличалась изобилием продуктов, довольствовались, в основном, от своих подсобных хозяйств. Не каждая семья имела корову, свиней, овец и даже кур. Деревня была бедной и до революции, и после нее; и до коллективизации, и – особенно – после. Многие крестьянские дворы самоликвидировались – разъехались по городам, особенно, почему-то, потянулись в Ленинград. Работали там на самых различных черновых работах – путевыми рабочими на ж/д, дворниками, прислугой, домработницами и т. д. Очень боялись колхозов, просто бежали от них. Причем бежали не самые последние бедные крестьяне, а скорее наоборот. Какие-то очень крупные просчеты были допущены советской властью в своей политике. Надо было ежегодно сдавать государству (IMG1472) мясо, молоко, шерсть, яйца. Платить различные денежные налоги: сельскохозяйственный, дорожный, страховку и т. д. Крестьяне не вынесли такой тяжести и разбежались.
А вообще деревня наша мне очень нравилась и нравится до сих пор. Кажется-нет на свете места дороже и милее, чем моя деревенька. Перед войной насчитывала она более 50 дворов(сейчас в ней осталось около десятка). Стоит деревня на очень красивом месте, на холме на берегу речек Тифины и Гнилушки, вся утопает в зелени. За рекой большой хвойный лес со всеми его дарами, за полем тоже лес и болото, богатое ягодами и всякой дичью. И как знать, если бы не коллективизация, и, тем более, если бы не война, возможно, совсем по-другому сложилась судьба многих моих односельчан, в том числе и моя. Уж очень любил и люблю до сих пор я землю и природу, крестьянский быт, традиции и самих крестьян за их трудолюбие, смекалку, взаимовыручку и мудрость.

Зимой 1941-42гг. я работал в основном на лесозаготовках. Сначала в 25км от дома жили на хуторе Ключевка, на санях занимались вывозкой делового леса-хлыстов на большую дорогу из чащи. Затем в 10 км от дома в деревне Новоплоское квартировали, а из ближнего от деревни леса вывозили метровые дрова в Максатиху. Уставали очень, т. к. работали от темна до темна, надо было ухаживать за лошадьми – поить, задавать сена и т. д. В декабре 1941 после освобождения от немцев Калинина, райцентров Медное и Емельяново мне довелось вместе с другими мужиками (старичками) и Колей Борисовым из нашей деревни дважды на санях доставлять из Максатихи доски, тёс сначала в (IMG_1474) Емельяново, затем в Медное. В один конец это где-то 160-180 км, зимой, в холод, на хлебе и соли. На дорогу уходило больше десяти дней. Тут я впервые увидел, какую разруху несли нам фашисты. В Калинине весь центр был в развалинах, лишь некоторые постройки сохранились в Емельяново и в Медном.

Но молодость брала свое. Несмотря на физическую усталость за день работы, мы молодежь, собирались на вечеринки. Пели песни, плясали, как умели веселились. А мне еще приходилось играть на гармошке на этих вечеринках (научился сносно играть в детстве). Была своя гармонь. Даже за мною приезжали из других деревень и упрашивали поиграть у них во время святок. Играл. Иногда привозил домой и отдавал матери целые карманы бумажных денег, собранные для меня ребятами и девчатами этой деревни в складчину.

Осенью, зимой и весной 1941-42 гг. я проходил допризывную подготовку в Максатихе согласно графика занятий. Изучали в основном стрелковое вооружение и особенно тщательно станковый пулемет «Максим». О высоких требованиях к изучению материальной части оружия говорит например то, что мы должны были с завязанными глазами разобрать и собрать самую сложную часть пулемета – затвор.

Летом 1942 г. вернулся по ранению домой мой отец. Ранение было не тяжелое, в руку, но, видимо, на демобилизацию сыграл свою роль его возраст, жить стало легче материально и с началом нового учебного года осенью 1942 г. я вернулся в школу и стал ходить в 9й класс, потеряв, таким образом, целый год учебы.

(IMG_1475)

Школа наша находилась в пяти километрах от моей деревни, в деревне Кострецы. Каждый день осенью на велосипеде, зимой на коньках по реке Тифине или на лыжах я преодолевал это расстояние, физически был подготовлен хорошо.

В школе тоже произошли разительные перемены. Все учителя – мужчины, за исключение нового старичка директора, были отправлены на фронт. Учащиеся-мальчишки рождения 1923 и 1924 гг. также были мобилизованы и оказались в самом пекле войны. Неудивительно поэтому, что именно ребят этого возраста очень мало осталось в живых. И воевать еще не умели, были не обучены элементарным правилам ведения боя, да и брошены они были в бой в самое тяжелое для наших войск время, когда пришлось повсеместно отступать.

Осенью 1941 г. меня также по повестке вызвали в райвоенкомат для отправки на фронт. Провожали меня всей деревней по всем правилам военного времени – с плачем душераздирающим со слезами и т. д., но в райвоенкомате выяснилось что вызван я по ошибке, не подошел еще мой черед, не было мне еще и 16 лет, так и вернулся домой на радость матери, близких и родных.

6 января 1943 г. наконец-то и до меня дошла очередь, теперь уже по-настоящему готовится к призыву в Красную Армию, в этот день я был определен по путевке райкома Комсомола (??? Неразборчиво) для направления в военное училище в числе 25 комсомольцев максатинского района. 2 февраля 1943 г. мы уже сели в вагон пассажирского поезда и направились в неизвестный, в полном смысле этого слова, путь. Кто-то вернется по этой дороге назад, но для кого-то эта дорога стала последней в жизни.

(IMG_1477)

К. В. П. У

(Учеба в Калинковическом военно-пехотном училище)

3 февраля утром мы приехали на пересыльный пункт в провинциальный городишко Кашин. Запомнилось из слов местных жителей, что в этом городе насчитывается 36 церквей. Просто удивительно! Зачем столько?

После санитарной обработки (баня, санпропускник) нас отправили теперь уже на постоянное место службы в г. Рыбинск. Точнее не сам Рыбинск, а в его окрестность, в Переборы на остров Вараксино – с одной стороны острова река Волга, перегороженная плотиной и с Рыбинской ГЭС, с трех других сторон Рыбинское водохранилище, от города Рыбинск это в 10 км. Училище расположилось в деревянных щитовых бараках, в которых до нас размещались политзаключенные, осужденные к продолжительным срокам наказания за контрреволюционные преступления. ЗЕКовцы в общем оставались рядом с училищем, за одной и той же колючей проволокой, но только отделенные забором.

Училище наше до войны находилось в г. Калинковичи в Белоруссии. С началом войны оно было срочно эвакуировано в Рыбинск на наспех подготовленную территорию. Поэтому уже это само по себе налагало отпечаток на весь быт и учебный процесс курсантов. Срок обучения в училище составлял шесть месяцев. Готовило оно офицеров для стрелковых, пулеметных и минометных (??? Неразборчиво) подразделений. Я попал в стрелковую роту. В первые же недели состоялся отбор и направление вновь прибывших новобранцев на курс младших командиров с двухмесячным сроком обучения. Не знаю по какому принципу проходил этот отбор, но я оказался в числе зачисленных на сержантские курсы, наверное сказалось мое пролетарско-сержантское происхождение и крепкое физическое телосложение, хотя ростом (1 м 66 см) и весом (64 кг) я не выделялся.

(IMG_1478)

На комиссии в РВК по моему адресу еще шутили – рост с винтовку со штыком, а вес равен весу станкового пулемета «Максим».

С первых же дней учебы в училище мы ощутили полностью на себе все тяготы военной службы, да еще в условиях военного времени. Программа обучения была рассчитана на подготовку из нас командиров взводов и давала возможность учить прежде всего тому, что необходимо на войне. Это физическая закалка, выносливость, знание и умение пользоваться оружием, находящимся на вооружении стрелкового полка, а также умению командовать подчиненными солдатами, тактическим приемам боя в наступлении и обороне.

Распорядок дня был воистину жестким, он не давал возможности хоть как-то расслабиться, каждая минута времени была строго распланирована.

Вот тут и сказалась моя крестьянская закалка. Физические нагрузки я переносил сравнительно легко. А вот «интеллигентам» из райцентров, а таких в числе 25 комсомольцев было большинство, физические нагрузки оказались не по зубам – потребовалось какое-то время чтобы они втянулись в военную службу.

С чисто военных позиций требовательность к нам была очень суровой, даже беспощадной. Вся жизнь в училище проходила по командам – начиная с утреннего подъема и кончая вечерней проверкой и отбоем. Все время в строю, на физзарядку строем, в столовую и обратно три раза в день – строем, на полевые занятия строем, на работу строем, ну всюду строй, строй, строй. Да еще не какой-нибудь, а с соблюдением единого шага, нередко строевого, с обязательной строевой песней. За малейшее отклонение от строевого устава и требований командиров – наказание, марш-бросок бегом или переползание по-пластунски.

(IMG_1479)

Многие училищные порядки и требования нам, и мне в том числе казались тогда дикими, граничащими с издевательствами. Да по сути дела так оно и было. А вот чем объяснить это я и сейчас не имею определенного, ясного мнения. Но главная причина, видимо, в низкой культуре самих тогдашних командиров от ротного до отделенного с одной стороны, а с другой боязнь некоторых сверхсрочников и офицеров за низкие показатели по боевой подготовке в подчиненных подразделениях, (??? Редактировать) быть отправленными на фронт, т. е. уже шкурные интересы. Вот они и не щадили нашего брата, перегибали, как говорится, палку, чтобы не выглядеть нетребовательными и неспособными вить из курсантов веревки, не все конечно. Были и порядочные офицеры, которых курсанты любили и уважали. Но что характерно: именно эти офицеры и сверхсрочники неоднократно просились отправить их на фронт, но их не пускали. А кто же будет готовить кадры? Но некоторые все же добивались своего.

После окончания сержантских курсов и принятия 23 февраля 1943 г. военной присяги мне было присвоено воинское звание «ст. сержант», не «мл. сержант» и не «сержант», а сразу «старший сержант». Опять, видимо, сказалась моя крестьянская сноровка, отличные показатели почти по всем дисциплинам и, конечно, примерная воинская дисциплина, а также хорошо поставленный командный голос – что немаловажно для командира. Надо прямо сказать, что из 25 максатинцев добрая половина по всем этим и другим показателям была абсолютно не пригодна к производству в офицеры. А ведь это своего рода призвание и не каждому дано уметь подчинить себе волю других людей, т. е. командовать. Сам он может и готов выполнить любую команду, а вот потребовать от других не способен. Соответственно, поэтому (IMG_1480) то значительная часть моих земляков, да и из других районов, при первой же возможности были отчислены из училища, хотя к самим им особых претензий не было.

Так вот, после курсов я был назначен помощником командира курсантского взвода, вместо убывшего на фронт сверхсрочника. Во взводе в моем подчинении оказались мои сверстники и даже некоторые постарше. И, скажу я вам, очень и очень не простое это дело командовать своими однолетками, в том числе земляками. Потребовалась большая сила воли, чтобы преодолеть ложное понимание товарищества, стремление некоторых курсантов-земляков заполучить некоторые преимущества по отношению к другим в составлении графиков дежурств, работ, послаблений в строгом соблюдении (??? вити) распорядка дня, при построениях, в содержании и ношении формы одежды, в заправке коек и т. д. и т. п. А именно этими вопросами и ведал пом. ком. взвода, который жил и служил рядом со всеми в казарме и днем и ночью. На этой почве иногда с моими земляками возникали конфликты. Видимо их самолюбие ущемлялось тем, что какой-то деревенский парень каомандует ими «городскими» «фраерами». А именно такими некоторые и пытались себя утверждать: шибко грамотными, шибко культурными, шибко блатными. Но это не помогло. Я в своих требованиях к курсантам взвода подходил ко всем одинаково, с учетом индивидуальных качеств и возможностей.

Были случаи и курьезные. Вот к примеру подъем и построение, особенно, когда приказывает (??? ) дежурный офицер или проверяющий, надо уложиться в считанные секунды, не у всех это получалось, особенно много хлопот доставляла обувь. (IMG_1481) Обуты мы все были в ботинки с обмотками. Что это такое. После того как обуты и зашнурованы ботинки, надо было обмотать ноги от ботинок до колен метровой суконной лентой. Чтобы было удобнее наматывать эту ленту на ноги, мы заранее готовили эти злополучные «голенища» намотав их в рулон как медицинский бинт. А во время обувания надо было плотно их наматывать спиралью на ноги. Так вот, при подъеме со сна, да второпях, да не имея еще должной сноровки этот самый «бинт» соскальзывал из рук и распускался на полу во всю свою 1, 5 метровую длину. Можно заранее считать, что такой курсант во время в строй не встанет и из-за него одного могут дать отбой подъему (??? Редактировать), уложат всю роту или взвод в постель и повторят команду «подъем». Надо ли говорить какая ответственность лежала на каждом из нас, чтобы не быть причиной применения коллективного наказания на все подразделение. Поэтому что делали некоторые курсанты? С вечера уже готовились к подъему. Ложились в постель в брюках и с намотанными на ноги обмотками. Утром оставалось с подъемом только просунуть ноги в ботинки и зашнуровать их. Но и эта уловка нередко обнаруживалась, поэтому оставалось одно: упорно тренироваться в наматывании обмоток.

Учиться в училище конечно было очень тяжело. Постоянно хотелось спать и есть. Курсантская продовольственная норма не удовлетворяла наших молодых желудков. Лишь во время заступления своей роты в наряд по училищу мы наедались до сыта – неважно куда (IMG_1482) попадал взвод – в караул или в наряд по кухне. Взвод, наряженный на кухню, по неписанному правилу обязан был доставлять всем другим взводам роты лишний бочок первого и второго блюда. Некоторую поддержку в питании я получал и из дома. Дважды в училище приезжали мои отец, мать и добрейший мой дедушка Ваня Малышев. Привозили они с собой хлеб, сухарей, свиного сала и даже мёда. В деревне мы держали пчел и особенно в 1941 г. собрали очень богатый урожай мёда. Иногда прикупали хлеба и молока у местных немногочисленных жителей ближней деревни во время полевых занятий в их районе.

В феврале 1943 вышел указ о введении на обмундировании погон. Пришлось нам самим перешивать воротнички на гимнастерках из отложенных в стоячии и прицеплять погоны.

Иногда нас курсантов направляли на работу в г. Рыбинск – грузить вагоны, укладывать в штабеля снаряды, бомбы на ж. д. станции. Однажды во время перекатывания по деревянным стеллажам авиабомб одна из них самортизировала на стеллажной доске и стала падать на соседний стеллаж, тоже с бомбами. Я оказался в этом проходе и пытался (вот глупый) руками остановить ее скольжение, но, конечно же, безуспешно. Кисть моей левой руки оказалась между стабилизатором удерживания бомбы (??? Неразборчиво) и соседним стеллажом. В результате мизинец и безымянный повисли на коже. Хорошо что рядом оказался медпункт – быстро забинтовали, а уже в горбольнице пришили пальцы на место. На несколько дней я вышел из строя. Ходил несколько раз в город на перевязку, пока не сняли швы. Следы и сейчас еще сохранились. Вот так то!

(IMG_1483)

Уже весной 1943 г. я как-то, возвращаясь из обу(д)ала(ст)ба (??? Неразборчиво) (в 100 м. от казармы) увидел около нашей казармы кучку ребят в гражданской форме. Естественно подошел к ним чтобы полюбопытствовать кто они и откуда. Каково же было мое удивление, когда среди них оказался мой одноклассник по кострецкой средней школе Генка Лебедев. Осенью 1942 г. он куда-то исчез, и вот выясняется, что он сейчас возвратился из партизанского отряда и зачислен курсантом нашего училища. Конечно мы к нему и другим таким парням отнеслись с большим почтением и, что и говорить, с некоторой завистью – как же, они уже успели понюхать пороха, побывали в боевых операциях. На этом партизанском поприще участие в войне Геннадия и закончилось. Когда в августе 1943 г. все наше училище было расформировано и срочно отправлено на фронт, взвод, в котором служил Геннадий, находился где-то в отдаленном районе на сенокосе, и, таким образом избежал общей участи попасть на фронт. Курсанты этого взвода, после их возвращения из похода (??? ), были направлены продолжать учебу в Рязанское военно-пехотное (??? Неразборчиво) училище, и учились там уже по двухгодичной программе до окончания войны. Вот так иногда складывается судьба, повинуясь воле случая.

В начале лета 1943 г. всё училище переехало на новое место, в г. Саранск (Мордовия). Прибыв на место после короткого пребывания в так называемых зимних квартирах казарменного типа, мы были отправлены в летние лагеря, в 8 км от Саранска. Там продолжалась наша обычная курсантская жизнь. Учеба, походы, наряды, и т. д. Жили мы в огромных на всю роту землянках с нарами в два яруса – ну прямо как в ИТЛ (??? Исправи́ тельно-трудово́ й ла́ герь). Темно, сыро. Холодно даже летом, а (IMG_1484) во время дождя вода профильтрованная через земляной потолок, лилась на нас сплошным потоком. Зато сам военный городок с его линейками, посыпанными желтым песком, грибками для часовых, курилками, стадионами, портретами вождей и маршалов, выглядел идеально. Наша задача была поддерживать и совершенствовать этот порядок.

А сама учеба в училище подходила к концу, уже начались государственные экзамены, а там и производство в офицеры. Незадолго до выпуска со мной произошло ЧП, подвергся строгому аресту на 10 суток – это первый и последний арест за всю почти 30-летнюю службу. А дело было так. Я был назначен начальником сержантского караула по охране вещевого склада в городе Саранске в здании бывшей церкви. Степивизись (??? Неразборчиво) после окончания песения караульной мы (всего 5 человек со мной) двинулись пешком в расположение училища, т. е. на территорию лагеря. Но по пути, еще в городе проходя мимо кинотеатра про(и)хи(ме)те(и)ли (??? Неразборчиво) афишу, шла кинонкартина «Она защищает Родину». И тут мои курсанты стали меня уговаривать посмотреть это кино. После некоторых колебаний я согласился, решил, что хотя это и нарушение воинского порядка, но такое уж грубое – посмотрим кинофильм, тем более под таким патриотическим названием, может некоторым вообще не доведется никогда ходить в кино, ведь скоро на фронт. Словом мы зашли в фойе кинотеатра и попросили контролера пропустить нас в зал, естественно без билетов. Женщина на контроле оказалась очень доброй, сама помогла нам занять свободные кресла и мы разбрелись по всему зрительному залу. А мой земляк, Анатолий Смирнов, будущий (IMG_1485) прокурор, юрист, забрался аж в правительственную ложу. Но вот только успел я устроится в кресле с винтовкой между колен, подходит этот самый Анатолий и передает мне, что некий капитан, рядом с которым он уселся в ложе, просит меня, т. е. старшего из команды, подняться к нему. На первое приглашение я не отреагировал, т. е. не пошел. Анатолию бы больше не ходить в ложу, но он опять подсел рядом с капитаном, тот не дождавшись меня вновь послал (??? Неразборчиво) Анатолия за мной. Пришлось идти. Капитан этот отрекомендовавшись комендантом гарнизона г. Саранск потребовал от меня предъявить документы. Я показал ему красноармейскую книжку, он, осмотрев ее, положил себе в карман, а мне объявил 10 суток строгого ареста и приказал собрать своих курсантов и покинуть кинотеатр. Что было делать? Время то военное. Речь уже идет о выполнении приказа. Я громко объявил, чтобы курсанты шли на выход и, собравшись в фойе, мы не посмотрев и половины кинофильма, мы поплелись к себе в лагерь. Дорогой, конечно, все ругали Смирнова Толю за его ротозейство.

В училище доложил командиру роты о случившемся. Реакция была с(месхт)ная (??? Неразборчиво). На другой день командир взвода лейтенант Руденко сбегал к коменданту в город, принес мою красноармейскую книжку, а мне было приказано отсидеть на гауптвахте хотя бы сутки, чтобы формально выполнить приказ этого самодура-коменданта, сутки я и отсидел.

А в эти дни шли госэкзамены, осталось и мне сдать один предмет – тактику. Но вот 11 августа 1943 г. Неожиданный сигнал о большом сборе и срочном вводе всего (IMG_1486) училища в город. Вечером этого же дня мы погрузились в эшелон, в теплушки повзводно, прямо в курсантской форме, с курсантскими погонами и ночью выехали в неизвестном направлении. Оказалось позднее, что училище расформировано и весь личный состав отправляется на фронт, как известно, в это время шли упорные бои в районе Курской дуги и под Харьковом. Ехали мы по тем временам быстро, обогнули по окружной дороге Москву, в Бологое повернули в сторону Валдая, а 17 августа наши теплушки остановились в лесу. Кругом поломанные верхушки деревьев, воронки от бомб и снарядов. Выгрузились и пешком двинулись по лесной и болотной дороге (Лежневы) (??? Неразборчиво) в сторону Старой Руссы. К вечеру уже были в районе деревни Филатово и Фанерного завода. Названия этих деревень значились лишь по надписям на фанерном щите, ни одного дома от них не сохранилось, торчали лишь печные кирпичные трубы. Где-то в стороне, недалеко от нас, слышны были артиллерийские залпы, пулеметные и винтовочные выстрелы.

Итак, мы на фронте.

(IMG_1487)

Лирическое отступление - Лошади

Хочу особо поговорить о моих отношениях с одним из самых древних домашних животных – лошадью. Наверное в мальчишеском возрасте все мы страшно любим это умное, доверчивое, безотказное и безмолвное животное. Но одно дело любить прокатиться на лошади верхом или в санках зимой и другое – повседневно ухаживать за нею, дружить если хотите, воспитывать. Еще в детстве, когда мне было 5-6 лет, не больше, я подружился с лошадью. А было это на родине моей матери, у бабушки Дуни в деревне Русские Плоски, в 8 км от Старое Паулино. В течении 3-4 лет, пока родители жили в Ленинграде, я по существу постоянно жил у бабушки. А поскольку это было до коллективизации, при единоличном хозяйстве, то помимо прочих всяких домашних животных у бабушки были две лошади – Борька и Красавчик. Вместе с бабушкой тогда жили два ее сына, мои дядя Иван и Николай, и три дочери, тетки мои – Александра (тетя Саша), Анна (тетя Нюра, моя нянька) и Надя на три года постарше меня. В такой вот семье я и рос.

Надо ли говорить, что моей персоне, как единственному и первому внуку и племяннику, уделялось через чур много внимания. Там я и привязался к лошадям, особенно к гнедому Красавчику. Провожал, чаще всего вместе с дядей Ваней, лошадей на пастбище в лес за деревней, ехал, естественно, верхом без седла, иногда падал с лошади. Но что поразительно – стоило мне свалиться с лошади на землю, как Красавчик останавливался, как вкопанный и ждал пока меня кто-нибудь посадит ему на спину. (см. об. = смотри оборот)

(IMG_1488)

В 1941 и 1942 годах вся моя работа в колхозе была так или иначе связана с лошадью. Тогда практиковалось так называемое закрепление лошадей за конкретным хозяином, который должен был не просто работать на «своей» лошади но и ухаживать за нею, хотя содержались они зимой на общей колхозной конюшне, а летом просто на воле. Но «хозяин» лошади должен был вечером после работы, дав ей отдохнуть, ни в коем случае сразу не давать воды, иначе ее можно «запалить», отвести лошадь на пастбище и привязать ее к колышку на длинную веревку, или пустить на волю в определенных местах огороженные изгородью. Утром с восходом солнца надо было идти за лошадью, чтобы привести ее домой и приготовить к дневной работе. Осенью ходили в ночное – всю ночь не спали и пасли лошадей, охраняли молодняк от волков и от цыган. Мне запомнилась лошадь по кличке «Щепка», которую я сам приручил и обучил. Никто в деревне не соглашался ее брать, когда она была еще жеребенком, уж очень она была дикая, строгая (??? Неразборчиво), но и очень быстрая на ходу. Мне пришлось приложить (??? Неразборчиво) много сил, приложить все мое старание и терпение, чтобы объездить эту дикарку. В первое время никак не давалась надевать уздечку, приходилось это делать в стойле, не хотела впрягаться в сани, и после этого как ее все же общими силами удавалось запрячь – не зевай садиться иногда выпекламень (??? Неразборчиво) на возжжах. Но потом мы с нею подружились. (IMG_1489) И не было в деревне лошади, которая могла бы на равных состязаться с моей Щепкой в скачках наперегонки, а вот достаточной физической выносливостью на пахоте ли, или на перевозке грузов не обладала. Для поездок налегке из откуда-то появившихся полозьев я сделал прогулочные санки, очень легкие и удобные, они то служили мне в деле обучения езде в упряжке лошадок, необъезженных лошадей.

12 3 4 5 Следующая ⇒