Глава 18 (часть I). 5 страница

— Заткнись, Грейнджер. Предлагаю побыстрее закончить это. Я не в настроении терпеть тебя слишком долго.

— О, поверь мне, это взаимно.

Он фыркнул и молча вышел из гостиной.

Она несколько секунд смотрела ему в затылок. Ну, конечно, лишь Малфой может, не сказав ни слова, послать тебя куда подальше. Просто развернувшись и подставив яростно-бессильному взгляду свою спину.

Гермиона зашагала за ним, сжимая зубы и заставляя себя не смотреть на него.

Минута, ещё минута.

Десять. Пятнадцать. Они молчали. Он шел немного впереди. Она — за ним.

Патрулировать оказалось не так уж и плохо. Когда они закончили с первым этажом, Гермиона совсем расслабилась, посвятив себя осмотру любимых стен и портретов, поглядывая время от времени на фигуру слизеринца, почти сливающуюся с мраком.

Лишь волосы выделялись ярким пятном.

Когда ей надоедало всматриваться в темноту, она снова переводила взгляд на Драко, замечая, что плечи его хоть и были прямыми, но с каждым разом сутулились всё больше.

Он засунул руки в карманы, уставившись прямо перед собой, весь в собственных мыслях. Желваки вновь ожили на его челюсти.

О чем он думал?

Конечно, её это не интересовало. Просто было странно видеть Малфоя подавленным. Настолько, что даже такая возможность, как общее патрулирование наедине, не была использована, чтобы морально задавить её своими подколами и идиотскими шуточками.

Как было бы в прошлом году.

Сейчас же он просто… шёл.

Молча.

Она отвела глаза и заставила себя не смотреть на него вовсе. Разве не радоваться она должна? Ему не до неё. О его отце трубит «Пророк». Возможно, кто-то начал дело, продолжающее дело Люциуса. А возможно, надеется, что это так. Или думает, как то, что о Малфое-старшем вспомнили газеты, отразится на нём самом.

Такой самодур, как Драко, всегда будет заботиться лишь о собственной шкуре. Пусть даже дело будет касаться родной крови.

Кровь Малфоев. Кристально чиста.

Гермиона скривилась. Ей стало противно и оттого — спокойнее. Вот. Вот то, что она ощущала к нему всегда. И будет ощущать.

Отвращение.

Ненависть.

Она так обрадовалась, что даже почти улыбнулась своим мыслям.

— Ты, блять, можешь так не топать? – вдруг прорычал он, резко оборачиваясь.

Приглушённый сжатыми челюстями и низкой яростью голос заставил её подпрыгнуть на месте.

— Да я иду тихо, как мышь, – Гермиона упрямо уперлась в его глаза взглядом.

Темнота и воскрешённое чувство гадливости, обращённое целиком на него, давали поддержку и силы игнорировать ледяные иглы холодных серых радужек. Он сощурился. Развернулся и зашагал дальше, кривя губы.

Да что с ним такое?

Второй раз за вечер он не ответил ей. Второй раз позволил себе смолчать.

Почему?

Ощущение того, что всё идет не так, взвинтило раздражение Гермионы на тот уровень, где обычно тоненькая ниточка рвётся. И человек теряет терпение.

Видимо, поэтому её ноги резко топнули по каменному полу. Намеренно. Она услышала его сдавленный выдох. Он остановился.

— Что не так? – выпалила Гермиона прежде, чем он успел обернуться.

— Грейнджер. Не выводи меня.

— Ответь мне! – она обошла его и остановилась. — Я знаю тебя, Малфой. Знаю почти всю жизнь. Что происходит?

Он смотрел на Гермиону, сжимая губы.

— Отвали, ясно?

Да нет же, чёрт возьми! Это не ответ! Возможно, что вся проблема заключалась в том, что Малфой вёл себя странно. Чем и привлёк к себе её внимание. И если есть шанс это прекратить, то упускать его глупо.

— Ты не такой, как обычно, и если это одна из твоих дурацких попыток вывести меня или Гарри с Роном, то…

— Тупая идиотка.

Обогнув Гермиону, он возобновил шаг, однако прежде чем она успела остановить себя — схватила его за локоть.

— Малфой!

Он замер. И она тоже.

Повернул голову так резко, что платиновые волосы упали на лоб и глаза.

— Убери. Нахер. Руки, – прошипел, вырываясь из её пальцев.

Сердце на секунду остановилось. Мягкая ткань свитера словно продолжала касаться кожи Гермионы, пока та смотрела на ладонь так, будто прикоснулась к раскаленной головешке и не обожглась. Подняла на него глаза.

— Отец, да?

Что-то очень недоброе вспыхнуло в лице Малфоя на секунду раньше, чем этот рёв:

— Не лезь в мою жизнь, чёртова сука!

Эхо понеслось по каменному коридору.

Она отшатнулась, как если бы её наотмашь ударили по лицу. Но он не ударил.

Он брезговал.

Злость вперемешку с раздражением, сочувствием, этим чёртовым сочувствием, заставили её глаза загореться. Сочувствие – это не то, что она должна испытывать к нему. Никогда она не будет сочувствовать Драко Малфою. Он никогда не будет этого достоин.

— Да ты посмотри на себя! Ты жалок! – выпалила она, делая непроизвольный шаг вперёд. – Что ты есть? Что? Кроме твоих вечных подколов, этих… идиотских шуточек. Раздутого самомнения. Мнимой власти, которую купил твой отец. Что. Ты. Есть?!

Он зарычал, обнажая зубы.

— Ты нихера не знаешь, Грейнджер. Не смей открывать свой поганый рот. Мы с ним совершенно разные. Совершенно. Ты не знаешь меня, не знала моего отца! Не смей даже в мыслях произносить что-то в его адрес. Я не позволю тебе.

— Что ты сделаешь? Ты не прикоснёшься ко мне больше. После того, как схватил за шею. Но у тебя даже пальцы не сжимались, Мерлин, Малфой! Это так нелепо!

Драко выдохнул, одёргивая свитер.

— Я до сих пор хочу, чтобы ты сдохла. Каждую секунду хочу, – прошипел он, уничтожая её взглядом, — чтобы ты и тебе подобные не загрязняли этот сраный мир. Чтобы грязнокровок не было в чёртовом Министерстве и в этой школе. Вы повсюду. Развелись как тараканы. Разбежались по свету. Но на каждого таракана… на каждого, Грейнджер, есть подошва, которая раздавит его.

— Но эта подошва – не ты, не так ли? – она вздёрнула подбородок, ощущая, как трясутся собственные поджилки. — Ты ничего не можешь сделать своими руками. Даже этих идиотов, Крэбба и Гойла, ты используешь как пешек. Почему так? Ты подражаешь отцу, который ничего и никогда не делал сам?

— Я сказал… — он вновь чуть не сорвался на ор, однако сцепил зубы, проглотив рычание. Коридоры слишком далеко разносили голоса. – Я сказал тебе. Чтобы ты не смела. Говорить о нём.

Какое право этот ублюдок имеет затыкать ей рот?

Она уже хотела выразить всё своё возмущение вслух, однако…

Вдруг поняла, что ощущает: от этого ублюдка пахнет шоколадом. И этот запах схватил её за шкирку, отшвырнув во вчерашний день. В угол гостиной. К его расширенным зрачкам и тяжёлому дыханию.

“…тогда почему ты трясёшься?.. ”

Лёгкие скрутило.

Как он оказался так близко? Что за чёртова способность вдруг загораживать собой всё вокруг — и даже её саму.

Он нависал над Гермионой, с подрагивающими от бешенства губами и взглядом, способным, кажется, убить её. Сейчас. Прямо сейчас убить, в этом коридоре. Но ей не было страшно.

Это был очередной вызов. Громкий и яростный.

— Правда глаза колет? – шепнула она, сдерживая желание приподняться на носочки, чтобы сказать это, глядя ему в лицо, а не снизу вверх. Но тогда бы она наверняка задела носом его подбородок. — Ты уже взрослый мальчик, Малфой. Пора принимать её. Самую горькую, знаешь?

Он сделал шаг, загоняя Гермиону в каменный угол.

Она отступила. Видела, как раздуваются его тонкие ноздри и как сжимаются челюсти.

На кой чёрт она доводит его? Чего она добивается? Малфой в бешенстве — она видела это. А он продолжал надвигаться на неё, от чего по всему телу зашевелились эти маленькие волоски.

— В чём твоя правда, грязнокровка? – выплюнул Малфой. – В том, что этот идеальный мир примет всех, даже таких ущербных, как ты и твоя семья? По этой установке живут только идиоты. Или уроды.

— Замолчи, ты не имеешь права так говорить.

— Да что ты?

Он сделал ещё один шаг. Она немного сдвинулась вбок, но его рука, врезавшаяся в стену около головы Гермионы, тут же отрезала ей пути к отступлению.

— Или твоя правда в том, что грязная кровь располагает к жалости? – он усмехнулся. Гадко. Как умел только он. – Мне не жаль тебя. Мне отвратительно. Когда ты проходишь мимо. Когда пялишься на меня в Большом зале. — Её сердце застыло, а дыхание оборвалось. — Когда сидишь рядом в классе. Когда я пытаюсь уснуть в своей спальне и осознаю, что ты лежишь за стеной. За ёбаной стеной. Я ненавижу это ощущение. Думаешь, эти мысли о твоей ущербности вызовут жалость? Вот уж вряд ли.

Гермиона задохнулась, глядя на него. Задохнулась слезами, которые, она поклялась себе, он не увидит. Однако в глазах пекло, и она хотела отвернуться, потому что всё это было гадко-противоестественным. Малфой был лишним рядом с ней. Он и его слова.

Грязная. Грязь.

— Моя семья любит меня, — голос у неё надсадно хрипел. Это выдавало её с головой, и, кажется, Малфой понял. Потому что у него зажглись глаза. — И не имеет значения, какая у них кровь.

— И это я - ребёнок, Грейнджер? Твои аргументы — просто бессвязное мямленье.

— Нет!

— Моя семья любит меня, — перекривлял он и скрипнул зубами, встретив на себе недоумённый взгляд. — Такой бред. Несусветный бред, Грейнджер. Ты сама не понимаешь.

Она не понимала другого: зачем ему подходить так близко? Это так сильно коробило. Мешало нормально дышать и соображать, оставляя только ощущение его запаха и собственной разбуженной злости.

— Не моя вина, Малфой, что ты не можешь похвастать тем же.

Его сердце оборвалось.

— Что ты сказала?

— Тебя же просто некому любить. Это лишний раз доказывает то, как ты ведёшь себя. — Он смотрел на неё. Будто не верил, будто до него доходило очень медленно. — Это же не ты.

— Что за хреновы попытки вскрыть мою голову? — прошипели его губы; взгляд оставался холодным и напряжённым.

— Это не попытки. И ты не виноват в том, — она сглотнула, — что отец никогда не…

Прежде чем она успела закончить фразу, он саданул ладонью по стене. Грейнджер моргнула, но продолжала сверлить его взглядом. Глаза пекло, но отвернуться сейчас она не могла.

— Не смей говорить ничего подобного своим грязным ртом!

— Вот откуда эта злость, да? — прошептала, скользя взглядом, мутным от тяжёлых слёз, по бледному лицу, так хорошо выделяющемуся в темноте. — Ты просто завидуешь.

Его взгляд дрожал. Он весь дрожал.

— Грейнджер, — угрожающе прошипел он. — Это не так, поняла?

К тихой настойчивости добавился маленький и колкий страх.

— Скажи, что не мечтал бы променять свою… кровь на отца и мать, которые любили бы тебя и…

— Я сказал: заткнись!!!

Пусть эта тупая шлюха заткнётся. Просто потому, что она не понимает, что несёт. А она только жмёт губы и снова сглатывает, от чего тонкая шея напрягается.

— Я бы хотел, чтобы ты сдохла, – снова произнёс он. – Ты и твоя кровь. Исчезли.

Молчи, Гермиона. Лучше молчи сейчас.

И она молчала, чувствуя, как жалость и злость к этому человеку, застывшему так рядом с ней, накрывает с головой. У него не было семьи. Не сейчас, когда отца казнили, а мать почти сошла с ума. У него не было семьи никогда, и из самого Драко изо всех сил пытались сделать то же самое.

То же напыщенное ничего.

И сделали.

— Но ты не можешь ничего, – она подняла глаза, моля Мерлина, чтобы в них не блеснули слезы. Голос почти не дрожал. — Твоих пешек здесь нет.

— Ты не знаешь, что я могу, Грейнджер. И не советую испытывать судьбу, – он резко оттолкнулся от стены, встретившись с Гермионой глазами. Сделал шаг назад, глядя на неё так, будто она действительно была насекомым. Огромным жирным жуком посреди накрытого стола. – Одна семья грязнокровок уже пропала. Я уверен, и тебе ждать осталось недолго.

Сердце ударило в груди очень сильно, а он отвернулся. Просто отвернулся, поворачиваясь к ней спиной, собираясь продолжить патрулирование. Оставить Гермиону у стены, с вылетающим сердцем и горящими внутренностями. И предательскими слезами, набегающими-таки на глаза.

Это было слишком.

— Ты ничем не лучше своего отца, Малфой! – отчаянный выкрик ударился о его спину. Гермиона застыла, когда поняла, что за слова сорвались с губ, однако возвращать их было поздно. Обида хлыстом стегала её по рёбрам.

Светлая кожа, кажется, приобрела ещё более пепельный оттенок, когда он развернулся и сделал его - шаг к ней.

Остановись. Пожалуйста, остановись.

— Я лучше него, — прорычал он сквозь зубы, застывая в нескольких сантиметрах от её лица, и от этого её снова накрыло.

Дождливое утро, шоколад. И если он не отодвинется, всё полетит к чертям.

Она почувствовала, что услышала то, что не полагалось услышать её ушам. Что-то, что выдралось из самой глубины холодной души Драко Малфоя. Что-то, во что он сам хотел верить.

— Чем? — произнесли её губы. Выдохом.

Она могла поклясться, что на этот раз добилась своего. Вывела его окончательно. Сейчас он размахнётся и ударит её. Однако происходило что-то совершенно другое.

— Я жив.

Она во все глаза смотрела Малфою в лицо, впитывая эмоции, что ожили в нём на какой-то миг.

Отчаяние. Надежда. Страх.

Чёрт возьми, это действительно был панический страх. И он был так чертовски близко к краю. Захотелось отдёрнуть Малфоя назад, чтобы он не упал в эту яму. И не задаваться вопросом: на кой чёрт это ей.

— Я жив, – снова выдохнул он ей в лицо, внезапно сжимая холодными пальцами её плечи.

Встряхивая так, будто она не понимала очевидного. Встряхивая вновь и вновь, и её голова запрокинулась, коснулась стены.

— Я, блять, жив!

От его задушенного крика стало вдруг тяжело дышать.

Его безумие накрыло её с головой. Его запах. Его руки. Его близость. Он прекратил трясти её, почти касаясь носом её носа. Он продолжал убивать её взглядом.

Боль от сжатых на плечах пальцев была практически ничем по сравнению с тем, что Гермиона видела в серых глазах, что заглядывали в неё. Непозволительно-глубоко. Просверливали в ней две сочные раны.

— Какого хера ты смотришь на меня вот так? – голос Малфоя был тихим и низким, слегка задушенным, будто он произнёс эту фразу мысленно. — Когда ты научишься затыкаться вовремя, твою мать?

Она приоткрыла рот, боясь сказать хоть слово. Боясь спугнуть его руки, которые прожигали её сквозь ткань рубашки, внезапно показавшиеся ей такими сильными. Совсем не аристократичными. Сильными, держащими. И ещё… он горячий.

Это открытие поразило её.

Действительно горячий, разогретый собственной злостью.

— Я… — она смотрела на его рот.

— Ты сдохнешь, Грейнджер. А я посмотрю на это, – тихо. Почти не разжимая губ. Слова бились о стенки её мозга и разлетались. Теряли свой смрадный смысл. Был лишь его запретный запах.

Было лишь его запретное тепло, сжимающие пальцы. Был он и не было его слов. Они будто оседали на нём самом. Прокладывали глубокие морщины от крыльев тонкого носа до углов губ. Почти против воли Гермиона попыталась поднять руку, чтобы стереть их, однако он лишь крепче сжал её, чуть выше локтя, не позволяя коснуться себя.

А она никак не могла стряхнуть с себя облако этого оцепенения.

— Ты слышишь меня? – беззвучно. — Ты сдохнешь…

Сантиметр, застывший между ними. Господи. Это же Малфой.

И от этого осознания по спине промчал неровный строй мурашек. И прежде чем Гермиона осознала, что делает, она приподняла голову, приближаясь к его губам. Заставив его замереть. Это была не она. Его запах делал это с ней.

Малфой снова тряхнул её за плечи, легонько. Словно догадался, что она собирается сделать.

— Не смей, — ещё тише, чем предыдущее. А взгляд потерян, как и её собственный. Почти испуган.

— Ладно.

Чувство режущего дежавю исчезло. Все мысли в голове сжались в одну твёрдую точку, когда Гермиона снова слегка приподнялась.

Когда она едва тронула губы Малфоя своими. Когда — и это было самое страшное — он не пошевелился. Только окаменел ещё сильнее. А его губы, кажется, в одно мгновение стали ледяными и обжигающими одновременно.

Мерлин, Гермиона… Это конец, наверное. Потому что от ощущения тёплого дыхания на щеке и чужого неподвижного рта на своём собственном у неё едва не подогнулись ноги. Тихий млеющий выдох, граничащий со стоном, вырвался из груди, она просто не успела его сдержать.

Хватило одной секунды. Одного удара сердца, чтобы руки его тут же сжались ещё сильнее, будто он собирался оттолкнуть её. Конечно, он оттолкнёт её. Он даже не закрыл глаз.

Смотрел на неё в немом недоумении.

А она смотрела на него, чувствуя, как ледяной взгляд считывает из её глаз эти умоляющие не произнесённые интонации - не отталкивай, не сейчас, пожалуйста, — и не двигается. Словно… позволяя?

Гермиона пообещала себе умереть после этого. Сразу же. И, опуская ресницы, медленно приоткрыла рот и осторожно потерлась им о его плотно сжатые губы. Не соображая, слыша лишь, как грохочет в ушах собственное сердце.

Это ничего не значило. Ничего.

Это было прекрасно.

Легкое и самое горячее прикосновение в её жизни, которое послало ток по всему телу, переворачивая внутренности. Она целовалась и прежде, конечно. Виктор дважды целовал её, глубоко и мокро. Тогда она думала только о том, насколько долго он собирается терзать её рот и в какой разрез это идёт с поддержанием гигиены и уровня кислотного баланса во рту.

А сейчас… Мысли не было ни одной.

Она замерла, когда он осторожно выдохнул. Когда вдруг его рот приоткрылся, и горячий язык Малфоя скользнул по её нижней губе, в голове будто разорвалось целое море петард.

К собственному ужасу из груди снова вырвался этот стон. И внезапно Гермиона так сильно ощутила, что он касается её только губами и руками. Непроизвольно прогнулась в спине, словно пытаясь почувствовать его грудную клетку. Его живот. Она так хотела ощутить ближе. Поцеловать так, как она видела, целовала Малфоя Пэнси. Глубоко, зарывшись пальцами в его мягкие волосы, прикосновение которых она ощущала на своём лбу.

Жёсткие руки спустились по её плечам и замерли чуть выше локтя, сжимаясь сильнее, не позволяя придвинуться.

Это длилось всего одну секунду. А затем он остановился. Отстраняя лицо и вперив в неё свой серый дикий взгляд. Гермиона открыла глаза, всматриваясь в него. Чувствуя, ощущая всем своим существом грань, на которой он балансировал. Он сейчас оттолкнёт её.

Сейчас.

И это будет правильно.

Вот оно. Сопротивление. Сжимающиеся челюсти.

— Сука, — прорычал он в её губы. Громкий хриплый голос. Она ощутила, как в рот толкнулся его выдох. — Твои дружки даже не научили тебя целоваться.

Он оттолкнул её, отпуская плечи, отчего она ударилась спиной о стену, глядя на него своими огромными глазами.

Что он?..

— В постели ты такая же? Скучная и деревянная, – он оскалился, делая шаг назад.

Гермиона не двигалась, ощущая, как наливаются огнём губы. Нижняя - всё ещё влажная от невесомого касания его языка.

Малфой смотрел так, будто она упала в его глазах ещё ниже. Ниже, чем то дно, на котором она уже валялась на данный момент. Поднёс руку и вытер рот рукавом, брезгливо морщась.

Отвернулся и сплюнул.

— Я не знаю, кто из них тебя трахает, Уизли или Поттер, – произнес он, делая шаг в темноту коридора, — но я даже сочувствую этому неудачнику. Я бы на их месте… выбрал кого-то попривлекательнее. В ком сексуальности хоть немного больше, чем у полки для книг.

Она приоткрыла рот, глядя, как он уходит. Ощущая его вкус.

Впервые в жизни не находя слов. Ни одного словечка, чтобы бросить ему вдогонку.

А он летел по коридору, считая удары своего сердца.

Поворот. Поворот. Ещё поворот. Грёбаный бесконечный Хогвартс. Только на тридцать четвёртом ударе он позволил себе остановиться, сжимая кулаки. Она не шла за ним. Наверное, так и стояла у стены.

Вкус её губ заставил закрыть глаза. Он поднёс руку ко рту, проводя по нему пальцами.

Он поцеловал её.

— Блять, – прохрипел и, не сдержавшись, ударил кулаком о каменную стену.

Это ощущение невесомого скольжения… Она потянулась к нему. Она.

Напряжённый член натягивал брюки так, что чувствовалась боль. Чёрт. У него стоит от недопоцелуя. От вида её огромных глаз. Её растрепанных волос.

Херова грязнокровка. Как она допустила это?

Как она могла допустить ЭТО?

— Блять… — он снова начал судорожно вытирать губы рукой, зная, что на них всё ещё сохранился её вкус.

Вкус мяты и корицы. Наверное, она добавляла её в чай.

Он ненавидел корицу.

Он ненавидел её.

Ненавидел всем тем, что жило в его душе. Всем, чем он был. Всем своим существом.

И клял Салазара за то, что сердце грохочет в глотке, а губы ощущают её рот. И он снова принялся их яростно тереть.

Никогда больше.

Никогда. Больше.

***

Когда он бровью не повёл, столкнувшись с ней в коридоре, Гермиона не поверила сама себе.

Всё случилось как-то спонтанно. Она мчалась на трансфигурацию, а Малфой выходил из-за угла. Это была крайне нежелательная встреча. И крайне… внезапная. Она просто уткнулась носом в его зелёно-серебряный галстук. И не успела глаз открыть, когда поняла, что это он. По запаху, слегка перебитому мягким одеколоном.

Она что-то пискнула, а Драко просто отпихнул её в сторону одним резким движением и прошёл мимо. Гермиона пришла в себя и взглянула ему вслед, когда он уже был в добрых метрах двадцати от неё. Это ещё что? Он ни слова не сказал? Не обозвал её растяпой, неуклюжей, грязнокровкой…

Он просто отодвинул её в сторону.

Это не то приветствие, которое она ожидала после произошедшего вчера. Она предвидела злость, раздражение… хотя бы что-то. Она думала, что они пересекутся в гостиной с самого утра и перегрызут друг другу глотки. Она думала, что он хотя бы что-то… как-то… А его в гостиной не было. И это страшно испортило Гермионе настроение, потому что…

В голове метались заранее заготовленные фразы. Их было много, так много!

Она хотела ткнуть пальцем в его наглое лицо и сказать, совершенно спокойно, с достоинством: «Ты гадкий, отвратительный, мерзкий козёл! Вчерашний поцелуй – это худшее, что я ощущала за всю свою жизнь! Лучше бы я проглотила чёртову змею, чем ощутила твоё тело рядом с собой». Вот так.

И никак иначе.

Спокойно и с достоинством.

Несмотря на то, что внутри эти слова гремели воплями, разрывая барабанные перепонки.

А он. Молча. Отодвинул её в сторону.

«Кто из них тебя трахает…»

«Скучная и деревянная…»

«Полка для книг…»

Кулаки сжались сами собой.

— Да пошёл ты к чёрту, ублюдок! – крикнула она и вздрогнула оттого, каким громким было эхо, доносящее эти слова до его ушей.

С тихим ужасом она наблюдала, как он останавливается. Оборачивается. Не видит его глаз, но угадывает это вечное безразличное выражение лица.

— Великое дело, грязнокровая сука. Бросать слова в спину, – ироничный голос звучал очень тихо, но она слышала каждое слово. Знала, что занятие по трансфигурации уже началось. Но ноги будто приросли к полу. В голове зазвенел тревожный колокольчик.

— Я могу говорить тебе это в лицо вечно! Поверь, мне есть, что сказать! – её голос был странно высоким. И, кажется, его это забавило.

Он не верил? Да пожалуйста!

Да, чёрт возьми, пожалуйста!

Она сорвалась с места и уверенным шагом направилась к нему, а стук собственных туфель отдавался в голове ритмичным маршем:

«Ты, гадкий, отвратительный, мерзкий козёл! Гадкий, отвратительный, мерзкий козёл! »

Чем ближе она становилась, тем кривее ухмылка растягивала его губы. Он действительно не верил! Она сжала зубы, чувствуя, как внутри всё подбирается от злости.

«Гадкий, отвратительный, мерзкий козёл! Гадкий, отвратительный!.. Гадкий! »

Он был уже достаточно близко, и шаги её стали мельче и тише.

«Гадкий…»

Она остановилась и уставилась в его лицо.

— Гад, – выдавила из себя, замечая, как его брови приподнимаются.

Снова. Он смеется над ней.

Серые глаза смотрели с пренебрежением, от которого хотелось рвать на себе волосы.

— Всё? – поинтересовался он, складывая руки на груди.

— Ты… гадкий и отвратительный. Мерзкий козёл, – Гермиона моргнула. Покусала губу. Всё равно это было не так впечатляюще, как звучало внутри. Она набрала в лёгкие побольше воздуха. — И, между прочим, я бы лучше проглотила… змею. Чем ещё раз поцеловала теб…

Она захлопнула рот, потому что его лицо внезапно оказалось в опасной близости. От былой насмешки не осталось и следа.

Губы Малфоя сжались.

— Ничего не было.

Гермиона едва сдержала истерический смешок, делая шаг назад.

— Ну да, Малфой. Как же.

— Послушай сюда, дура-Грейнджер, – он быстрым движением облизал губы, и Гермиона приложила все свои моральные силы, чтобы не проследить это движение взглядом. Вспомнила его вкус и к собственному ужасу ощутила тянущее чувство внизу живота. Мерлинова борода…

Она никогда больше не позволит ему поцеловать себя. Никогда.

— То, что ты полезла ко мне вчера, ничего не значит.

— Я полезла?! – Гермиона вновь ощутила спасительную волну злости, задирая подбородок. — Ты прижал меня к стене!

— Захлопни свой грёбаный грязнокровный рот, – глухо прорычал он, резко поворачивая голову вправо и глядя на пробегающих за поворот двух пуффендуйцев. Когда в коридоре снова повисла тишина, он опустил на неё презрительный взгляд. – Ещё не хватало, чтобы этот тошнотворный слушок промчался по Хогвартсу. Клянусь, Грейнджер, если ты поделишься с кем-то этой нелепостью, я убью тебя.

— Да уж знаем, проходили, – ядовито ответила она, отворачиваясь.

Он схватил её за подбородок ледяными пальцами. Повернул голову к себе, и в её глазах тут же пролился страх, расширяя зрачки.

— Ты услышала меня?

— Отвали, Малфой, – она отвернулась, пытаясь высвободиться, но он с силой дёрнул её обратно, и Гермионе показалось, что она услышала хруст.

Он едва не вывихнул ей челюсть.

На глаза навернулись слёзы, которые она тут же зло сморгнула, ощущая, как увлажнились ресницы, глядя прямо на него. Ощущая его дыхание на лице.

Она не понимала, что это было, но она была полна чего-то неопределённого. Будто полна всего сразу – и совершенно пуста одновременно. Из-за него. Отнюдь не из-за того, что он говорил. Ощущение, будто стоило его телу коснуться её хотя бы кончиком пальца, внутри начинали вертеться шестерёнки, которые прежде не двигались.

Одна, вторая, третья… и вот они уже гонят кровь так, что, кажется, сосуды сейчас загорятся.

И плевать, что он действительно может прикончить её.

Как это вообще возможно?

Она будто неслась по течению, отчаянно пытаясь остановиться, но ноги лишь упирались в бурлящую воду, что заносила её всё глубже. Всё дальше.

— Я клянусь, – прошипел он, наклоняясь, — я клянусь, что ты пожалеешь. Если об этом. Не забудешь.

Сердце било в рёбра.

Услышь, что он говорит. Услышь, идиотка.

— Чёртов трус, – шепнула она сквозь зубы, ощущая, что пальцы Малфоя сжимаются сильнее. Боль. Снова навернулись слёзы. Снова яростное моргание. Он наблюдал за её глазами с мрачной гордостью.

— Я могу сломать тебе челюсть, – произнес он, — своими руками, грязнокровка.

— Нашёл чем гордиться.

— Я надеюсь, ты поняла, что я хотел донести до тебя.

— Ничего ты не хотел донести. Очередные пустые…

— Иди ты. – Она почти всхлипнула, когда жёсткие пальцы выпустили её подбородок, а сам Малфой быстро пошёл по коридору, будто и не было вовсе их стычки.

На секунду обернулся через плечо и бросил:

— Я мучился от кошмаров всю ночь, Грейнджер. Так что не смей больше подходить ко мне.

И пошел дальше.

Она стояла, дыша приоткрытым ртом, глядя ему в спину.

Урод.

Заносчивый ублюдок.

Развернулась и помчалась в класс трансфигурации, осознавая, что совершенно опоздала. И не понимая, почему ей настолько всё равно, что ей сейчас скажет удивленная МакГонагалл. Все её мысли были направлены на чёртова Малфоя.

Уйди из моей головы.

Уйди.

УЙДИ.

***

Блейз, сидящий в кресле напротив камина и читающий «Ежедневный пророк», покосился на вошедшего Малфоя. Тот лишь кивнул, бросил сумку на стол, а сам с удовольствием упал на диван, проваливаясь взглядом в каменный потолок слизеринской гостиной. Однако уставшие глаза быстро закрылись, несмотря на то, что был разгар дня.

— У нас гости. Староста, сэр, как поживаете?

— Можешь не вставать, Забини. Но почести я приму.

Блейз фыркнул, протягивая руку к корзинке с яблоками и выбирая самый большой фрукт. Малфой повернул голову, глядя на него.

— Пойдёшь на трансфигурацию?

Забини покосился на часы.

— Да. Жду Даф. Думаю, не опоздаем. Ещё двадцать минут есть.

— М-м.

Забини снова стрельнул в друга взглядом.

— Пойдёшь с нами?

— Не знаю, — Драко с хрустом потянулся, заводя руки за голову. Прикрывая глаза.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒