ОТ АВТОРА 16 страница

Снова вбежала Вардисахар — она забыла в сундуке медные щипцы для завивки волос.

И когда нашла щипцы, вдруг вспомнила о супруге:

— Встань и выйди в сад, батоно!

Фарсман не двинулся с места. В душе он смеялся над тем, что супруга вспомнила о нем лишь после того, как нашла медные щипцы. Не отрывая взгляда от копьевидной звезды, он крикнул жене:

— Убирайся вон, проклятая баба, а не то потолок сейчас обрушится тебе на голову.

Вардисахар еще не дошла до порога, как дом качнулся, зашатались стены. Тогда вскочил и Фарсман. Босиком пробежал он каменную залу и крикнул упавшей на лестнице жене:

— Быть может, рухнет этот мир, Вардо, и тогда в новом мире меня попросят стать главным зодчим!

— Теброния! Теброния! — кричала Вардисахар. Теброния лежала на земле ничком и плакала. Ветер выл в деревьях, и она не слышала криков

мачехи.

XLVIII

На стене Светицховели солнечные часы показывали семь, когда качнулась земля. Арсакидзе, находившийся на лесах, первым почувствовал толчок. Он быстро спустился вниз и, раскинув руки стал подталкивать камен-щиков к выходу во двор.

На лесах, возведенных вдоль западной стены, сидела кошка и подстерегала там голубей. Вдруг она тревожно замяукала и с молниеносной быстротой прыгнула на землю.

Арсакидзе приказал рабочим немедленно оставить работу. В это время второй раз качнулась земля.

В третий раз. закачалась она с такой силой, что Арсакидзе, который в это время смотрел на храм, показалось, будто храм запрокинулся и накренился. Раздался оглушительный гул, и каменная ограда треснула в трех местах. С криком выбежали лазы и самцхийцы во двор, бросились ниц и стали молиться. Овцы, которых лениво гнала по улице женщина, испуганно заблеяли, и все стадо вмиг разбежалось. Собаки выли. Коровы мычали. Ударили в набат в крепостях Арагвискари и Мухнари. Рабы-воины выбежали во двор. На площадях стали бить в барабаны. В церквах ударили в било несколько раз подряд. Монахи и монахини выбежали из келий.

Всюду слышались плач, мольбы и церковное пение: «На тебя уповаем, господи! »

Светицховели устоял, и теперь мысли Арсакидзе обратились к Шорене. Запыхавшись, он с трудом добежал до Санатлойского квартала.

Женщины метались во дворце Хурси, Гурандухт разговаривала с каким-то стариком. Арсакидзе признал в нем Знауру, бывшего дьякона в придворной церкви Колонкелидзе. У конюшни стояли на привязи три оседланные лошади. Шорена гладила шею жеребца соломенной масти. Только она одна казалась спокойной,

Шорена, Гурандухт и Знаура собирались сегодня утром в Зедазени. Гурандухт с ужасом рассказывала Арсакидзе о третьем толчке. Она упала с кровати, а Шорена в это время была в конюшне и смотрела, как Знаура седлал лошадей.

Дочь эристава. побежала навстречу Арсакидзе, поздоровалась с ним, рассказала, как жалобно ржали кони во время землетрясения.

Во двор вбежал с непокрытой головой пховец-слуга. и бросился прямо к Шорене.

— Олени — самец и две самки — сломали плетеный забор и убежали из загона. Мы гнались за ними по дворцовому саду, но они даже близко нас не подпускают, — запыхавшись, рассказывал он.

— Не сбежала ли Небиера, Багатур? — спросила Шорена.

— Небиера первая перескочила через забор, госпожа! Я был в загоне, когда произошел третий толчок. Камни бы заплакали, если бы слышали, как ревело оленье стадо.

— Подай лошадей, Знаура! — обратилась Шорена к дьякону. — Мы с Утой поедем ловить оленей!

Багатур сообщил, что олени уже вышли из дворцового сада, их видели в дубовой роще, они щипали там траву.

Гурандухт не хотела отпускать дочь вдвоем с Арсакидзе.

— Захватите с собой дьякона, он старый охотник! — предложила она.

Шорена поднялась в дом и принесла Арсакидзе лук и стрелы. Взяла их и для себя.

— У меня меч при себе, — сказал он, но все же взял из рук Шорены лук и стрелы.

Жители Санатлойского квартала вынесли на улицу весь скарб. Женщины причитали, дети плакали в люльках. Старики собирали среди развалин обломки мебели и битую посуду. В царском дворце бестолково бегали слуги и придворные. В спальной палате обвалился потолок и ушиб постельничего. По лестницам вниз тащили ковры, паласы, сундуки, лари, церковную утварь, лошадиную сбрую, бесчисленные принадлежности туалета царицы: ее шубы, башмаки, шелковые платья и китайскую парчу…

Багатур вывел Шорену из дворцового сада в дубовую рощу и показал место, где олени последний раз щипали траву.

Земля после дождя была влажная, и всадники поехали по свежим следам. Навстречу им шел какой-то рыжий воин. Он нес в руках седло.

— От землетрясения обрушилась конюшня и задавила мою лошадь! — жаловался он.

Его спросили, не видел ли он оленей.

— За полем начинается буковый лес и за ним городская стена. Она разрушена землетрясением на сто локтей. Наверняка через это место и прошли олени, — ответил рыжий воин.

Шорена не теряла надежды.

— Олени стосковались по траве, — говорила она, -только бы их догнать. Небиеру я уж во всяком случае поймаю. Она не станет убегать от меня, Как только миновали городскую стену, Шорена стегнула коня плетью.

Арсакидзе сомневался в том, что им удастся поймать оленей. «Олени хоть и ручные, но, вкусив свободу, они даже близко не подпустят к себе», — думал он,

Но было так радостно скакать верхом рядом с возлюбленной.

«Проедемся немного, развлечемся! Шорена поймет бессмысленность этой затеи и вернется домой», — думал он.

Мцхета еще виднелась на горизонте. Арсакидзе, взглянул на свое любимое творение и пришпорил коня. Радость заливала все его существо, ибо они спаслись от гибели, избегли страшной опасности.

Навстречу им шел аробщик.

— По дороге к Нареквави пронеслись два оленя, — ответил он на вопрос. — Совсем близко мимо арбы проскакали, пересекли пашню и промчались вон по той аробной дороге…

— Самцы или самки? — спросил Знаура.

— Одна самка и один самец, — ответил аробщик. Шорена и Арсакидзе миновали пашню.

След шел прямо на север. По этому следу они выехали на большую дорогу. Природа не почувствовала ущерба, нанесенного землетрясением плодам человеческого труда. Заяц, присев на задние лапы, стоял, как изваяние, у края дороги и трогал лапкой лежавшую тут же зайчиху, Другую лапку он вытянул вперед, словно приглашая ее пройтись до лесной опушки, пощипать немного травки. Вспугнутые топотом лошадиных копыт, они оба бросились в сторону, и лишь ушки их замелькали в высокой траве.

Из зарослей показались лисицы; самка шла впереди, осматривалась, а потом оборачивалась к самцу и как бы говорила ему без слов: «А ну-ка, подтягивайся, муженек! »

Шорена всматривалась в дорогу. Следы оленьих копыт тянулись вдоль колеи. С опушки поднялась стая диких голубей и, трепеща крыльями, направилась к дубовой роще. Серые куропатки бежали сначала полем, скрытые в траве, потом взлетели стаей, понеслись к обрыву, укрылись там за каменными глыбами и закудахтали. Лисица глядела на них, как бы раздумывая, атаковать ли их прямо, или, обойдя вокруг скалы, подкрасться к ним сзади. Всадники въехали в молодой редкий дубняк, где следы двух оленей были ясно видны. Арсакидзе предполагал, что третий олень отстал где-нибудь в лесу, увлекшись свежим кормом. Верхушки дубовой поросли били всадников по стременам; здесь прошел, по-видимому, дождь, и потому шейдиши Шорены быстро намокли.

Арсакидзе сокрушался:

— Зачем ты надела эти шейдиши фазаньего цвета?

— Как я могла знать, что будет землетрясение и нам с тобой придется преследовать Небиеру?

«Вместе с тобой я согласен искать недосягаемое хотя бы на краю света», — хотел он ответить, но вслух сказал иное: »

— Подумай, как странно: над людьми обрушились кровли, а здесь даже листик не упал с дерева.

Шорена не ответила, она высматривала оленьи следы. Арсакидзе взглянул на нее. Ее ланиты покрылись легким румянцем, маленькие, чудесные ушки зарделись. Как только они выехали из дубняка, Шорена первая заметила вдали на поляне пасущихся оленей. Она узнала Небиеру и пустила вскачь свою лошадь. Заслышав лошадиный топот, олени сорвались с места и побежали.

Когда всадники стали их нагонять, Небиера кокетливо; вытянула шею и, подставив грудь ветру, стремительно понеслась рядом с самцом, который мчался, заки-нув за спину рога, Это зрелище привело Арсакидзе в восторг.

«Наверное, самец еще в загоне выбрал себе самку и теперь, улучив удобное время, похитил ее», — подумал он.

Миновали степь. Начались пашни. Лошади скакали с трудом. Арсакидзе боялся, как бы лошадь Шорены не оступилась,

— Напрасно мы гонимся за оленями— умоляюще говорил он дочери эристава.

Кончились пашни, пошли кустарники. Вдруг дорогу коням пересек овраг.

Шорена придержала лошадь. Оглянулась. Знаура очень отстал. Наконец заметили его вдали. Дьякон едва тащился по полю.

— Знаешь, Ута, не трать понапрасну времени, вернись, если хочешь. Я и Знаура проедем вперед, и если за тем лесом не нагоним оленей, то вернемся.

Арсакидзе обиделся.

— Как ты могла подумать, дорогая, что я оставлю тебя одну в этом лесу и вернусь?

— Всю свою жизнь я стремилась к невозможному, Ута… Целыми днями ты лазишь по лесам своей стройки. Посвяти же мне этот день, Ута. У меня такое чувство, такие сны… Хатута говорит, что сны эти не к добру… Когда я вижу открытое поле, смотрю на дорогу, меня охватывает странное волнение — мне хочется уйти на край света и никогда не возвращаться в свое жилище.

«Не день один, а всю жизнь я отдам тебе без остатка, моя желанная», — хотелось сказать Арсакидзе, и. он сказал:

— Один день? Я всю жизнь готов отдать тебе, но…

— Что «но»? — спросила она.

— Но есть слова, которые нельзя произносить всуе. Только те слова ценны, за которыми следует дело и жертва. Слова без жертвы так же пусты, как цветы без запаха, лучи без света или солнце, лишенное тепла.

Ехали молча. Она заговорила снова:

— Я думаю, Ута, что, если бы Небиера узнала меня, она бы не убежала. Я сама виновата: не следовало скакать, нужно было подъехать потихоньку, и я бы ее поймала.

Когда Знаура догнал их, он стал жаловаться на свою лошадь:

— Заупрямилась, волчья сыть!

Тетерка поднялась с нивы. Арсакидзе пустил стрелу. Птица качнулась в воздухе и упала на землю. Знаура поднял ее еще живую и ремнем привязал к поясу.

На голове дьякона была пховская папаха, растрепанная, как гнездо коршуна, Чужой меч, которым он был опоясан, свешивался чуть ли не до земли, вывернутый мехом наружу армяк был весь изодран. А когда Знаура нацепил на себя еще и тетерку, Шорена и Константин не могли удержаться от улыбки.

Беркуты взлетели с трупа коровы, задранной медведем. С ближайшего дуба за ними следили вороны, и не успели всадники проехать мимо, как они впились в остатки падали,

Лиственный лес кончился. Начались кустарники и заросли. Поле, подъем в гору, пропасти и опять ровное место. Где-то далеко трубил самец-олень. Беркуты чертили в небе круги. Лошади шли рядом. Арсакидзе посмотрел на девушку. Хотел подъехать еще ближе к любимой, притянуть ее к себе и поцеловать в раскрашевшееся, как полевой мак, ухо, но в это время послышался треск сучьев.

Арсакидзе придержал коня. На диком грушевом дереве стояла медведица на задних лапах. Передней лапой она держалась за ствол, другой трясла ветви. Под деревом медвежата жевали дикие груши. Увидев всадников, медведица бросилась вниз, собрала медвежат и с недовольным рычанием пустилась наутек.

Мимо шли арбы, скрипя колесами. Они везли три детских гробика. Землетрясением разрушило в селе несколько каменных домов, на земле валялся купол церкви.

Арсакидзе вспомнил про Светицховели. Всадники поравнялись с озером. В нем отражался солнечный диск. Сплошным рукоплесканием разносилось хлопанье утиных и гусиных крыльев. Птицы взлетели и устремились на запад, закрыв собой горизонт.

У озера олений след пропал. С севера доносился рев.

— Это Небиера, — сказала Шорена.

— В этих горах много и других оленей. Коней перепели на иноходь.

— Было ли в Пхови землетрясение? Как-то себя чувствует мой бедный отец? — сказала с грустью Шорена.

Подъем кончился. Взмыленные кони шли теперь по плоскогорью. Подъехали к перекрестку. Солнце перевалило за вершину хребта. Оно лениво хлопало ресницами цвета меди. Знаура ехал впереди. Он пальцем указал влево.

— Аланские села, — сказал он и, снова указывая туда же, добавил: — Вот дорога на Пхови, дочь эристава.

— К северу? — спросил Арсакидзе.

— Эта аробная дорога ведет прямо к замку Корса-тевела. Вон на той горе, видите, белые облака? Под ними крепость с четырьмя башнями. Это и есть Корсатевела.

При слове «Корсатевела» Шорена смутилась. Она притенила руками глаза и посмотрела в сторону замка. Потом повернула коня вправо. Арсакидзе посмотрел на аробную дорогу, идущую влево.

— Оленьи следы ведут влево, — сказал он с улыбкой.

— Я не такой хороший охотник, как ты, Ута, но все же сумею отличить оленьи следы от следов быка.

— Сколько еще нужно ехать до Пхови? — спросил Арсакидзе.

— Совсем близко, сударь, — ответил Знаура. — Вот обогнем с севера эту гору, чуть проедем по ущелью, перевалим еще одну юру, проедем вдоль Черной Арагвы и там увидим первую пховскую крепость.

В это время к перекрестку подъехали шесть всадников. Впереди гарцевал безбородый мужчина в латах. Из-под верхней губы торчали острые, как у кабана, клыки. Этот безбородый, с глазами навыкате, походил больше на. зверя, чем на человека. Увидев его, Шорена вздрогнула. Она узнала Бокая, молочного брата Чиабера; узнала и остальных: это были тоже его молочные братья — Азара, Габидай, Зазай, Джибредай и Цой. Бокай уставился на Шорену. Он остановил лошадь и что-то крикнул по-алански остальным. Девушка ясно услышала имя Чиабера. Шорена и ее спутники направились по дороге, ведущей на Пхови.

Долго стояли всадники на перекрестке. Шорена слышала их спор. Теперь и до Арсакидзе дошло, что они часто произносили имя Чиабера. Больше всех шумел Бокай, он почему-то сердился на младших братьев. Потом они все разом стегнули лошадей и вскачь помчались к замку Корсатевела.

Тень печали легла на лицо Шорены. Арсакидзе спросил ее о причине, но она отговорилась пустяками.

Константин молча ехал рядом с ней; теперь он вспомнил клыкастого Бокая и его братьев, виденных им на похоронах Чиабера. Странно было только, почему они не приветствовали Шорену и ее спутников по аланскому обычаю.

— Знаешь, Шорена, я не советую тебе ехать в Кве-тарский замок. Ведь тебе царь запретил въезд в Пхови.

— А разве мне одной? И тебе, Ута, запрещен въезд в Пхови. Но ты проводишь меня до первой башни, а потом я и Знаура поедем вдвоем. Наверное, ночь будет лунная, и ничего плохого с нами не случится, Опасность, которую ты подразумеваешь, уже миновала. Я только проведаю отца и послезавтра вернусь в Мцхету.

— О какой опасности ты говоришь, Шорена?

— Знаура привез мне новые вести. Твои догадки оправдались. Хевисбери изменили отцу. Кажется, в этом повинен он сам: не захотел помириться с Мамамзе. А хевисбери настаивали на этом. Они думали победить Георгия соединенными силами. Я уже давно знала об этом… но я дала слово, и если бы Мцхетские ворота не оказались запертыми, я бы обязательно уехала в Пхови

Шорена замолчала.

— Да, дорогая, судьба ездит по миру на арбе, и как бы ни спешил человек, она все же его нагонит, — проговорил Арсакидзе.

— Да, Ута, ты прав, судьба ездит на арбе. И я решила покориться, хотя маленькая надежда еще живет во мне. Гиршела прогнали санатлойские блохи. Может быть, на Георгия обрушились вчера потолки его дворца в Уплисцихе. Я слышала от пожилых людей, что Уплис-цихский дворец однажды обваливался. Подавленной и беспомощной казалась в эту минуту Шорена.

«Поеду с ней в Кветари, укрою ее в горах на некоторое время, а потом тайком перевезу в Лазистан, — подумал Арсакидзе, но вспомнил слово, данное Георгию. — Да и Светицховели еще не совсем окончен! »

Он пришпорил коня, чтоб отогнать от себя эти мысли. Молча ехал Арсакидзе по крутой тропинке, размышляя о смелости самца-оленя, похитившего Небиеру.

XLVIX

Шесть всадников мчались на конях к замку Корса-тевела. Добрались до узких тропинок, где быстрая езда стала невозможной.

Молочные братья Чиабера спешили на свадьбу, но Бокай торопился по другой причине и потому не жалел своего серого в яблоках жеребца.

Младших братьев радовал предстоящий пир на свадьбе Тохаисдзе и Каты. Братья были хорошими певцами, а самый младший из них, Цой, к тому же прекрасно играл на пандури и напевал сочиненные им самим стихи.

Когда пылкий Бокай подскакал к первой башне, стража открыла ему ворота. Он ловко соскочил с коня и, прихрамывая, направился к главной крепости. Все пять братьев последовали его примеру. Они тоже прихрамывали при ходьбе, так как от долгой езды верхом у них онемели ноги.

Во дворе крепости горели костры. На них жарились быки и коровы; слуги вертели шомпола, оглядывались на вновь прибывших гостей.

Со ступенек главной крепости быстро спустился Тохаисдзе, бросился к Бокаю, приложился к его правому плечу, затем точно так же поздоровался и с остальными братьями. Бокая отозвал Тохаисдзе в сторону, под дуб.

Из башенной щели видела Ката, как они присели под деревом и долго шептались. Тохаисдзе поднялся по ступеням лестницы в дом и вызвал Мамамзе. Бокай поцеловал Мамамзе в правое плечо, потом огромными ручищами схватил лежавший тут же камень, поднял его и бросил под дерево. Мамамзе сел на камень. Бокай присел около него на корточки, и они продолжали шептаться.

— И с ней только один дьякон Знаура? — громко спросил у Бокая Мамамзе.

Нет, с ней еще какой-то мужчина в пховской чохе. Смуглый? Нет, русый. Я бы сказал, даже рыжеватый. Высокий? Нет, среднего роста.

Наверное, Арсакидзе, — заметил Мамамзе.

Без сомнения, Арсакидзе, — подтвердил и Тохаисдзе.

— Свяжите всех троих и доставьте сюда. Говорят, дочь Колонкелидзе влюблена в своего молочного брата. Я ей покажу, как надлежит невесте оплакивать Чиабера! Брошу ее в темницу, чтобы забыла навеки о солнечных лучах! — твердо произнес Мамамзе.

— А царь Георгий? — заикаясь, спросил Бокай.

— Вот что, Бокай, в бою мой обычай таков: всегда первым нападать на врага. Царь Георгий все равно не простит нам женитьбы Тохаисдзе на Кате. А кроме того, это будет поводом для мщения за кровь Чиабера! — добавил Мамамзе и взглянул на Тохаисдзе.

До Черной Арагвы было еще далеко. Лошадь Знау-ры устала, он шел за нею пешим, подгонял плетью и бранил изо всех сил.

Как ни старался Арсакидзе, он не мог рассеять плохого настроения Шорены. Чем ближе подъезжали к Пхо-ви, тем нетерпеливей становилась Шорена.

Дьякон и его кляча задерживали их. Подвешенная вверх ногами к его поясу тетерка боролась со смертью. Иногда ремень ослабевал, и тогда дьякон садился на корточки и крепче затягивал узел, браня нещадно свою жертву.

Шорена останавливала лошадь и нетерпеливо оглядывалась на Знауру. Она даже сказала Арсакидзе: — Давай оставим Знауру! Поедем вдвоем!

Но они не знали дороги. Гору объехали с севера. Дальше дорога была размыта, и они продолжали путь ущельем, заваленным громадными валунами, которые доходили лошадям до живота. За ущельем по склону горы шли крутые тропинки. Теперь Шорена и Арсакидзе ехали шагом.

Вдруг воздух рассек свист плети, и они услышали за собой гиканье. Преследователи посадили Знауру на лошадь, и двое всадников били нещадно плетью по кляче и седоку. Арсакидзе повернул коня и снял с плеча лук.

Перед ним был Бокай.

— Сдавайтесь! -крикнул Бокай.

Арсакидзе пустил в него стрелу. Бокай занес меч, но промахнулся и ранил лошадь Арсакидзе. На узенькой тропинке аланы едва сдерживали своих жеребцов. Меж ними болтался Знаура на своей кляче, затрудняя им нападение. Шорена пустила в Бокая стрелу. Тот повис на лошади, которая понесла его дальше, и он руками заметал по дороге пыль. Арсакидзе соскочил с коня и укрылся за ним,

Двое братьев Бокая промчались мимо, размахивая мечами. Они убили лошадь Арсакидзе и поскакали вслед за Бокаем. С двумя другими сцепился Знаура. Дьякон размахивал мечом, как палкой.

Шорена грудью коня наскочила на Авария, но всадник уклонился от схватки с женщиной. Он замахнулся мечом на Арсакидзе, но Арсакидзе, уже раненный в ногу, встретил его мечом и отрубил ему кисть правой руки.

Дочь Колонкелидзе преградила конем путь Зазаю. Юноша схватил ее за руку, но кони обоих вздор гнули и шарахнулись в сторону. Алан пронесся мимо Арсакидзе, занес меч, но промахнулся и не сдержал вовремя коня.

Знаура, пользуясь сумятицей, удрал от Цоя и поскакал вслед за Шореной.

Цой ринулся на Арсакидзе. Лаз отразил удар, но острие вражьего меча ранило его в левое плечо. Арсакидзе зашатался и упал со скалы в овраг. Цой резко гикнул, спрыгнул с коня, но не знал, куда привязать его; наконец сообразил и привязал к поводу убитой лошади. Но он не решался спуститься в овраг, да и жаль было ему раненого храбреца. Он вскочил на коня и помчался вслед за братьями.

Долго катился вниз дважды раненный Арсакидзе, хватался руками за ветки кустарников, пока не очутился наконец на дне оврага. Некоторое время он лежал оглушенный. Потом встал, расстегнул чоху, снял рубаху, мечом изрезал ее и с трудом перевязал плечо и ногу. Опираясь на меч, он выбрался на тропинку. Прислушался. Где-то одиноко взывал филин, да в кустах жалобно стонал глухарь.

«Встречусь с аланами и буду биться не на жизнь, а на смерть», — подумал Арсакидзе.

Папаха Знауры и мертвая тетерка валялись на тропинке. Он шел, опираясь на меч, хромал и, сам жаждущий крови, исходил кровью.

Вдруг послышался, конский топот. Спрятавшись в кустах боярышника, он ждал врага с обнаженным мечом.

Сумерки спускались в ущелье, на западе рдели облака. Трое всадников ехали по спуску. Они вели в поводу двух лошадей. Пригляделся: копьеносцы! Они не походили на аланов. У Бокая и его братьев не было пик.

Арсакидзе услышал грузинскую речь. Опираясь на меч, он вышел из засады и преградил путникам дорогу.

— За ущельем видели нескольких всадников, ехавших шагом к замку Корсатевела. Трое из них несли покойника, а двое держали девушку, которая кричала и отбивалась от них. За ними бежал лысый старик без шапки, — рассказывали они.

Копьеносцы оказались воинами из крепости Ларгвиси.

Они узнали царского зодчего, посадили его на коня и помчались в Мцхету.

Вспышка чумы утихла.

Царь Георгий вернулся в Мцхету. Звиад приказал принести во дворец на носилках главного зодчего. Его расспросили подробно обо всем. Было ясно, что дерзкий поступок Мамамзе был вызовом на войну.

В то же утро послали скорохода к владетелю Квелисцихе. Вечером царь созвал совет. Единодушно решили через неделю отправить войско в Корсатевелу и разрушить крепость до основания, чтобы даже и памяти не осталось от семейства Мамамзе.

На другой день лазутчики Звиада принесли новые сведения. Мурочи Калундаури и пять хевисбери перешли на сторону Мамамзе, и только один Ушиша Гудушаури остался с кветарским эриставом. Таким образом, выяснилось, что динары и аланы и хевисбери с их дружинами тоже поддерживают Мамамзе.

Цинарские азнауры — и те, у которых были крепости, и те, у кого их не было, — укрыли свои семьи, пожитки и скот за стенами Корсатевелы. Подступ к крепости укрепили. Дочь Копонкелидзе и дьякона Знауру бросили в темницу.

Снова разрушили монастыри и церкви и многих священников привязали к конским хвостам. В тот же день Звиад послал в горы новую партию лазутчиков. Они должны были обойти с севера Корсатевелу и явиться к Мамамзе «как каменщики, ищущие заработка». Георгий знал, что Мамамзе теперь нуждается в мастеровых для восстановления крепости.

Ушишараисдзе дали мешочек золота и поручили любой ценой достать ключи хотя бы от одной из крепостных башен. В субботу явился Кахай со своей самцхийской дружиной. К полудню подоспел и Гиршел. Он привел с собой тысячу отборных копьеносцев, а две другие тысячи шавшетских ратников вступили в Мцхету вечером. На следующий же день войска выступили в поход.

Впереди несли царское большое знамя, а рядом со знаменем ехали на латных конях крестоносец и архиепископ Ражден в боевых доспехах.

Гиршел вел правый фланг, самцхийские дружины шли за Кахаем, левым флангом командовал Звиад.

Георгий выехал из Мцхеты позднее. За его свитой следовали три тысячи абхазских стрелков, шестьсот картлийских копьеносцев и камнеметы.

На Георгии сверкали позолоченный шлем Багратионов и серебряные салмансурские латы. Гиршел безжалостно гнал свои дружины, не щадя ни людей, ни лошадей: владетелю Квелисцихе хотелось опередить ратников Звиада и Кахая.

В сумерки показалась крепость Корсатевела. Четверо лазутчиков встретили дружину эристава. Тохаисдзе нанял их в качестве каменщиков для восстановления башен, разрушенных землетрясением. И теперь они рассказали, что узкие подступы к замку Кор сатевела укреплены, что местами они засыпаны громадными камнями, а местами пересечены рвами, что Тохаисдзе с аланскими мятежниками намерен встретить царские войска у подступов к замку и что замок защищают шесть тысяч ратников: цинарских, пховских и алан-

ских.

Было уже темно, когда Звиад нагнал дружины Гиршела. Владетель Квелисцихе горел нетерпением. Он настаивал на немедленном наступлении. Спасалар предлагал отложить атаку до утра. Гиршел и Звиад повздорили, в их спор вмешался начальник самцхийских дружин Кахай и, как старейший эристав, уговорил наконец Гиршела. Вскоре подошел царь, и все три войска заночевали в лесу. На рассвете над лесом спустился густой туман. Отряды Гиршела первыми двинулись в бой. У подступов к замку шавшетские ратники увидели необычное зрелище: воины в черных бурках неподвижно стояли на поляне, подпуская неприятеля на близкое расстояние. Ратники Гиршела осыпали их стрелами, но воины в черных бурках даже не шелохнулись. Дружины Гиршела и воины Звиада пошли на врага.

Но где же враг? Вместо него войска наткнулись на пугала, наряженные в бурки и горские папахи. Опрокинув эту преграду, воины, посмеиваясь, двинулись дальше, но тут на них неожиданно набросились укрывшиеся во рвах аланы.

Гиршел, Кахай и Звиад повели атаку с трех сторон. Они обратили в бегство мятежников и загнали их в узкие ущелья, служившие подступами к замку.

Справа и слева высились скалы; конники не могли взобраться на них, тогда как аланы и пховцы прыгали по ним, как козы, камнями и стрелами забрасывали царских воинов. Мятежники дико кричали, размахивали зажженными факелами и пугали коней.

Шавшетцы и самцхийцы дрогнули. Передние начали было отступать, но трое военачальников, обнажив мечи, крикнули: «Да здравствует царь Георгий! » — и бросились на врага.

Снова с утесов полетели камни. В одну секунду они превращали всадника и коня в кровавое месиво. Осколки от камней засыпали воинов заживо.

Под Гиршелом убили лошадь. Кахаю в рот попал осколок кремня. Хлынула кровь и окрасила его седую бороду. Старый Кахай и бровью не повел — он колол копьем аланов и подбадривал своих самцхиицев.

Гиршел пешим пошел впереди своей дружины. Окровавленные всадники и кони шли в гору, копьем и мечом прокладывая себе путь. На них налетел отряд аланов с обнаженными мечами. Дружина Гиршела дрогнула, испуганные кони повернули обратно. Но тут подоспел на помощь царь Георгий, и отступающие остановились. Теперь впереди шли абхазы и картлийцы. Георгий обнажил свой испытанный в боях меч и пришпорил золотистого жеребца. В том месте, где ущелье становилось шире, из-за каменных засад выскочили аланские и цинарские азнау-ры под предводительством аланского князя Тузарая и напали на дружины Георгия. На вороном коне сидел богатырь Тузарай, чернее ворона. Он подскакал к Георгию с обнаженным мечом. Георгий замахнулся и отру бил ему руку с латным наручником.

Абхазы и самцхийцы копьями отогнали цинаров и аланов к стенам крепости, где навстречу Георгию выступил Тохаисдзе с аланской дружиной. Царские воины рубили мечи горцев, как соломенные стебли.

Аланы отступили. Тохаисдзе был легко ранен. Три азнаура, около ста всадников и хевисбери Мисураули Зезвай остались на поле брани. Тохаисдзе вернулся в крепость и закрыл ворота. Георгий отправил послов для переговоров с Мамамзе.

— Прекратим напрасное кровопролитие, -сказали послы царя Мамамзе, — царь еще раз простит тебе измену, как другу Баграта Куропалата. Он обещает оста вить в сохранности главную башню для тебя и супруги твоей Бордохан.

Из крепости прислали ответ:

— Пусть к нам пожалует царица. Мы поверим только тогда, когда Мариам поклянется на иконе спаси теля.

Звиад ответил, что царица больна и пребывает в Уплисцихе.

Георгий приказал выстроить у подступов к крепости заслоны. Стали бить из камнеметов по всем четырем башням.

Тогда Мамамзе выслал посредников.

— Если пожалует к нам католикос Мелхиседек, мы ему поверим без клятвы.

— Католикос Мелхиседек уехал в Артануджи, — ответил Звиад. — Вместо католикоса к вам придет мцхет-ский архиепископ Ражден.

Перед первой башней поставили палатку. Из крепости вышел седобородый, представительный Мамамзе. Навстречу, ему двинулся Ражден без лат, без шлема, с крестом в руках. Мамамзе опустился на колени, одной рукой опираясь на меч, другой потянулся к кресту, поцеловал его, затем приложился к руке архиепископа.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 171819 20 Следующая ⇒