СОЮЗ СВОБОДНЫХ ПЛАНЕТ 6 страница

— Вы слышали, какую речь закатил председатель. После того, как он наговорил тут с три короба о великих задачах, не думаю, что он так легко отступится.

Вальтер фон Шёнкопф в своей изящной манере поставил чашку кофе на блюдце и сложил руки в замок.

— Ну, если бы мы собирались играть по правилам, то нужно было объединять силы ещё сто лет назад. Наши противники потеряли реальную власть и сбежали, а теперь навязываются нам в друзья. Если вам интересно моё мнение, всё это попахивает абсурдом.

— Макиавеллистам среди нас покажется, что объединение сил с меньшим из двух зол — хорошая идея. Но даже если предположить, что для этого объединения выдалось удачное время, им понадобится реальная сила. А её-то у них и нет.

Ян хорошенько потянулся и устроился на стуле поудобнее. Если бы Союз руководствовался принципами макиавеллизма, то нужно было извлечь выгоду из столкновения про– и анти-лоэнграммовских сил в прошлогодней Липпштадтской войне. Вмешайся Союз тогда, он мог бы пожинать плоды успеха, пока имперцы воюют между собой.

С помощью своей проницательности — которой можно было только позавидовать, — герцог Лоэнграмм предвидел возможность такого развития событий и организовал государственный переворот. Расколов Союз, он не дал ему шанса вмешаться в имперскую гражданскую войну. Но теперь, когда герцогу Лоэнграмму удалось сосредоточить власть в своих руках, у его противников практически не было шансов вернуть утраченные владения. Шёнкопф попал в точку.

Если бы Ян ожидал от правительства Союза действий в духе макиавеллизма, то он передал бы императора герцогу Лоэнграмму в знак признания его власти над Империей и взял бы с него обещание отныне вести мирное сосуществование. И хотя этот поступок мог бы показаться бесчеловечным, Ян был уверен, что Лоэнграмму не хватит духу убить семилетнего императора собственноручно. Прекрасный молодой диктатор был не настолько глуп, чтобы пойти на такую бездумную жестокость. На его месте Ян придумал бы более эффективное применение юному императору с самого его рождения. Возможно, что правительство Союза специально сыграло герцогу фон Лоэнграмму на руку.

Герцог Лоэнграмм ничего не потерял от бегства императора. Совсем наоборот, для объявления новой войны Союзу «возвращение» или «спасение» императора будет вполне достаточным основанием. Да и всеобщее усиление неприязни людей к императору было показательно. Если уж на то пошло, бегство императора в Союз было Лоэнграмму выгодно.

Яна пугало направление собственной мысли. Поскольку он высоко ценил гений Райнхарда, то не верил, что молодой диктатор может быть с легкостью побеждён приверженцами старого режима. Когда Ян высказал свои соображения, повисла тишина, которую нарушил Шёнкопф:

— Вы хотите сказать, что герцог Лоэнграмм намеренно дал похитить императора?

— Есть такая вероятность, — серьёзно сказал Ян и налил бренди в пустую чайную чашку, игнорируя негодующий взгляд Юлиана.

Как только Ян поставил бутылку бренди на стол, ее взял Кассельн и плеснул немного себе, то же сделал Шёнкопф, Мурай и другие. Глядя, как бутылка описывает круг, Ян почувствовал некоторое беспокойство, но взгляд Юлиана заставил его вернуться мыслями к герцогу Лоэнграмму.

Если предположить, что стратегия Райнхарда была настолько продуманной, как ее представлял себе Ян, вырисовывалась совершенно потрясающая картина. Но один ли герцог Лоэнграмм это провернул? И Союз, и старый режим Империи плясали под чью-то дудку. Но разве Союз не был в мире с этим кукловодом?

Самой пугающей представлялась перспектива объединения герцога Райнхарда фон Лоэнграмма с Феззаном. Пойти на объединение военного потенциала и экономики, талантов и амбиций, исходя из общих интересов? Феззан бы никогда не протянул руку Райнхарду просто так, без выгоды для себя. В этом можно было не сомневаться. Так что могло заставить их прийти к соглашению? Экономическая монополия, которую Феззан мог получить в объединённой Империи? С такой платой Ян мог бы согласиться, как мог бы и Райнхард. Но истинная ли это причина? Могла ли здесь быть скрыта ловушка: заставить герцога фон Лоэнграмма объединиться, чтобы снять угрозу? А может быть, за мотивами Феззана стоит нечто большее, и поклонение деньгам — лишь ширма?

От этих мыслей у Яна заболела голова. Он прислушался к разговору Кассельна и Шёнкопфа.

— Слышал, в столице распространяется своего рода синдром рыцарства: «Давайте биться за правосудие. Защитим молодого императора от жестокого узурпатора».

— Реставрация тирании Голденбаумов и есть правосудие? Как и говорил адмирал Бьюкок, нам потребуется новый словарь. Решится ли кто-нибудь прямо высказать несогласие?

— Не то чтобы мы не могли возразить, но стоит лишь заговорить об этом, как тебя обвинят в негуманности. Как только речь зашла о семилетнем ребёнке, большинство людей потеряли способность мыслить здраво, — Кассельн недовольно уставился в свою кофейную чашку, — уже снова опустевшую, — и, наклонившись вперед, потянулся за бутылкой бренди.

— Была бы это красотка лет шестнадцати или восемнадцати, это волновало бы людей ещё больше. Народ любит истории про принцев и принцесс.

— А всё потому, что в сказках принцы и принцессы всегда справедливые, а вот знать плетёт заговоры. Но мы не в сказке и не можем руководствоваться её принципами.

Пока их беседа эхом звучала в голове Яна, он — впервые за долгое время — на полную использовал непаханное поле своего разума, пусть это и было непросто.

«Что ж, «посеем» пока немного политики и дипломатии. Только в военных вопросах Союз идёт на немалый риск. Нет сомнений, что герцог Лоэнграмм собирается обвинить нас в похищении императора. Он даже может увлечь за собой солдат-простолюдинов, заставив их поверить, что династия Голденбаумов и император — их враги. Они называют себя республиканцами, но переворачивают суть Союза Свободных Планет с ног на голову: хотят дать защиту императору и восстановить автократический режим и социальное неравенство. В реальности же всё выглядит иначе: сообщники династии Голденбаумов разрушают Союз, чтобы защитить свои права и привилегии. Перспектива такого предательства представляется очень убедительной».

Убеждение, что приверженцы старого режима «спасли» императора вылилось бы в рыцарский порыв и породило бы политические амбиции, но на деле это была бы ложь и профанация.

Такое развитие событий больше всех сыграло бы на руку герцогу Райнхарду фон Лоэнграмму. Раньше он нуждался в поддержке императора, но теперь, когда он сокрушил союз аристократов и убрал с пути своего соперника, герцога Лихтенладе, единоличная власть над Империей была в его железной хватке. И семилетний монарх-дитя оставался единственным незначительным препятствием, находившимся между ним и троном. Обладая всей полнотой власти и военной силы, ему не пришлось бы пошевелить и мизинцем, чтобы убрать это препятствие со своего пути. Но у герцога Лоэнграмма есть принципы. Если он собирается свергнуть юного императора и примерить имперскую корону, ему необходима убедительная причина, чтобы выдержать суд истории. Если бы, например, Эрвин Йозеф II был безумным тираном, который убивал собственных подданных, у Райнхарда были бы справедливые основания свергнуть его. Однако же, семилетний дитя-император — в отличие от некоторых своих предшественников — вряд ли стал бы похищать жен своих вассалов ради собственного удовольствия, расстреливать безоружный народ во имя поддержания порядка или убивать наследников семей, опасных для престола, в младенчестве.

Среди всех императоров династии Голденбаумов самым параноидальным был Август II, известный также как «Август Кровопускатель». Он занял трон в 556-м году ГЭ (247-м году по Имперскому календарю).

Про него говорили, что к моменту восшествия на престол в 27 лет он уже успел познать многие прелести жизни. От беспробудного пьянства, разврата и пристрастия к изысканной еде он заработал подагру, спасаясь от которой, начал ежедневно употреблять опиум. Его раздувало до тех пор, пока тело не превратилось на 99% в смесь жира и жидкостей. Слабые мышцы и кости не могли больше выдерживать огромный вес, поэтому он был прикован к пуховой подушке кресла-каталки, на которой и передвигалась сальная туша, некогда служившая ему телом. И хотя даже его отец, император Рихард III, стыдился одного его вида, Август всё равно оставался старшим сыном и демонстрировал некоторые интеллектуальные способности, поэтому император не мог заставить себя лишить его короны. В дополнение ко всему, все три младших брата Августа имели схожие с ним склонности и поведение.

Его инаугурация была встречена безразлично, и величайший тиран в истории двора и правительства Галактической Империи оказался на престоле словно случайно.

Август упивался безграничной властью, которую ему вручили как игрушку. По первому же указу нового императора любимые наложницы покойного императора были переведены в его собственный гарем. Обычно наложницам ушедшего в мир иной императора давали деньги и свободу, а его наследник на престоле собирал себе новый гарем. Наглость Августа поразила его министров и привела в ярость его мать, вдовствующую императрицу Ирину. Молодой император в ответ на обвинения в бесстыдстве лишь скривился в ухмылке:

— Матушка, я лишь пытаюсь развеять горечь, которую тебе приходилось испытывать от того, что эти шлюхи украли у тебя отца.

Дьявольски сверкая глазами, он схватил мать за руку и уволок во внутренние покои дворца. Вскоре её фрейлины услышали пронзительный женский крик. Не успело стихнуть эхо, как вдовствующая императрица, пошатываясь, вышла из покоев, рухнула на пол и начала извергать содержимое своего желудка. Подбежавшим к ней фрейлинам ударил в нос металлический запах крови.

Во внутренних покоях вдовствующая императрица увидела тела сотен наложниц. Более того, говорили, что с них всех содрали кожу. Разум Августа гнил быстрее его тела, а от былого рассудка осталась лишь тень, крохотный островок здравомыслия. Но и он исчез в тот момент, когда он заполучил безграничную власть: душу императора захватила тьма.

С того дня, каждым взмахом своих толстых пальцев, этот кусок сала, одетый в изысканный шёлк, уменьшал население имперской столицы Одина. Трёх его младших братьев обвинили в желании захватить власть и казнили как заговорщиков. Их тела порезали на куски лазерными ножами и бросили в яму к хищным зверям. А вдовствующую императрицу, виновную в том, что родила их, заставили совершить самоубийство. Всего через неделю после восшествия нового императора на престол в живых не осталось ни одного министра. Коммодор Шаумбург из имперской гвардии разыскивал так называемых мятежников и многочисленных членов их семей, включая младенцев, основываясь лишь на «интуиции» императора. Во имя «справедливости», независимо от статуса, выносились приговоры и изымалась собственность.

Верный своему садизму, он приказывал казнить преступников всегда экстравагантными и уникальными способами, благо, у него в распоряжении был бесчисленный материал мужского и женского пола.

Не все сохранившиеся официальные имперские отчёты, относящиеся ко времени правления Августа II, содержали точные сведения. С одной стороны, имелось достаточно оснований для того, чтобы очистить память о Голденбауме, скрыв любое неприглядное пятно на его тунике; с другой, необходимо было зафиксировать злодеяния этого тирана, превознося императоров, ему наследующих. Из-за этого число людей, погибших во время правления Августа II, оценивалось не более чем в двадцать миллионов и не менее чем в шесть. Но цифра в шесть упоминалась редко. Подобно своим предкам, Рудольфу Великому и Сигизмунду I, он использовал власть как игрушку, убивая без причины, не обращая внимания на собственное лицемерие. Хотя слухи о том, что император питается человеческим мясом и пьёт вино, смешанное с кровью, были явно преувеличены. Но, как бы то ни было, то, что он использовал технику, известную с тех пор как «игла Августа», для убийства многих несчастных, — доказанный факт. Вышеназванный метод заключался в введении тонких алмазных игл в глаза жертв, которые, пронзая череп и нанося повреждения мозгу, вызывали смерть от безумия.

Шесть мучительных лет страдала Галактическая Империя от его тирании. По иронии судьбы, от страха одинаково дрожали что дворяне, что простолюдины, позабыв взаимную неприязнь. Со временем этот страх превратил их в загнанных в угол крыс.

Сопротивляться решился только маркиз Эрих фон Риндерхоф, двоюродный брат Августа и сын брата покойного императора Рихарда III, эрцгерцога Андреаса. Сообразив, что здравый смысл и рассудок императора отправились в полёт безумия, и предчувствуя скорую беду, он сбежал с женой из имперской столицы Одина на нейтральную территорию В конце концов Август казнил почти каждого члена собственной семьи в столице, и, не забыв о ловком побеге своего кузена, потребовал, чтобы он сдался. Эрих не пожелал сложить голову на плаху и при поддержке имперского военного гарнизона, расположенного неподалеку от его места обитания, поднял восстание. Он был готов умереть за свою свободу, поэтому держал при себе капсулу с ядом. Если бы император схватил его, он успел бы покончить с собой прежде, чем кузен запытал его до смерти.

Несмотря на то, что он был готов к поражению, ему на верность присягнули три молодых адмирала. Они уже отреклись от тирана, а один из них потерял жену и ребёнка из-за императорского деспотизма. Восставшие столкнулись с карательным отрядом, посланным императором, в звёздной области Тройербах и с лёгкостью одолели своего врага. На одного погибшего солдата приходилось двадцать, которые предпочли сдаться и остаться в живых, и оставшаяся армия вскоре была вынуждена последовать их примеру.

Однако в тот момент, когда исход битвы ещё не был известен, Август уже был мёртв. Понимая, что конец близок, коммодор Шаумбург толкнул Августа в яму с дикими зверями, пока тот кормил собак сырым мясом. Падая на дно ямы, император испустил неописуемый вопль. Жирное тело, разорванное на куски клыками и когтями, переваривалось в желудках сытых животных.

После невероятного триумфального возвращения в столицу под крики «Да здравствует новый император! » Эрих немедленно вызвал Шаумбурга, похвалил его за устранение тирана и недопущение дальнейших мучений народа и страны и повысил до адмирала. Затем он приказал арестовать ликующего Шаумбурга и приговорить его к расстрелу за то, что он, как доверенный слуга тирана, участвовал в бесчисленных расправах над людьми.

Последующее правление новоиспеченного императора Эриха не было особенно выразительным или цивилизованным. Однако Эрих заслужил место в пантеоне достойных правителей: политика террора Августа ушла в прошлое, Империя поднялась из руин, а дух народа был восстановлен. Но, как и его потомок Максимилиан Йозеф, он лишь вдохнул огонёк жизни в чахнувший деспотический режим, который вот-вот мог рухнуть, и тем самым стал невольным виновником всех дальнейших событий в истории.

Вся предшествующая история Империи говорила о том, что свержение юного императора Эрвина Йозефа как тирана стало бы преступной ошибкой, которую нельзя было совершать.

Даже если бы он умер естественной смертью, люди сразу заподозрили бы, что дело нечисто. Если герцог Лоэнграмм не хотел войти в историю как детоубийца, он должен был любой ценой защитить жизнь и здоровье императора. Роль, которую ему предстояло исполнить, была достаточно ироничной, так что можно было лишь догадываться, какой костью в горле был юный император для просчитывающего всё на несколько шагов вперёд герцога Лоэнграмма. Тем не менее, бегство императора решило одну из проблем: Империя осталась без правителя. Разве могло окружение прежнего правителя обвинить нового в желании заполнить зияющую пустоту?

Старый режим собственноручно облегчил его бремя, и герцог Лоэнграмм, в своей неподражаемой манере, от души над этим посмеялся. Его триумф был неизбежен. Раз император бежал, покинув престол и своих подданных по собственной воле, Райнхард имел полное право критиковать его за безответственность и трусость. А если императора похитили против его воли, Райнхард осудит похитителей и самолично возьмётся за «спасение» императора. В любом случае, право выбора находилось в его элегантных руках. Тем временем, Союз Свободных Планет оказался в одной лодке с императором и его самопровозглашенными верными слугами, и всё, что он мог предпринять, — это ждать, затаив дыхание, какую карту разыграет оппонент. Свой шанс они уже упустили.

«Неужели удача на стороне герцога Лоэнграмма? » — думал Ян.

Ответ принес некоторое утешение: Судьба взяла паузу на раздумье.

Герцог Лоэнграмм был молод, его буквально распирало от амбиций и отваги, поэтому он был не из тех, кто ждёт у моря погоды. Райнхард явно приложил руку к целой цепочке недавних событий. Прежде он уже сумел успешно организовать военный переворот в Союзе. Существовала определённая вероятность, что он знал о плане похищения императора, но умышленно закрыл на это глаза, хотя нельзя было утверждать, что он планировал это с самого начала. Ян не верил, что сторонники старого режима могли самостоятельно вывезти императора с Одина. Для начала, как они вообще проникли в имперскую столицу? Как спаслись? Как им удалось остаться незамеченными для властей?

Представить, что помог им в этом не герцог Лоэнграмм, а кто-то другой, было невозможно. Он располагал всеми необходимыми ресурсами, средствами и связями, не говоря уже о правдоподобном мотиве.

А как же Феззан? Неужели Феззан нанёс новый удар? Ян чуть было не выругал себя за то, что подобная мысль показалась ему занимательной. Как человек, так и не поступивший на настоящий исторический факультет, он никогда особо не причислял себя к ревизионистам. Он считал, что для изменения хода событий недостаточно заговоров и планов ничтожного меньшинства. Нужно нечто большее. История так не работает.

«Так или иначе, правительство Союза должно нести ответственность не за причину, а за результат».

Союз Свободных Планет объединился со старым режимом Галактической Империи. Аристократы явно были реакционерами. Восстановив законную власть династии Голденбаумов и используя её как ширму, они прибрали бы к рукам все богатства, рассчитывая изменить ситуацию в Империи собственноручно. Их неприятие политических и социальных реформ герцога Лоэнграмма исходила из твёрдой веры в «будущую демократизацию». Это была феерическая кульминация серии глупых решений.

Ян почувствовал, как в потоке его сознания проплывают целые косяки предвзятых мыслей, но благоразумно решил не ловить их в сети мыслительного процесса. Династия Голденбаумов просуществовала пять столетий со времён Рудольфа Великого, и возможностей устранить социально-политическую несправедливость было предостаточно. Элиты каждый раз обращали вспять любое начинание, уничтожая династические цветы — от корня до лепестков — ядовитым и тлетворным дыханием коррупции. Так на что могли рассчитывать их жалкие остатки?

Кто-то однажды сказал, что существуют три типа воров: те, кто отнимает деньги силой, те, кто отнимает деньги хитростью, и те, кто использует законы.

«А что с двадцатипятимиллиардным населением Империи, освобождённым герцогом Лоэнграммом от ига аристократической системы правления? Сомнительно, что они ни с того, ни с сего простят Союз за то, что он объединился с самым худшим типом вора, который только можно представить. Ничего не поделаешь. Получается, придётся сражаться с «народной армией» Галактической Империи, как я когда-то и подозревал? И когда это произойдет, не будет ли правда на их стороне? »

— Итак, адмирал Меркатц, что вы собираетесь делать?

Мягкий голос отвлек Яна от размышлений и вернул в зал совещаний Изерлона. Он всматривался в лица своих подчинённых, пока его взгляд не остановился на говорившем, начальнике штаба Мурае. Несмотря на различия в званиях, другие штабные офицеры даже не пытались скрыть общего недоумения. Новоявленный министр обороны «законного имперского правительства» мог отнестись к новости подобно другим офицерам штаба, но прочитать это по его лицу было невозможно. Мурай разорвал его сдержанность и колебания, как лист бумаги.

— Граф Ремшейд как глава правительства в изгнании, конечно, не ожидает, что адмирал Меркатц откажется от назначения. Не вижу смысла обманывать его ожидания.

И хотя в словах адмирала Мурая не было ни грамма цинизма, ему недоставало определённой доли терпимости к уклончивости и желанию оставаться в тени, поэтому Меркатцу показалось, что ему отрезали все пути к отступлению. Вечно серьёзный Мурай пробил непроницаемую маску адмирала-изгнанника силой поверхностной критики. Меркатц обратил свой усталый взгляд к говорившему:

— Я абсолютно не согласен с точкой зрения графа Ремшейда. Моя верность императору ни в чём не уступает его, но, если вам интересно моё мнение, я предпочел бы, чтобы его величество жил беззаботной жизнью обычного человека.

Голос старого адмирала стал более глубоким.

— Создание правительства в изгнании не означает, что они смогут лишить герцога Лоэнграмма власти. Он относится к людям, как к союзникам, но только потому, что они его поддерживают. Одного понять не могу… — Меркатц медленно покачал головой. Казалось, что его усталость приобрела физическую форму и сжала его невидимой хваткой. — Почему те, кто должен защищать юного императора, толкают его в водоворот политических раздоров и войн. Если они собираются создать правительство в изгнании, пусть сделают это сами. Нет ни одной причины, по которой они должны вовлекать в это дело ребёнка, даже его величество, неспособного ещё судить о вещах здраво.

Ян непочтительно вертел в руках снятый с головы берет и молчал. Он скромно взглянул на Шёнкопфа, который высказал своё мнение:

— Если подумать, в нашем случае предложение не совпадает со спросом.

— Спрос и предложение?

— Да. Поскольку власть герцога Лоэнграмма основана на вере людей, власть императора ему больше не нужна. С другой стороны, подрывая легитимность его власти, граф Ремшейд заставляет его проявить инициативу и избавиться от правительства в изгнании.

— Положение адмирала Меркатца понятно. Но я бы хотел спросить, что ваше превосходительство планирует делать и как собирается действовать.

— Контр-адмирал Мурай, — сказал Ян, впервые открыв рот.

Было ощущение, что Меркатц оказался в кресле подсудимого. Ян высоко ценил дотошность и проницательность Мурая, но иногда это могло доставлять неудобства.

— Как было бы прекрасно тем, кто является частью большой организации, иметь возможность принимать решения по собственной воле. Столько всего хочется высказать этим правительственным снобам, вот только цензурных слов не хватит. Что меня действительно раздражает, так это то, что они втягивают нас в свои глупые игры.

Кассельн, Шёнкопф и Фредерика Гринхилл кивнули, соглашаясь с Яном и понимая, к чему он клонит. Меркатц вовсе не желал стать часть правительства в изгнании и не стремился приступить к исполнению своих обязательств в нём, но стал козлом отпущения постфактум по принуждению. Было бы несправедливо ставить ему ультиматум в такой момент. Мурай, вероятно понимая это, кивнул и ушёл.

Опасаясь, что всему этому не будет конца и края, Ян объявил перерыв. Шёнкопф повернулся к адмиралу с кривой улыбкой на лице:

— Если у вас столько всего накопилось, так почему не высказать им всё? Почему бы просто не прокричать: «У царя Мидаса ослиные уши! » и не покончить с этим?

— Солдат на действительной службе не имеет права выражать критические замечания по политическому поводу на открытом заседании, разве нет?

— Думаю, что этих имбецилов на Хайнессене должны критиковать.

— Вы вольны думать об этом, но не вольны говорить.

— Понятно, значит, свобода обмена мнениями куда уже, чем свобода мысли? Как вы думаете, что означает «свободный» в Союзе Свободных Планет?

Ян, конечно, знал ответ на этот вопрос, но молча пожал плечами. Командующий службой безопасности Изерлона понял это и прищурился:

— Свободная страна? Мои бабушка и дедушка бежали в эту «свободную» страну, когда мне было шесть лет. Это было двадцать три года назад, но я помню это, словно это было вчера. Холодный ветер, что резал как нож, презрительные взгляды пограничников, для которых беженцы были подобны нищим. Мне не забыть их до самой смерти.

Шёнкопф редко делился деталями своего прошлого, поэтому в чёрных глазах Яна блеснул интерес, но Шёнкопф не захотел продолжать рассказ о себе. Он погладил свой острый подбородок и взял себя в руки.

— Дело в том, что я уже однажды оплакал потерю родины. Если это произойдёт во второй раз, я не удивлюсь и не огорчусь.

В отдельной комнате шёл напряжённый разговор между офицером и подчинённым.

Меркатц взглянул на своего адъютанта, лейтенанта Шнайдера, и на лице адмирала отразилась совершенная смесь цинизма и самоиронии:

— Такое могло измыслить только больное воображение, не правда ли? Ещё год назад мне бы и в голову не пришло, что мне суждено сидеть за этим столом.

Шнайдер был чрезвычайно разочарован:

— Напоминаю вашему превосходительству, что я предлагал отправиться в ссылку, думая, что так будет лучше для вас.

Меркатц слегка прищурился.

— Да? Я думал, что вы будете довольны, как никто другой. Для того, кто противостоит герцогу Лоэнграмму, не может быть более высокого титула.

Если бы эти слова произнес кто-то другой, у Шнайдера на душе заскребли бы кошки. Он с отвращением тряхнул головой.

— Должность министра обороны законного правительства, конечно, неплохо звучит, но ведь на деле под командованием вашего превосходительства не будет ни одного солдата, не так ли?

— А если бы я не принял командования, что бы изменилось?

— Вы правы. Но вы приняли на себя командование флотом адмирала Яна, пускай и на время. Но теперь на это даже и рассчитывать не приходится. Это звание — пустая вывеска, — Шнайдер цокнул языком. — Граф Ремшейд — это одно, но кроме дворян, занимающих высокие посты при дворе, в списке нет никого достойного. Не представляю, как кто-нибудь из них сможет сплотить оппозицию герцогу Лоэнграмму.

— Есть еще его величество император.

Слова Меркатца как будто ударили фон Шнайдера под дых. Лейтенант задержал дыхание. Он впился глазами в старого адмирала, который был вассалом императора более сорока лет, и, судя по сгорбленному силуэту, быстро постарел. Шнайдер, естественно, тоже понимал, что тоже был слугой императора, но, по сравнению с Меркатцем, был по природе своей более импульсивен и легко увлекался ходом дискуссии, не осознавая, куда она может его увести. Видя, как ошеломлён его адъютант смыслом его слов, Меркатц улыбнулся.

— Полагаю, у меня не получится оградить вас от излишнего беспокойства. Так или иначе, мне ещё придётся официально вступить в должность. А пока давайте хорошенько подумаем.

Гроза уже была на горизонте, но Ян не предпринимал никак мер. На самом деле, у него не было запасного плана. Если бы громадный флот Империи действительно был на подлёте к крепости Изерлон, он смог бы поднять им навстречу нескольких стратегов исключительных способностей, но, учитывая их неопытность политических в делах, сейчас таланты этих офицеров были бесполезны. Ян продолжал наблюдать со стороны, оставаясь неподготовленным.

— Ваше превосходительство! Герцог Лоэнграмм на экране связи. Он собирается выступить с обращением к Империи и Союзу.

Офицер связи передал эту срочную новость, едва успев впихнуть в себя обед, за который принялся после новости о правительстве в изгнании.

На главном экране командного центра появилась фигура Райнхарда с львиной гривой золотистых волос.

Он был одет в традиционную чёрно-серебряную униформу со знаками отличия имперского флота, которая шла ему так, будто была создана столетия назад только ради того, чтобы однажды её надел этот молодой блондин. В холодных голубых глазах, казалось, бушевала метель, и лишь одного его взгляда было достаточно, чтобы вселить в людей страх. Вне зависимости от того, любили его или ненавидели, он явно был не от мира сего.

Плавный и мелодичный голос Райнхарда был приятен слуху даже когда смысл его слов был жесток. Сообщив правду о похищении императора, притягательный диктатор произнёс то, что произвело эффект разорвавшейся бомбы.

— Настоящим объявляю: незаконно и, мало того, трусливо, похитив императора, остатки высшей аристократии собираются противиться ходу истории, отняв у народа права, заработанные его кровью. И за это злодеяние они понесут достойное наказание. Что же касается непомерных амбиций честолюбцев из Союза Свободных Планет, тайно и противозаконно замышляющих войну против всеобщего мира и порядка, их постигнет та же участь. Те, кто совершил эту ошибку, должны понести наказание. Преступники не заслуживают ни убеждения, ни уговоров. У них нет ни способности, ни намерения понимать такие вещи. Лишь с помощью силы они способны узреть своё невежество. Неважно, сколько крови прольётся, помните, что всему виной эти похитители и заговорщики, не отличающиеся умом.

Не будет ни убеждения, ни уговоров. Те, кто слышал речь Райнхарда, почувствовали, как у них заколотилось сердце. Старорежимное правительство в изгнании в сговоре с правительством Союза стало целью военного вмешательства. Само собой, каждый, кто видел в этом «новую веху» отношениях Союза и Империи, предвидел такую моментальную и беспощадную реакцию.

Когда фигура Райнхарда исчезла с экрана, Шёнкопф повернулся к Яну:

— Это же равносильно объявлению войны? Думаю, что уже поздно волноваться об этом.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒