Глава 18 (часть I). 6 страница

Было странно не проводить вечера вот так – здесь. Не ощущать прохладу подземелий. Не спускаться сюда каждый день. Даже родной камень начинал казаться холодным и чужим. К собственному разочарованию он понял, что уже привык к Башне старост. Собственно, ему было практически всё равно, где жить. Главное, что условия были куда лучше, чем в тесной комнатке с одной ванной на всех. Однако осознание того, что гостиная Слизерина стала для него уже почти непривычной, неприятно давило под рёбрами. Будто он предал. Всех их предал.

Блейз перевернул страницу газеты, вгрызаясь в зелёное яблоко.

— Тебе неинтересно, каково это?

— Это?

Он вопросительно приподнял брови, жуя и не отвлекаясь от «Пророка».

Малфой усмехнулся. После его назначения на пост старосты Блейз часто подкалывал его, поначалу. А затем просто игнорировал любые упоминания о старостате. У Дамблдора было две кандидатуры на пост старосты мальчиков, но выбран был Драко. И он догадывался, почему.

Идиотская попытка вытащить его за уши из дерьма, свалившегося на голову. А ведь, наверное, этот пост по праву принадлежит Забини. Но в тёмных глазах не было и толики зависти. Только — ставшая хронической — обеспокоенность. После всего, что было.

И Малфой был благодарен за то, что “повышение” не повлияло на их дружбу.

На секунду подумал о том, как бы с Грейнджер ужился Блейз. Почему-то ему казалось, что они бы поладили. Несмотря на заносчивый характер Забини и доставучесть грязнокровки. Да, они бы определённо поладили.

Эта мысль не понравилась Малфою.

С ней нельзя ладить. Её нужно воспитывать. Она слишком много о себе возомнила. Чёртова заучка. Упрямая, гордая, повсюду со своим ядовитым языком.

Стала слишком много появляться перед носом.

Он стал слишком часто замечать её. Её идиотские лохматые волосы. Её блядские невыразительные губы, которые имели вкус мяты и корицы.

Грёбаной корицы.

Он сжал челюсти и на секунду прикрыл глаза. Голос Забини напомнил ему о существовании собеседника.

— Каково это – что?

Ах, да. О чём это он.

— Иметь собственную спальню. Собственную гостиную.

— А-а, – протянул Забини, бросая на Малфоя быстрый взгляд, — а я думал, каково это – жить с Грейнджер. Уже оприходовал её?

Её стон. Движение всем телом — к нему. Но он крепко держал, чувствуя непреодолимое желание потереться о неё пульсирующим пахом.

Лицо Драко моментально потеряло своё беззаботное выражение. Он приподнялся на локте.

— Какого фига ты несёшь?

Забини снова надгрыз яблоко. Неторопливо пережевал.

— Да ладно тебе, Драко. Дружеская шутка.

— Это до офигения херовая шутка. – Малфой поймал на себе удивлённый взгляд и быстро добавил: — Меня чуть не стошнило.

Он хмурился, ложась обратно на диван.

Тишина в гостиной начинала напрягать.

— Что здесь нового проис…

— Ох. Нет, Малфой… Не может быть.

Забини смотрел на него со смесью ужаса, удивления и насмешки. Драко уставился на него с холодным безразличием.

— Что «нет, Малфой»?

— Ты действительно трахаешь её?

— Ты что, кретин? – Малфой хохотнул, проводя руками по лицу и вновь уставившись в потолок. – За кого ты меня принимаешь? Если я буду спать со всем, что попадется мне под руку, это буду не я.

— Но ты ведь и так спишь со всем, что… — Блейз замолчал, встретив ледяной взгляд, и снова уставился в газету.

— Я выбираю лучших. И не подбираю то, что валяется на полу, никому не нужное.

— Не кипятись, Драко. Я действительно пошутил. Но выражение лица у тебя было такое, будто…

— Просто… заткнись, ладно? Она в печёнках у меня сидит. Я спустился сюда, чтобы отдохнуть. А не выслушивать бред. – Злость заставила его сжать кулаки. – Она бесит меня, – прорычал Малфой. – Грёбаная грязнокровная дура.

В гостиной снова повисла тишина. Блейз кашлянул. Доел яблоко. Отложил газету и сел ровно, опираясь локтями о колени.

— Ты не узнавал… как Нарцисса?

— Нет, – глухо отрезал Малфой.

— Тебе неинтересно?

— В Малфой-Мэноре безопасно, тем более, весь этот бред в газетах… это грёбаная канитель, никто этому не поверит.

— Семья пропала, это напрягло Министерство.

— Они умудрились привязать к пропаже семьи покойника, блять, – Малфой резко сел, проводя руками по волосам. – Кто-то считает это нормальным?

— Здесь не написано, что это сделал твой отец. Здесь говорится о приспешниках.

— Какого хера, Забини? Прекрати доставать меня подобными темами.

Блейз поджал губы.

Малфой тяжело вздохнул.

— Даже если это правда. Если какой-то псих решил продолжить то, что начал отец… моя мать в безопасности. После того, как ей стерли память, она не представляла бы никакой ценности даже для Волан-де-Морта. Всё, что она знала… — Драко покачал головой. Ему не хотелось поднимать эту тему. Даже в собственных мыслях он обходился без имен родителей.

Он просто не знал, как о них думать.

Как думать об отце, которого уже не стало?

Уважать ли его за то, что он сделал для Драко? Или, скорее, для себя самого, конечно. Однако на Драко это оказало немалое влияние. Бояться ли его, как и при жизни?

Нет. Малфою до чёртиков надоело бояться. Всё изменилось. ОН изменился. Он сам должен принимать решения.

Больше некому.

Люциус мёртв. А Нарцисса…

Драко вспомнил пустые глаза матери после Обливэйта. Неуверенную улыбку, подаренную сыну, и легкий наклон головы в сторону волшебника, присланного Министерством, чтобы отнять у неё память.

— Кто этот молодой человек, мистер Томпсон?

— Это ваш сын, Нарцисса, — чиновник явно смущён и не осмеливается поднять взгляд на застывшего Драко, который в этот момент не чувствовал ничего. Даже ударов собственного сердца.

Просто смотрел на неё, пытаясь узнать собственную мать в родных чертах женщины. И не мог.

Это не она.

Будто сломанная. Будто… игрушка. Смешная замена.

Фальшь.

— Я рада знакомству. У меня очень красивый сын, – улыбка, обращённая на Драко с губ матери, была чужой.

Такая адски чужая, что в глазах и носу вдруг начало колоть.

А потом сердце так больно ударило в груди, что с тех пор ощущать боль стало для него невозможным. Будто что-то под ребрами сжалось и никогда больше не разожмётся. Он никогда больше ничего не почувствует…

…Он и не хотел.

Кроме хронического презрения, что текло вместо его крови по венам. Кроме злости на весь мир, что колола иглами под кожей. Все кругом были виноваты в том, что он остался один. Совершенно один.

Как хорошо, что ему было всё равно.

— Ладно, прости, – Забини потянулся к корзинке с фруктами. – Яблоко будешь?

Малфой приподнял голову. Несколько секунд смотрел на товарища слегка отстранённо. Затем кивнул.

С хлопком поймал брошенный ему фрукт и усмехнулся, погружая в хрустящую кожуру зубы.

Всё равно.

***

Гермиона чувствовала, что книга, венчающая стопку в её руках, вот-вот соскользнет на пол.

Ну же, еще немножко. Уже почти пришла.

Она с пыхтением преодолела последнюю ступеньку, когда поняла, что том по зельеварению всё же падает. Зажмурилась, ожидая, когда неустойчивая стопка развалится в ее руках, однако ничего не произошло.

Неуверенно приоткрыла один глаз и уставилась в тёплые карие глаза с лучиками морщин в уголках.

— Привет, староста девочек Гермиона. – Белозубая улыбка и плутоватое выражение лица. Волосы, собранные в короткий хвост на затылке с несколькими непокорными прядками, падающими на лоб. Он держал часть книг и злосчастный том по зельеварению.

— Курт! – Гермиона радостно рассмеялась. — Спасибо, – она перехватила книги поудобнее. – Что ты здесь делаешь?

— Иду от профессора Флитвика, – Миллер снял со стопки большую часть книг. — Давай, помогу.

— Спасибо, – девушка пыталась заставить себя прекратить улыбаться. – Я думала, что сейчас упаду вместе с этой стопкой прямо на ступеньки.

— Книги не слушаются тебя в последнее время, Гермиона, не находишь? – он тоже улыбался, заразительно поблескивая глазами. — Что же, я рад выступать в роли твоего Книжного Спасителя. Куда идти?

— Сюда, – Гермиона зашагала по коридору, ведущему к портрету с Жёлтой дамой. Какое-то время они молчали, но это было вполне дружеское и допустимое молчание. С ним было приятно молчать, переглядываясь время от времени.

— У тебя проблемы с предметом заклинаний? – спросила Гермиона, называя пароль и впуская Курта внутрь. Он вошёл первым, с интересом осматриваясь.

— Да… — протянул он, останавливаясь и вертясь вокруг себя. — Ух ты, здесь неплохо.

— Я уже привыкла к этой гостиной за две с половиной недели. – Она закрыла дверь, указывая свободной рукой на стол. – Поставь вон туда, пожалуйста.

Сгрузив книги на крепкий стол, Миллер вновь закрутился вокруг себя.

— Это похоже на нашу общую гостиную, только меньше.

— Да, – Гермиона обхватила себя руками, тоже осматриваясь, почувствовав вдруг себя неуверенно. – Это ведь… тоже мини-гостиная. Маленькая.

Она поджала губы, морщась.

Что ты несешь?

— Присаживайся, – спохватилась она, заметив, что Курт закончил осмотр и смотрит теперь на неё.

— Уютно, – похвалил он. Обошёл диван и сел, беря одну подушку и откладывая её в сторону.

Гермиона присела в кресло, складывая руки на коленях, отчаянно пытаясь придумать тему для разговора.

— Так… что у тебя с профессором Флитвиком?

Миллер слегка нахмурился. Затем подозрительно фыркнул, прикрывая рот, будто пытаясь скрыть смешок.

— У нас… не заходит дальше отношений учитель-ученик, слава Мерлину, – произнес он подрагивающим голосом. Гермиона какое-то время смотрела на Курта удивлённо, а затем запрокинула голову и расхохоталась.

Пока он любовался открытой улыбкой, она пыталась успокоиться и в конце концов, промокнув уголки глаз кончиками пальцев, произнесла:

— Прости, я такая идиотка.

— Ты очень милая, когда смущаешься, – быстро сказал он. – А я просто пошутил. Больше не буду. – Он немного наклонился в её сторону и заговорщически прошептал: — У меня некоторые проблемы с последней темой, что мы проходим.

— А что вы изучаете? — Гермиона тут же посерьёзнела, сцепляя руки перед собой.

— Водную группу заклинаний. У меня… не очень складывается с произношением.

— О! В этом нет ничего сложного! – глаза Гермионы загорелись. — Водная магия требует особой сосредоточенности, потому как жидкость - это не плотная материя и…

— Послушай, – он приподнял руку, и она застыла, прерванная на полуслове.

Черт. Ну вот сейчас он встанет, скажет, что ему это неинтересно. Что ты заучка. Нужно поскорее извиниться.

— Прости, я не хотела…

— Я бы хотел попросить тебя помочь мне с этим.

Они произнесли это почти одновременно и замерли.

— За что ты извиняешься?

— Помочь тебе с этим?

Снова одновременно. И снова рассмеялись.

— Говори первый.

— Нет уж, давай ты. За что ты извинилась?

— Когда дело касается учёбы… — Гермиона неопределённо взмахнула руками, — я могу немного увлечься, и это… не всегда интересно слушать.

Курт покачал головой, отчего в его темных волосах запрыгали огненные лучики от камина. Вспомнились светлые волосы, которые в свете огня становились золотыми, и она мысленно себя отругала.

— Мне нравятся девушки, на которых можно положиться.

— О… И ты думаешь, что я – такая девушка?

— Ты - умница. Я буду очень благодарен, если ты немного поможешь мне.

Гермиона радостно кивнула.

— Мы могли бы встретиться в библиотеке, например, – предложила она воодушевлённо. – Когда тебе удобно? Допустим… завтра в четыре?

— Прекрасно. У меня занятия заканчиваются в половине четвёртого. – Миллер хлопнул в ладони, потирая руки. — Спасибо тебе.

— Завтра и поблагодаришь.

— Что же… я пойду?

Когда она снова кивнула, он встал, ещё раз осматриваясь и делая несколько шагов к двери.

— Вам повезло.

— В самом деле? – Гермиона прошла перед ним.

— Поговаривают, что у вас здесь отдельная ванная, – тихо сказал он так, будто это было страшным секретом. Девушка рассмеялась, кивая.

— Да. И иметь собственную спальню не так уж плохо. Хоть и…

Дверь распахнулась прежде, чем Гермиона успела к ней прикоснуться.

Ох, чёрт.

Она сжала губы, тут же ощущая, как улыбка сползает с лица. На пороге стоял Малфой.

Высокий, загораживающий дверной проём своими широкими плечами, засунувший руки в карманы брюк. Как всегда – великолепный.

На секунду захватило дух, но она заставила себя нахмуриться.

Платиновые волосы падают на лоб, лицо чуть опущено. Глаза наполняются гневом. Холодный взгляд исподлобья скользнул по Курту. Затем остановился на Гермионе. От него захотелось отмахнуться. Гадкого, иронично-вопросительного. И челюсти, сжатые почти до хруста.

— Привет, – видимо, Курт не заметил океана неприязни, который только что обрушился им с Гермионой на головы, потому что с улыбкой протянул Малфою руку для пожатия.

— В такое время гостям здесь находиться нежелательно, – голос глухой, он будто цедил свои слова, обращённые к ней. К Миллеру он даже не повернулся.

Курт вопросительно взглянул на Гермиону. Та легко взяла его под руку, подталкивая к выходу и вынуждая Малфоя немного посторониться.

— Увидимся завтра, – она заставила себя улыбнуться, однако улыбка показалась уже не такой искренней, какой была до этого.

Миллер кивнул и поднял глаза, глядя на Драко поверх её головы. Пока дверь не закрылась, Курт и Малфой упрямо сверлили друг друга глазами.

Тихий щелчок — и Жёлтая дама со скрипом задвинулась.

Гермиона позволила себе на секунду прислониться к двери лбом, а затем выпрямила плечи и обернулась к слизеринцу, который стоял, глядя на неё и по-прежнему кривя губы. Будто молча требуя объяснений.

— Ты не мог бы быть хоть немного радушнее с гостями? – произнесла она, всплёскивая руками в бессильном раздражении.

— Какого хера он здесь делал?

От его тона ей стало не по себе.

— Он помог мне принести книги.

— Какие ещё книги?

— Те, что на столе.

Он даже не взглянул в ту сторону. Вместо этого взгляд приковался к диванной подушке, которая лежала с другой стороны. Не там, где обычно.

— Трахались на диване? – бросил он небрежно, покачиваясь с пятки на носок, вцепившись взглядом в её глаза. – Он не загнал себе заноз в причинное место, мисс долбаная Деревяшка? – с издёвкой добавил, с удовольствием наблюдая за тем, как наливаются кровью её щеки.

— Ты прекратишь эти шуточки или мне придётся…

— Я не шучу.

— Малфой. Не будь придурком.

Она обошла его и решительно направилась к столу. Нужно готовиться к зачету по травологии. И разложить принесенные Куртом книги.

Он следил за ней с порога, не отрываясь.

— Беги, беги. Всё как обычно, грязнокровка.

— Я не бегу.

— Ты не можешь находиться со мной в одной комнате.

Она услышала самодовольство в глухом голосе, перекладывая книги со стола на книжную полку.

— Мне всё равно, здесь ты или тебя вообще нет. В Хогвартсе, в Англии, на этом свете… — Гермиона пожала плечами. – Я бегу не от тебя. Мне нужно заниматься.

— Конечно.

— Я могу заниматься здесь.

— Ну уж нет.

— Почему? – Гермиона повернулась к нему, складывая руки на груди. – Может, это ты не можешь находиться со мной в одной комнате? А я «бегу, как обычно».

— Ты права, — вдруг сказал он, — у меня голова раскалывается, когда ты рядом.

— При чём. Здесь. Я?

— То, как ты выглядишь. Мои глаза этого не выдерживают.

Она вздохнула так, будто другого ответа и не ожидала. Вновь отвернулась, перекидывая копну волос набок, чтобы не мешали, а он смотрел на её напряжённые плечи и позвонки, выступающие на шее, когда грязнокровка наклоняла голову. Хрупкие косточки притягивали. Хотелось коснуться их кончиками пальцев, ощущая их мягкие, тёплые волны под кожей.

Сознание тут же подкинуло ощущение тонких рук, которые он вчера стискивал, удерживая на месте. А затем — мягкого подбородка под кончиками пальцев. Это чертовски не нужно ему в голове.

Драко отвёл глаза, сжимая зубы. Пусть просто проваливает в свою нору. Он не хотел уподобляться ей, наблюдая, пока она не видит.

Это гадко.

— Поторапливайся, чёрт возьми.

— Что такое? – невинно поинтересовалась она, наклоняясь над столом и ища что-то в ящике.

Мантия обрисовала линии бедер и округлой попки. Тонкую, едва заметно выступающую полоску хребта.

Провести по нему рукой, слегка нагибая и надавливая на шею…

Его челюсти почти заскрежетали.

— Ты жуть как бесишь меня, грязнокровка.

Она обернулась через плечо, заметив его выражение лица и выпрямляясь. Тонкие брови приподнялись.

— Проблемы, Малфой?

Она. Она была проблемой.

Драко приблизился к Грейнджер и почувствовал, как напрягается верхняя губа, а под кожей покалывает от раздражения.

— Пошла. Вон.

Горячий взгляд карих глаз буром вошёл в его ледяные зрачки, плавя сетчатку.

— Нет, — её голос дрогнул, и стоило ему наклониться ниже, дыхание замерло в груди грязнокровки.

— Я уничтожу тебя.

Её выдох. Он ощутил его на языке. Тревожный звон в голове оповестил о том, что лучше бы ему убираться отсюда.

Мятный вкус с откликом корицы. Малфой перекатывал его на языке, пока она упрямо сверлила его глазами.

— Ты хочешь доказать мне что-то? – его голос был густым и низким, он сам не узнавал его, лишь жадно вдыхая её запах, который вблизи окутывал его с головы до ног.

— Только лишь то, что это твоя слабость, а не моя.

Он засмеялся. Получился слишком резкий и ненастоящий звук.

— У меня нет слабостей, херова ты дура.

Гермиона опустила длинные ресницы и коснулась взглядом его губ, будто соизмеряя расстояние между ними.

— Почему тогда ты в нескольких сантиметрах от меня? Снова.

Последнее слово она произнесла еле слышно.

Он мазнул взглядом по гриффиндорскому галстуку, затянутому вокруг её шеи, будто надеясь, что это приведет его в чувство, а затем снова поднял на неё глаза. Губы Грейнджер были слишком близко, чтобы не думать о них.

Красный и золотой цвета потерялись в какофонии запахов и ощущений.

— Малфой.

Он знал: она скажет что-то, что заставит его ощутить ярость. Снова ярость. Но сейчас, так близко от неё, он не ощущал. Лишь внезапное, накатывающее желание проникнуть в грязный рот. Двигать в нём своим языком. Такой тугой, такой влажный. Такой отвечающий. Ему, а не какому-то грёбаному Курту Миллеру. Ему.

Она бы вцепилась пальцами в его плечи или зарылась в волосы. Прижалась бы к нему, ощущая его адский стояк, который уже топорщил штаны. От мыслей. Всего лишь от мыслей о том, как она выдохнет в его рот. И выгнется. А он позволит.

Я, блядь, свихнулся.

Яхочугрязнокровку.

— Ты сам сказал, чтобы я забыла о вчерашнем, – дрожащий голос. Она шумно, глубоко дышала. Драко хотел, чтобы ей нравился его запах.

Он знал, что нравился.

Ее слова проникли в мозг. На секунду вернулась злость.

— Ты думаешь, я собираюсь целовать тебя? Чтобы я потом выхаркал все свои внутренности?

Она молча сжала зубы, но промолчала.

— Он хорош, да?

— Кто?

— Миллер.

— Что ты несёшь?

— Ответь мне, блядь. Хорош? Он засовывал свой язык в твой грязный рот? Или, может быть, еще куда-нибудь? – прорычал он ей в лицо.

Гермиона растерянно смотрела на него, не понимая, зачем он говорит эти гадкие вещи. Почему его это хоть как-то заботит и зачем она вообще пригласила Курта пройти в гостиную старост.

А когда смысл слов дошёл до неё, она прошептала:

— Ты, чёртов козёл, не смей говорить подобные вещи обо мне.

— Я забыл, сучка, что ты фригидна как…

Тонкие руки толкнули его в грудь, и он от неожиданности сделал шаг назад, а она метнулась к лестнице. Дикий серых глаз словил её за секунду раньше, чем сомкнувшиеся на её тонком локте пальцы.

«Зачем ты остановил её?! » — заорало подсознание.

И тот же вопрос кричали её горящие глаза, когда она повернула к нему голову, отчаянно дыша приоткрытым ртом.

Я не знаю. Я не знаю.

— …не знаю.

Это ничего не значило.

Совершенно. Он даже почти ничего не чувствовал.

Она снова сама подняла голову к нему, он мог поклясться. Конечно, сама. Он не мог первым потянуться к грязнокровке.

Просто…

Просто его губы с силой впечатались в неё. Со всей силой того, как она завела его своим маленьким, влажным, тёплым ртом, скользящим в нескольких сантиметрах от его губ и сводящим с ума, и выводящим из себя — вчера, сегодня, постоянно. Неощутимым и оттого ненавистным, желанным, необходимым.

Он чувствовал, как в его губы толкнулся её тонкий протест. Она постаралась отвернуть голову. Он удержал.

Он сильнее.

Грязнокровке было больно, он знал это, вжимая её губы в стиснутые зубы, надеясь, что эта боль отрезвит и его, и её. Не отрезвляла. Не отрезвляла, а только сильнее заводила. Её губы были горячими и такими неправильно-вкусными.

Остановился, почти со стоном. Поднял голову, глядя на неё. В глаза.

На реакцию. Последовавшую тут же за его взглядом.

— Нет, Малфой! – она вырвала руку из его пальцев, в ужасе распахивая глаза, собираясь сделать шаг назад, но он резко привлёк её обратно, сжимая плечи, ощущая, как отключаются мозги. – Отпусти, хватит! Мал…

Он снова поцеловал её. Коснулся губами движущихся, говоривших губ, прикрывая глаза и тихо выдыхая, ощущая вкус. Её вкус.

Ему это было нужно. Потому что это было ещё вчера. Он думал, что показалось — но нет. Сейчас снова.

Демоны под кожей замолчали. Успокоились. А сердце в груди — с такой силой, будто вот-вот разорвётся. Удары эти разносятся в тишине головы и комнаты. А он целует, лижет, пьёт до самого дна, всасывая поочерёдно то нижнюю, то верхнюю губу Грейнджер.

И когда поцелуй из сплошной полосующей жестокости стал таким всеобъемлющим? Стал чем-то, что перекрывало воздух. Не позволяло отпустить её плечи, которые то норовят прижаться ближе, то отпрянуть.

Нет, Грейнджер. Ещё немного.

Дай-мне-почувствовать.

Драко не сразу понял, что следующее движение её не было протестом, пока оно не повторилось. Неумело, осторожно. Как давно она не сопротивлялась? Шевельнула губами в ответ, легко лаская его рот, отчего горячая волна пронеслась по спине, а волоски на всём его теле встали дыбом.

Она ответила. И снова, на этот раз - раскрываясь. Встречая язык и пытаясь втянуть его в себя.

Он тихо зарычал, против воли прижался к маленькому телу, терзая, кусая. Вбирая. Не отрывая рук от её воробьиных плеч, которые теперь с силой тянул на себя, но не позволял ей прикоснуться к нему.

Чтобы не сойти с ума прямо здесь.

Хотя он уже сходит.

Прихватывает зубами пухлые губы. Рычит. Обводит языком, едва сдерживаясь, чтобы не застонать от ощущения, что приносили трущиеся о напряжённый член брюки.

Останови это. Прекрати.

Чёрт, он хочет глубже.

Малфой отпускает одно плечо и поднимает руку к её пылающему лицу. Надавливает на крошечный подбородок большим пальцем, не отрываясь от её рта, чувствуя, как послушно открываются губы. Проникает языком внутрь.

Глубоко. Жарко. Влажно.

Её задушенный стон. Она выгибает спину, прижимаясь к нему.

Мерлин.

Если ты не прекратишь извиваться и тереться об меня, я трахну тебя прямо здесь.

И в тот момент, когда Грейнджер протягивает освободившуюся руку, чтобы зарыться в волосы на его затылке, в сознании вспыхивают собственные слова.

«…не подбираю то, что валяется на полу, никому не нужное…»

Они прогремели в голове внезапно и показались такими чужими, что стало страшно. На секунду Драко подумал, что их произнес отец. И это заставило его резко поднять голову, открывая глаза.

Реальность опускалась на него душащим облаком.

Карие, распахнутые — прямо на него. И дрожит. Всем телом.

— Какого…

Блядски распухшие, закусанные и зацелованные почти до кровоподтеков губы трясутся.

Малфой оттолкнул её от себя, делая шаг назад. Она продолжала смотреть так, будто он только что совершил убийство. Ужас в её глазах был непередаваем. Даже ему на секунду показалось, что он испугался.

— Какого… хера ты не остановила меня? – голос хриплый и чужой.

Она молчала. Поднесла руку к губам. Её оглушённый вид заставлял и его выглядеть растерянным.

Он облизал губы, ощущая её вкус. Чертыхнулся.

Неважно. Всё неважно. Ему нужен ледяной душ.

Он резко развернулся и пошёл в свою спальню, прислушиваясь к шагам. Чувствуя, как вылетает сердце и как тесно в штанах.

Этого не было? Он не хотел этого?

Было.

Хотел.

Руки тряслись, когда он открыл дверь. Желудок сжался.

Малфой еле дошёл до ванны и согнулся над унитазом, мыча от давящей боли в штанах, давясь воздухом в глотке.

Он хотел выблевать грязнокровку из себя, если это было возможно. Из себя. Из своих мыслей. Из своей головы.

Но был лишь воздух.

И её вкус на языке.

Глава 4.

Lovage – Book Of The Month

«Мой сын Драко!

Надеюсь, в школе всё хорошо, и до тебя дошли те два письма, что я уже писала. Малфой-Мэнор пуст без тебя. Меня два раза в неделю навещает мистер Томпсон. Я в порядке и чувствую себя неплохо, голова уже почти не болит. Если тебе что-нибудь понадобится... »

Малфой смял пергамент, исписанный тонким аккуратным почерком. Бросил бумажку на стол и медленно выдохнул, закрывая глаза. Пытаясь понять, что же он чувствует — злость или фальшивую радость.

Мой сын Драко.

Нарцисса обращалась к нему именно так всегда, с тех пор, как Министерство стёрло её память. Как будто постоянно боялась забыть о том, кем он являлся. О том, что у неё есть сын.

Первые дни после произошедшего Драко не покидал своей спальни в Малфой-Мэноре, потому что когда он внезапно заходил в столовую или же в гостиную, Нарцисса вздрагивала всем телом при виде него. Он замечал настороженное напряжение в ее глазах, которое она, в конце концов, решила прятать, не поднимая и вовсе взгляда.

Мать, целое лето смотрящая на свои руки, в свою тарелку или же в чашку, доводила Малфоя до точки, которая опасно граничила со срывающей крышу злостью. Злостью на покойного отца, покойного Тёмного Лорда, на Нарциссу, на самого себя.

Но в особенности — на отца, заварившего кашу, которую пришлось разгребать ему, Драко. Так бесчестно брошенному на произвол судьбы всеми, кем только мог быть брошенным. Преданным. Без друзей, без врагов. С морем людей, которые вызывали раздражение. Жгучее, жалящее. Спасающее его от полного сумасшествия.

Если бы не было этой вечной злости под кожей и презрения в крови, Малфой бы действительно сошел с ума. Он бы поехал крышей за это лето, пока Министерство с остервенением выпытывало у него информацию о местонахождении сообщников Люциуса. Подробности того, что затевалось в самых отдалённых комнатах Малфой-Мэнора, где собирались Пожиратели, чтобы распланировать новое нападение. Задавали вопросы о матери, которой теперь у него не было.

Он готов был убить их за это.

Прошлой зимой, после падения Тёмного Лорда, когда всё, собственно, и началось, Люциус будто свихнулся. Он вышел из-под власти Волан-де-Морта, и все проблемы могли бы закончиться разом — Драко даже ощущал отдалённую радость оттого, что их наконец-то оставили в покое. Он вернулся домой на рождественские каникулы и тогда заметил, что отец начал вести себя странно. Он временами пропадал куда-то, а в саду Малфой-Мэнора то и дело появлялись незнакомые люди, проходящие к заднему входу в особняк.

Драко делал вид, что не замечал. Он знал, что отец не расскажет ему ничего, однако иных вариантов не было, и догадок строить не приходилось: Люциус принимал во всём этом непосредственное участие.

Даже Нарцисса изменилась. У неё появились тёмные круги под глазами, с каждым днем всё сильнее дрожали руки и бледнела кожа.

По ночам она останавливалась перед дверью в спальню сына и накладывала на неё несколько запирающих и заглушающих заклинаний. Драко чувствовал себя в клетке. В груди шевелился неприятный холодок страха. Почему она запирает его? Что происходит?

Всю ночь он вслушивался в глухие каменные стены с таким напряжением, что порой казалось: ещё немного — и у него из ушей хлынет кровь. Конечно, это было бесполезно. Заглушающее заклинание действовало безотказно.

Так прошло несколько недель января, а затем Малфой отправился в школу, позволив себе на короткие пару месяцев забыть о том, что происходило дома.

Газеты пестрили беспокойными статьями о пропадающих семьях грязнокровных волшебников. Малфой посмеивался над этим, подшучивая, что кто-то начал очередную «зачистку», тихо ликуя про себя, что Пожиратели не имеют к этому никакого отношения.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒