АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ 13 страница

ГЛАВА 7.

Об убиении александрийского епископа Георгия, о триумфе ради событий в храме Митры и о том, что по этому случаю писал Юлиан.

Итак, когда таким образом спасшись, Афанасий неожиданно явился в Церкви, Александрия не знала, откуда он пришел. Сильно обрадовавшись его прибытию, александрийский народ отдал ему церкви; а последователи Ария, быв изгнаны, делали собрания в частных домах и на место Георгия епископом своей ереси поставили Лукия. Георгий в то время был уже убит; ибо как скоро правители города объявили всенародно, что Констанций умер и самодержцем сделался Юлиан, языческая чернь Александрии возмутилась. С криком и бранью бросилась она к Георгию и хотела тотчас же убить его, но удержав мгновенное раздражение, в то время только заключила его в оковы, а вскоре после того, сбежавшись в темницу, умертвила его и, привязав к нему веревку, целый день неистовствовала над ним, пока поздно вечером не предала его огню. Знаю, что приверженцы арианской ереси говорят, будто Георгий потерпел это от христиан, преданных Афанасию: но я думаю, что убийство сделано было скорее язычниками, и {324} заключаю из того, что последние имели более важнейших причин ненавидеть Георгия — особенно за низвержение их истуканов, за разрушение храмов и за возбранение им приносить жертвы и совершать отеческие обряды. Ненависть к нему возрастала и от самой силы его при дворе. К тому же, у них тогда случилось нечто в так называемом храме Митры. Это место, давно уже запустевшее, Констанций подарил александрийской Церкви. И когда Георгий начал очищать его для построения там молитвенного дома, то открыл тайник, в котором найдены истуканы и некоторые орудия совершавшихся тогда посвящений или таинств, что для зрителей казалось смешным и странным. Все это христиане выставили напоказ и, смеясь над язычниками, торжествовали. А последние, собравшись во множестве, напали на христиан, кто с мечами, кто с камнями, кто с чем случилось, и одних убили, других в знак поношения над нашею верою, распяли на кресте, гораздо же большему числу их нанесли раны. По этой причине христиане начатое дело оставили неоконченным, а язычники, при наступлении Юлианова царствования, умертвили Георгия. Что это было действительно так, свидетельствует сам царь, который конечно не признал бы этого, если бы не был вынужден к тому истиною; ибо ему хотелось бы, думаю, чтобы убийцами Георгия были лучше христиане, {325} или кто другой, чем язычники. Но он не скрыл правды, — и в письме своем к александрийцам по сему случаю является очень разгневанным, хотя своего порицания не простер далее письма и воздержался от казней из уважения, как говорит, к покровителю их города Серапису, основателю его Александру и прежнему начальнику над Египтом и Александриею, дяде своему Юлиану. А этот человек был весьма расположен к язычникам и чрезвычайно ненавидел христиан; так что, сколько от него зависело, вопреки воле царя, озлоблял их до пролития крови.

ГЛАВА 8.

О сосудохранителе антиохийской Церкви, Феодоре, и о том, что Юлиан, дядя отступника, за сосуды съеден был червями.

Говорят, что когда усиливался он отнять и перенести в царские сокровищницы множество драгоценнейших приношений антиохийской Церкви, а молитвенные домы запирать; то все клирики разбежались. Из города не вышел только пресвитер Феодор, которого, как хранителя сосудов, могшего сообщить о них сведенье, Юлиан взял и жестоко сек; когда же наконец увидел, что, несмотря на все пытки, он мужественно отвечает и просиявает славою исповедника веры, то приказал умертвить его мечом. После сего, расхитив священные {326} сосуды, он разбросал их по полу и смеялся, изрыгал, какие хотел, хулы на Христа и, садясь на собранные грабителями вещи, тем самым еще более увеличивал поношение над ними. Но вдруг заболел у него детородный уд и ближайший проход, плоть начала гнить и превратилась в червей, так что болезнь оказалась выше усилий врачебного искусства. Впрочем из уважения и страха к царю, врачи пробовали различные средства, закалали редких и тучных птиц и жир их прикладывали к гниющим частям, чтобы этим выманить червей наружу; но ничто не помогало: скрываясь во глубине, они внедрялись в живую плоть и не переставали съедать ее, пока не умертвили Юлиана. Тогда увидели, что это бедствие послано было Богом для наказания; ибо и хранители царских сокровищ, и другие лица, которым вверены были правительственные должности при дворе, за посмеяние над Церковью, подвергшись Божию гневу, окончили жизнь неожиданно и жалким образом.

ГЛАВА 9.

О мученичестве святых: Евсевия, Нестава и Зенона из города Газы.

Но если уже я довел рассказ до убиения Георгия и Феодора; то теперь время, кажется, упомянуть также о братьях Евсевие, Неставе {327} и Зеноне, которые, сделавшись предметом ненависти газского народа, взяты им из дому, где они скрывались, и сперва, быв посажены в темницу, претерпели побои, а потом народ, сошедшись на зрелище, начал обвинять их громкими воплями, что они оскверняли их капища и пользовались обстоятельствами прошедшего времени для истребления и оскорбления язычества. Между тем, как эти вопли продолжалась, язычники взаимно возбуждали себя к убийству и приходили в неистовство. Убеждая друг друга, — что обыкновенно бывает при возмущении черни, — они побежали в темницу и, выведши оттуда помянутых мужей, умертвили их жесточайшим образом: влачили то навзничь, то лицом книзу, и ударяли о землю, а кому вздумалось, били, — кто камнями, кто палками, кто чем случилось. Слышал я также, что и женщины выходили из-за станов и кололи их веретенами, а харчевники на площади то схватывали с очагов котлы горячей воды и выливали ее на мучеников, то пронзали их вертелами. Растерзав же их и разбив им головы до того, что падал на землю мозг, они вывезли их за город, куда обыкновенно бросают трупы околелых бессловесных животных, и разведши огонь, сожгли тела их, а оставшиеся и не истребленные огнем кости перемешали с разбросанными там костями верблюдов и ослов, {328} так чтобы нельзя было отыскать их. Однако ж они недолго оставались не открытыми. Одна жена христианка, не из Газы родом, но в Газе имевшая свое пребывание, по устроению Божию, ночью собрала эти кости и сложив их в горшок, отдала для хранения родственнику мучеников Зенону. Бог объявил это ей во сне и, означив, где живет тот муж, указал его, прежде чем она с ним увиделась; так как он был незнаком ей и, по случаю воздвигнутого гонения, скрывался, ибо и сам тогда едва не был взят и убит жителями Газы. Между тем, как народ занимался избиением родственников его, он, улучив время, перебежал в приморский город Анфидону, отстоявший от Газы стадий на двадцать, благоприятствовавший в то время язычникам и преданный идолослужению. Быв объявлен здесь, как христианин, Зенон перенес от анфидонян сильные палочные побои по спине и, изгнанный из города, пришел в пристань Газы и там скрылся. Тут-то нашла его та жена и отдала ему останки. Он несколько времени хранил их дома, когда же впоследствии получил жребий епископства над тамошнею Церковью, что случилось в царствование Феодосия, то построил за городом молитвенный дом, воздвиг под ним алтарь и кости мучеников положил в нем близ исповедника Нестора, который был в друже-{329}ской связи с его родственниками, когда они еще были живы. Взятый народом вместе с ними, этот Нестор испытал узы и бичевание; но волоча его, мучители сжалились над красотою его тела и еще дышавшего, хотя уже обреченного на смерть, выбросили его за городские ворота. Там кто-то взял его и принес к Зенону, у которого, несмотря на старание уврачевать его раны и язвы, он умер. Между тем жители Газы, помышляя о важности своего злодейства, начали бояться, что царь не оставит их без наказания; ибо уже ходила молва, будто он разгневался и думает в народоселении их лишить жизни одного из десяти, что впрочем была весть ложная, обыкновенный толк черни, распространенный в толпе общим сознанием преступлений. Юлиан в письме к газейцам не сделал им и такого выговора, какой сделал александрийцам за Георгия. Напротив, он лишил власти и оставил в подозрении тогдашнего начальника провинции и, отдав его под суд, говорил, что только по человеколюбию не осуждает его на смерть. В вину же ему вменял то, что некоторых газейцев, признанных за начинщиков возмущения и убийств, он взял и держал в цепях, как людей, долженствовавших получить наказание по законам. Стоило ли брать их под стражу, говорил он, что они немногим галилеянам отмстили за многие оскорбления, причиненные и им {330} самим, и богам их? Так рассказывают об этом.

ГЛАВА 10.

О святом Иларионе, об умерщвленных свиньями илиопольских девах и об удивительном мученичестве аретузского епископа Марка.

В это же время, преследуемый газейцами, убежал в Сицилию монах Иларион. Там, на пустынных горах собирая и нося на плечах в город дрова, он продавал их, и таким образом ежедневно снискивал себе пищу, чтобы только существовать. Но кто и каков был Иларион, — о том возвещено одним бесноватым из благородного сословия, которого избавив от беса, этот муж перешел в Далмацию. Совершив и тут силою Божиею дела великие и дивные, так что по его молитве возвратилось в свои пределы выступившее на сушу море, он удалился и отсюда; ибо не по душе ему было жить там, где его хвалят. Чрез перемену местопребывания он старался оставаться в неизвестности и посредством частых переходов из страны в страну думал уничтожить распространявшуюся о нем славу. Наконец переплыл он на остров Кипр и пристал к Пафосу. Приглашенный тогдашним кипрским епископом, он полюбил это убежище и начал любомудрство-{331}вать близ местечка, по имени Харвириса. Что этот муж не сделался мучеником, причиною было его бегство. А убегал он потому, что есть Божие повеление не выжидать гонителей. Если же гонимые взяты, то они должны быть мужественны и побеждать насилие преследующих. Впрочем описываемые нападения на христиан происходили не у одних газейцев и александрийцев: жители Илиополиса при Ливане и Аретузы в Сирии своею жестокостью, кажется, превзошли их. Илиополисцы, — трудно бы и поверить, если бы рассказывали не современники события, — брали посвященных Богу дев, которых обыкновенно нельзя было видеть народу, и принуждали их стоять без одежды публично и быть позорищем и предметом поношения для всех желающих. Насмеявшись над ними таким образом, сколько кому хотелось, они потом снимали с них кожу и, рассекши тела их на части, приманивали свиней пожирать их внутренности, а для сего утробу их покрывали свойственною этим животным пищею, чтобы, то есть, не могши отличить одного от другого и стремясь к обычной себе пище, они терзали вместе и человеческую плоть. Догадываюсь, что к такой жестокости против посвященных Богу дев вызывало илиополисцев отменение старинного их обычая выдавать тамошних дев для растления всякому приходящему, прежде чем они всту-{332}пали в брак с женихами. Константин, разрушив в Илиополисе храм Афротиды *, создал у них тогда первую церковь и возбранил им законом совершать это обычное блудодеяние. Аретузцы же жалким образом умертвили бывшего у них епископа Марка 1, старца, заслужившего уважение сединами и жизнью. К этому мужу они и прежде питали злобу — за то, что в царствование Констанция он обращал язычников в христианство ревностнее чем словами, и разрушил особенно уважаемый и великолепнейший храм их. Посему, когда власть перешла к Юлиану, видя возмущение против себя в народе, и быв осужден волею царя либо внести деньги за постройку храма, либо построить его, он размыслил, что ни то, ни другое для него невозможно, а последнее было бы беззаконно даже вообще для христианина, тем более для священника, и сперва решился было бежать, но узнав, что ради его многие подвергаются опасности, захватываются, отводятся в суд и там подвергаются мучениям, возвратился из побега и произвольно вышел к народу, — пусть он делает с ним, что хочет. Но народ, вместо того, чтобы тем более хвалить его, {333} как человека, по любомудрию, совершившего дело справедливое, подумал, будто Марк питает к нему презрение, и напал на него толпою, начал волочить его по улицам, толкать, рвать и бить по какому попало члену тела. Этим делом ревностно и злобно занимались мужчины, женщины и люди всякого возраста, так что уши его были изорваны на малейшие частицы. А дети, шедшие в школу, поступали с ним, как с игрушкою, подкидывали его вверх, катали по земле, бросали одни к другим и перехватывали, и беспощадно кололи стилями. Когда же все тело его покрылось ранами, а он еще дышал, аретузцы намазали его медом и рыбьим жиром и, положив в корзину, эту тростниковую плетушку подняли высоко и повесили. Тогда слетались к нему во множестве осы и пчелы, и начали кусать его тело, а он, говорят, сказал аретузцам: я высок, вы же как видно, низки и ходите по земле; из этого можно заключить, что после будет со мною и с вами. Рассказывают, что тогдашний префект, человек весьма преданный язычеству, но благородный нравом, так что слава его велика и доныне, удивляясь твердости Марка, смело порицал царя и говорил, что те справедливо покрываются стыдом, которые побеждены одним старцем, мужественно боровшимся с столькими мучениями: первые конечно смешны, а последние, с которыми так поступлено, ста-{334}новятся тем славнее. Таким образом блаженный столь великодушно вытерпел неистовство аретузцев и множество мучений, что заслужил похвалу от самих язычников.

ГЛАВА 11.

О мучениках тогдашнего времени: Македоние, Феодуле, Грациане, Бузирисе, Василие и Евпсихие.

В то же время мужественно приняли мученичество фригийцы — Македоний, Феодул и Грациан. Когда народный префект в фригийском городе Мире открыл тамошний языческий храм, и очистил его от накопившихся временем нечистот; то они ночью вошли в него и сокрушили находившихся в нем идолов. В качестве виновников этого поступка взяты были и долженствовали подвергнуться наказанию другие; но виновники донесли сами на себя. Впрочем, им можно было бы избавиться от казни, если бы они принесли жертву: но так как префект не убедил их покрыть свое преступление, по крайней мере, этим одним способом; то, подвергнув их мучениям разного рода, наконец положил на сковороды и развел под ними огонь. А они, быв жегомы, говорили: если ты желаешь мяса, Амахий, — так назывался префект, — то поверни нас к огню на другой бок, чтобы, полуизжаренные, мы на твой вкус не показались неприятными, — {335} и, сохранив такое великодушие, в этих мучениях окончили свою жизнь. Рассказывают, что и Бузирис в Анкире галатийской выдержал за веру знаменитое и мужественное исповедание. Он принадлежал в то время к секте так называемых энкратитов (вó здержников); посему народный префект взял его, как человека, издевающегося над язычниками, и хотел высечь. Выведши осужденного всенародно к орудию мучения — столбу, он приказал подвысить его. Но Бузирис, подняв обе руки к голове, обнажил бока и сказал префекту: для чего палачам напрасно трудиться — подвышать меня на столбе и потом опять опускать? я и без того готов выставить мучителям свои бока; пусть секут, сколько хотят. Изумленный такою решимостью, префект еще более поражен был самым делом. Он терзал скорпионами бока мученика, сколько хотел; но последний неподвижно держал руки на голове и мужественно принимал удары. После того он заключен был в узы, но вскоре по случаю смерти Юлиановой, освобожден и, дожив до царствования Феодосия, отрекся от прежней своей секты и присоединился к Церкви кафолической. Говорят, что в то же время, мученически окончили жизнь пресвитер анкирской Церкви Василий 1 и кесарийской кап-{336}падокиец Евпсихий 2, только что женившийся и бывший как бы еще женихом. Догадываюсь, что Евпсихий лишен жизни за храм счастья, вследствие разрушения которого все вообще кесарийцы, как выше сказано, испытали гнев царя, а самые виновники разрушения были наказаны — одни смертью, другие изгнанием из отечества. Василий же во все царствование Констанция славился, как ревностный защитник православия, и противоборствовал последователям Ария. За это единомышленники Евдоксия постановили не делать ему церковных собраний. А когда Юлиан один управлял царством, — Василий, ходя везде, всенародно и открыто убеждал христиан держаться своих догматов, не оскверняться языческими жертвами и возлияниями и ни во что вменять даруемые им от царя почести, потому что эти кратковременные дары, говорил, достаются ценою вечной погибели. Имея о том попечение и посему находясь у язычников в подозрении и ненависти, однажды увидел он всенародное приношение жертв, остановился, восстенал и начал молить Бога, да не искусит это заблуждение никого из христиан. Взятый при сем случае, передан был он народному префекту {337} и, претерпев множество мучений в этом подвиге, мужественно окончил его мученичеством. Такие события происходили, конечно, не по воле царя, однако ж показывают, что в его царствование было много великих мучеников. Сказания о них, для ясности, я собрал в одно место, хотя время каждого мученичества было не одно и то же.

ГЛАВА 12.

О западных епископах Люцифере и Евсевие, и о том, что Евсевий, Афанасий Великий и прочие епископы составили в Александрии Собор, на котором подтвердили веру Собора никейского, определили единосущие Отца, Сына и Святого Духа и сделали постановление касательно существа и ипостаси.

По вступлении Афанасия в Церковь, Люцифер, епископ Караллы, что на остр. Сардинии, и Евсевий епископ Врекелл, что в Лигурии италийской, возвращались из верхних Фив, где по повелению Констанция находились постоянно в ссылке. Условившись между собою касательно восстановления порядка в ходе церковных дел, Евсевий пошел в Александрию, чтобы вместе с Афанасием созвать Собор 3 для подтверждения никейских определений, а Люцифер, послав с Евсевием диакона, ко-{338}торый должен был вместо него присутствовать на Соборе, сам прибыл в Антиохию и тамошнюю Церковь нашел возмущенною. Она была рассечена последователями арианской ереси, которыми управлял Евзой; да и приверженцы Мелетия, как выше сказано, отделились от своих единомышленников. Посему, прежде чем Мелетий возвратился из ссылки, Люцифер поставил епископом Павлина. Между тем, в Александрии к Афанасию и Евсевию собрались епископы многих городов и, утвердив постановления никейские, исповедали единосущие Святого Духа со Отцом и Сыном и назвали это Троицею, также внесли в учение мысль, что Бог-Слово принял совершенного человека не только по телу, но и по душе, как утверждали и древние церковные любомудрствователи. Поелику же исследование о существе и ипостаси тревожило Церкви, так что касательно этого предмета были непрестанные споры и толки; то Собор, по моему мнению, весьма мудро определил, что говоря о Боге, не должно тотчас, с самого начала, употреблять эти слова, разве когда стараются отвергнуть учение Савеллия: чтобы, то есть, по недостатку слов не думали, будто одно и то же лицо называется тремя именами, но понимали, что каждое мыслится особым в Троице. Так постановили Отцы, собравшиеся тогда в Александрии. Тут же читал Афанасий и напи-{339}санное им защитительное слово о своем бегстве.

ГЛАВА 13.

Об антиохийских архиереях — Павлине и Мелетие, о взаимной вражде Евсевия и Люцифера, и о том, что Евсевий и Иларий утвердили никейскую веру.

Когда Собор разошелся, — Евсевий, прибыв в Антиохию, нашел, что тамошний народ разделился: приверженцы Мелетия не соглашались собираться с Павлином и делали собрания особо. Досадуя, что рукоположение совершено не с согласия всех, как следовало бы, он, по уважению к Люциферу, не высказал явно своего неудовольствия и, не сообщаясь ни с которою стороною, обещал огорчение той и другой устранить на Соборе. Но, между тем как Евсевий старался привести народ к единомыслию, — Мелетий, возвратившись из ссылки, увидел, что его приверженцы отделились, и начал собираться с ними особо за городом, а Павлин с своими — в городе; потому что предстоятель арианской ереси Евзой, питая к нему уважение за кроткую его жизнь и старость, не изгнал его, а уступил ему одну церковь. Итак Евсевий не получил никакого успеха и выехал из Антиохии, а Люцифер, обиженный тем, что он не принял рукоположе-{340}ния Павлинова, досадовал на него, не хотел иметь с ним общение и по своей вражде решился было отвергнуть постановления александрийского Собора. Это-то послужило поводом к основанию ереси так называемых люцифериан; ибо христиане, разделявшие с ним его досаду, отложились от Церкви. Впрочем, несмотря на оскорбленное свое чувство, сам Люцифер помнил, что чрез посланного с Евсевием диакона он участвовал в деяниях александрийского Собора, а потому отправился в Сардинию, храня единомыслие с вселенскою Церковью. Евсевий же между тем, путешествуя по востоку, утверждал не радевших о вере и учил, чему надобно веровать. С такою заботливостью обошел он также Иллирию и прибыл в Италию, где встретил епископа аквитанского города Пиктавии Илария, который еще прежде подвизался на том же самом поприще. Возвратившись из ссылки ранее Евсевия, последний учил в Италии и Галлии, какие догматы веры следует держать и каких удаляться. Он выражался по латыни весьма красноречиво и писал, говорят, очень полезные рассуждения против положений Ария. Эти-то Иларий и Евсевий распространили в западной империи учение никейского Собора. {341}

ГЛАВА 14

О том, как произошло несогласие между македонианами и Акакиевыми арианами, и что говорили они в свое оправдание.

В это время македониане, в числе которых были — Элевсий, Евстафий и Софроний, начали уже открыто называться македонианами и, образуя особую секту, по случаю смерти Констанция, приняли смелость созвать своих единомышленников в Селевкию и составили там Собор, на котором, отвергши акакиан и утвержденную в Аримине веру, произнесли мнение в пользу символа антиохийского, впоследствии подписанного в Селевкии. Когда же обвиняли их и спрашивали, почему они разногласят с акакианами, с которыми прежде имели общение, — македониане чрез Софрония пафлагонского дали следующий ответ: западные исповедывали единосущие, а на востоке Аэций признавал неподобие по существу: — первые отдельные ипостаси Отца и Сына именем единосущия беспорядочно сплели в одно, а последний сродство природы Сына с Отцом слишком разделил. Напротив, мы благочествуем, ибо говорим, что Сын по ипостаси подобен Отцу, то есть, избираем средний путь между обеими, уклоняющимися в противоположные крайности. Так старались они оправдаться пред порицателями. {342}

ГЛАВА 15.

О новом изгнании Афанасия, также об Элевсие кизикском, Тите епископе бострийском, и упоминание о предках писателя.

Известившись, что Афанасий делает собрания в александрийской Церкви, безбоязненно учит народ и многих язычников убеждает принять христианскую веру, царь повелел ему выйти из Александрии, а если будет упорствовать, угрожал сильнейшим наказанием 1. Предлогом к обвинению выставлял он то, что прежними царями осужденный на изгнание, Афанасий восшел на епископский престол без его соизволения; ибо изгнанным от Констанция он не позволял вступать в Церковь, а только позволил им возвратиться в отечество. После такого царского указа, собираясь удалиться и видя вокруг себя сонм плачущих христиан, Афанасий сказал: не унывайте; это — облако, оно скоро пройдет. Сказав так, он собрался и, поручив свою Церковь ревностнейшим из друзей, оставил город Александрию. В то же время кизикцы отправили к царю послов для ходатайства по своим делам и поручили им просить его о восстановлении языческих храмов. Царь похвалил их за попечение о святыне и соизволил на все, о чем они просили. Кизикскому епископу Элевсию он запретил жить в городе — {343} за то, что Элевсий разрушал храмы и оскорблял священные рощи язычников, построил домы для призрения вдовиц и монастыри для посвященных Богу дев, а язычников убеждал оставить отеческие обряды. Юлиан запретил входить в Кизику и иностранным, бывавшим у Элевсия христианам, выставляя, вероятно, ту причину, что они возмутятся за веру. К ним присоединил он и христиан городских, державшихся подобного образа мыслей о Боге, казенных суконщиков и монетчиков, которых считалось весьма много и которые, быв разделены на два многолюдных полка, по указу прежних царей, с женами и домочадцами имели жительство в Кизике и каждый год вносили в казну определенную подать — одни военною аммунициею, другие — вновь вычеканенными монетами. Положив всячески восстановлять язычество, он считал однако ж безумием принуждать, или наказывать народ, не хотевший приносить жертвы. Префекты всех городов напрасно трудились над составлением переписки таких христиан: он не препятствовал им даже сходиться в одно место и молиться по желанию; ибо знал, что установление дел, требующих свободного произволения, никогда не совершается необходимостью. Напротив, клириков и предстоятелей в Церквах спешил выгонять из городов; ибо не иначе, как чрез отдале-{344}ние их, почитал возможным расстроить собрания народа, когда бы, то есть, не было ни собирающих, ни учащих, ни совершающих таинства, так чтобы в течение долгого времени народ мог забыть свою веру. Предлогом же к изгнанию их поставлял он то, что клирики раздувают в толпе мятежи. Поэтому, именно, приказал выйти из Кизики Элевсию и окружавшим его христианам, хотя тогда не было возмущения, да и не ждали его. Юлиан чрез народного вестника уговаривал и бострийцев изгнать из города тогдашнего епископа бострийской Церкви Тита; ибо грозил, что если народ возмутится, виновниками возмущения он будет почитать клириков. По сему случаю Тит послал царю прошение и свидетельствовал, что в Бостре население христиан равносильно населению язычников и что, руководимые его увещаниями, христиане живут мирно, возмущение им и на мысль не приходит. Но царь, этими самыми словами стараясь возбудить всеобщую вражду против Тита, писал бострийцам 1 и в письме клеветал на епископа, будто он обвиняет народ, будто, то есть, народ избегал возмущений не сам по себе, а только по его увещаниям; потому внушал бострийцам этого человека, как общего врага, изгнать из города. {345} Таких поступков, вероятно, много было и в других местах, и они происходили частью по указам царя, частью от раздражения и необузданности черни. Впрочем причиною их во всяком случае можно почитать властелина; потому что нарушителей закона он не судил по законам, но, ненавидя веру, на словах как будто порицал преступления, а на самом деле ободрял людей, которые совершали их. Поэтому, хотя его именем гонения и не было, христиане тем не менее бегали по городам и селениям. Такому бегству предавались многие из моих предков и мой дед. Рожденный отцом язычником, он и сам с своим семейством, и потомки Алафиона были первыми христианами в газском многолюдном селении Вефилии. Это селение имеет языческие храмы, за древность и архитектуру благоговейно чтимые жителями, а особенно пантеон, стоящий в виде крепости на одном искусственном холме и возвышающийся над всем селением. Догадываюсь, что от этого пантеонского храма и самое местечко получило свое имя, которое, в переводе с сирского языка на греческий, значит жилище богов. Говорят, что виновником христианства в упомянутых семействах был монах Иларион. Когда Алафион находился во власти беса, то многие язычники и иудеи, употребляя над ним свои заклинания и ворожбы, не принесли ему {346} никакой пользы; а Иларион изгнал из него беса, произнесши только имя Христово, и чрез это обратил те семейства к христианской вере. Мой дед славился истолкованием священного Писания, ибо имел прекрасные способности и мог познавать, что должно, притом несколько наставлен был в науках, так что понимал и арифметику. Поэтому аскалонские, газские и вообще окрестные христиане очень любили его, как человека, для веры нужного, легко разрешавшего встречающиеся в священном Писании обоюдности. А добродетели другого семейства напрасно хотел бы кто-нибудь описать. Члены его были первыми в той области строителями церквей и монастырей, и украшались — с одной стороны святостью жизни, с другой — любовью к странникам и бедным. Из этого поколения дожили и до нашего времени мужи добрые, с которыми — уже старцами, обращался и я в своей юности. Но о них придется упомянуть и после.

ГЛАВА 16.

О старании Юлиана восстановить язычество и уничтожить нашу веру; также письмо посланное им к одному языческому жрецу.

Издавна заботясь о том, чтобы во всей империи господствовало язычество, царь досадовал на перевес христианства. Языческие храмы были отворены, жертвоприношения, отеческие обряды и городовые праздники, по-видимому, совершались согласно с его волею; {347} однако ж он скорбел при мысли, что, если устранено будет его попечение, скоро все изменится. Не менее также досадовал он, слыша, что христианскую веру исповедуют жены, дети и домашние многих жрецов. Предполагая, что христианство укрепляется жизнью и поведением принадлежащих к нему лиц, он задумал языческие храмы повсюду украсить принадлежностями и чинностью веры христианской, а языческое учение возвысить кафедрами, председаниями, преподавателями и чтецами языческих догматов и увещаний, установлением молитвословий в известные часы и дни, учреждением монастырей для ищущих любомудрия мужчин и женщин, гостиницами для странников и убогих, и другими делами человеколюбия к нищим. Подражая христианскому преданию касательно произвольных и непроизвольных прегрешений, он предписал также соответственное грехам исправление себя посредством покаяния. Не менее, говорят, соревновал он епископам в сочинении посланий, которыми обмениваясь, они обыкновенно поручали друг другу странников, и с которыми, откуда бы кто из них ни пришел и к кому бы ни пристал, по этому свидетельству принимаем был, как присный и возлюбленный. Вводя это, Юлиан старался приучить язычников к обычаям христианским. А так как упомянутые действия для {348} многих кажутся невероятными, то в доказательство истины того, что сказано, я приведу самые слова царя. Он пишет так:

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒