АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 16 страница

ГЛАВА 13.

О том, что после Евдоксия епископом в Константинополь поставлен был арианин Демофил, между тем как православные избрали Евагрия, и о происшедшем из того гонении.

Царь Валент вздумал отправиться в Антиохию, что при Оронте, и когда он находился в пути, пресеклась жизнь Евдоксия, управлявшего константинопольскими церквами одиннадцать лет. За Евдоксием начальство над ними принял рукоположенный арианами Демофил; а преданные учению Собора никейского, {403} настоящие обстоятельства почитая благоприятными, епископом себе рукоположили Евагрия. Рукополагал же его управлявший Церковью Антиохии сирской Евстафий, который, быв вызван из ссылки Иовианом, жил тогда скрытно в Константинополе и убедительно учил единоверных себе христиан держаться одной и той же мысли о Боге. По этому случаю ариане взволновались и начали жестоко преследовать ревнителей Евагриева рукоположения. Царь узнал о том в Никомидии и на несколько времени остановил свое путешествие. Боясь, чтобы город как-нибудь не пострадал от возмущения, он нашел нужным послать в Константинополь войско, какое для настоящего случая считал годным; Евстафия повелел взять и отвезти на жительство в фракийский город Визию, а Евагрия в другое место. Так было дело.

ГЛАВА 14.

О восьмидесяти православных пресвитерах, которые, по повелению Валента в Никомидии, сожжены среди моря вместе с кораблем.

Ариане, как обыкновенно бывает в счастии, сделались дерзновеннее и христианам противного мнения стали строить невыносимые козни. Поэтому последние, мучимые телесно, предаваемые властям, ввергаемые в темницы и от проистекающих из того всегдашних {404} убытков мало-помалу лишавшиеся своего достояния, решились просить царя, чтобы он хоть несколько облегчил их от бедствий, и для сего избрали восемьдесят мужей под руководством Урбана, Феодора и Менедема. Эти избранные, пришедши в Никомидию, написали о своих делах прошение и подали его царю. Царь сильно разгневался, но, не обнаружив степени своего гнева, тайно повелел префекту, взять их и лишить жизни. Префект же боясь, чтобы беззаконное умерщвление стольких благочестивых мужей, не сделавших никакого зла, не возбудило возмущения в народе, притворился, будто хочет наказать их ссылкою. Показывая вид, что отправляет их в ссылку, он приказал им взойти на корабль, и они готовы были мужественно подвергнуться этому определению. Но когда плаватели находились среди так называемого Астахийского залива, матросы, как было им приказано, подожгли судно, сами же перескочили в лодку и удалились. Корабль, гонимый попутным ветром, успел доплыть до приморского местечка в Вифинии Дакивизы, где пристав к берегу, разрушился и сгорел со всеми людьми.

ГЛАВА 15.

О несогласии между Евсевием кесарийским и Василием Великим, и о том, что отсюда ариане получили смелость нападать на кесарийскую Церковь, которая отвергала их.

Оставив Никомидию, Валент отправился {405} в Антиохию и, прибыв к каппадокийцам, начал, по обыкновению, заботливо притеснять правомыслящих и тамошние церкви передавать арианам. В этом думал он успеть тем легче, что Василий, по какому-то несогласию, находился в неприятных отношениях к тогдашнему правителю кесарийской Церкви Евсевию, отчего он удалился в Понт и жил с тамошними монахами-любомудрствователями. Народ, а особенно люди сильнейшие и умнейшие имели подозрение на Евсевия и, почитая его причиною удаления мужа по жизни и красноречию славнейшего, думали оставить своего епископа и собираться особо. Но Василий уединенно проводил жизнь в обителях Понта собственно по нехотению, чтобы Церковь возмущалась еще чрез него, тогда как в ней довольно было смут и от иноверцев. Между тем царю и окружавшим его епископам, — а при нем всегда бывали ариане, — отсутствие Василия и ненависть народа к Евсевию придавали тем более решимости в предприятиях. Впрочем на этот раз дело окончилось несогласно с их желанием; ибо как скоро стало известно, что они приехали в Каппадокию, Василий оставил Понт и, по собственной воле прибыв в Кесарию, поговорил с Евсевием, примирился с ним и вовремя успел утвердить Церковь своими красноречивыми беседами. Поэтому Валент не достиг {406} своей цели и с единомышленными себе епископами удалился тогда без успеха.

ГЛАВА 16.

О том, что после Евсевия каппадокийского Церковью управлял Василий, и о дерзновении его пред Валентом.

Чрез несколько времени прибыв снова в Каппадокию, Валент узнал, что, по смерти Евсевия, тамошними церквами управляет Василий. Задумав изгнать его, он против воли был удержан от своего определения; ибо едва лишь решился на это, в следующую же ночь жена его, говорят, напугана была сновидением, а сын Галат, который у него был единственный, умер скоропостижно. Тогда всем казалось, что за устрояемые Василию козни сам Бог явился мстителем и за злодеяние родителей лишил жизни сына. Так понимал и Валент. Действительно, по смерти сына, он уже не оскорблял Василия, а когда сын был еще жив и, страдая болезнью, приближался к смерти, — послал просить его, чтобы он помолился за страждущего. Дело шло следующим образом: в то время, как Валент только что прибыл в Кесарию, префект, призвав к себе Василия, приказал ему мыслить о Боге согласно с царем, и когда Василий не слушался, грозил ему смертью. Василий же на это отвечал, что для него было бы весьма важно и возбудило бы в нем величайшую бла-{407}годарность наискорейшее отрешение от уз тела. Однако ж тот день и следующую ночь префект оставил ему на размышление, чтобы он не подвергался бедствию неосмотрительно и объявил ему свое мнение, пришедши на следующее утро. Но мне не нужно размышлять, сказал Василий; я и завтра останусь тот же. Будучи тварью, я не стану подобного себе признавать Богом, не захочу, следовательно, иметь общение в вере ни с тобою, ни с царем. Вы хоть и очень знамениты и управляете не малою частью вселенной; однако ж за это людям благоугождать, а веру в Бога уничижать не следует. Я никогда не предам своей веры, хотя бы вы отняли у меня имение, отправили меня в ссылку, или даже приговорили к смерти; ибо из всего этого ничто не может причинить мне скорби. Имения у меня нет, кроме рубища и немногих книг; живу я на земле, как бы мимоходом; а тело мое, по его слабости, от первого удара окажется выше ощущения и пыток. Выслушав столь свободную речь Василия, префект удивился добродетели этого мужа и возвестил о нем царю. Царь же, в праздник Богоявления, вместе с начальниками и телохранителями пришедши в церковь, принес дары для священной трапезы и вступив в разговор с Василием, хвалил его за мудрость, благолепие и благочиние в священнодействии. Однако ж вскоре клевета про-{408}тивной стороны одержала верх, и Василию приходилось жить в ссылке. Уже наступила ночь, в которую этому надлежало исполниться, как вдруг царский сын начал гореть и впал в неослабную и опасную болезнь. Отец повергся на пол и стал оплакивать сына еще живого. Не зная, что делать, но стараясь всячески спасти его, он поручил своим домашним просить Василия о посещении больного, а повелеть ему это, как человеку недавно оскорбленному, стыдился. Как скоро Василий вошел, дитяти стало легче; так что он и не умер бы, многие говорили тогда, если бы царь вместе в Василием не призвал к молитве и иноверцев. Сказывают, что в то же время заболел и префект, но обратившись с прошением к Василию, исцелился от болезни. Впрочем в повествовании о Василие, муже любомудрственном и всюду прославившемся ученостью, это не должно казаться удивительным.

ГЛАВА 17.

О сотовариществе Василия и Григория Богослова и о том, что, достигши высокой мудрости, они сделались защитниками никейского учения.

Быв современниками, Василий и Григорий прославились, можно сказать, как соревнователи в добродетелях. Юношеский свой возраст они оба провели в Афинах, учась у знаменитейших тогдашних софистов, Имерия {409} и Проэресия, а потом в Антиохии у Ливания сирского; но презрев софистику и судебное ораторство, избрали жизнь любомудрственную по закону Церкви. Посвятив несколько времени изучению языческих философов, а потом ревностно занявшись изъяснением священного Писания по книгам Оригена и других, частью предшествовавших ему, а частью следовавших за ним знаменитых истолкователей библейских книг, они в свое время оказали великую пользу единомышленникам отцов никейских; ибо тот и другой мужественно защищал их учение против ариан и доказывал, что они и вообще не имеют правильных понятий, и в частности не понимают мнений Оригена, на которых основываются. Труды свои, как я слышал от некоторых, разделили они по обоюдному согласию и жребию. Василий, обходя города понтийские, основал там много монашеских общежитий и, уча народ, убеждал его мыслить одинаково с собою; а Григорий, после своего отца получив жребий епископства в небольшом городе Назианзе, по этому служению непрерывно ездил в разные места, а особенно в Константинополь: чрез несколько же времени определением многих иереев назначен и предстоятельствовать в этом городе; ибо так как в Константинополе не было ни епи-{410}скопа, ни церкви, то надлежало опасаться, чтобы там не угасло учение никейского Собора.

ГЛАВА 18

О гонении, бывшем в Антиохии при Оронте; об эдесском храме апостола Фомы, о тамошнем собрании и об исповедовании Эдесском.

Прибыв в Антиохию, царь из тамошних церквей и из церквей в окружных городах совершенно изгнал единомышленников никейских отцов и подвергал их различным казням; так что, по уверению некоторых, многие из них умерщвлены другими способами, а иные брошены в реку Оронт. Узнав, что в Эдессе есть величественный храм, соименный апостолу Фоме, Валент приехал осмотреть его и, видя, что христиане кафолической Церкви собираются в поле перед городом, — ибо молитвенные домы и у них были отняты, — стал бранить префекта и ударил его кулаком по щеке, зачем он, несмотря на его запрещение, позволил такие собрания. Поэтому Модест, — так называли префекта, — хотя был и иноверец, тайно дал знать эдессянам, чтобы они поостереглись в следующий день собираться для молитвословия в обыкновенное место; ибо царь приказал ему казнить всех, кто будет там взят. Так грозил он в надежде, что никто, или по крайней мере немногие подвергнутся опасности; а чрез это и сам старался избавиться от царского гнева. {411} Но эдессяне, презрев его угрозу, по утру стеклись еще ревностнее, чем прежде, и наполнили привычное место. Модест, когда сказали ему об этом, не знал, что и делать, и хотя настоящим случаем затруднялся, однако ж пошел на то поле. В это время, одна женщина, влекшая за руку дитя и, вопреки свойственному женам благолепию в одежде, просто тащившая верхнее платье, так как бы вели ее куда со всею поспешностью, пробежала сквозь предводимый префектом военный отряд и, увидев Модеста, приказывала ему взять себя. Модест подозвал ее и требовал, чтобы она сказала причину такого бега. Жена отвечала, что ей хотелось скорее поспеть на поле, где собираются христиане кафолической Церкви. — Так ты одна не знала, сказал на это Модест, что сюда придет префект и возьмет всех, кого найдет здесь? — Нет, я слышала об этом, говорила жена, и для того-то особенно должна была бежать, чтобы по времени не остаться назади других и не лишиться венца мученицы. Однако за чем же ведешь с собою это дитя, спросил префект? — За тем, чтобы и оно имело участие в общем страдании и удостоилось равных наград. Удивившись мужеству этой женщины, Модест пошел назад во дворец и, рассказав о ней государю, убедил его не приводить в исполнение приговора; потому что исполнение его будет постыдно и {412} бесполезно. Так-то вся Эдесса сделалась исповедницею своего учения.

ГЛАВА 19.

Смерть Афанасия Великого и восшествие на епископскую кафедру арианина Лукия. О постигших египетские Церкви бедствиях и о том, что преемник Афанасия Истр ушел и жил в Риме.

В это время, епископ александрийской Церкви, Афанасий, совершив сорока шестилетнее поприще архиерейского служения, скончался. Ариане тотчас же объявили о его смерти, — и вскоре предстоятель арианской ереси в Антиохии Евзой, прибыв в Египет вместе с посланным от царя хранителем царских сокровищ Магном, взял и заключил в темницу Петра, которому Афанасий вверил свою епископию, и александрийскую Церковь передал Лукию. С этого времени египтяне стали терпеть от врагов более ненависти, и бедствия, сменяясь новыми бедствиями, начали мучить христиан кафолической Церкви; ибо как скоро Евзой, приехав в Александрию, решился овладеть тамошними церквами, народ тотчас воспротивился. Причиною сего возмущения признаны были клирики и посвященные Богу девы. Поэтому ариане напали на город, как неприятели, от которых одни убегали, а другие, быв преследуемы и забираемы, содержались в узах. Потом узников выводили из темниц и либо секли их когтями и воловы-{413}ми ремнями, либо жгли огненными орудиями. После таких казней оставаться еще живым почиталось чудом; все пламенно желали, не испытывая их, или умереть, или быть присужденными к ссылке. Так-то делалось. Между тем епископ Петр, убежав из темницы и попав на корабль, отплыл к единоверному себе римскому епископу; а ариане, хотя их было и немного, овладели церквами. В то самое время вышел царский указ, которым христиане, согласные в вере с Отцами никейскими, по указанию и воле Лукия, изгонялись не только из Александрии, но даже и из Египта. Так повелено было префекту области. Евзой же, совершив все, чего хотел, возвратился в Антиохию.

ГЛАВА 20.

О гонении на египетских монахов и учеников св. Антония, и о том, что за православие они сосланы были на один остров и совершали там чудеса.

Взяв с собою предводителя египетских войск, Лукий с вооруженною толпою пошел на монахов в их пустыни. Может быть, он думал, что если потревожить этих любителей уединенной жизни, то они послушаются его, а чрез них тем скорее присоединятся к нему христиане и по городам; ибо из тогдашних предстоятелей в монастырях было много мужей дивных, и все они чужда-{414}лись арианства, а их свидетельству внимал и народ, и мыслил с ними одинаково. Рассуждать и пустословить о догматах народ и не любит, и не умеет, но верит, что истина известна тем, которые добродетель свою доказывают делом. Вождями египетских подвижников были тогда, как мы слышали, два Макария, о которых упомянуто прежде, Памва, Гераклид и прочие ученики Антония. Итак, размышляя, что пока эти монахи не сделаются единомышленниками ариан, последние не могут надежно владеть церквами кафолических христиан, Лукий решился употребить насилие, ибо убедить был не в состоянии. Однако ж и в этом случае он не достиг своей цели. Монахи, если бы потребовалось, готовы были скорее умереть и подклонить свои выи под мечи, чем оставить учение Собора никейского. Говорят, что, когда ждали они нападения от воинов, к ним принесен был из среды народа кто-то с иссохшими членами, так что не мог стоять на ногах. Помазав его елеем, они велели ему, во имя Христа, гонимого Лукием, встать и идти домой. Человек тотчас сделался здрав и явно доказал, что в вере надобно согласоваться с теми, которых веру сам Бог, осуждая Лукия, признал истинною, поколику услышал их молитвы и исцелил страждущего. Но строители козней монахам и при этом не образумились. Напав на них {415} ночью, они перевели их на один египетский остров, окруженный болотами. Жители на том острове вовсе чужды были христианского учения и покланялись идолам, так что имели у себя древнейший храм и весьма благоговейно чтили его. Говорят, что, когда изгнанники пристали туда и высаживались из корабля, одержимая диаволом дочь жреца вышла к ним навстречу. И так как она бежала и кричала, то пораженные этим нечаянным и чудесным явлением, жители следовали за нею. Прибежав к кораблю, на котором приплыли св. старцы, она начала жалобно вопить, кататься по земле, умолять и громко взывать: зачем вы и к нам пришли служители великого Бога? Этот островок есть древнее наше жилище. Мы никого не беспокоим; незнаемые людьми и быв окружены отвсюду этими болотами, мы обитаем здесь скрытно. Если вам угодно, возьмите это стяжание наше и сделайте своим; мы уступаем. Так взывала девица. Когда же Макарий и его спутники запретили демону, она пришла в себя. Поэтому случаю и отец ее со всеми домашними, и целый остров принял христианство. Жители его разрушили свой храм и заменили его церковью. Весть об этом, дошедшая в Александрию, не мало огорчила Лукия; ибо он опасался, как бы не сделаться предметом ненависти и у своих, поколику объявил войну, оче-{416}видно, не людям, а самому Богу. Это побудило его немедленно дать тайное повеление, чтобы Макарий и его спутники возвращены были в свои скиты и пустыни. Так-то Лукий волновал Египет, славившийся в то время не одним любителем мудрости, Дидимом, но и другими знаменитыми монахами, смотря на добродетели которых, тамошняя Церковь противодействовала приверженцам Лукия, и хотя гонима была в Египте, однако ж многолюдностью далеко превосходила арианство.

ГЛАВА 21.

Исчисление мест, в которых господствовало никейское учение; также о вере скифов и вожде этого народа, Ветранионе.

То же случилось тогда и у озройцев, даже у каппадокиян, которые на свою долю получили божественную двоицу, Василия, епископа кесарийского, и Григория Назианзена. Напротив, Сирия и пограничные области, особенно же город Антиохия, страдали от неустройства и возмущений. В этих областях было более ариан, владевших церквами, хотя немало и христиан Церкви кафолической, которых называли евстафианами и павлинианами, ибо ими, как выше сказано, управляли Павлин и Мелетий. Последние, тогда как вся антиохийская Церковь едва не сделалась арианствующею, с трудом держались против ревности царя и лиц, имевших при нем силу. Где Церквами {417} управляли люди мужественные, там только, по-видимому, народ не изменял прежних своих мыслей. В самом деле, по такой именно причине и скифы остались, говорят, с тою же верою. Этот народ имеет много городов, селений и крепостей. Его митрополия — Томис, город большой и богатый, лежащий у моря, на левом берегу, при входе в так называемый Евксинский Понт. Там и доныне господствует древний обычай в церквах всего народа быть одному епископу. В описываемое время управлял ими Ветранион. Царь Валент приехал в Томис и, когда, пришедши в церковь, по обыкновению, начал убеждать Ветраниона, чтобы он вступил в общение с епископами противной ереси, последний, весьма мужественно и смело высказав государю свои мысли в пользу учения никейских отцов, оставил его и перешел в другую церковь а за ним последовал и народ. Народу же тогда было почти весь город, который сошелся в надежде видеть царя и в ожидании каких-нибудь новостей. Оставшись один с своею свитою, Валент сильно раздражен был таким оскорблением и, взяв Ветраниона, приказал отвести его в ссылку. Потом однако ж вскоре позволил ему возвратиться, ибо видя, что скифы ропщут за изгнание своего епископа, боялся, думая, как бы они не затеяли новостей. А он знал, что {418} этот народ мужественен и по местному своему положению нужен римской империи, потому что охранял ее от пограничных с тою страною варваров. Итак Ветранион в этом случае явился выше усилий государя. По свидетельству самих скифов, он был муж вообще добрый и отличался святостью жизни. От таких причин гнев царя испытывали все клиры, кроме клиров в Церквах западной империи; потому что над тамошними римлянами царствовал Валентиниан, который одобрял учение никейского Собора и весьма благоговейно чтил Бога, так что не вводил никаких новостей в церковном законодательстве, хотя государь был отличный и способность свою управлять империею оправдал самым делом.

ГЛАВА 22.

О том, что в то же время, усилено было начатое еще прежде исследование, должно ли и Святого Духа признавать единосущным Отцу и Сыну.

Продолжительные рассуждения об этом были не менее спорны, как и прежние о Слове Божием. Признававшие сына неподобным и подобносущным в сем случае согласились между собою; ибо те и другие утверждали, что {419} Дух есть лицо служебное, по чину и чести третье и по существу отличное. А которые исповедовали Сына единосущным Отцу, те то же мыслили и о Духе. Это исповедание сильно защищали — в Сирии Аполлинарий лаодикианин, в Египте — епископ Афанасий, в Каппадокии и Церквах понтийских — Василий и Григорий. Тогда как упомянутый вопрос был в ходу и споры по обычаю со дня на день становились сильнее, римский епископ, узнав об этом, писал восточным Церквам, чтобы они вместе с западными иереями исповедовали единосущную Троицу. После сего, как бы судом римской Церкви, этот вопрос казался окончательно решенным, — и все замолчали.

ГЛАВА 23.

О кончине Ливерия римского и преемников его, Дамаса и Сирикия, и о том, что на западе кроме медиоланян и архиерея их Авксентия, все держались православия; также о бывшем в Риме Соборе, который низложил Авксентия, и о его постановлении.

Около этого времени, по смерти Ливерия, на римскую кафедру вступил Дамас. Но представленный также к рукоположению диакон Урсин не мог перенести своей неудачи. Быв тайно рукоположен некоторыми незначительными епископами, он старался разделить народ и собирался отдельно. По разделении же народа, одни хотели видеть епископа в нем, а другие в Дамасе. От этого между чернью, {420} как обыкновенно, возникли сильные споры и возмущения, так что зло простерлось до ран и убийств, пока римский префект многих из черни и клира не подверг наказанию и тем не остановил Урсинова предприятия. Что же касается до догматов, то ни римляне, ни другие народы на западе, как и прежде, не разногласили между собою, но все принимали постановления никейских отцов и исповедовали равночестную и равносильную Троицу — все, кроме единомышленников Авксентия. Этот Авксентий, предстоятельствовавший тогда в медиоланской Церкви, задумал с некоторыми, вопреки общему согласию западных иереев, вводить новости, усиливать учение арианское и мыслить одинаково с теми, которые, по прившедшему вновь исследованию, признавали Сына и Духа неподобными. Но когда из Галлии и Венеции донесено было, что и там есть христиане, держащиеся подобного образа мыслей; то вскоре епископы многих областей, стекшись в Рим, положили мнением — Авксентия и мысливших подобно ему лишить общения с собою, и веру, преданную никейским Собором, оставить неприкосновенною, а то, что в противность ей было постановлено в Аримине, отменить, поколику на это не соглашались ни римский епископ, ни другие, и поколику тамошние постановления не были одобрены даже многими из тех, которые там при-{421}сутствовали. Что все это так производилось и принято, свидетельствует самое послание римского епископа Дамаса и членов тогдашнего Собора, писанное епископом иллирийским. Оно таково:

Епископы, стекшиеся на святой Собор римский, Дамас, Валерий 1 и прочие — возлюбленным братьям, епископам и предстоятелям в Иллирике желают здравия о Господе.

«Верим, что вы держите нашу святую, на учении апостолов утвержденную веру, и именно ее преподаете народу, — ту веру, которая ни в чем не разногласит с постановлениями отеческими. Да и прилично ли иначе мыслить Божиим иереям, у которых, по справедливости, должны учиться мудрые. Однако ж по доношениям братий из Галлии и Венеции знаем, что некоторые вводят ересь. Этого зла епископы не только должны остерегаться сами, но и не увлекаться людьми, придумывающими различные учения, — когда придумыватели, пользуясь неопытностью, либо простотою некоторых, противополагают их убеждениям собственные толкования, — напротив, в случае стечения различных мнений, тем сильнее держаться отеческого образа мыслей. Уже написано, что за это особенно был осужден {422} и Авксентий медиоланский. Итак справедливость требует, чтобы в римском мире все учители хранили единомыслие и не оскверняли своей веры разногласящими учениями; ибо едва только нечестие еретиков начало усиливаться, подобно тому, как ныне особенно, избави Господи, усилилось арианское богохульство, триста восемнадцать избранных отцов, сделав в Никее исследование спорного предмета, воздвигли эту твердыню в защиту от диавольского учения и таким противоядием извергли смертельный яд ереси, то есть, положили веровать, что Отец и Сын имеют едино Божество, едину силу, едину славу. Веруем, что и Св. Дух того же существа, а кто мыслит иначе, того почитаем чуждым нашего общения. Это спасительное правило, это досточтимое определение иные хотели нарушить: но и из них некоторые, сначала принужденные вводить новости и посягать на него в Аримине, так поправили дело, что признали себя обманутыми каким-то инаким рассуждением, вовсе не думая противиться мнению, принятому отцами никейскими; ибо между членами ариминского Собора, во время его открытия, никто не мог иметь к тому даже и побуждения, — ни римский епископ, которого мнение надлежало принять прежде всех, ни Викентий, который столько лет неукоризненно хранил епископство, ни другие, согласившиеся с постановле-{423}ниями ариминскими, особенно, когда представим, что те самые, которые, как сказано, по-видимому увлеклись хитростью, пришедши к лучшей мысли, засвидетельствовали, что то прежнее мнение им не нравится. Итак, да усмотрит ваша непорочность, что надобно с постоянною твердостью держать одну ту веру, которая основана на авторитете апостолов и св. отцов в Никее, и что этою самою верою вместе с нами хвалятся и восточные, если они признают себя христианами кафолической Церкви, и западные. Веруем, что мыслящие иначе, за такую решимость скоро будут отлучены от общения с нами и лишены имени епископов, чтобы их миряне, освободившись от рассеиваемого ими обмана, могли отдохнуть; ибо, находясь в заблуждении, они отнюдь не могут исправить его в других. Итак с мыслями всех иереев Божиих да придет в согласие и образ мыслей вашей чести, в котором вы, как мы верим, пребудете твердыми и непоколебимыми. А что мы с вами должны так веровать, докажите это обратною грамотою вашей любви.

ГЛАВА 24.

О святом Амвросие, как он возведен был на епископство и расположил мирян к благочестию; также о фригийских новацианах и о Пасхе.

Предваряя таким образом людей, вводивших новости, западные иереи равностно со-{424}храняли преданную себе древле веру; так что иноверцев было там очень мало, — почти только те, которые окружали Авксентия; а вскоре низложен был и Авксентий. Когда же он умер, народ возмутился, потому что епископствовать над медиоланскою Церковью избрали не все одного и того же, и город был в опасности. Та или другая сторона, испытав неудачу, грозилась сделать то, что обыкновенно бывает в подобных смутах. Боясь беспокойств со стороны черни, Амвросий, бывший тогда префектом области, вошел в церковь и, напоминая о законах, единомыслии и благах мира, советовал прекратить вражду. Еще не перестал он беседовать об этом, как вдруг все, оставив гнев один на другого, жребий епископства, по общему мнению, предоставили советнику единомыслия, и приглашая его к крещению, потому что до того времени он не приобщался таинству, требовали от него принятия священства. Но так как Амвросий отказывался, отвергал избрание и просто — избегал такого сана, а народ настаивал и утверждал, что иначе ссора не прекратится; то об этом деле донесено было царедворцам. Получив весть об избрании Амвросия, царь Валентиниан, говорят, стал молиться и приносить благодарение Богу, что к священнодействию присуждаются мужи, поставленные от него правителями. Узнав притом о настоянии народа и отказе {425} Амвросия, он из единодушного желания медиоланской Церкви заключил, что это угодно Богу и повелел в наискорейшем времени рукоположить избранного. Когда же Амвросий был крещен и принял рукоположение, то Церковь свою, от предстоятельства Авксентиева долго страдавшую несогласием, расположил к единомыслию в деле веры. Впрочем, каков был этот Амвросий после рукоположения, с каким мужеством и благоговением проходил он звание священства, — будет сказано в своем месте. В это время, фригийские новациане, вопреки прежнему обычаю, начали совершать праздник Пасхи вместе с иудеями. Начальник их ереси Новат не допускал к общению даже покаявшихся в своих согрешениях, и только в этом состояло его нововведение. Но помянутый праздник как сам он, так и приверженцы его отправляли согласно с римскою Церковью, после весеннего равноденствия. Напротив, в теперешнее царствование некоторые из новацианских епископов во Фригии, собравшись в фригийском селении Пазе, откуда вытекают источники реки Сангары, не захотели и в этом иметь общения с иноверцами и постановили особый закон — праздник опресноков совершать после, а Пасху — с иудеями. Впрочем на этом Соборе не присутствовал ни Агелий, новацианский епископ в Константинополе, ни предстоятель из Ни-{426}кеи, ни из Никомидии, ни из значительного фригийского города Козаика, хотя этих епископов новациане называют, так сказать, владыками и главами в отношении ко всему, что делается в их ереси и Церкви. Каким же образом, по этой причине, пришли они в разногласие и, произвольно отделившись от прочих начали собираться особо, скажу в свое время.

ГЛАВА 25.

Об Аполлинариях, отце и сыне, о пресвитере Виталии, и о том, по какому побуждению уклонились они в ереси.

В это же время сделался известен Аполлинарий и открылась называющаяся по его имени ересь, которая, отторгши многих от Церкви, образовалась в особое общество. В составлении частного учения Аполлинарию помогал и Виталий, один из посвященных Мелетием антиохийским пресвитеров, муж по образу и правилам жизни между прочими отличный, в управлении подчиненных себе ревностный и за то пользовавшийся высоким уважением народа. Вскоре отсекши себя от общения с Мелетием, он присоединился к Аполлинарию и управлял антиохийскими его единомышленниками. Уважение принятых Виталием правил жизни приобрело ему не малое число приверженцев, которые получили от него свое имя; так что антиохийцы и доныне называют их виталианами. Говорят, будто он так поступил от огорчения, что был презрен Флавианом, который впоследствии занимал антиохий-{427}ский престол, а тогда сопресвитерствовал Виталию и представлял ему препятствия видеть епископа. Почитая себя униженным, он поддался человеческому чувству и, пошедши к Аполлинарию, вступил с ним в общение и дружбу. С этого времени они и по другим городам собирались особо, под управлением особых епископов и следовали постановлениям, несогласным с постановлениями кафолической Церкви, то есть, кроме узаконенных священных песней, пели какие-то песни стихотворные, сочиненные самим Аполлинарием; потому что, обладая всякою другою ученостью, Аполлинарий был также и поэт, знаток различных стихотворных метров, чем доставлял многим удовольствие и располагал их внимать себе. И мужчины как на пирах, так и за работой, женщины за ткацкими станками пели его песни; потому что он написал много идиллий на каждый случай, — и на случай труда и отдыха, на дни праздничные и иные, и все его идиллии клонились к прославлению Бога. О распространении этой ереси первые узнали — римский епископ Дамас и александрийский Петр, и, составив Собор в Риме, объявили ее чуждою кафолической Церкви. Говорят, что и Аполлинарий начал вводить новое учение также по малодушию. Причина была следующая: когда правитель александрийской Церкви Афанасий, изгнанный Констанцием в ссылку, по-{428}лучил повеление возвратиться в Египет; то во время его переезда чрез Лаодикию Аполлинарий познакомился с ним и сделался его искренним другом. Но так как членам противной ереси клятвенно запрещено было иметь с ним общение, то тамошний епископ их Георгий, за сношение с Афанасием, вопреки правилам и законам иереев, с бесчестием изгнал Аполлинария из Церкви. Вменяя ему это в вину, он вместе поносил его и за совершение грехов давнишних, очищенных покаянием. Ибо когда лаодикийскою Церковью управлял еще предшественник его Феодот, — знаменитый в то время софист Епифаний произносил гимн Дионису. Аполлинарий, бывший тогда в юношеских летах, пользовался уроками этого самого Епифания и вместе с своим отцом, не неизвестным грамматиком, носившим также имя Аполлинария, присутствовал при чтении гимна. Намереваясь произнести свое сочинение, Епифаний, по обычаю декламаторов этого рода, повелевал непосвященным и нечистым выйти вон. Но ни молодой, ни старый Аполлинарий, и никто из присутствовавших при чтении христиан не отказался от слушания. Узнав об этом, епископ Феодот сильно разгневался, и прочих, принадлежавших к мирянам, несколько укорив, простил, а двух Аполлинариев за соделанный ими грех обличил всенародно и отлучил от Церкви; {429} потому что оба они принадлежали к клиру, — отец был пресвитером, а сын — еще чтецом священного Писания. Потом чрез несколько времени, видя, что они со слезами и постом принесли соответственное греху покаяние, епископ снова принял их в общение. Но когда то же епископство получил Георгий, и у Аполлинария с Афанасием, как сказано, установились дружеские отношения; то Георгию захотелось объявить его лишенным общения и чуждым Церкви. Аполлинарий, говорят, многократно просил Георгия о принятии себя в общение; но так как последний не соглашался, то, побежденный скорбью, он возмутил Церковь и ввел новое учение, вышеупомянутую ересь, мстя своему врагу, чем мог, то есть искусством слова, и доказывая, что он, как лучший, низложен тем, который в преподавании божественного учения хуже его. Таким образом частные ссоры клириков того времени весьма вредили церкви и раздробляли веру на множество ересей. Доказательство следующее: если бы и Георгий, подобно Феодоту, принял раскаявшегося Аполлинария, то ереси, называемой по его имени, думаю, не было бы; ибо человеческая природа такова, что быв презираема, она становится тем самолюбивее, вдается в споры и нововведения, а пользуясь чем должно, обыкновенно сохраняет мерность и постоянство. {430}

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒