Annotation 10 страница

Глава 24 Йен Она не убегает. Даже под свист и смех, даже когда в нее бросают еду, она не убегает. Я смотрю ей вслед, потираю грудь, где не утихает ощущение жжения, и гадаю, почему Грэйс именно в этот день решила разыграть эту чуткую сцену, черт побери. Проклятье, о чем она думала? Сегодня мне нужно сказать этим парням, моим братьям, что я не смогу играть до конца сезона. Что я, возможно, больше никогда не смогу играть. Они клевые, поэтому они похлопают меня по спине, покачают головами, скажут мне, что это фигово, но на этом все. Жизнь продолжится. Без меня. Парни отыграют турнир и отпразднуют свою победу, пока красивые девчонки вроде Эдди и Джесс будут подавать им хлебные палочки и пиццу с фаршированной корочкой. Некоторые из них даже получат стипендии и уедут играть в лакросс в колледжах, а я останусь здесь, на том же самом гребаном месте, лысеющий и с пивным животом. Проклятье, все потеряно, кончено, абсолютно все, даже не получив шанса начаться. Сунув руки в карманы, поворачиваюсь обратно к Заку. – Ну и ну, Рассел, ты просто полон сюрпризов. – Он встает, силой прокладывает себе путь через стену парней. – Что происходит, черт побери? – Ничего. Мы неделю мыли личные шкафчики. Мой папа нанял ее сделать кое-какие фотографии, а я ее подвозил. Вот и все. – Серьезно. – Зак вскидывает брови. – Ты колли об этом сообщил? Потому что она выглядела немного… эээ, удивленно. – Ребята смеются хором. – Я с этим разобрался, разве не так? Он кивает. – Да. Да, думаю, разобрался. – После продолжительного момента тишины, Зак подталкивает меня плечом. – Так что было у доктора вчера? Я вздыхаю. – Длинная история. У тебя есть время? – Кивком указываю в сторону заднего выхода. Пожав плечами, он идет к двери. Когда Джереми поднимается, Зак протягивает руку, останавливая его. Задний выход ведет прямиком на парковку. Зак направляется к пустому месту, садится на бетонный ограничитель и взмахивает рукой. – Звучит не очень обнадеживающе. Я остаюсь стоять. – Эх, – говорю, запустив руки в волосы. – Все… эмм, плохо. – Ты серьезно? Насколько плохо? – Он наклоняется, чтобы посмотреть прямо на меня. – Возможно, есть повреждение мозга. Нужно больше исследований. – В горле внезапно образуется ком. Проходит целая минута, прежде чем ко мне возвращается способность говорить. – Не смогу играть до конца учебного года. Может, пропущу турнир. Существует вероятность, что больше вообще никогда играть не буду. – Господи, Йен. – Ага. На улице сыро и тепло. Слишком тепло. Все, что я наговорил Грэйс, грохочет в голове, словно гром, который слышится вдалеке. Когда солнце скрывается за тучами, я кашляю. – Знаю, ты не хочешь об этом слышать, но я поговорил с ней на прошлой неделе. Зак понимает, кого я имею в виду под " ней". – Ай, твою мать, Рассел, когда ты уже закроешь эту гребаную тему? Я делаю глубокий вдох. Будет больно. – Ты налажал с этой девчонкой. По-крупному. Он подскакивает на ноги и приближается ко мне практически вплотную. – Я налажал? Ты меня разыгрываешь? – Послушай. Просто послушай. Зак отходит на несколько шагов, оборачивается, взмахивает рукой. – Валяй, говори. – Ей было плохо, старик. Она отключилась, перепила. В ее мыслях это было изнасилованием. Он пихает меня, отчего я отшатываюсь назад. – Пошел ты. Я тебя знаю! Если бы ты там был, ты поступил бы точно так же, чувак. Точно так же. Не пытайся впарить мне обратное. Я игнорирую гнев в его взгляде, потому что под ним вижу страх и тревогу. – В ее мыслях, – опять повторяю слова, произнесенные ранее. – Да, я услышал. Что, черт возьми, ты имеешь в виду? – Я имею в виду, что это просто колоссальное недопонимание. Она думала, что ты ее друг. Она не понимает, почему ты не попытался ей помочь. Или почему ты оставил ее лежать там. Может, все сойдет на нет, если ты извинишься, скажешь, что не знал, как плохо ей было. Зак прожигает меня злобным взглядом. – Ты под кайфом? Такие вечеринки устраиваются для того, чтобы там перепихнуться, Рассел. Всем это известно. Почему она не завязала с выпивкой, если чувствовала себя так хреново? Почему она не осталась со своими подружками, если не хотела, чтобы я к ней притрагивался? Извиниться – все равно, что признаться, будто я сделал что-то плохое, а я не делал. – Для нее – сделал. Ты мужик, Зак. Будь им. Перестань подстрекать на всякие гадости остальных парней и даже девчонок. Ситуация уляжется, если ты это сделаешь. Он закатывает глаза. – Ты теперь еще и медиумом стал? Видишь будущее? – Боже, неужели тебе так сложно увидеть, где ты допустил ошибку? Ты настолько слеп? Я провел неделю с ней. Ее родители в бешенстве. Миранда и Линдси хотят вырвать ей волосы, большая часть школы на твоей стороне. Черт, Джереми и Кайлу едва не надрали задницы, их едва не выгнали из команды. Чего еще тебе не хватает? Все поддерживают тебя! Все стоят за тебя горой! Я говорю, если ты просто расскажешь Грэйс то, что рассказал вчера мне, она увидит ситуацию с твоей точки зрения и, возможно, перестанет называть тебя насильником. Теперь ясно? – Я с гримасой плюхаюсь на ограничитель. – Да, – тихо отвечает Зак, садясь рядом со мной. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. – Да, ясно. Спасибо. Киваю раз. – До сих пор не могу поверить, что она действительно думает, будто я… – он замолкает, качая головой. – Знаю, старик. Грэйс вбила себе в голову, что ты хотел… типа, наказать ее за отказ. Она ходила за тобой по пятам с камерой, пытаясь сфотографировать твое " игровое лицо", – говорю ему, грустно хохотнув. – С ее слов, это бы доказало, что ты хотел сделать ей больно. – Мое " игровое лицо"? – Зак напрягается. – Да, Грэйс сказала, это последнее, что она помнит. После продолжительной паузы он качает головой. – Клянусь, если я доживу до ста, никогда не пойму девчонок, брат. Я фыркаю от смеха. – Аналогично. – Она по-прежнему тебе нравится, да? Ерзаю на месте, пытаясь придумать, что ответить. – Нравится, но мы друзья, Зак. Я не стану к ней подкатывать. Он смеется. – Фишка с возмущением в Силе? Это было чертовски забавно. Пытаюсь улыбнуться, но не могу. Это было не забавно. Это было чертовски жестоко. – Ладно, слушай, я понимаю. Ты здесь под перекрестным огнем. Я скажу парням, чтобы отстали. Я киваю. – Отлично. Раздается звонок, Зак встает. – Обществознание. Он идет обратно в здание впереди меня. Как всегда, я следую за ним. *** Время тянется медленно. Когда звенит последний звонок, я удираю из класса без оглядки. Небо наконец-то разверзлось, льет дождь, ритмично барабаня по крыше отцовской машины. Я какое-то время сижу на ученической парковке, жду, пока поток машин поредеет. Мне некуда спешить. Я должен был отвезти Грэйс в очередной дом с работами моего папы, но теперь она ни за что не согласится со мной общаться. Черт, о чем она думала, показавшись в проклятом кафетерии, одетая словно готический Ангел Ада? Играть роль доктора Фила в этой драме утомительно. Все так поглощены разборками " кто прав, а кто виноват", что никто не замечает, какой эффект это оказывает на парня, оказавшегося посередине. Ладно, я понимаю, что Зак и Грэйс никогда не смогут проводить время вместе в большой компании, только почему я должен принимать чью-то сторону? Почему кто-то всегда остается недоволен, если я стараюсь придерживаться нейтральной позиции? Грэйс и раньше выглядела так, будто ей хотелось проткнуть Заку яремную вену одним из своих высоченных каблуков, а Зак... Господи, если я хотя бы взгляд брошу в ее направлении – я предатель. Внезапный всплеск ярости удивляет меня, и я ударяю кулаком по рулю. Бормоча ругательства, завожу машину и включаю передачу. Выезжая со стоянки, замечаю лицо, которое не видел в течение недели, и открываю окно. – Эй, Сара! Тебя подвезти? – Боже, да! Спасибо тебе огромное. Я пропустила автобус и не захотела ждать следующий. – Сара Гриффин юркает на мое пассажирское сиденье, откидывает промокшие волосы с лица и вытирает руки о свои джинсы. Мы несколько раз ходили на свидания в десятом классе. Она милая, но не кичится этим, как некоторые люди. Когда я останавливаюсь у светофора на выезде со школьной парковки, Сара поворачивается ко мне лицом. – Ну, и что за фигня произошла сегодня в кафетерии? Скрипнув зубами, пытаюсь ответить без крика. – Мы неделю чистили личные шкафчики, и теперь Грэйс думает, что у нас все серьезно. Пришлось ей разъяснить. – Я еду вниз по Главной улице, лавируя между глубокими лужами. – Ха. – Сара отрывисто смеется. – А выглядело так, словно ты ее щеночка пнул, или типа того. Ага, ну, может ей не следовало так меня удивлять. – Что ты о ней думаешь? – спрашиваю спустя минуту. Рот Сары приоткрывается. – Что я думаю? Не знаю. Мне кажется, у нее есть проблемы, с которыми ей нужно разобраться. – Очень дипломатично. – Смеясь, я украдкой смотрю на нее, затем перевожу взгляд обратно на дорогу. – Ну же. Что ты на самом деле думаешь? Сара опускает глаза, теребит ремень безопасности. – Я думаю, она – чертовски хорошая актриса. Всегда пытается казаться стойкой. Фигово, должно быть, понимаешь? То есть, она знает, что не может потерять бдительность даже на секунду. Раздумываю над этим, пока веду машину дальше. – Сара, мне нужно у тебя кое-что спросить. – Я сворачиваю налево на ее улицу. – Ты была на вечеринке той ночью, когда Зак и Грэйс... – Занялись делом? Да, я там была. – Помоги мне разобраться. Я думал, Грэйс нравлюсь я. Насколько мне известно, она пару раз гуляла с Заком, но потом сказала: " Нет уж, спасибо. Я на самом деле хочу быть с Йеном". Это правда? Сара кивает. – Определенно. Останавливаюсь около ее дома – большого, одноэтажного, с огромным пикапом на подъездной дорожке. – Так как же получилось, что они замутили? Разведя руки, она качает головой. – Йен, ты знаешь, как бывает на таких сборищах. Мы все пили, танцевали, дурачились. Зак раз за разом подкатывал к Грэйс, но даже несмотря на то, что она постоянно отказывала ему, это не мешало остальным дразнить их. – Дразнить? – О, да. Миранда была на грани ядерного взрыва. Все знают, что она безумно хочет Зака МакМэхона. Но он даже не смотрел на нее. Не было интереса, понимаешь? Чем больше Грэйс говорила " нет", тем больше Джереми дразнил его: " Ты стерпишь это дерьмо, чувак? " – и тем сильнее злился Зак. – Как они в итоге наедине остались? – Миранда плеснула пиво Грэйс в лицо, потому что Зак не обращал на нее внимания. Словно в этом Грэйс виновата, да? Грэйс убежала. Джереми подтолкнул локтем своего хозяина и господина, сказал, что Грэйс ушла. Я сразу поняла, что он за ней погонится. – Сара собирает свои промокшие вещи и открывает дверцу. – У него на лице появилось такое выражение, как у льва, преследующего зебру, знаешь? Спасибо, что подвез, – произносит она, оглянувшись через плечо, и захлопывает дверь. Я еду домой. Припарковавшись, заглушаю мотор, просто сижу, в то время как дождь танцует на лобовом стекле, и пытаюсь не ежиться при мысли о Грэйс. Боже, я вел себя как последний говнюк. Я не понимаю. Просто не понимаю Грэйс. Она мне словно вызов бросает. Нельзя, чтобы меня с ней видели. Она об этом знает. Грэйс даже предлагала найти другой транспорт, чтобы сделать фотографии для моего папы. Она выставила себя напоказ сегодня в кафетерии с едой и Тайленолом, а я... Роняю голову на руль. Я действительно говнюк. Грэйс пришла ради меня. Она пришла туда, потому что думала, что мне может понадобиться обезболивающее, и смело пустилась в это дерьмо ради меня. Я нахожу своего папу в его офисе за гаражом. – Йен, ты видел работы Грэйс? Посмотри-ка. На мониторе папа по очереди увеличивает ряд миниатюр. Это не просто фотографии. Она, должно быть, обработала их в Фотошопе, или вроде того. Грэйс поменяла мозаичную рыбу-парусник, выложенную папой на дне бассейна, на 3D-изображение, чтобы выглядело так, будто та выпрыгивает из воды. На другой снимок, где запечатлена кафельная кухонная стойка, она наложила разлитый бокал виски настолько идеально, что границ не различить. – Посмотри сюда, – с придыханием шепчет отец, словно он обнаружил тайное сокровище. Полагаю, в какой-то мере, обнаружил. – Этот будет отлично смотреться на главной странице сайта. – Папа указывает на мозаику, выложенную по индивидуальному заказу вокруг большой ванны. Грэйс умудрилась найти настоящие цветы, такие же, какие нарисованы на плитке, и расположила их так, чтобы казалось, будто они прорастают прямо из ванны. " Ага, ладно, она невероятно талантлива. Ничего не меняет", – решаю про себя, шумно вздохнув. Папа смотрит на меня. – Я вгоняю тебя в скуку? – Не-а, – говорю, пожав плечами. – Тогда что тебя беспокоит? – Он крутится на стуле, поворачивается ко мне лицом. – Ты ведь не из-за обследования переживаешь, да? Йен, я уверен, это всего лишь предосторожность. С тобой все будет в порядке. Сажусь на край его стола. – Нет. То есть, переживаю, но не только из-за этого. – Боже, у меня словно запор. – Дело в Грэйс. Она думает, что мы теперь друзья. Ну, знаешь, после прошлой недели. – Разве вы не были друзьями до совместной уборки школьных шкафчиков? – Да, наверно. Но теперь она думает, что мы больше, чем друзья, а мы не можем... – Почему ты не можешь? – Потому что мы не можем. Не сейчас. Особенно после... Папа вскидывает руку вверх, чтобы остановить меня. – Только не говори, что ты стыдишься быть рядом с ней, потому что ее изнасиловали. Я отворачиваюсь. Расхаживаю туда-сюда. Потираю волосы руками. – Эмм, ну, да... – Йен, я думал, ты выше этого. – Пап, ты не понимаешь. Зак... – Меня не волнует Зак. Меня волнуешь ты. – Он встает и хватает меня за плечи, слегка встряхивает. – Ты лучше этого. Мы вырастили тебя хорошим человеком. Забудь о Заке. Что ты чувствуешь к Грэйс? Я выкручиваюсь из его хватки; мое лицо горит. – Не знаю. – Дерьмо собачье. Мой отец действительно только что выругался? Изумленно пялюсь на него, пока он не взмахивает рукой раздраженно, и сдаюсь. – Да, хорошо, она мне нравится. Но я не могу с ней встречаться. Парни... – И снова, меня не волнует, что думают парни, и я не пойму, почему тебя это волнует. Грэйс тебе нравится. Ты ей нравишься... или тебе так кажется. Почему все остальное для тебя важно? Чувство вины пронзает меня. – Это предательство, разве не так? Грэйс говорит, Зак ее обидел. Зак говорит, он сделал то, что на его месте сделал бы любой другой парень – попытался урвать куш, и ему повезло. Дружба с кем-то из них – предательство по отношению к другому. Папа отходит на несколько шагов, садится обратно в кресло, долго смотрит в пол. – В таком случае, полагаю, тебе нужно сделать выбор. – Он пожимает плечами. – Как бы то ни было, любой мужчина, пытающийся " урвать куш" с девушкой, с которой он даже не встречается – не мужчина в моих глазах. – Отец бросает мне предостерегающий взгляд: сам понимаешь. Я отвожу глаза. Практически уверен – я ни черта не понимаю, кроме того, что снова оказался меж двух огней. *** Оставшись один у себя в комнате, я уваливаюсь на кровать и смотрю в потолок, вновь и вновь проигрывая в голове слова остальных. Сара права, говоря о том, что Грэйс никогда не теряет бдительность. Поверить не могу, что я не обратил внимания. В первый день отбывания нашего наказания Грэйс отказывалась работать на противоположной стороне коридора, потому что боялась повернуться ко мне спиной. Ко мне? Я безобиден. Для всех, кроме почтовых ящиков по ночам. Накрываю глаза ладонями и матерюсь. Вспоминаю каждый момент прошлой недели. Внезапно костюм крутой девчонки обретает больше смысла. С первой секунды нашей встречи Грэйс смотрела на меня так, словно я в любую секунду мог прижать ее к стенке. Мне казалось, она смотрела на меня с вожделением во взгляде, а на самом деле это был страх. Еще одно доказательство, что я ничего не понимаю. Не могу так больше. Встаю с кровати, включаю компьютер, проверяю электронную почту. Тренер Брилл прислал статистику недавнего тренировочного лагеря. Я открываю сообщение, морщусь, видя пустую колонку рядом со своим именем, бегло просматриваю остальных. Джереми подтянул навыки ведения мяча, но он до сих пор слаб – тут никаких сюрпризов. У Кайла заметно улучшились пассы и перехваты. У Зака, разумеется, высокий процент предотвращения голов и атак. Как и количество персональных штрафов. Интересно. Нажимаю на ссылку, ведущую на сайт команды, захожу в раздел видео. Тренерский состав собирает архив записей с игр, которые мы потом разбираем. Проигрываю несколько фрагментов. Затем еще несколько. Рассматриваю фотографии Зака с той игры, где я получил травму. Ох, он и тогда получил пенальти? Запускаю видео – и вот оно, игровое лицо. Так его Грэйс назвала. Сара сказала, Зак выглядел словно лев, преследующий добычу. Еще есть ссылка на запись с игры между нами и школой Холтсвилла – той, которую упоминала Грэйс, игры, где Зак отправил игрока в больницу с трещиной в черепе. Я помню тот момент. Парень сам неудачно подставился. Удар был правомерный. Однако я снова нажимаю на кнопку " Пуск". Перематываю до спорного розыгрыша, смотрю раз, второй, третий – в замедленном воспроизведении. Кайл борется за мяч с двумя игроками Холтсвилла, но терпит поражение. Зак оставляет свою позицию, пытается применить силу. Атакующий команды противника подхватывает мяч, наклоняет туловище вперед и… бам. Зак сталкивается с ним, и парень падает на землю, уже без сознания. Все было честно. Я опять проигрываю ролик, кадр за кадром. Вот оно. Прямо перед столкновением, в ту секунду, когда второй игрок смещается, чтобы погнаться за мячом, Зак поднимает руки и ударяет его в лицо. Тот парень точно сместился, но он пытался завладеть мячом. Пока мяч на поле, любые удары запрещены. Зак должен был остановить атаку, по крайней мере, опустить руки. Вместо этого он их поднял. Маневр неуловимый, но он был. Я вновь проигрываю видео в замедленном темпе и вижу мельком то самое игровое лицо, описанное Грэйс. Зак поднял руки. Он ударил игрока достаточно сильно, чтобы отправить его в больницу, и сделал это намеренно. Выключаю компьютер, оттолкнувшись руками, откатываюсь от стола. Изо рта вырывается ругательство. Что, если Зак сделал то, в чем его обвиняет Грэйс? Я боюсь ответить на этот вопрос.
25

Глава 25 Грэйс Я не сбежала. Очко в мою пользу, но затем я вспоминаю, что это не игра. Запираюсь в туалетной кабинке и пишу смс маме. Грэйс: Пожалуйста, забери меня. Прогуляю остальные уроки. Мама: Что случилось? Грэйс: Йен. Предал меня. Паническая атака. Мама: Хорошо. Через 15 минут подъеду. Я пытаюсь дышать медленнее, но давление в груди просто непристойное. Вдохни, задержи дыхание, медленно выдохни. Повтори. Сто. Девяносто восемь. Девяносто шесть. Пот выступает вдоль линии роста волос. В животе все сводит. " Это пройдет", – уверяю себя. Пройдет. Девяносто четыре. Девяносто два. Это пройдет. Наконец-то проходит. Обратный счет не помогает. Счет вообще не помогает. Почему эти приступы продолжают поражать меня? У Зака МакМэхона наверняка не бывает панических атак. Покидаю свой маленький кокон, расхаживаю туда-сюда по туалету; капли пота стекают по спине между лопаток. Минуту назад мне было холодно. Подхватываю свои вещи и спешу к ближайшему выходу как раз в тот момент, когда небо пронзает раскат грома и начинается дождь. Я не против дождя. Он охлаждает мою покрасневшую кожу. Прячет слезы, упрямо наполняющие глаза, несмотря на то, что я отказываюсь плакать. Стою под дождем, Бог знает сколько. Наконец-то подъезжает мама. – Грэйс, ты до нитки промокла. – Мам, – мой голос надламывается. – Забери меня домой. – Что он сделал? – Он... О, Боже, Йен был жесток. Я купила ему ланч, а он... Он не стал к нему притрагиваться. Побоялся, что подцепит венерическое заболевание. – Жжение… Господи, жжение в горле, в глазах невозможно сдержать. Воздух переполняет легкие, но мамин голос, спокойный и тихий, помогает мне выбраться. – Грэйс, считай и дыши. Давай, милая. У тебя получится. – Я думала, Йен другой, – выдавливаю из себя слова между судорожными всхлипами, разрывающими меня на части. – Он мне нравился. – Я знаю. Дыши. Задерживай дыхание. Медленно выдыхай. Такое ощущение, будто недели проходят, прежде чем мама сворачивает на нашу потрескавшуюся подъездную дорожку. Выцветшая желтая краска на доме напоминает унылый тон рвоты под дождем. Один из водостоков засорился. Вода льется через край, будто Ниагарский водопад. – Иди, прими горячий душ. Я приготовлю ланч. Фу. Еда. Дрожа, торопливо поднимаюсь наверх. Я похожа на зомби из какого-то дешевого фильма. Размытый макияж течет по щекам, капает на руки черными кляксами. Снимаю одежду, бросаю ее в угол комнаты, открываю кран. Проигрываю в памяти все, что случилось сегодня, пересиливая жжение в глазах. От горячей воды боль в теле тает, но рана в сердце кровоточит сильнее. Какая же я идиотка. Я поверила ему. Поверила в него. Я даже беспокоилась из-за его приступов тошноты и головной боли. Проклятье, он мне нравится. Очень нравится. Как до этого дошло? Я поклялась, что не позволю парню заморочить мне голову, но спустя неделю, всего неделю, Йен поселился там как гребаный паразит. Под потоком воды восстанавливается чувствительность в теле, а вместе с ней появляется боль в сердце, и я тоскую по онемению. До прошлой недели мне нормально жилось без друзей, нормально жилось со всей этой враждебностью. Как вернуться к этому? Как притворяться, что у меня иммунитет к насмешкам, когда они исходят от Йена? Опаляющее ощущение распространяется не только на глаза, но и в горло; я с усилием сглатываю. Боже, ненавижу плакать. Ненавижу всей душой, и это меня злит. Злость – это хорошо. Со злостью я справиться могу. Выключаю воду, рьяно сушу волосы полотенцем; мысли вертятся вокруг случившегося. Было бы не так паршиво, не так больно, если бы я не понимала, почему он вел себя настолько жестоко сегодня? Может, да. Может, нет. Я не знаю. Я знаю только одно: Йен – жалкое подобие мужчины, а тот факт, что я это знаю, и он все равно мне нравится, жутко раздражает. Какого черта, нет, ну какого черта. Что плохого в том, как я выглядела сегодня? Какая Йену разница, даже если бы я сделала боевую раскраску, как у футбольной команды? Это мое лицо. Это мое тело. Я могу одеваться нарядно или неформально, как мне вздумается. Почему парням так сложно принять этот концепт? Вся эта фигня, которую наговорил Джекс, про желание привлекать внимание одеждой: когда на тебя обращают внимание – это нормально. Но обращать внимание и высмеивать, оскорблять, отвергать, стыдить – разные вещи. Быть заметной – не значит давать парням открытое приглашение делать со мной все, что им захочется. Джекс – придурок, поэтому для него такой хамский образ мышления практически ожидаем, но Камрин? Она девушка, и по какой-то причине девушки еще хуже. Я слышала театральный шепот, когда вошла в класс утром. Надеваю удобные спортивные брюки, фланелевую рубашку, расчесываю волосы. Знаете, теперь я отлично понимаю, почему в школах вводят форму. Может, во всем городе... нет-нет... во всей стране ввести дресс-код? Все носят одно и то же, так что никого не назовешь шлюхой, готом, спортсменом, или хипстером, или ботаником. Никакого давления! Никакой ответственности! Один фасон для всех! Не знаю. Может, Йена беспокоит та же проблема? Я ему нравлюсь, только он терпеть не может, что другие парни так на меня смотрят? Грр, прям как в этой дурацкой пьесе про Строптивую. Все сводится к собственничеству. Моя жена, моя женщина, моя девушка, я первый ее увидел, моя любовь – моя, моя, моя. Падаю обратно на кровать, приглушенно вскрикнув. Людям нужно проснуться, открыть глаза и понять. Я не чья-то собственность. Лежу на кровати, смотрю в никуда, закипая от окружающей меня глупости, как вдруг мой взгляд останавливается на полоске ткани. Подхожу к шкафу, провожу рукой по атласному платью, которое прислала мне Кристи в прошлом году. Они с отцом хотели устроить мне пышную вечеринку в честь шестнадцатилетия, но на их условиях. Никаких черных губ, никакой подводки. Лишь метры и метры розового а-ля Пепто-Бисмол. У платья пышная юбка и рукава. Вечерним платьям уже несколько лет рукава не делают, но Кристи каким-то образом умудрилась найти такое. Что еще хуже – она купила его, даже не спросив меня сначала. Я примерила платье, отказалась показаться в нем перед папой, который тут же назвал меня неблагодарной. Разумеется, вечеринка так и не состоялась. Если бы они соизволили поинтересоваться, чего хотела я, то я бы указала на голубое платье-футляр с блестками. Я бы сделала замысловатую прическу с цветами или, возможно, украсила ее еще большим количеством блесток. Я бы обнажила немого кожи, может, открыла плечи... Внезапно родившаяся идея буквально ударяет меня промеж глаз. Она настолько крута и безупречна, что я поверить не могу, почему у меня над головой не загорелась маленькая лампочка. О, Боже, это идеально. Безумно. Дерзко. За такое меня, скорее всего, выгонят из школы. Я точно это сделаю. *** В груди болит. Тревога и раздражение начали третий раунд в борьбе за контроль над моим телом. Раздражение выигрывает... Пока. Школа пуста. Кроме меня снаружи только несколько охранников. Мама привезла меня сюда перед своей утренней пробежкой, а первые школьные автобусы еще не приехали. Внутри, неподалеку от главного входа, где включены только лампы, освещающие стенды с различными призовыми трофеями по обеим сторонам коридора, я выбираю позицию для того, за что меня, вероятно, отстранят от занятий на время. Или, по меньшей мере, оставят после уроков. Кто-то оставил стул у дверей кабинета. Сойдет. Расстегиваю рюкзак, достаю сверток розовой ткани, которую я подготовила прошлым вечером. Покрываю себя с ног до головы, прикрепляю булавкой полоску ткани, закрывающую лицо так, чтобы были видны одни глаза. Тащу стул в центр главного коридора, забираюсь на него и жду. Включается освещение. Представление начинается. Несколько минут спустя вижу их. Вереницы школьников выползают из автобусов, идут ко мне со своими раздвоенными языками и ядовитыми взглядами. Мои внутренности переворачиваются. С трудом сглатываю, заставляя обжигающий ком в горле опуститься ниже. Мне казалось, я знаю, что значит испытывать страх, но это? О, Боже, это безумие. Еще не поздно. Меня пока никто не видел. Я могу уйти, просто запихать всю эту ткань в мусорную корзину и притвориться, будто никогда не видела ее прежде. Могу улететь в Европу, сказать всем, что я дочь знаменитости. Будет так просто... Точно. Будет просто. Это правильно. Двери распахиваются; некоторые ученики резко останавливаются, увидев меня. Я игнорирую взгляды, смешки, указывающие на меня пальцы. Мои колени дрожат, но я сдвигаю их вместе. Когда мимо проходит парень, киваю и говорю: – Пожалуйста. Через открытые двери вижу Йена, Кайла и Джереми, собирающихся войти в здание. Расправляю плечи, выпрямляю спину, говорю громче: – Пожалуйста! Пожалуйста! Небольшая толпа уже заполнила коридор. Кто-то ждет, чтобы посмотреть, что будет дальше. Другие до сих пор не могут сообразить, что я делаю. Однако никто не задает вопросов. Никто не спрашивает, за что они должны меня благодарить. Им все равно. Входят члены команды по лакроссу. Йен замирает на месте как вкопанный, когда его взгляд встречается с моим. Ясноглазая – так он меня называет. – Охренеть. – Отсюда я могу по губам прочитать, что говорит Джереми. Темные глаза Йена, стоящего рядом с ним, удивленно округляются, затем он возводит их к небу. Постоянно приподнятые уголки его губ опускаются, формируя прямую, полную неодобрения линию, отчего я чувствую вспышку гордости посреди раздрая, до сих пор бушующего в животе. Я рада, что он не одобряет. Это было моей целью. Теперь мне нужно поднять ставки. Я хочу, чтобы людям стало неудобно. Хочу, чтобы они корчились от неловкости. Я хочу, чтобы Йен корчился от неловкости. – Пожалуйста. Пожалуйста. – Несколько мальчишек возвращаются по второму разу, смеются и пожимают плечами, потому что не понимают. Никто не понимает. Дженсон Стюарт, десятиклассник, член команды по борьбе, первый задает вопрос. Он останавливается перед моим стулом, нахмурившись, поднимает глаза. – За что мне тебя благодарить? – За то, что я спасла тебя от совершения изнасилования. Пожалуйста. Дженсон переминается с ноги на ногу, оглядывается вокруг, отрывисто смеется. – Эй, притормози-ка. Ты называешь меня насильником? – Ты же парень, да? Он упирает руки в бока. – Да. И что? – Все знают, что от одного взгляда на женское тело у парней зашкаливает уровень гормонов, и ваши слабые тельца просто не в силах с этим справиться. А потом вы совершаете поступки, о которых сожалеете, но вину за них сваливаете на девушек. Юмор в выражении лица Дженсона сменяется гневом. – Что ты сказала? – Ты меня слышал. – Я не слабый, сука. Слабый – единственное слово из этого предложения, которое он уловил? Серьезно? Йен быстро протискивается между нами, поднимает руки вверх, чтобы усмирить Дженсона – интересно, как он кидается спасать меня сегодня, хотя вчера без колебаний растоптал мое сердце. – Грэйс, остынь. Дженсон, просто не обращай на нее внимания. Она злится на меня. Игнорируя их обоих, продолжаю свою речь. – Девушки должны прятать себя, ничего не показывать, чтобы мальчики не теряли контроль над своими собственными телами. Это наш долг. Дженсон качает головой. – Я не въезжаю. Я отлично контролирую свое тело. – Тогда почему вы все постоянно обвиняете девушек, если они подвергается насилию? – Я не обвиняю! – Конечно, обвиняешь! Каждый раз, когда ты обращаешься с девушкой, как со шлюхой, ты винишь ее за свою реакцию. – Я с тобой не знаком даже! О, мой Бог. Мальчишки. – Забудь обо мне. Я говорю про всех девушек. Спросите у себя, как вы с нами разговариваете, как вы разговариваете о нас. Вы используете слова вроде " моя девочка", словно мы собственность? " Я бы ее оприходовал", словно мы все легкодоступны, если вам захочется? " Я голоден, принеси мне поесть", словно мы ваши служанки? Если ты так неуважительно относишься к девушкам в своей жизни, значит, ты часть проблемы. – Какой проблемы? – Дженсон вскидывает руки вверх, и я благодарна... на самом деле благодарна Йену, когда он опять встает между нами. – Чувак. – Он качает головой. – Иди в класс. Ты тут вообще ни при чем. Она просто хочет закатить сцену. – Сумасшедшая стерва. – Очередной ярлык? Шлюха, стерва, что-нибудь еще добавишь? – Ага. – Йен оборачивается; его темные глаза сосредотачиваются на мне. – Как насчет " переходишь все рамки"? – Нет никаких рамок. Эти рамки были стерты, когда Зак напал на меня в лесу. Где он, кстати? – Грэйс, я вижу, что... – О, видишь, да? – перебиваю его. – Скажи мне, Йен. Ты раздеваешь меня взглядом? – Что? Нет! – Он даже не замечает, как Кайл похлопывает его по спине. – Ты сказал, я получаю удовольствие, когда все парни в школе считают меня сексуальной. Ты сказал, я выгляжу горячо. В этом наряде есть хоть капля сексуальности? – интересуюсь требовательно. – Ну, есть? Йен моргает, наверняка гадая, не позвать ли школьную медсестру, чтобы узнать, не завалялась ли у нее смирительная рубашка. – Слушай. Ты не можешь ходить по школе и называть каждого парня насильником. – Ох, не могу? Почему? Они считают себя вправе называть меня шлюхой. – Я никогда тебя так не называл. Мои брови взметаются вверх. – Правда? Ни разу? Это замечательно, Йен, только что ты делал, когда твои друзья называли? – Взмахом руки указываю на Джереми и Кайла. – Ты их поправил? Ты за меня заступился? Или ты просто стоял, смеялся и говорил им, что еда, которую я тебе принесла, заражена чем-то венерическим? – Ладно, но... – Нет никаких " но". Ты не сможешь привести мне ни одной причины, оправдывающей случившееся. Иди, скажи своим сестрам, что они напросились. Расскажи своим сестрам, почему они сами виноваты, когда кто-то называет их шлюхами. – Я бы не позволил им выйти из дома в одежде вроде твоей, – возражает Йен. – Ты бы не позволил? Ты их хозяин? – Эй, если тебе не нравится слышать в свой адрес слово " шлюха", может, тогда не следовало выдвигать ложные обвинения в изнасиловании? – Я не выдвигала ложные обвинения. Меня изнасиловали! – выкрикиваю в ответ. – Может, девчонкам не следует напиваться до беспамятства, если их так заботит, что с ними случается! – говорит Кайл. Я кричу громче: – Может, парням хватит искать оправдания для... – Мисс Колье, что, по-вашему, вы тут устроили? Головы резко оборачиваются. Рты изумленно открываются. Я поворачиваюсь и вижу мистера Джордана со скрещенными на груди руками и поджатыми губами. Прочищаю горло, делаю вдох, стараясь успокоиться. – Я протестую, мистер Джордан. – Против чего конкретно вы протестуете? – Против того, как все в этой школе стыдят девушек за внешний вид. – Благородная цель. Вы в курсе, что для других учеников оскорбителен ваш костюм? – Обернувшись, он указывает на Кхатири, стоящую неподалеку. Слезы градом катятся по ее лицу. Семья Кхатири приехала из Афганистана, но она не носит национальную одежду. Нет. О, нет, нет, нет! Прижав руки к сердцу, слезаю со стула. – Прости. Я не намеревалась глумиться. Я использовала паранджу, чтобы показать парням, как они с нами обращаются... Кхатири подходит ближе, чтобы рассмотреть ткань, окутанную вокруг моей головы. – Это больше похоже на никаб, и это религиозный обычай, не военный. Паранджа – это символ угнетения, который женщины вынуждены носить по принуждению Талибана. Мою мать избили за одежду, похожую на твою, потому что часть ее лица была видна. Я отвожу взгляд; мне мерзко от того, что я довела Кхатири до слез. – Прости. Звенит звонок. Оставшаяся часть моей публики пускается врассыпную; они смеются, болтают между собой и указывают пальцами, проходя мимо. – Мистер Рассел, разве вам не пора не урок? – Ох. Эмм. Да. – Йен не двигается с места. – Мисс Колье, я жду вас в моем кабинете после занятий. Закатываю глаза от отвращения и сую свой костюм в рюкзак. Кхатири скрывается в женском туалете. Джереми и Кайл бросили Йена, поэтому он следует за мной по центральному коридору. Как только мистер Джордан скрывается из виду, Йен хватает меня за локоть и разворачивает к себе лицом. – Что творится в твоей голове? – С моей головой все в полном порядке. – Вырываюсь из его хватки и в ту же секунду принимаю боевую стойку, бросая ему вызов снова ко мне прикоснуться. Йен мгновенно поднимает руки. – Тебе-то какое дело? Он переминается на месте, отводит взгляд. – Не знаю. Сейчас мне не хватает терпения с ним разбираться. Я иду дальше, однако Йен меня догоняет. – Просто... ну, ты говорила, тебе противно от того, как с тобой все обращаются, так почему тогда провоцируешь еще больше проблем? Провоцирую больше проблем? Разумеется, именно так он это и воспринял. – Потому что мнение некоторых людей не изменить, когда они принимают какое-то решение. Ты меня этому научил, – ядовито ухмыляюсь ему. – Но, возможно, я заставлю других увидеть истину. Он судорожно вздыхает, будто мои слова его ранят. Надеюсь, ранили. А еще надеюсь, что в эти раны попадет инфекция. Сворачиваю к лестнице. Тут до сих пор полно народу, несмотря на то, что до последнего звонка остается всего несколько минут. Мы присоединяемся к очереди и поднимаемся на второй этаж. – Если люди в любом случае будут обращаться со мной, как с дерьмом, я хочу, чтобы для этого имелась хорошая причина. Йен морщится после моего не очень тонкого намека и склоняется ближе ко мне. – Извини за то, что я тебя обидел. Повернув направо, взмахиваю рукой. – Нет. Не обидел. Тебе пришлось меня обидеть. Так поступают мальчики, когда они боятся девочек. Они причиняют им боль. Он моргает, открывает рот, собираясь начать отпираться, закрывает его, затем предлагает мне такое оправдание: – У меня есть причины. – У тебя есть оправдания. Ты вообще не слушал? – Я указываю рукой в направлении главного входа. – Религия, правительство, медиа – все твердят вам, что вы никогда не виноваты. Вы просто невинные парни, занимающиеся своими делами, а эти женщины, эти особи женского пола заманивают вас своим внешним видом. – Для пущего эффекта устрашающе шевелю пальцами. – Парни такие тупые. Вы действительно верите в эту хрень. Вы тратите полжизни, пытаясь доказать каждому встречному и поперечному, какие вы крутые, какие сильные, а потом говорите ерунду вроде: " Ооо, детка, у меня из-за тебя такой жесткий стояк", потому что абсолютно не можете контролировать свои собственные тела. Йен останавливается, пялится на меня. – Когда я тебе такое говорил? – Не говорил, – признаю я, затем тоже останавливаюсь, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – То, что ты сказал, гораздо хуже. Звенит последний звонок; мы оба не обращаем на него внимания, стоя лицом к лицу в центре коридора, где совсем недавно нашли общий язык с помощью пары сотен личных шкафчиков. – Я сказал, у меня были причины, – повторяет он, сунув руки в карманы. – А я сказала, не было. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты испугался. – Тычу пальцем ему в грудь. – Твой позвоночник превратился в желе в ту же секунду, как только ты вошел в кафетерий вчера. Йен расправляет плечи. – С моим позвоночником все в полном порядке. – Знаешь, что еще хуже? – Я отметаю его жалкие оправдания. – Ты боишься вещей, которые совершенно неважны. Это смешно. Поговори со мной, когда парень, с которым ты знаком много лет, парень, которого ты считаешь достаточно приятным, чтобы несколько раз сходить на свидания, становится мерзким, стоит тебе сказать, что ты предпочитаешь быть с его другом, а не с ним. Йен делает шаг назад, словно я толкнула его обеими руками. Его лицо бледнеет. – Поговори со мной, когда этот парень, услышав, как ты говоришь ему " нет", услышав тебя, все равно дождется, пока у тебя не закружится голова, пока тебя не замутит, дождется, пока ты не потеряешь сознание, а потом набросится и скажет тебе, что никто не смеет ему отказывать. Поговори со мной, когда он снимет с тебя одежду, впихнет себя в твое тело, а ты не сможешь остановить его, потому что твои руки и ноги онемели. Поговори со мной, когда он оставит тебя в лесу одну, без сознания, с кровотечением, а затем опубликует в Интернете фотографии того, что он с тобой сделал. Расскажи мне тогда о своих причинах. Йен отходит еще на шаг назад. И еще. Я преследую его, не сбавляя темпа. – Поговори со мной, когда твои друзья отвернутся от тебя. Твои родители не смогут на тебя смотреть. А потом ты встретишь кого-то, кто, возможно, станет тебе небезразличен, кого ты сочтешь другим, кто знает, как поступить правильно, но ничего не сделает, потому что это трудно, кто будет стоять перед толпой и присоединится к всеобщему веселью. Расскажи мне тогда о своих причинах. Сердито смотрю на него, часто дыша, чтобы сдержать слезы, силящиеся сорваться – будь я проклята, если позволю им сорваться – в то время как Йен просто уставился на меня с разинутым ртом. – Знаешь что, Йен? Я рада, что тебя не было в лесу той ночью. Ты бы, наверно, присоединился, сделал бы это своего рода ритуалом для укрепления командного духа. Он поднимает руки к лицу, накрывает рот. Когда Йен закрывает глаза – это признание поражения. Я его разбила. Он знает, что я его разбила. Какие бы причины у него ни были, полагаю, они не стоят усилий, необходимых, чтобы их озвучить. Учитель выходит из кабинета. – Вы двое, марш на урок. Мне не нужно повторять дважды. Я оставляю Йена здесь; мои слова эхом разносятся по коридору.
26

Глава 26 Йен Слова Грэйс прожигают мои проклятые уши. Я ухожу, но это не помогает. Клянусь, я до сих пор ее слышу. Прихожу на урок математики с пятиминутным опозданием, получаю замечание от учителя и несколько недовольных взглядов от одноклассников. Такое ощущение... будто она меня заклеймила, мать твою, или типа того. Бросаю учебники на парту, плюхаюсь на стул, кипя от злости, в то время как миссис Паттерсон рассказывает о производных. Кем Грэйс себя возомнила, чтобы так со мной разговаривать? Черт, чего она добивается, называя всех парней насильниками? Грэйс повезло, что Дженсон не надавал ей за все дерьмо, которое она ему наговорила. То, что я не хочу, чтобы к моим сестрам приставали, не значит, что я их хозяин. И я никогда не называл ее шлюхой. Ладно, я толком не вступался за нее. А должен был. Я встал на защиту Грэйс, когда Джереми и Кайл доставали ее, но с Заком? Совершенно другая история. Она этого не понимает. Она не понимает, что я потеряю, если признаюсь в своей симпатии к ней. Грэйс мне нравится. Проклятье, она мне очень нравится. Мне даже нравится, как она одевается. Черный цвет и весь этот металл? Это сексуально. Вот! Я признал. Это горячо. Грэйс сексуальна. Становится ли она из-за этого шлюхой? Не знаю, и мне без разницы. Сую руку в карман, нащупываю пальцами заклепку, которую сохранил, потому что она принадлежит Грэйс. С ней все нормально. Все, за исключением одного момента, и это Зак. Он начал действовать первым. И теперь Грэйс под запретом. Теперь либо она, либо... – Мистер Рассел, каков интеграл от секанса в квадрате? Эмм. Черт. – Эээ. Что? – Каков интеграл от секанса в квадрате? – Ага. Эмм, тангенс Х? – Вы у меня спрашиваете или отвечаете? – Отвечаю. – Последний ответ? Я киваю, с трудом сглотнув. – Вы забыли " плюс С". – Ох, точно. – Опускаю взгляд на тетрадь, будто мне есть какое-то дело до этой хрени. Миссис Паттерсон отворачивается к доске, пишет очередную теорему или вроде того, а я возвращаюсь к своим угрюмым размышлениям. Слова Грэйс теперь вытатуированы на моих гребаных барабанных перепонках. Черт побери, что тут плохого, когда ты называешь девчонку своей девушкой, если вы встречаетесь? Ладно, хорошо, " я бы ее оприходовал" – это грубость. Но в реальности никто так не говорит, за исключением Джереми, может быть, и то потому, что он инфантилен в плане секса. А если я когда-нибудь заявлю маме " я голоден, принеси мне поесть", она... Эгей. Стоп. Вспоминаю ночь, когда мы с Заком напились. Он заорал из подвала, и его мать проснулась, чтобы разогреть нам еду. Зак даже не поблагодарил ее. Ерзаю на своем стуле. Не помню, сказал ли я " спасибо". Ручка трещит в моей руке. Долго смотрю на нее, затем наконец-то бросаю на учебник. Я не знаю, что делать. Твою мать! Это ложь. Я знаю, что делать. Просто не знаю, смогу ли. Дело в том... все это дерьмо? Тут даже Грэйс ни при чем, по сути. Это касается Зака. Он ведет, мы следуем. Почему? Не знаю. Никто никогда не отказывался следовать. У меня в памяти проигрывается вечер на прошлой неделе в " Пицца Хат", когда мы затеяли пари. Когда та девушка, Эдди, застукала Зака, обнимавшего мою сестру, он не выглядел так, словно хотел сказать: " Эй, это не то, что ты думаешь! ". Он казался раздраженным, словно думал: " Я только что запорол беспроигрышный вариант? ". Голова болит и кружится. Знаю, мне следует отправиться к медсестре. Уж лучше в темной комнате посидеть, чем на уроке математики, только мне нужно во всем разобраться. В матче, на котором я получил свое первое сотрясение, падение было жестким, у меня аж дыхание сперло. Я не мог дышать. Пришлось поморгать несколько раз, чтобы зрение прояснилось. Звуки казались бессвязным шумом. Помню, мне хотелось и уши " проморгать". Был момент, пока я катался по полю в попытке перезапустить свое тело, когда Зак оставил свою позицию и сбил игрока, врезавшегося в меня. И, хотя мой мозг будто через шейкер пропустили, я практически уверен, что видел его – то выражение, которое Грэйс пытается поймать на камеру, выражение, которое Сара назвала голодом. Оно было заметно в глазах Зака. Слава Богу, он на моей стороне. Вот, о чем я подумал в тот момент. Ты бы, наверно, присоединился, сделал бы это своего рода ритуалом для укрепления командного духа. Мне все равно, что думает Грэйс. Я не такой, как она сказала. Я не такой. *** Наконец звенит звонок с третьего урока, и я держу путь на физ-ру. Раздевалка гудит от разговоров – парни обсуждают утреннюю демонстрацию Грэйс. – Ты это видел? – спрашивает Зак, улыбаясь. Стягиваю с себя футболку и киваю. – Ага. Из первых рядов. Где ты был? – Опоздал. Мне вчера подфартило с девчонкой из " Пицца Хат", помнишь? – Эдди. – Нет. С другой. Джесс. Другая предназначалась для меня. Сукин сын. Я надеваю форменную футболку школы Лаурел Пойнт, чтобы скрыть свое отвращение. – Она тайком провела меня в свою комнату, и я уснул. – Чувак, ты остался на ночь? Да ты мужик! – Какой-то парнишка, с которым я не знаком, протягивает сжатый кулак; Зак стукается с ним. В этот момент я вижу кое-что. Айфон Зака, лежащий в его кроссовке. У него появилась любопытствующая публика. Он не заметит, если я пороюсь в его сотовом. – Зак, могу я одолжить твой телефон? – Вон там, братишка. – Он указывает на свой кроссовок, затем подносит руки к груди, демонстрируя размер буферов той девчонки. Грудей. Я хотел сказать грудей. Беру телефон, включаю. Пароля нет. Открываю папку с медиа-файлами и нахожу видео с Грэйс, которое Зак снял в лесу. Ого. Их тут два. Пересылаю себе оба, потом быстро набираю смс папе, чтобы сообщить о своем головокружении. Я уже собираюсь положить сотовый обратно, когда меня осеняет идея. Открываю историю отправленных сообщений и удаляю те, к которым были прикреплены видео. Секунду спустя вибрирует мой телефон; Зак смотрит на меня как на идиота. – Зачем тебе мой телефон, если твой на месте? – Мой никогда не работает в раздевалке, – быстро нахожу прикрытие. – Странно. К счастью, звонок раздается раньше, чем он успевает задать больше вопросов. Думая о том, что, вероятнее всего, запечатлено на непросмотренном видео, я замираю на месте. Десятилетия спустя урок подходит к концу; я свободен. Меня ждут три сообщения – два, отправленные с телефона Зака, плюс одно от папы. Папа: Если хочешь уйти домой, уходи. Я уже договорился с медсестрой. Отлично. Убираю сотовый в карман, складываю джинсы, чистую рубашку и белье, беру эту стопку с собой в душевую. Не люблю расхаживать по раздевалке в одном полотенце. Через пять минут, когда я бросаю мокрое полотенце в корзину, меня находит Зак. – Чувак, твоя голова в порядке? – Он держит телефон в руке. Я застываю на миг. Будь я проклят. Зак меня проверил. Качаю головой. – Нет, я иду домой. У меня уже несколько часов головокружение не проходит. Он поджимает губы, сжимает челюсти. – Нужно было вырубить того придурка под номером двадцать три. – Зак, это был честный прием. – Все равно. Никто не гадит моей команде. Опускаю глаза, тихо выругавшись. Грэйс ехидно ухмыляется у меня в голове. Просто быть не должно. Это правильно. *** Я добираюсь до дома в начале первого и иду прямиком в свою комнату. Дом пуст. Это хорошо. Сижу за столом, смотрю первое видео. Оно короткое, меньше минуты. Качество у записи фиговое, но его все же было достаточно, чтобы убедить всю школу в мерзости Грэйс Колье после того, как Зак опубликовал видео на фэйсбуке и отметил ее. Второе видео длиннее, около шести минут. Я проигрываю его один раз. Качество по-прежнему фиговое. Темно, рука Зака, держащая телефон, дрожит. А вот качество звука идеальное. Я слышу все. На обоих видео звуки одни и те же. Вот только это не те же самые звуки. Я проигрываю его снова. Еще шесть минут. К третьему разу мои кулаки сжимаются. Еще шесть минут. После четвертого раза я дрожу. Шесть минут. В случае если вам интересно, именно столько времени требуется, чтобы возненавидеть моего лучшего друга. Бросаю телефон на стол и пристально смотрю на него часами, но он так и не говорит мне, что я должен сделать. Выругавшись, запускаю пальцы в волосы. Мне нужен совет. Мне нужно с кем-нибудь поговорить, вот только с кем? Если расскажу Джереми, или папе, или сестре, или тренеру, я уже знаю, что каждый из них скажет, но все равно не определюсь, что делать. Я практически слышу папину календарную речь, проповедующую о моих друзьях-неудачниках, о том, что из меня ничего толкового не выйдет, но думаю только об одном: я не такой, как Зак. Подхватываю телефон, сую глубоко в карман, где он, клянусь, буквально пытается прожечь ткань, чтобы выбраться наружу, и тащусь на первый этаж. Нужно подумать. Нужно... Господи, я не знаю, что мне нужно. Надеваю толстовку, выхожу на улицу и бегаю до тех пор, пока легкие не начинают гореть.
27

Глава 27 Грэйс После худшего дня в школе (я продолжаю думать, что новый день не сможет оказаться хуже предыдущего, но всегда ошибаюсь), мне приходит смс – странно, ведь у меня не осталось друзей. Включаю телефон, вижу сообщение от папы – еще более странно, потому что он никогда не пишет сообщения. Папа: Не забудь про вечеринку Коди. Я не хочу, чтобы ты его разочаровала. Ого, что? Разве я когда-нибудь его разочаровывала? Я люблю этого малыша, даже несмотря на то, что его родители – сволочи. Я мирилась со всем этим дерьмом от Йена, чтобы накопить денег для подарка. Кроме того, вечеринку отменили. Разве не так? Грэйс: Вечеринку официально перенесли обратно на субботу? Обжигающее ощущение в горле вернулось. Оно уже стало мне другом. От этой мысли из груди вырывается смешок. У меня есть друг. И имя ему Флегма. Мой сотовый снова вибрирует. Папа: Конечно она в субботу! Ты это знала. Почему ты играешь в игры? Швыряю телефон в стену. Он приземляется на ковер неподалеку от лестницы без каких-либо повреждений. Это сотовый эквивалент среднего пальца. Она отменила мое приглашение. Кристи на самом деле отменила мое приглашение. И она, вероятно, сказала моему папе, что я сама не захотела приходить. Матерь Божья, она действительно меня ненавидит. Почему? Что я ей сделала? Кристи была моей учительницей. Мы платили ей за то, чтобы она давала мне уроки танцев, а не за что, чтобы она соблазнила моего отца. Кристи сама заманила его в ловушку, забеременев спустя несколько месяцев. Я не делала ничего из этого. Заезжаю кулаком по диванной подушке и кричу. Все случившееся – ее вина, не моя. Все – оскорбления, нацарапанные на маминой машине, бойкот в школе, унижения, потеря друзей, Йен. Если бы я не была так расстроена, так зла на нее, то позволила бы Заку обнять и поцеловать меня, выслушивать, как я плачу? Увидела бы истинный мотив, скрытый за его жалкими попытками соблазнения? Сработала бы моя интуиция, если бы я так не напилась? О, Боже. Нечто накатывает на меня, в меня, через меня, нечто тяжелое, слишком тяжелое, невыносимо. Я падаю на диван, потому что мне кажется, я знаю, что это такое. О, Боже, я знаю, что это. Это моя вина. Моя. Я позволила этому случиться. Я должна сейчас тусоваться с Линдси и Мирандой у нее в подвале, смотреть кино и выбирать платья для выпускного, а мы с Йеном... Я не могу, просто не могу так больше. Бегу на кухню. Брошюра с информацией о семестре за границей прикреплена к холодильнику магнитом, но Европа недостаточно далеко. Мне нужно сбежать. Мне нужно уйти туда, где никто меня больше не достанет. В одном из шкафчиков на верхней полке мама хранит бутылки алкоголя, которые дарят гости, но никто не пьет. Мне иногда кажется, будто они размножаются в темноте, и у них появляются маленькие бутылочки. Запихиваю несколько бутылок в карманы – какая разница, что в них? Необязательно, чтобы вкус был приятный. Главное, чтобы я перестала чувствовать. В лесу холодно, темно и пахнет как на кладбище. Листва хрустит под моими сапогами; я включаю принесенный с собой фонарик, стукнув по нему пару раз. Не помню, как сюда добралась – к месту преступления, в которое никто не верит – но добралась. Ложусь на сырую землю, спиной к железнодорожным рельсам. Ага. Тем самым рельсам. Открываю первую бутылку, залпом отпиваю, что бы там ни было. Ром. Пожимаю плечами. Как я и сказала, не важно. Останки множества вечеринок захламляют поляну: пустые банки, бутылки, пластиковые ручки от упаковок пива и... фу, презерватив. Как много таких же девушек, вроде меня – девушек, которые перепили, выбрали неправильную одежду, произнесли неправильные слова, и в итоге очутились здесь, сидя на земле и глядя в бутылку? Звучит свисток поезда. Я подбираю чью-то пустую пивную бутылку, бросаю ее в дерево. Что-то переворачивается у меня в груди, когда она разбивается на миллион осколков, потому что я завидую. Я реально ей завидую. Поднимаюсь, отхлебываю больше рома, нахожу другую бутылку, тоже швыряю ее. Выстраиваю шесть бутылок на рельсах, пытаюсь проверить, как быстро смогу бросать, брать новую, опять бросать. Дуга света, исходящая из фонарика, с блеском отражается от осколков. Калейдоскоп узоров. Мне бы хотелось поменяться с одним из них местами. Только я не разбиваюсь подобно стеклянным бутылкам. Я наклоняюсь и изгибаюсь... чувствую все, что в меня летит, и я устала. Просто хочу разбиться, чтобы больше никогда ничего не чувствовать. Очередной глоток рома, и тут я замечаю кое-что. Большой осколок, с зазубренными острыми краями в центре луча света, словно на сцене. Соблазнительный. Поднимаю этот осколок, с минуту его поглаживаю, провожу им по коже. Он холодный и гладкий. Я понимаю: всего один взмах руки, и он ужалит. Будет больно. Однако вряд ли я почувствую себя хуже, чем сейчас, а когда все закончится, со мной тоже будет кончено. Крепче обхватываю осколок, мой паспорт в свободу. Закрываю глаза, представляя это, представляя покой, конец боли, просто... конец. Сжимаю еще сильнее, и неровный край обнажает свои зубы. Мои руки дрожат. Дыхание перехватывает. Нет. Бросаю стекло, падаю на колени, накрываю ладонями лицо. – Иисус Х. Христос, ты меня до жути напугала. Свечу фонариком вокруг. Йен выходит на мою поляну. Может, Бог существует. Может – нет. Что-то привело Йена сюда как раз в тот момент, когда я готова сломаться, и я гадаю: он здесь, чтобы меня спасти или добить самому? Он недоволен – это ясно. В его глазах заметны тени, лицо напряжено. Поднимаю свою бутылку и пью, затем снова растягиваюсь на земле, прислонившись спиной к дереву. – Что ты делаешь, Грэйс? Я вскидываю брови на его до боли очевидный вопрос и не утруждаю себя ответом. Делаю новый глоток, чувствую, как выпивка прожигает себе путь к моему желудку. Несколько секунд спустя Йен забирает бутылку, тоже отпивает, морщась. – Могу я присесть? Я замираю. Я в своих крутых сапогах пью в лесу наедине с мальчиком, и он просит разрешения присесть? " Ты совсем из ума выжила? ", – кричит каждая клеточка в моем теле, однако я немного смещаюсь в сторону, потому что все остальное уже не важно. Что Йен может сделать со мной, чего еще не делали? Он приседает на корточки сбоку от меня, тоже прислоняется спиной к дереву и передает бутылку обратно. – Почему ты этого не сделала? – Йен подбирает мой осколок, бросает его подальше. Я оплакиваю потерю, следя за его траекторией, и опять глотаю ром, когда стекло приземляется где-то за кустом. Почему я этого не сделала? Чертовски хороший вопрос. Каким образом мне объяснить это? Я хотела. До сих пор хочу. Однако есть кое-что, чего я хочу сильнее. Нуждаюсь, словно в воздухе. – У тебя в семье есть такой старый бюрз... брюж... – Я знаю это слово. Бросаю взгляд на бутылку. Ром действует быстро. Хорошо. – Брюзга? – Ага, он самый. Есть кто-нибудь, кто любит рассказывать, насколько тяжело им жилось в нашем возрасте? Темные глаза Йена округляются на секунду, поэтому я понимаю, что несу полный вздор, но он подыгрывает. – Ты имеешь в виду что-то вроде того, как им приходилось ходить в школу пешком в разгар зимы? Именно. Я радостно киваю. – Через сугробы по колено. – Босиком, – добавляет Йен; уголки его губ приподнимаются. – В гору. – Туда и обратно, – произносим мы одновременно и смеемся, хотя длится это недолго – ну, потому что мы сидим в лесу, делая все возможное, лишь бы не обсуждать истинную причину, по которой мы сидим в лесу. – Да, у меня дедушка такой, и, судя по всем признакам, папа станет таким же лет через пять. Я качаю головой. – У тебя просто замечательный папа. Йен забирает бутылку. – Ты встречалась с ним только раз. Поверь мне, его характер становится хуже. – Нет, он правда замечательный. Он помог мне, когда один из домовладельцев позволил себе лишнего со мной. Йен резко поворачивает голову. – Эй, подожди-ка. Кто позволил себе лишнего? Когда это случилось? – О, это было в тот день, когда Зак вытащил тебя пораньше из тренировочного лагеря шлюх. – Я шевелю пальцами перед ним, словно они наполнены силой всех этих потаскушечьих вшей. – Мы должны были пойти туда вместе, но ты бросил меня, чтобы потусоваться со своим бро. – Утаскиваю бутылку обратно, снова пью. – Мне бы хотелось, чтобы мой папа был похож на твоего. Он больше не заступается за меня. – Еще как заступается. Я был рядом, когда он чуть не надрал задницу Джереми. Я прыскаю со смеху. – Это было легко. Но он не поддерживает меня, когда становится сложно. Кристи отменила мое приглашение на праздник в честь дня рождения моего брата. – Прижимаю ладонь ко рту. Я не собиралась это говорить. А теперь мне хочется вернуть свой осколок, но он исчез, как и все мои друзья. – Не может быть. – Йен выхватывает бутылку из моих рук. – Может. – Тянусь за ромом, но он держит его так, что мне не достать. – Кристи позвонила в воскресенье вечером, сказала, что организаторы из мини-зоопарка проворонили двойное бронирование, поэтому вечеринка отменяется, и попросила меня не приходить. Сегодня папа присылает мне сообщение, говорит, что хочет убедиться, не забыла ли я про вечеринку и не разочарую ли брата. Будто я на такое способна? – Я хочу еще рома, но Йен не отдает мне бутылку. – Поэтому ты сидишь в лесу, пьешь и смотришь на осколки стекла? Пожимаю плечами, и он меняет тему. – Ладно, расскажи мне, какое отношение все это имеет к родственникам с тяжелой жизнью? – Ох, точно. – Прикладываю палец к губам. – Это я. – Ты? – Йен закатывает глаза. – Ага. – Я сер... езно, – говорю и смеюсь, потому что от такого простого слова мой язык заплетается. Поднимаюсь на ноги. Ого, это не такая уж легкая задача в сапогах на высоких каблуках. Я недостаточно пьяна – даже близко. Достаю вторую бутылку, которую стащила из кухни, открываю ее, отпиваю, потом вспоминаю о манерах. Когда предлагаю Йену, он только пожимает плечами. – Почему ты считаешь себя старой безумной брюзгой? Смеюсь и, раскинув руки, проливаю немного… Что это? Виски. – Такова моя жизнь. Каждый день она становится сложнее и сложнее. – Делаю еще глоток, громко отрыгиваю и быстро накрываю рот рукой. Моргая, примерно минуту смотрю на него. – О, Господи! Гадость. – Я начинаю хохотать. Получается странный хриплый звук, в котором нет ни намека на радость. Потом он затихает. – Худшее, самое худшее, что только может случиться с девушкой, произошло со мной, но я все еще здесь. И я думаю – хуже уже некуда, да ведь? Просто некуда. – Пытаюсь пройти вперед, но деревья наклоняются, будто вот-вот упадут. Хватаю одно, чтобы удержать его. – Только становится хуже. Каждый чертов день становится хуже. Я иду босиком, по снегу, в гору, а теперь посмотрим, чем еще в нее швырнуть, понимаешь? Самое обидное – я не вижу половины летящего в меня дерьма до тех пор, пока не почувствую его. – Мой голос надламывается; я снова сползаю на землю. Огромные слезы катятся по моему лицу. У Йена отвисает челюсть. – Моя жизнь – полный отстой, и я просто больше не хочу ничего чувствовать. – Грэйс, мне жаль. Черт, мне так жаль. – Ты все время это говоришь, но потом продолжаешь делать всякую хрень, требующую изв... изви... нений. – Ладно, почему бы тебе не отдать мне эту бутылку? Ты заикаешься и едва стоишь на своих проклятых каблуках. Уворачиваюсь, не давая ему дотянуться до бутылки. – Я не пьяна. – Чтобы это доказать, делаю щедрый глоток виски. – Ага, пьяна. – Если бы я напилась, ты бы уже был на мне сверху. Йен подскакивает на ноги, выхватывает бутылку из моей руки и разбивает ее о дерево. – Заткнись. Просто заткнись к черновой матери, – кричит он на меня, только его голос дрожит. Я удивленно моргаю. Ого. Йен порядком вышел из себя. – Ой, что такое, Рассел? Не хочешь заразиться одним из моих венерических заболеваний? – Грэйс, я серьезно. Заткнись. Снова встаю. – Когда я открыла глаза и увидела тебя, подумала, что я в безопасности. – Вытираю слезы с лица, потому что они жалкие. – Ты причинил мне больше боли, чем все остальные. – Нет, это я жалкая. Он опускает глаза, сует руки в карманы. – Да. Я прошу прощения за это. У меня были причины... – Оправдания. Не причины. – Я пожимаю плечами, будто мне все равно, вот только мне не все равно. Мне далеко не безразлично, и, Боже, это больно. Йен морщится так, словно я порезала его своим стеклянным другом. Куда он делся? Улетел туда, за этот... этот... Что это? Прищурившись, смотрю на куст, или дерево, или высокую траву – кто знает? – и едва не падаю лицом вперед. – Грэйс. Грэйс? Эй, осторожней. Я тебя держу. Я ощущаю такую легкость. Глянув вниз, замечаю, что Йен держит меня за руки, приподнимает. Смотрю ему в глаза, на его губы. Он крепче сжимает мои предплечья. Думаю, сейчас я ближе к нему, чем была прежде, достаточно близко, чтобы протянуть руку и провести пальцами по его скуле. Вдруг Йен прочищает горло. – Грэйс, скажи мне кое-что. Если бы ты сделала то фото Зака, с его игровым лицом, каким бы образом оно все исправило? – Он указывает жестом на мою бутылку. Ого, резкая смена темы разговора. У меня кружится голова. Мои плечи поникают. Ах, черт. Мне очень хочется вернуть свой осколок стекла. – Никаким. Я уже его сделала. Ты видел, по... мнишь? Ты отобрал камеру, просмотрел все снимки на карте. Тогда ты в первый раз был жесток. – Это был первый или второй раз? Их было так много, что они начинают сливаться вместе. В один большой клубок жестокости. – Осколок. Хочу его обратно. – Нет. Что не так с твоей фотографией? Шлепаю его по рукам, но он не двигается. – В полиции сказали, такой улики недостаточно для задержания. Пустая трата времени. Все непрасно. – Напрасно? Я так и сказала. – Зак победил. Йен открывает рот, потом закрывает. Опять открывает. – Мне жаль. Я смеюсь. Он забавный. Такой высокий и милый. – Я думала, ты друг... ой. Из-за этого Йен снова злится. – Ты сама не знаешь, о чем говоришь. – Я пре... красно знаю, о чем говорю. – Льну к нему. Мне хочется взъерошить ему волосы. Глаза Йена округляются. – Что, черт побери, ты хочешь сказать? Каково будет? Запустить мои пальцы в эти темные волосы? Почувствовать его руки на моей коже? Его губы на моих губах? Ох, подождите. Практически забыла, что я уже знаю, каково это. Как я могла забыть про эту часть? Это моя любимая часть. – Я хотела, чтобы ты позвал меня на свидание. Целую вечность хотела, но ты никогда меня не замечал. – Замечал. – Значит, ничего не предпринимал. – Да, ну, теперь я замечаю тебя. Прыскаю со смеху. Это только потому, что я пьяна и влюбляюсь в острые осколки стекла. Я устала. Очень устала. Веки будто свинцовые, поэтому я кладу голову Йену на плечо и закрываю глаза на мгновение. Внезапно его руки заключают меня в объятия. Он обнимает меня... крепко. – Я должен был позвать тебя на свидание, – говорит Йен, сжимая еще крепче. – Я точно должен был позвать тебя на свидание. Снова фыркаю, потому что... серьезно? Мне полагается в это поверить? – Грэйс? – Ммм. – С моей головой, покоящейся у него на плече, и его теплым дыханием на моих щеках, я вздыхаю. Наверно, это просто сон. Я отключаюсь, довольствуясь теплом и претворяясь, будто Йен действительно рядом. – Грэйс? Проклятье, почему мой сон такой громкий? – Ты пойдешь со мной на свидание? В кино или еще куда-нибудь? – Конечно, воображаемый Йен. Я пойду с тобой на свидание. Сделай прививки для начала. Против вшей, вакцину против шлюх. Он еще крепче обнимает меня. – Заткнись, Грэйс. – Сновидения не должны на тебя кричать. – Я – не сон, Грэйс. – А должен быть. Йен вздыхает; его дыхание щекочет мою кожу. – Грэйс, посмотри на меня. Поднять голову? Не уверена, что смогу. Однако я все равно пытаюсь, потому что мне нравятся хорошие сны, а таких у меня давно не было. Голова словно в два раза увеличилась и стала тяжелее килограммов на пятьдесят, и... ого! Тут два Йена. Он немного приседает, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, обхватывает мою голову обеими руками. Я улыбаюсь. – Спасибо. – Без проблем. Ты смотришь на меня, Грэйс? Ты меня видишь? – Ага, вас обоих. – Господи. – Йен закатывает глаза. – Чертовски неудачное время, но тебе нужно выслушать. Я тебе верю. Ты меня слышала, Грэйс? Я верю тебе. Мозгу требуется секунда или две, чтобы поспеть за ушами, а когда он регистрирует услышанное, я наконец-то разбиваюсь подобно одной из тех пивных бутылок и рассыпаюсь на миллион неправильных осколков. Только Йен не отпускает. Ни на миг не отпускает. Мы стоим так целую вечность, до тех пор, пока ко мне не возвращается способность дышать без рыданий, моргать, не проливая слез. – Черт, ты невероятно сильная, ты справлялась со всем этим дерьмом, и я не знаю, почему мне понадобилось так много времени, чтобы увидеть... Ну, я знаю, почему, но это не имеет значения, ведь теперь я вижу. Теперь я знаю. Проклятье, ты – воин. – Он целует меня в лоб, и, черт побери, это так правильно, идеально. Я не хочу двигаться, даже для того, чтобы сказать ему: все эти эпитеты ко мне неприменимы. Я просто девочка, которая разозлилась. Очень, мать твою, разозлилась. – Грэйс? – Ммм. – Рад, что ты этого не сделала. Я про стекло. – Было бы просто. Не правильно. Все еще обнимая меня, Йен вздрагивает так, словно я ударила его током. А потом я падаю. И в процессе падения думаю: " Я знала, что это всего лишь сон". *** – Грэйс. Что-то шлепает меня по лицу; я отбиваюсь. Кто-то смеется. – Грэйс, ну же. Открой свои ясные глаза. Йен? О, Боже. Я моргаю; он улыбается, глядя на меня сверху-вниз, одной рукой сжимает мою руку, а второй гладит меня по щеке. Что... Оглянувшись по сторонам, обнаруживаю, что я в его машине. Лес. Алкоголь. Осколок стекла. Охнув, подскакиваю на сиденье и зажмуриваюсь. Черт, черт, дерьмо! – Грэйс, посмотри на меня. – Рука на моей щеке встряхивает меня слегка, опять похлопывает. Мои глаза распахиваются, потому что по тону голоса я слышу – Йен раздражен. – Ничего не случилось. Ясно? Честное слово. Ничего не было. Как он... Я лишь киваю. – Дай мне свой ключ. Ключ? Хлопаю по карманам. Кажется, я сунула его в задний карман. Привстаю, пытаясь совладать с непослушными руками, и наконец-то выуживаю ключ. Йен забирает его, выходит из машины. Выругавшись, накрываю лицо ладонями. Какого черта он делал в лесу? Пассажирская дверца открывается; я едва не падаю с сиденья к ногам Йена. Он вздыхает и подхватывает меня на руки, словно больного ребенка. – Я тебя держу. О, Боже, ты даже не представляешь. Закрываю глаза, отдаюсь ощущениям, потому что такого, наверно, больше не случится, пока я не уеду в колледж, где никто не знает шлюху Грэйс. Вздрагиваю, когда моей спины касается что-то мягкое. Я на диване в нашей гостиной. Йен бросает ключ на кофейный столик, включает светильник, затем приподнимает мою ногу, расстегивает один сапог, потом другой. Даже несмотря на то, что мои нейроны невосприимчивы из-за выпитого алкоголя, я чувствую трепет. Он усаживает меня, снимает мою кожаную куртку, бросает ее на стул, ставит мои сапоги в угол. На спинке дивана лежит одеяло. Стягиваю его, но Йен тут как тут, расправляет одеяло, укутывает меня. Боже, это так восхитительно. Заставляю глаза раскрыться... даже не помню, как их закрыла... но Йен исчез. Проклятье. Снова зажмуриваюсь, пытаюсь вспомнить все гадости, совершенные им, чтобы так сильно по нему не скучать, и... и сразу вспоминаю прекрасные слова, которые он сказал мне совсем недавно. Это был не сон? – Грэйс. – Я не сплю. – Не без усилий распахиваю веки. – Хорошо. – Йен вернулся, и он смеется. У него в руке большой стакан воды. Он снова помогает мне сесть, протягивает мне свою ладонь, ухмыляясь. Обезболивающее. Улыбаюсь такой иронии, глотаю таблетки, запиваю, ложусь обратно. – Не уходи, – шепчу я. Он смотрит на дверь, нахмурив брови, поджав губы. Мое сердце раскалывается еще на сантиметр, но я ничего не говорю. Полагаю, я уже достаточно шансов ему дала. Йен опускается на колени передо мной, тянется к моей щеке, начинает поглаживать, рисуя маленькие круги. Если бы я не лежала, то растаяла бы в лужицу. Веки такие тяжелые, только, если я закрою глаза, могу что-нибудь пропустить. Я годами представляла этот момент, как все будет происходить, какие обстоятельства к нему приведут. Йен откидывает назад свои каштановые волосы, спадающие на темные глаза, облизывает губы, и, клянусь, я практически чувствую запах шоколада. Он опускает взгляд. Я едва не озвучиваю свой протест, пока он не произносит мое имя. – Грэйс? Мне очень хочется тебя поцеловать. В губах щекотно; я не могу определить – это от предвкушения или чего-то еще? – Ты можешь. Он резко вскидывает голову, его глаза округляются немного, встречаясь взглядом с моими. Йен смотрит, просто смотрит на меня в течение долгого времени; тиканье часов, висящих на стене, становится все громче, громче, громче. Когда я практически убеждаюсь, что он посмеется надо мной и скажет, что пошутил, Йен садится рядом со мной на диван и обхватывает обеими ладонями мое лицо. Пульс учащается. Он нависает надо мной, склоняет голову набок, и я забываю, почему ненавижу его. – Только когда ты протрезвеешь. Закрываю глаза, чтобы Йен не заметил мое разочарование, но мой мозг проигрывает в памяти день, когда мы поцеловались в коридоре. Я ощущала вкус шоколада. И мне хочется еще. Потому что... кому хватит одного шоколадного поцелуя? Мои пальцы сжимают его широкие плечи... забавно, не помню, когда успела обнять Йена... притягиваю его к себе с такой силой, что он кряхтит. Есть только стальные мышцы под нежной кожей, теплые ладони, горячее дыхание, бешено бьющиеся сердца, отяжелевшие руки. Час назад я не хотела больше ничего чувствовать. Сейчас я чувствую все, и этого все равно недостаточно. – Ты не облегчаешь дело, Грэйс. – Ты правда мне веришь? Йен кивает, его взгляд прикован к моему. – Да, верю. – Почему? Почему сейчас? Он внезапно встает, проводит рукой по волосам. Я дуюсь. Я хотела это сделать, но забыла. – Грэйс, мне нужно кое-что сделать, и потом я вернусь, ладно? Отворачиваюсь; моя кровь леденеет. Йен не вернется. А завтра он вонзит нож немного глубже. Может, этот нож проткнет меня насквозь, и все наконец-то закончится. Йен испускает странный звук, будто задыхается. Прежде чем успеваю понять, почему, он падает на диван рядом со мной и заключает меня в объятия. – Нет. Проклятье, Грэйс. Нет. Не делай этого. – Его руки – словно стальные стены вокруг меня. – Чего не делать? – бормочу безжизненно ему в грудь. – Не думай о том, о чем думаешь. – О чем я думаю? Он сжимает мои плечи, немного отодвигает меня и смотрит прямо в глаза. – О чем-то вроде: " Ох, наверно, он просто хочет выяснить, такая ли я легкодоступная, как говорит Зак". Или хуже: " Интересно, как Йен поиздевается надо мной завтра". Опускаю взгляд; Йен опять крепко меня обнимает. – Грэйс, знаю, ты уже дала мне множество шансов. Дай мне еще один. Пожалуйста? Всего один. Мне нужно кое с чем разобраться. А завтра я объявлю всей школе, что ты моя... Он вдруг замолкает. Я смотрю на него, стараясь понять, почему Йен выглядит так растерянно, что аж засмеяться тянет. – Что? – Не знаю, как это назвать. Тебя. Нас. – Нас? – У меня отвисает челюсть. Мы теперь " нас"? – Да. То есть, ты была так недовольна тем, как парни распоряжаются девушками, помнишь? Не хочу рассердить тебя, назвав своей девушкой. Пресвятая Дева Мария с младенцем Иисусом в раю. – Ты... ты говоришь, что хочешь, чтобы мы были вместе? Йен облегченно улыбается. – Да. Вместе. – И потом быстро добавляет: – То есть, если ты тоже хочешь. Многое изменилось, я понимаю. Но не это. Я хочу. О, Боже, я хочу. – Как насчет твоих друзей, твоих товарищей по команде? Как насчет обедов, когда они не позволят мне сидеть за их столом? Как насчет следующего раза, когда один из них решит, что может прокатиться на Грэйс? Ты сможешь когда-нибудь смотреть на меня, не видя того, что сделал Зак? Его челюсти сжимаются. Когда он говорит, его голос звучит сдавленно. – Шаг за шагом, Грэйс. Просто скажи, что ты будешь рядом. – Да. Я буду рядом, Йен. Улыбнувшись, он отпускает меня, поправляет мое одеяло и направляется к двери. На пороге Йен оглядывается через плечо. – Грэйс, помни о том, что я тебе сказал. Я тебе верю. О, да, я помню. От этих слов ощущение было еще приятней, чем от поцелуя в лоб, а с ним немногое сравнится. После всего, что со мной случилось, после стольких раз и изощренных способов, когда мне причиняли боль, каким образом один мальчик может заставить меня поверить в сказки?
28

Глава 28 Йен Нет! Зак, остановись. Я не хочу. В салоне папиной Камри, сжимая руль, пытаюсь остыть, но все равно закипаю от ярости. То, как Грэйс смотрела на осколок стекла… меня до сих пор в дрожь бросает, и я злюсь из-за этого. Она так на меня должна смотреть. Когда-то она на меня так и смотрела. Но я не справился, поэтому вырвал сердце из ее груди и растоптал его перед всей командой, перед половиной проклятой школы. Заметив свое отражение в зеркале заднего вида, качаю головой. Я даже не могу сказать, что спас ей жизнь. Нет, Грэйс сделала это сама еще до того, как увидела меня. Она вступила в бой со своим демоном и победила. О, Боже, мне плохо. Помоги мне, Зак. Мне так плохо. Видео Зака непрерывно крутится у меня в голове. Я просто сижу и дрожу, словно бесполезный китайский болванчик, укрепленный на приборной панели. Замахнувшись, сбиваю идиотскую фигурку на пол. Знаю, что должен сделать. Я знал еще до того, как отправился в лес днем. От этого не легче. Команда пострадает. Вероятно, пропустит Турнир Лонг-Айленда. Выпускники могут потерять стипендии. Мой сотрясенный мозг еще может оправиться. Есть шанс, что со мной все будет в порядке. Но, если я это сделаю, никто из нас не сможет играть. Я потеряю все – друзей, мою команду, возможность получить спортивную стипендию. Достаю телефон и долго смотрю на него, затем снова проигрываю видео. Я думаю о том, как Зак помог мне сдать промежуточный экзамен и прикрыл меня, когда я ударил машину. О его растерянности, когда он признался, что пытался переспать с Грэйс, потому что она была пьяна. Разве не для этого существуют такие вечеринки? Ты бы сделал то же самое, если бы был там! Нет! Зак, остановись. Я не хочу. Я бы остановился. Клянусь, я бы остановился. Никто не смеет мне отказывать. Глубоко вздохнув, делаю то, что должен был сделать сразу же после просмотра проклятого видео – отправляю смс тренеру Бриллу, прикрепив файл Зака. Через мгновение отправляю второе сообщение, предупреждая, чтобы он посмотрел его в одиночестве. Это мелочь, но я хочу защитить право Грэйс на приватность. Следом звоню детективу, который допрашивал меня той ночью, когда я привез Грэйс в больницу. – Как это видео попало к тебе, Йен? – спрашивает детектив Бакли после моих пояснений о том, что там запечатлено. – Я нашел его в телефоне Зака. – Нашел. Другими словами, взял без разрешения? – Да, но... – Йен, отправь мне видео по электронной почте. Я посмотрю, что смогу сделать, но... – Бакли замолкает. Я понимаю, что он не договаривает. Это не самое веское доказательство. Мой телефон вибрирует, извещая о новом сообщении. Тренер Брилл велит мне встретиться с ним в его кабинете сейчас же. Завожу машину и еду в школу; узел в животе завязывается все туже с каждым километром. Уже темнеет, но команда до сих пор тренируется на поле. Повернувшись к ним спиной, иду по длинному пустынному коридору к раздевалке. Запах пота и прочая вонь никогда не выветриваются. Мне правда будет этого не хватать. Телефон спрятан глубоко в кармане. Я расхаживаю туда-сюда; подошвы моих кроссовок скрипят по плиточному полу перед кабинетом тренера. Я не рассказал Грэйс про видео. Я хотел. Думал об этом десятки раз. Я хотел стать ее героем. Хотел, чтобы она рьяно бросилась мне на шею с благодарностью. Но я не стал. У меня нет причин, лишь оправдания. После всех гадостей, которые я наговорил и сделал, Грэйс до сих пор питает ко мне симпатию. Почему? Этому нет причины. Половина женского населения не воспевает мою неотразимую красоту. Я далеко не так умен, как Зак. Я не имею ни малейшего представления, чем хочу заниматься в жизни. И, ах, давайте не будем забывать о вмятине, появившейся на папиной машине из-за того, что я счел пустяком вождение в нетрезвом виде. Да я просто гребаный подарок судьбы. Она заслуживает кого-то получше меня. Грэйс заслуживает бойца, такого же, как она сама. Дверь с лязгом распахивается. Я замираю на месте, дрожа словно трехлетка после кошмара. Слышится клацанье бутс; внезапно Зак появляется передо мной. – Рассел? Какого черта, старик? Ты выглядишь так, будто увидел привидение. Сдавленный смешок вырывается из груди. Ага. Полагаю, увидел. Он идет к своему шкафчику, снимая с себя пропитанную потом футболку. – Серьезно, чувак. Что с тобой? – Вся команда тянется следом за ним, только я не обращаю на них внимания. С трудом сглатываю. – Зак, я пригласил Грэйс на свидание. Его лицо распадается – глаза округляются, челюсть отвисает, ноздри трепещут. – Какого черта ты сказал? – Я пригласил ее на свидание. Она мне первому приглянулась. Ты вообще не должен был к ней подкатывать. Но ты это сделал, и теперь все кончено. Зак отходит в сторону, разводя руки. – Ушам не верю. Эта шалава пытается разрушить мою жизнь, а ты хочешь с ней медляки танцевать на выпускном? Ты под кайфом, старик? – Зак... – Нет! Нет, чувак. Я запрещаю. Я моргаю. – Ты... что? – Ты пришел ко мне, сказал, что собирался сказать. Теперь моя очередь. Я запрещаю. – Я не прошу у тебя разрешения. – Тогда какого хрена ты просишь? – Правду! – ору в ответ. – Что ты с ней сделал? И не парь мне чушь про то, что она сама напросилась. Он останавливается, медленно поворачивается ко мне лицом и скрещивает руки на груди. – Мне не нравится твой тон. Братишка. Тебе полагается быть моим другом. Сначала ты говоришь мне, что хочешь девчонку, которую я уже поимел – которая оказалась не так уж хороша, кстати – а потом задаешь мне вопрос, но это и не вопрос вовсе. Парни бросают свои дела и наблюдают. Моя кровь закипает. – Оказалась не так уж хороша? Забавно. – Резко смеюсь. – После вечеринки ты другое говорил. Ты другое говорил, когда опубликовал в Фэйсбуке то маленькое видео-посвящение. Зак хохочет. – Йен, ты серьезно запал, да? Ладно, слушай. Это была пустая болтовня. Я надеялся на повтор, понимаешь? – Повтор. Ага. И как, сработало? Улыбка исчезает. – Ты меня по-настоящему бесишь. – Он делает несколько шагов мне навстречу, я отстраняюсь в сторону. Зак в ужасе смотрит на меня. – Посмотри на нас. Ты этого хочешь? Мы дружим много лет, а сейчас готовы перегрызться из-за какой-то... – Не произноси этого, чувак. – Что, шлюхи? Потаскухи? – Зак, расскажи мне, что ты с ней сделал. – Я трахнул ее, старик. Всего-навсего, и это того не стоило, потому что она просто лежала там... – Что ты сказал? – Склоняю голову набок. Он признал это. Он только что признал, что Грэйс была без сознания. – Что случилось с твоей первоначальной версией? То она охотно участвовала, а теперь просто лежала. Где правда? Зак стоит на месте: лицо красное, в глазах шок. Впервые с момента нашего знакомства у него нет остроумного возражения. Мэтт и Кайл обеспокоенно переглядываются. Джереми медленно подходит ближе. – Зак. Просто расскажи мне. Я пойду с тобой к копам. Не обязательно... – К копам? Боже Правый, ты спятил? – Он потирает рот рукой. Но выражение его лица меняется. Прежде я никогда не видел Зака испуганным... до этой секунды. – Я знаю, что ты сделал. Зак, я знаю. Его взгляд наполняется сожалением, плечи понуро опускаются. – Йен. Я не знаю, как это произошло. Я... Господи, я просто не мог остановиться. Твою мать. – Все будет в порядке. Мы... Воздух с шумом покидает мои легкие, когда Зак быстро разворачивается и заезжает кулаком мне в живот. Я сгибаюсь пополам; следует еще один удар кулаком в лицо, после которого я отлетаю спиной к стене личных шкафчиков. Зрение теряет резкость; когда я ощущаю кровь на языке, мой старый приятель Зак склоняется надо мной, его глаза горят. – Ты нашел его, разве не так, Рассел? Где оно? – Он хлопает по моим карманам, находит телефон, разбивает его бутсами. – Хочешь пойти к копам без доказательств, подтверждающих твою маленькую историю? Хочешь, чтобы эта команда увидела, как ты пошел против брата? Дерзай. От сожаления, которое, клянусь, я видел в его глазах мгновение назад, не осталось и следа. Как и от нашей дружбы. Вскарабкиваюсь на ноги и успеваю один раз ударить Зака в челюсть, прежде чем Джереми заламывает мои руки назад. Остальные члены команды приближаются. – Она сказала " нет", Зак. Грэйс тебе отказала, но ты не послушал. Он смеется. – Я ни разу не слышал слова " нет", старик. Я слышал только стоны. – Слышал. Ты сказал, что никто не смеет тебе отказывать, а потом изнасиловал ее. Улыбка сползает с его лица; секунду спустя Зак сжимает мою рубашку в кулаке. – Тебя там не было, Рассел. Твой телефон разбит на кусочки. Так где же твое доказательство? А, дружище? – В полиции. И у тренера Брилла. Когда он бледнеет, и его хватка ослабевает, я вонзаю нож немного глубже. – Зак, ты ведь не думаешь, что копия этого видео была только у меня в телефоне, да? – Какого видео? – спрашивает Мэтт. – Черт, о чем он говорит, Зак? Наступив Джереми на ногу, вырываюсь из захвата, в то время как Зак плюхается на скамейку с мертвенно-бледным лицом. – Видео, которое он записал, пока насиловал Грэйс. Она сказала " нет". Она просила остановиться. Но Зак ответил, что никто не смеет ему отказывать. А когда она потеряла сознание, он взял ее силой. Зачем ты его сохранил, Зак? Ты такой умный парень, зачем ты его сохранил? Как только задаю этот вопрос, ответ сам приходит ко мне. Трофей. Ему нужен был проклятый трофей. – Нет. Нет, это не может быть правдой, чувак. Скажи ему! Скажи, что это неправда, – требует Кайл. – Йен врет! – кричит Джереми. – Он просто хочет сам ее поиметь. Кайл пристально смотрит на меня. – Рассел, что за чертовщину ты несешь? – Кайл, я бы не стал лгать об этом. Зак стал бы. Он соврал. Зак бросается на меня с воплем, пихает спиной в шкафчик; прежде чем я успеваю поднять руки, чтобы защититься, он наносит удар, который отправляет меня в нокаут. Я сползаю на пол и сворачиваюсь в комок, пока его кулаки молотят по моему лицу, бутса пинает в бок. От криков звенит в ушах. Я не могу сделать вдох, в голове гудит, и я понимаю, что получил свое последнее сотрясение мозга. Сплевываю кровь, моргаю, но лучше не становится. Я отключаюсь. Смотрю Заку в лицо, только знакомого мне Зака больше нет. Есть " игровое лицо" Грэйс, " охотничье лицо" Сары. Когда он заносит руку, чтобы нанести удар, который, я уверен, меня убьет, продолжаю смотреть на него, потому что хочу, чтобы Зак знал – я вижу, какой он на самом деле. Именно в этот момент огромная лапища смыкается вокруг запястья Зака и оттягивает его назад. Глядя на меня, тренер Брилл орет команде: – Звоните в 911! – распоряжается он в сторону размытого пятна справа от него. – Что ты наделал, Зак? Что, черт побери, ты наделал? – Брилл трясет его словно тряпичную куклу. Было непросто. Но я это сделал. Закрываю глаза и позволяю серой пелене сомкнуться надо мной. *** – Ты бы мог остаться дома еще на день, – напоминает мама в двенадцатый раз с тех пор, как меня выписали из больницы. – Мам, все нормально. Правда. Просто помоги мне надеть поддерживающую шину. – Мне хорошенько досталось. К счастью, ребра оказались лишь ушиблены, а не сломаны. Иммобилизация руки действительно помогает уменьшить боль. Она хмуро смотрит на уродливое фиолетовое пятно на моей груди и морщится как раз в тот момент, когда кто-то стучит в дверь спальни. – Что? Дверь открывается. С обратной стороны стоит Грэйс; взгляд ее ясных глаз, будто лазерный прицел, устремляется на мою мужественную накачанную грудь, а не на синяк. Точно не на синяк. – Эмм, твой папа сказал, мне можно подняться, но я... – Она указывает рукой на лестницу. – Нет, все нормально. Проходи. Мам, ты не оставишь нас на несколько минут, пожалуйста? Убрав волосы с моих глаз, мама многозначительно смотрит на меня, отчего мое лицо вспыхивает. Но она уходит, закрыв за собой дверь. – Йен, ты уверен, что готов к этому? – Грэйс садится на мою кровать; ее колени нервно дергаются – единственный внешний признак того, что она до ужаса боится. Не знаю, почему. Ей приходилось справляться с гораздо более плохими ситуациями. Я медленно сажусь рядом с ней, стараясь не поморщиться, и кладу руку Грэйс на колено. – Ну, я думал о Европе. О программе обучения за границей, но... – Я улыбаюсь. Закатив глаза, она хватает мою рубашку и помогает мне одеться. – Я имела в виду не школу. Я про нас. Нас. Вот, почему она боится. – Никогда не был увереннее. – Грэйс обращает свои ясные глаза на меня, и я вижу – мои слова что-то значат для нее. Они и для меня что-то значат. Она кивает с улыбкой. Сжимаю ее колено, наклоняюсь к ней и целую до тех пор, пока боль не утихает. Отстранившись, Грэйс вешает шину мне через плечо и укладывает в нее мою левую руку. Я стараюсь не дышать. Потом стараюсь не пискнуть по-девчачьи, когда она туже затягивает ремни. – Порядок? – Ага, – пищу я. Проклятье. Грэйс окидывает взглядом мою комнату, и меня осеняет. Она тут в первый раз. – Ты сам все это построил? – спрашивает Грэйс, указывая большим пальцем на полки над моим столом, где стоят Энтерпрайз (авианосец, а не звездолет), Фальконы, истребитель и корабль из Звездных войн, плюс разнообразные машинки, которые я считаю крутыми. – Ага. Я говорил тебе, что мне нравится строить. Она кивает, глядя в пол. Грэйс сегодня не надела свой супергеройский костюм, и я по нему немного скучаю. – Йен... – Грэйс... Мы оба начинаем говорить одновременно, после чего смеемся. Неловко. – Ты первая, – предлагаю я. Снова кивнув, она прикусывает губу и пробует снова: – Спасибо. – Грэйс пожимает плечами, хохотнув. – Я знаю, этого недостаточно. За то, что пошел против своих друзей, за то, что нашел видео, за то, что обратился в полицию, даже за слова о том, что поверил мне. А потом тебя избили из-за меня. – Запустив пальцы мне в волосы, она осторожно поглаживает мою голову. – Ты получил новое сотрясение. Я знаю, что это значит для тебя, и мне очень-очень жаль. Я закрываю глаза на мгновение, наслаждаясь ощущениями от ее пальцев на коже моей головы. Когда я ей объясню, она, наверно, уйдет. Но так будет правильнее. – Грэйс, я признателен за такие мысли, но не благодари меня. Правда в том, что я сделал это не для тебя. Или... не только для тебя. Ее рука замирает, касаясь моей головы. – Я не мог с этим жить, Грэйс. Даже если бы не нашел видео, я бы не смог жить, видя, как Зак с тобой обращается. – Обхватываю ее талию свободной рукой. – Я этого не видел. Не видел, пока ты не заставила меня увидеть. Боже! Я ненавидел тебя за то, что ты заставила меня увидеть. – Грэйс отстраняется, но я продолжаю. Мне нужно это сказать. Мне нужно, чтобы она поняла. – То, как Зак обращается с женщинами – нашей официанткой в " Пицца Хат", моей сестрой, даже его мамой... они нужны ему только для удобства, и, спустя какое-то время, я начал ненавидеть его за это. Грэйс, я начал ненавидеть себя. Я не хочу быть таким парнем. Так что, полагаю, именно поэтому я рассказал обо всем. У нее отвисает челюсть, к глазам подступают слезы. – Ай, черт, не делай этого. Засмеявшись, Грэйс трет глаза. – Сделаю, если захочу. Я даже черную подводку перестала носить на всякий случай. Киваю. Я заметил. – Мне нравится, как ты выглядишь без макияжа. – Быстро поднимаю руку, когда она открывает рот, намереваясь возразить. – Знаешь, пока я ждал тренера Брилла в раздевалке, мне хотелось стать твоим героем. Спасти тебя. – Улыбаясь, вспоминаю, как Грэйс поборола Миранду и даже дурацкий осколок стекла. – Проклятье, тебе не нужен герой. Ты просто спасаешь сама себя. Знаешь, что тебе нужно, Грэйс? Разведя руки, она качает головой. – Тебе нужен парень, который понимает тебя. Грэйс сглатывает, облизывает губы, отчего у меня в мозгу едва короткое замыкание не происходит. – И этот парень – ты? – Боже, надеюсь. Она улыбается и, прильнув ко мне, касается моих губ своими. На минуту вся боль утихает. – Твой папа злится на меня из-за случившегося? Ни команды, ни стипендии. Я качаю головой. – Не знаю. Он вел себя подозрительно тихо последние несколько дней. – Ох. – Хотя я много думал. – Сейчас я только на раздумья и способен. – Машиностроение. У многих школ в штате есть приличные учебные программы. Грэйс встает, берет Энтерпрайз с полки. – Тогда ты сможешь строить настоящие вещи. – Да, вещи, которые сам придумаю, а не конструкторы из коробки. Плюс, обучение гораздо дешевле, чем в частных колледжах. К тому же, никаких гарантий на счет стипендий не было. – Пожимаю плечами, после чего морщусь. Плохая идея. Она ставит модель обратно и откидывает волосы за плечи. – Думаю, это отличная идея. Ты им уже рассказал? – Грэйс дергает подбородком в сторону двери. – Нет. Ни за что. Меня не тянет услышать очередную лекцию о моих оценках по математике и о том, как я упустил все шансы на спортивную стипендию. Я сделал то, что сделал, и этого не изменишь. – Йен, – говорит она, протягивая мне свою руку. Я беру ее и медленно встаю, глядя Грэйс в лицо. – Ты должен им сказать. – Ага. Может быть. Не знаю. – Смотрю на свой будильник. – Идем. Нам пора. Не хочу опаздывать. Она прыскает со смеху, и мы идем на улицу, где папа уже ждет в заведенной машине. Путь в школу преодолеваем в неловкой тишине, и слишком быстро. Папа паркуется перед зданием. – Ты уверен, что готов? – Почему все продолжают об этом спрашивать? Пап, я в порядке. Голова не болит. Ребра надежно зафиксированы. К тому же, у меня есть собственный телохранитель. – Я улыбаюсь, глядя на Грэйс через зеркало заднего вида. Мимо нее никто не пройдет. Девчонка безжалостна. – Ладно. Сразу иди к медсестре, если почувствуешь головокружение. Я буду неподалеку сегодня. Могу приехать сюда через десять минут, если... – Пап. Расслабься. Я в норме. – Открываю дверцу. Грэйс открывает свою. Она несет наши рюкзаки, потому что, хоть я и чувствую себя хорошо, пока еще не могу переносить даже легкие нагрузки. – Йен? – Папа открывает свое окно. – Да? Он смотрит вперед через лобовое стекло. – Горжусь тобой. Больше, чем когда-либо. Ком размером с кулак тренера Брилла внезапно формируется в горле. Я киваю. – Спасибо, – умудряюсь прохрипеть. Он начинает закрывать окно, но я поднимаю здоровую руку, чтобы его остановить. – Па, если у тебя будет время, поищи информацию о программах по машиностроению в госуниверситете Нью-Йорка, ладно? У отца отвисает челюсть, но он быстро закрывает рот. – Машиностроение. Хорошо. Хорошо, я этим займусь. Пока папа отъезжает, Грэйс берет меня за руку. – Видишь, получилось не так уж плохо, верно? – Полагаю. Ну, ты готова? – Сжимаю ее ладонь. – Ни капельки. Я останавливаюсь в середине лестничного марша. – Тебя донимали? Ты же сказала, люди нормально к тебе относились последние несколько дней. Грэйс качает головой. Ее волосы сегодня спадают необузданными волнами по спине. Хоть она и не надела свои крутые сапоги, все в порядке. У меня в кармане до сих пор лежит сувенирная заклепка. – Нет, практически все вели себя спокойно. Миссис Кирби извинилась за инцидент на уроке по Строптивой. Я киваю. Это хорошо. – Пошли. Давай с этим покончим. – Тяну ее за руку. Мы входим в школьное здание вместе. Головы оборачиваются. Рты раскрываются, однако большая часть учеников улыбается. – Йен, как самочувствие, старик? – Лучше, спасибо. – Рады твоему возвращению, Рассел! Я улыбаюсь и киваю. Рука Грэйс дергается в моей. Спустя несколько минут понимаю почему. Люди по-прежнему игнорируют ее. До тех пор, пока мы не добираемся до ее шкафчика. – Кхатири, привет. Девушка, стоящая у шкафчика Грэйс, оборачивается и, взвизгнув, заключает ее в объятия. – О, я так счастлива за вас обоих. И я рада, что с тобой все в порядке, Йен. Киваю. – Спасибо. Улыбка Кхатири исчезает. – Эмм, Грэйс. – Она достает сложенный лист бумаги из кармана. – Меня попросили передать тебе записку, и, на сей раз, я делаю это лицом к лицу. Хм, что-то насчет того, как ты обменялась телефонами с мамой? Нахмурившись, Грэйс кивает и читает записку. – Это от Миранды и Линдси. – Она смотрит на меня, ее ясные глаза блестят от подступивших слез. – Говорят, что сожалеют и хотят, чтобы я села за их столик на ланче. Грэйс складывает лист, затем ее взгляд резко возвращается к Кхатири. – Подожди. Ты только что сказала " лицом к лицу". Почему? Кхатири покачивается с носков на пятки. – Эмм. Да. В прошлый раз, когда у меня было письмо для тебя, я струсила. Оставила его там, где ты наверняка нашла бы. Глаза Грэйс округляются. – Книга по фотографии! Это была ты? О, мой Бог. Она смотрит в пол, ерзая на месте. – Ага. Прости. – Нет, нет, все в порядке. – Разведя руки, Грэйс обнимает девушку. – Спасибо. – Это помогло? То есть, ты позвонила? – Да. Да, я позвонила, и это помогло. Кхатири и Грэйс улыбаются и снова обнимаются, а я не имею ни малейшего представления, что тут происходит, черт побери. – Ладно, хорошо, я оставлю вас двоих, эээ... Еще увидимся. – Помахав нам, Кхатири уходит. Я наклоняюсь, чтобы прошептать Грэйс на ухо: – Что все это значит? Но она лишь пожимает плечами. – Потом расскажу. Прежде чем успеваю что-нибудь сказать, замечаю Эрин Шпехт, идущую нам на встречу, и подавляю порыв притвориться, будто не вижу ее. – Эээ, Грэйс? Подожди тут минутку, ладно? Мне нужно кое-что сделать. Она кивает, и я отхожу. – Эй, Эрин! Подожди. – Эрин злобно смотрит на меня, словно хочет придушить лямками своего рюкзака. Я с трудом сглатываю. – Это не займет много времени. Я просто хотел извиниться. – У нее отвисает челюсть, поэтому я продолжаю. – То, как я с тобой обошелся, было некрасиво. Мне потребовалось немало времени, чтобы это осознать, и еще дольше, чтобы набраться мужества и извиниться. Надеюсь, ты сможешь меня простить когда-нибудь. Вот. Это все. Она ничего не говорит. Только ее глаза наполняются слезами. Прижав руки ко рту, Эрин часто кивает. Мои глаза чуть из орбит не вываливаются, когда она быстро обнимает меня. Господи, больно. Потом она отстраняется, всхлипнув, улыбается, машет на прощание и уходит. – Что это было, черт возьми? – требовательно интересуется Грэйс, когда я возвращаюсь к ней. – Эмм. Не презирай меня, ладно? Это Эрин Шпехт. Я наконец-то набрался мужества и попросил у нее прощения. – За что? Черт, с чего начать-то? – Позже расскажу. Идем. Скоро звонок. Утро проносится словно в тумане. К обеду мои ребра ноют, а синяки на лице пульсируют. Я улыбаюсь, потому что у Грэйс, скорее всего, будет наготове обезболивающее. В кафетерии наблюдаю, как к ней подходят Миранда и Линдси. Я приближаюсь, готовый вмешаться, если понадобится. Но Миранда просто обнимает шокированную Грэйс. Спустя минуту она обнимет ее в ответ. Девчонки такие странные. Качаю головой. Окажись я на месте Грэйс, послал бы их подальше. Она замечает меня и хмурится. – Ты бледный. Держи, – говорит Грэйс, выуживая из сумки пузырек таблеток. Я смеюсь. – Что? – Ничего. – Обнимаю ее свободной рукой. – Просто мне нравится, как ты обо мне заботишься. Улыбнувшись, она уворачивается и указывает на стол. – Садись сюда. Возьми воду. Я принесу еду. Я делаю, как сказано, потому что я не лгал. Мне действительно нравится, как Грэйс суетится со мной. Когда открываю бутылку и проглатываю две капсулы обезболивающего, на мой стол падают тени. Подняв взгляд, вижу стоящих передо мной Кайла, Мэтта и Джереми. Выглядят они напряженно. Я группируюсь, и у меня глаза едва не скрещиваются от боли. Кайл поднимает руки. – Расслабься, старик. Мы пришли извиниться. Звучит обнадеживающе. Я жду, но они просто стоят, пялятся себе под ноги, на потолок, в окно – куда угодно, только не на меня. – Ну, – говорю, затем прочищаю горло. – Что-нибудь слышно? Парни выглядят так, будто их тошнит. – Ага. Зака официально исключили из команды. Копы арестовали его вчера, но все говорят, что обвинения ему вряд ли вынесут. Тренер все еще решает, наказать всю команду или нет. – Мэтт сует руки в карманы. – Я сознался, что это я обозвал Грэйс в присутствии ее отца, а не Мэтт, – добавляет Кайл. – Может, он посадит меня на скамейку запасных, а не всех... – Его плечи поникают, словно он уже знает, что надежды на такой исход ничтожно малы. – Что насчет тебя? Ты... твоя травма необратима? Я киваю. – Похоже на то. Помимо синяков и ушибленных ребер, Зак устроил мне новое сотрясение мозга... третье за год. Для меня все кончено, парни. Я больше не смогу играть. Мэтт морщится, кладет руку мне на плечо, легко сжимает. – Очень жаль, братишка. – После чего он вытягивается по струнке, будто в него выстрелили. Слежу за его взглядом. Грэйс идет к нам с подносом, полным еды. На ее лице воинственное выражение – выражение, говорящее: " Только посмейте сказать что-нибудь". Когда парни начинают переминаться с ноги на ногу, покашливать, я понимаю, что они здесь, чтобы извиниться перед ней, а не передо мной. Она ставит поднос на стол, садится, сверля каждого из них взглядом в ответ. Кайл прочищает горло. – Эмм. Грэйс? Мы просто хотели извиниться за то, что изводили тебя. – Он дает Джереми подзатыльник. – Эээ. Да. Прости. Грэйс закрывает глаза на минуту, а когда вновь их открывает, от ее враждебного настроя не остается и следа. Она двигает поднос ближе к ним. – Пиццу хотите? Кайл улыбается и хватает один кусок, опередив Джереми. – Конечно. Спасибо. Все трое занимают свободные стулья, и спустя несколько минут поднос становится лишь печальным напоминанием о ланче. И снова, я бы послал их подальше, но моя девочка великодушней меня. Подавляю улыбку. Грэйс приподнимает брови, на что я просто качаю головой и смеюсь. Хорошо, что она не может читать мои мысли, иначе бы мне досталось от нее за " мою девочку".
29

Глава 29 Грэйс Припарковавшись у тротуара, заглушаю двигатель и кладу голову на руль. Рука гладит меня по волосам. – Паническая атака? Не поднимая головы, оборачиваюсь, чтобы бросить взгляд на Йена. – Нет. Просто необъятный страх. Он качает головой, смеясь. – После всего, что с тобой случилось, ты позволишь детскому празднику себя сломить? Пожимаю плечами и делаю упражнения по глубокому дыханию, вдоволь наслаждаясь тем, как пальцы Йена танцуют в моих волосах, после чего наконец-то выпрямляюсь. – Лучше? – О, да. – Я наклоняюсь, чтобы нежно его поцеловать. Прошло всего несколько дней после атаки в раздевалке. Ему нельзя садиться за руль, пока доктор не убедится, что у него не будет судорог или приступов головокружения. – Как твои ребра? Йен не надел поддерживающую шину, но, я знаю, ему до сих пор больно. – Ребра в порядке. Но, честно? У меня немного кружится голова. – Он морщится; когда я отстраняюсь, чтобы самой его осмотреть, Йен быстро добавляет: – Думаю, я просто сражен тем, как хорошо ты выглядишь. Я прижимаю руку к своему трепещущему сердцу и пялюсь на него в ужасе. – О, Боже, ты действительно тащишься по розовому. – О, да. Это? – Он проводит пальцем по розовому кожаному браслету с шипами. – Милый штрих. – Ну, он гармонирует с моим свитером-двойкой. – Ты в розовом свитере. Твой папа сознание потеряет. – Потершись носом о мою щеку, Йен целует ее, и я чувствую, как напряжение уходит из моих конечностей. – Могло быть хуже, – подмечаю я. – Я могла бы добавить жемчужные бусы. Он смеется. – Ты готова? – Наверно. Мы открываем дверцы машины. – Подарок? Достав коробки в праздничной обертке с заднего сиденья, встаю рядом с Йеном на тротуаре. – На месте. – Боевой дух? Расправляю плечи и разминаю шею. – На месте. – Ладно. Прежде чем мы войдем, мне нужно тебе кое-что сказать. – Йен, проведя вверх по моим рукам, кладет ладони мне на плечи. – Мое мнение по поводу всей этой ситуации? Твой папа облажался, и он это знает, но не может смириться. Я закатываю глаза. – Брось. Это не ядерная физика. – Это, своего рода, общая черта парней. Мы как бы... запрограммированы защищать наших девочек. И я знаю, что ты ненавидишь идею собственничества, только ДНК не перебороть. – Да ну, и? К чему ты клонишь? – Он не справился, Грэйс. Тебе причинили боль, и твой отец не в состоянии принять это. Смотрю на него в течение нескольких секунд. О, Боже, парни действительно такие болваны? – Слушай, я был в больничной комнате ожидания той ночью. Он ворвался туда с криками, требовал назвать ему имена. Одному из детективов пришлось вывести его на улицу, чтобы успокоить немного. Твой отец облажался, Грэйс. И он сам это понимает. Дай ему шанс исправится, как дала шанс мне. Я пожимаю плечами. – Хорошо. – Открываю ворота, ведущие в задний двор. – Но если Кристи скажет хоть слово по поводу моего поведения, я ей врежу. – Вот она, моя боевая женщина. – Ох, ты сейчас просто напрашиваешься. Йен лишь улыбается. Мы проходим через ворота; мгновение спустя Коди, взбудораженный от переизбытка сахара, бросается на меня. – Грэйс! Грэйс! Это для меня? – Он выхватывает коробки из моих рук. – С Днем рождения, малыш. Рядом со мной Йен кашляет и быстро качает головой. – Боже, не называй его так. – Мне теперь пять, Грэйс. Я уже не маленький. – Коди дуется, а я смеюсь. – Извини. Давай проверим. – Притягиваю брата к себе, сравнивая его рост с собой. – Ого. Ты определенно подрос. Посмотри, какой ты высокий! – Ух ты. – Глаза Коди округляются. – Иди, посмотри на змею. Она такая клевая, и нисколечко не скользкая. – О, Боже. – Мам! Я новые подарки получил! – Коди убегает со своим сокровищем. Кристи, с графином какого-то красного сока в руке, оборачивается, откинув свои гладкие белокурые волосы назад, и замечает меня у ворот. Улыбка замирает на ее лице, а взгляд быстро перемещается на моего отца, который жарит хот-доги на гриле, переворачивая их огромной вилкой. Он смотрит на Кристи, кладет вилку и присоединяется к нам. – Коди уже переел конфет. Он очень взволнован. – Папа целует меня в щеку и поворачивается к Йену, не замечая моей неловкой улыбки. – Йен, как ты себя чувствуешь, сынок? – Лучше, мистер Колье. Голова не болит. – Хорошо. Ты присаживайся, не перенапрягайся. Если голова закружится, или еще какие проблемы будут, сразу заходи в дом, приляг, если захочешь, ладно? – Да, сэр. Папа улыбается, потом смотрит на меня. Улыбка остается, но сейчас она не такая сияющая. – Рад, что ты смогла прийти, Грэйс. Я не закатываю глаза, однако поднимаю руки в знак поражения. – Я знаю, Кристи сказала мне не приходить, но я пообещала Коди, пап. Надеюсь, мое присутствие здесь не в тягость. Кристи и другие мамаши стоят в кругу, склонив головы друг к другу, и делают вид, будто не смотрят на меня, но я клянусь, что буквально вижу вопросительные знаки в их глазах. Громко вздохнув, папа качает головой. – Ладно, пойдем со мной. Положим этому конец сию минуту. – Он хватает меня за руку, тянет к грилю. – Эй, Майк. Сделай одолжение, последи за грилем немного. Мне нужно кое с чем разобраться. – Конечно, старина. – Майк, лысый мужчина с эспаньолкой, берет свое пиво и поднимает огромную вилку. – Грэйс, Йен, подождете в доме? Я скоро вернусь. Переглянувшись с Йеном, киваю. Мы входим через раздвижные двери, неловко садимся на диван в гостиной. Йен меняет позу, поморщившись, а я хватаю несколько подушек и укладываю ему за спину. – Лучше? Он пожимает плечами. Мы сидим в тишине, мои колени подскакивают до тех пор, пока Йен не кладет руку на одно из них, чтобы меня угомонить. Проходит минута, потом две. Затем дверь открывается с тихим шелестом. – Кирк, я не понимаю, почему мы... – Сделай милость. В комнату входят папа и Кристи; он держит ладонь на ее спине, практически подталкивая вперед. Она кивает один раз. – Грэйс. – Кристи. Отец подводит ее к двухместному диванчику, после чего придвигает стул, садясь между нами, и облокачивается на колени. – Дорогая, Грэйс говорит, что ты сказала ей не приходить сегодня. – Что? – Кристи притворяется удивленной. – Ох, я уверена, это просто недоразумение. Ну вот. – Чушь собачья... – Я готова начать скандал, но Йен с силой сжимает мое колено. – Грэйс. – Пап, Кристи позвонила мне и сказала, что менеджеры мини-зоопарка допустили ошибку с бронированием и вечеринки не будет. Она якобы собиралась устроить что-то неформальное после уроков среди недели, и я должна строить другие планы. – Безнадежно. Абсолютно пустая трата времени. Он просто поверит ей, начнет ее защищать, как всегда делает. – Кирк, это не... – Это так, Кристи. Я тебя слышал, – перебивает ее папа. Кристи поникает, словно сдувшийся шарик, теряя дар речи. – Я был в гараже, когда ты говорила по телефону. Я не сказал ничего, потому что знаю, почему ты так поступила. Он протягивает руку и сжимает ее ладонь. В сердце щемит так сильно, что я судорожно всхлипываю. Встретившись взглядом с Йеном, киваю головой в сторону двери. Пора уходить. Яснее ясного, что мне не место в папиной новой жизни. В моем имени нет буквы К, и я ужасно выгляжу в свитерах. Однако Кристи смотрит на меня в первый раз с того момента, как она вошла в комнату. – Грэйс, извини за то, что я солгала тебе, но ты не понимаешь, как плохо твоему отцу и... ну, как он мучается после пережитого тобой нападения. – Мучается, – повторяю безжизненно. Я не понимаю. Он ничего не сказал по этому поводу, кроме критики моих нарядов. – Кристи, я... – Нет, Кирк. Она должна знать. – Кристи поднимает руку, чтобы его остановить, но не сводит глаз с меня. – Он не спит. Его тошнит. А однажды я нашла его рыдающим в гараже. – Из-за меня? – Я до сих пор не понимаю. Тянусь к Йену; он берет мою руку, держит ее между своих ладоней. Перевожу взгляд на папу. – Но ты ведь винил меня. Он открывает рот, собираясь возразить, но не может, потому что это чистейшая правда, и ему это известно. – О, Боже, это так, и я очень сожалею, Грэйс. Знаю, ты не виновата. Я это знаю. – Папа соскальзывает со стула, становится передо мной на колени, отбирает у Йена мою руку и сильно сжимает ее. – Это моя вина, Грэйси. Моя. Меня не было рядом. Меня очень давно не было рядом. – Он смотрит на меня; я вижу сожаление в его глазах, но какая к черту польза от сожалений? Мне бы хотелось просто протянуть руки, чтобы папа мог поднять меня высоко, где в его объятиях я всегда чувствовала себя защищенной и обожаемой, только я не могу, потому что те дни давно минули, и мы оба это понимаем. – Ты даже смотреть на меня не мог. – Мой голос надламывается. – Ты права, Грэйс. Я не мог на тебя смотреть. Но не потому, что стыжусь тебя или того, как ты одеваешься. А потому, что в твоих глазах так много боли, милая. Когда Киту снятся кошмары или когда Коди набивает себе шишку, я могу поцеловать их, обнять и сказать, что все будет хорошо. Но это... Грэйс, я не знаю, как исправить случившееся с тобой. Я ничего не могу сделать, чтобы тебе стало лучше, и это меня убивает. Это убивает меня. – Он сжимает обе мои руки в своих. Я чувствую, как они дрожат. Проходит немало времени, прежде чем ко мне возвращается способность говорить. – Неправда, – наконец произношу. – Ты можешь сказать мне, что по-прежнему меня любишь, и ничто этого не изменит, никогда – ни Кристи, ни мальчики, ни мой стиль одежды, ни то, что со мной случилось. Его глаза, копия моих, расширяются за линзами очков. – Ты... ты думала... ох, милая, пожалуйста, скажи, что ты не думала, будто я разлюбил тебя. Пожимаю плечами. Я не могу это сказать, потому что именно так думала. И думала довольно давно. Как тут не подумать? Меня ведь заменили. Папа испускает странный сдавленный всхлип, будто задыхается, и внезапно сгребает меня в охапку. – Нет. Ох, нет, нет, детка, нет. Я любил тебя с той секунды, как стало известно, что ты появишься на свет, с той самой секунды. Красивые слова, однако, действия говорят громче. Пытаюсь заставить его понять, но из-за кома в горле чертовски трудно говорить. – Пап, брось. Ты критикуешь меня за все, начиная с моей одежды, заканчивая оценками и планами на колледж. Мне нельзя сюда приходить без разрешения. Ты тренируешь футбольную команду и координируешь отпуск согласно планам своей семьи, а мне достается лишь пятиминутный телефонный разговор раз в неделю. Даже мое приглашение на сегодняшний праздник отменили. Я больше не важна для тебя, поэтому, о чем еще я должна думать? Папа отпускает меня, падает на диван. Он выглядит разбито. – Ты важна. Всегда была, и всегда будешь. – Он поворачивается к Кристи, которая сидит, опустив голову, с глазами на мокром месте. – И ты права. Звонок раз в неделю делает меня... ну, телемаркетологом, а не отцом. Мы будем больше времени проводить вместе... только ты и я. – Папа бросает многозначительный взгляд на Кристи. Я фыркаю. Он никогда не защищал меня перед ней, ни разу за годы их совместной жизни. Кристи переводит взгляд с него на меня, с трудом сглатывая. – Грэйс, я знаю, ты меня ненавидишь. Я не собираюсь оправдываться за то, что уже произошло. Но я очень люблю твоего отца и знаю, что ты тоже его любишь. Мы можем начать все сначала ради него? – Она умудряется послать мне полуулыбку, протягивая свою руку. Смогу ли я? Просто простить все прошлое дерьмо? Смотрю на свою ладонь, представляя, будто каждое хмурое выражение лица, вся критика, все обиды сыпятся с пальцев, подобно песку. Когда ничего не остается, пожимаю ей руку. – Хорошо, мы можем попробовать. Начнем с того, что вы перестанете пытаться изменить мой стиль. – Одергиваю свой свитер. – Я правда ненавижу кардиганы. И розовый цвет. Ее глаза округляются, она улыбается сквозь слезы. – Жди тут. Я сейчас вернусь. – Кристи убегает на второй этаж. Я бросаю вопросительный взгляд на отца, но он лишь пожимает плечами. Минуту спустя она спускается по лестнице, неся пакет. – Я купила ее несколько недель назад, но боялась тебе отдать, потому что не хотела расстраивать твоего папу. Открываю пакет, достаю черную футболку. Ворот и рукава скреплены металлическими кольцами по кругу. Она идеальна. – Почему отдаешь сейчас? – Это твой стиль, Грэйс. Это твое, – говорит Кристи, слегка пожимая плечами в качестве извинения, направленного в адрес папы. – Футболка классная. Спасибо. – Отлично, могу я одолжить это? Он мне очень нравится. – Она проводит рукой по моему свитеру. Мы смеемся искренне, впервые после тех давнишних уроков танцев. Папа обнимает нас обеих. – Я люблю тебя. Я очень люблю вас двоих. – Мы стоим так довольно долго, затем он отстраняется, утирая слезы. – Нам пора возвращаться. – Папа берет Кристи за руку, а мне протягивает другую ладонь. – Мне нужна минутка, – говорю ему. Улыбнувшись, они оставляют нас. Йен медленно аплодирует мне, после чего разводит руки, приглашая меня. Я приближаюсь, обнимаю его – не очень крепко. Отпускаю все – каждую обиду до последней толики. – Теперь готова вернуться к гостям? – спрашивает он после долгого объятия и поцелуя в лоб, от которого у меня до сих пор подкашиваются колени. – Практически. – Снимаю свой кардиган, надеваю подаренную Кристи футболку поверх свитера и срываю ярлыки. – Вот. Теперь готова. Йен оглядывает мое тело сверху-вниз. – Мило. Было бы лучше без этого розового свитера. Пожав плечами, хватаю его за руку и беру кардиган с собой. – Слишком холодно. Идем. Выйдя на улицу, останавливаюсь на веранде, достаю свою камеру – собственную, не школьную. Снимаю мельтешащих и орущих детей, смеющихся взрослых и множество странных животных. Коди утягивает меня погладить змею. К столу подставляют стулья для нас. Папа вручает Йену полную тарелку. Кристи восхищается изменениями моего гардероба. Йен забирает у меня камеру и фотографирует меня с папой как раз в тот момент, когда он говорит своим друзьям: – Это моя дочь. Вы знали, что она как-то надела паранджу в школу? Я шокировано моргаю. Понятия не имела, что отец вообще об этом слышал. Рассматриваю фото на дисплее – я выгляжу яростно в своей крутой футболке и розовом свитере, а папа смотрит на меня с гордостью во взгляде. Едва вернувшись домой, распечатываю этот снимок и вешаю на зеркало, рядом с тем, на котором Йен целует меня в лоб. Улыбаюсь своему отражению. Я не сломалась.
От автора

Во время подготовки к написанию этой книги я узнала об отважном фотографе, чьи работы одновременно терзали и вдохновляли меня, поэтому я назвала свою героиню Грэйс в ее честь. Посетите сайт project-unbreakable. org, чтобы узнать больше о Грэйс Браун и увидеть ее убедительную работу. Ее фотографии заставили меня понять, что жертвы изнасилований - не просто жертвы изнасилований. Они жертвы травли, пристыживания и даже системы правосудия. Я написала " Некоторые парни", чтобы пролить свет на тенденцию оправдывать изнасилования, потому что мужчины и, порой, женщины, которые их совершают, не являются монстрами в масках, прячущимися в кустах. Больше нет таких преступлений, после которых общество ополчается против жертв, как бывает после изнасилований. А с шумихой в медиа обвинение жертв распространяется с невероятной скоростью. Я очень надеюсь, что читатели узнают мифы об изнасиловании, в которые они верили и считали фактами, и изменят свои взгляды и манеру обсуждать подобные преступления. Юная девушка идет на вечеринку, выпивает лишнего и становится жертвой изнасилования. Ей приходится перенести медицинский осмотр для сбора доказательств. Она называет насильника. И линии фронта прочерчены. Полицейские задают ей унизительные вопросы о ее привычках, ее предыдущих отношениях, ее поведении. Если насильник не психопат в маске, его друзья, учителя или тренеры объединяются, чтобы защитить его, называют девушку шлюхой, издеваются, угрожают и даже причиняют ей вред. Это не фантазия. То, что случилось в книге " Некоторые парни", можно увидеть в новостях каждый день. Это происходит с 20% девушек и с 4% мужчин студенческого возраста. Это происходит с кем-то в Америке каждые две минуты. Если вы стали жертвой сексуального насилия, призываю вас обратиться за помощью в местную горячую линию или на сайт rainn. org. Вы не одни. Это не ваша вина.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒