Кирилл Казанцев 9 страница

Такое ощущение, что это был сон. Но отлично отложился в памяти, особенно последние слова. Он очнулся на полу в жиденьком рассеянном свете, вспомнил все и с ужасом поднес обе руки к глазам. Слава богу, с руками все в порядке. Вялые, но слушались. Пластырь на пальцах превратился в обрывки, почернел от грязи. Но страх не унимался. Что еще ему уготовили? Его трясло, зуб на зуб не попадал, он не отдавал себе отчета, что скулит от страха, тоненько, жалобно. Он вскочил как был, в одних трусах, принялся заполошно озираться. Какой‑ то мрачный бетонный склеп с низким потолком. Словно сопли, свешивались обрывки заплесневелых кабелей. Пара раскуроченных стеллажей, несуразный агрегат, обросший пылью. Разводки труб на стенах. Пол завален цементным крошевом, какими‑ то гайками, осколками стекла. Заброшенная фабрика? Мастерские? Боже, что он знает про заброшенные промышленные предприятия в окрестностях Кабаркуля? Имеется фабрика металлоизделий в «Харбине» – ее закрыли в девяностые. Мастерские по штамповке арматуры – несколько цехов, вынесенных из города и окруженных бетонным забором, эти уродцы в ясную погоду неплохо наблюдаются с его веранды на Гремучей скале…

Он долго возился в хламе, пока не поднялся на дрожащих ногах. Затравленно шарил глазами. Дошло наконец, что свет в помещение поступает не от электрических источников. На полу стояло несколько зажженных восковых свечей. Какая готика, право слово. Все правильно, откуда электричество в этом месте? Запашок, как в церкви… Он заставил себя успокоиться, перестать выть. В помещении не было никого, кроме него. Хоть бы кончилось на этом, умолял он Господа, хоть бы пронесло, он все понял, он больше не будет… Полковник встал на полусогнутые, сделал шаг и ойкнул от боли, поранив ногу об осколок стекла. Рухнул на колено, снова поднялся, куда‑ то побрел, оставляя за собой кровавую дорожку. Машинально отметил вентиляционную решетку в метре от пола. Зачем ему решетка, если в помещении имелась нормальная металлическая дверь? На двери была задвижка – в открытом положении. К этой двери он и устремился, боже правый, даруй ему выход! Он же окочурится от холода и страха! Но когда Вровень подошел к двери изрезанными в кровь ногами, опять обуял нечеловеческий ужас. Не может быть так просто. Дверь наверняка заперта, замуровали, демоны… Он схватился за дверную ручку, поволок проржавевшую конструкцию на себя. И чуть не возопил от радости, дверь слушалась, она открывалась! Он вывалился за порог. Он действительно находился на заброшенном предприятии. Здесь даже бомжи не обитали, значит, предприятие отдалено от города… Вытянутое помещение, груды заржавевшего, никому не нужного оборудования, проход в центральной части. А вдоль прохода выставлены горящие свечи, чтобы человек не ошибся, обязательно нашел дорогу…

Он одолел на ватных ногах от силы метра четыре, уже различался отворот в дальней части зала, единственный выход из помещения. Павел Макарович ускорился, нечего тут дышать церковной дрянью… И встал как вкопанный, начал обрастать гусиной кожей. Затряслась от страха челюсть, заходили ходуном все конечности. Он услышал угрожающее рычание. Оно делалось громче, басистым, нервировало барабанные перепонки, и из‑ за поворота показалось огромное рослое чудовище. Вышло, расставив мощные лапы, угрюмо уставилось на человека, яростно зарычало. Павел Макарович онемел от ужаса. Чудовище распространяло белый мерцающий свет. Светилась оскаленная морда, горели воспаленные глаза. В принципе в юности Павел Макарович читал «Собаку Баскервилей», да и фильм как‑ то глянул урывками и представлял, что будет, если крупную собаку измазать светящейся краской. Но в данный момент даже не дошло. Он истекал пещерным страхом, даже обмочился от этого страха! Шарики в голове закатились за ролики. А когда зверюга наклонила голову и с рычания перешла на оглушительный лай, он совсем превратился в тряпку. Она уже бежала к нему легкой рысью, переходя на бодрый аллюр, а он не мог отклеить себя от пола. Чудовище приготовилось к прыжку, разверзлась кошмарная пасть. Павел Макарович завизжал, как припадочный, задергался, развернулся и пустился наутек. Крупно повезло, что не споткнулся. Он влетел в помещение, в котором очнулся, схватился за дверь, принялся давить ее, вставляя в створ. И в принципе успел, чудовище шарахнуло по железу всей своей неслабой массой, а Павел Макарович уже замкнул задвижку. От удара в дверь его отбросило, и сил подняться уже не было. Он валялся на полу, изрыгая матерки и слезы, а за дверью лаял монстр, едва не разорвавший его на куски, топтался, шуршал лапами, снова утробно рычал, срываясь на лай.

– Черта с два, не возьмете… – простонал полковник, отползая от двери.

Он немного успокоился, в этой комнате он в полной безопасности. Его не сломают. Подчиненные будут искать, обязательно выйдут на след, освободят. Пусть только попробуют не освободить! Он на корточках подполз к вентиляционной решетке, принялся трясти ее. Но сварка держалась прочно. А за решеткой царила темень, в которой что‑ то поблескивало, поигрывало красным огоньком, но он не обратил на это внимания – пелена стояла перед глазами. Он нашел участок пола, где не было осколков, свернулся калачом, забылся, а за дверью рычал и бесился зверь, хотя, возможно, это было уже во сне…

Он очнулся от жуткого холода. Ничего не изменилось, то же самое помещение, запертая дверь, тишина за дверью. Холод был арктический. Часть мастерских, очевидно, находилась под землей, да и ночи на побережье не сказать чтоб очень уж жаркие. Он был практически без одежды, и это тоже сказывалось. Зубы выстукивали морзянку, в голове творился полный ералаш. Он скрючился, обнял себя за плечи. Значительная часть холода шла от бетонного пола, он не мог уже на нем лежать. Подскочил, затряс руками и ногами – стало только хуже. Холод уверенно обосновывался в организме. Сколько часов он тут провалялся? Наверное, скоро утро… Внезапно случился приступ клаустрофобии, словно стены вдруг стали сдвигаться. Он в ужасе на них таращился, кружилась голова. Свечи на полу практически прогорели, превратились в обмылки, еще несколько минут, и настанет жгучая темнота, в которой его точно сожрет какой‑ нибудь монстр.

Полковник изнемогал от страха, выл, как волк на луну. Отправился на корточках к двери, приложил к ней ухо. За дверью царило таинственное молчание. Вообще никаких звуков. Может, само рассосалось? Он колебался долго, то принимал твердое решение, то отменял его. А пламя свечей уже затухало, становилось темно. Нервы дребезжали, из подсознания подспудно выбиралась мистическая жуть. Павел Макарович, шмыгая носом, натянул на себя дверь, принялся медленно отволакивать засов, мысленно готовясь к наихудшему. Но за дверью продолжала властвовать тишина. Он высунул нос наружу, готовый захлопнуть ее в случае опасности. Но в смежном помещении никого не было, зверь ушел. Он содрогнулся, вспомнив страшную пасть. Набрался храбрости и вышел. Вдоль прохода громоздились остовы оборудования, горели свечи. В мозгу не отложилось, что они не догорают, огарки заменили на новые. Сердце застучало, как стиральная машина в режиме отжима. Он перевалился через порог и на цыпочках тронулся в путь. Озноб нарастал, но Павел Макарович не останавливался. Он встал перед поворотом, перекрестился, высунул нос. Длинный коридор, уставленный свечами, а в конце, кажется, дверь… Нужно бежать, про него забыли! Преступники ошибочно решили, что в страхе перед зверем он никогда не покинет свое убежище, так и подохнет от холода и голода. Как бы не так, просчитались вы, ублюдки! Он двинулся дальше, держась за стеночку. Ноги от волнения подгибались. Все быстрее, быстрее. Перешел на бег, подлетел к двери, задыхаясь от перегрева и избытка адреналина. Зачесалось под лопаткой, он чуть не задохнулся, боже, за ним ведь, кажется, наблюдают. Но возвращаться в комнату, из которой он вышел, было поздно, теперь только вперед. Дверь поддалась, он вывалился в узкий тамбур, в котором имелись еще две двери. Навалился на одну – закрыто. Навалился на другую, она распахнулась с противным скрежетом. И снова коридор – длинный, как лунная дорожка – и дверь в конце. О боже, она была приоткрыта, и в щель просачивался мерклый утренний свет. Он не поверил своим глазам. Он провел этих остолопов! Он в двух шагах от свободы! Издавая плотоядное урчание, он бросился вперед. Спотыкался, хватался за стены. Подбежал к заскорузлой, сваренной из стальных листов двери, которая открывалась внутрь и действительно была открыта на несколько сантиметров. Ручки не было. Черт с ней, с ручкой! Он схватился за края двери обеими руками, стал тащить ее на себя. С ужасающим скрежетом окаянная железка продвинулась и встала. Ну что еще?! Он рухнул на колени. Так и есть. Проржавевшая конструкция скособочилась, осела вниз и уперлась в наплывы в бетонном полу. Ерунда, если силы найдутся, он ее протащит. Он схватился за нижнюю торцевую часть двери, правой рукой почти у пола, пострадавшей левой, чуть выше. Натужился, изыскал все, что осталось в организме, стал тянуть ее на себя…

И взревел от ошарашивающей боли. Защемило пальцы правой руки! Полностью, до третьих суставов. Проржавевший металл в нижней части двери истончился до такой степени, что пальцы продавили его, и сместился оторвавшийся от сварки соседний лист, зажав все четыре фаланги. Случайно ли? Разве время об этом думать? Он взвыл от обжигающей боли, кровь потекла из рассеченных до костей пальцев. И самое противное, что дверь уже приоткрылась, и не попади он в ловушку, то вполне бы смог протиснуться в образовавшуюся щель. Он тянул на себя угодившую в западню конечность, орал от дикой боли. Извернулся, попробовал помочь левой, но пальцы в бинтах и лейкопластырях отказывались слушаться. Пот хлестал со лба, он лихорадочно думал, как выпутаться. Если сильно дернуть, он оторвет все пальцы, их зажало до такой степени, что уже трещали кости. Он всмотрелся и не поверил своим глазам. За порогом, уже фактически на улице, всего в каком‑ то полуметре, лежал миниатюрный цельнометаллический топорик для разделки мяса. Словно кто‑ то намеренно его подбросил, зная, что Павел Макарович попадет в непростую житейскую ситуацию. Голова уже не варила. Он вновь перекрутился спиралью, пыхтя, сходя с ума от боли, дотянулся до топорища, схватил его левой рукой, вернулся обратно. Вставил рубящую грань под пальцы, сделал попытку отжать разлохмаченный металл. И помутилось в голове от вспарывающей боли. И не сразу дошло до Павла Макаровича, что за спиной образовалось угрожающее рычание. Волосы поднялись дыбом. Он посмотрел через плечо, но лучше бы не делал этого. Полковник заплакал, как ребенок, – в дальнем конце коридора возникло мерзкое чудовищное отродье с оскаленной пастью, источающее вокруг себя мерклый свет. Оно неторопливо приближалось, словно понимало, что жертва не убежит, торопиться некуда, ведь у него не хватит духу отрубить собственные пальцы.

Оно подходило все ближе, воняло псиной, мерзкое рычание уже билось в ушах.

– Уйди! – истошно заорал Павел Макарович. – Уйди, пожалуйста, Христом Богом заклинаю! – И махнул топориком, едва не вывернув из сустава здоровую руку. Но животное только разозлилось, оно присело на передние лапы, разверзло зловонную пасть и оглушительно залаяло.

Павел Макарович ни о чем уже не думал, лишь о гигантских клыках, впивающихся ему в шею. Краски мира померкли. К черту, только бы выжить. И когда зверь уже готов был броситься, уже окутывал его затылок тяжелым дыханием, он приставил рубящую грань топорика (а она была идеально заточена! ) к разодранным фалангам и с силой надавил. «Мы не изуверы, Павел Макарович, но обещаем, что больше вам нечем будет калечить законопослушных граждан…» Боль была адская, хрустели кости, кровь текла рекой. Хрустнуло, он почувствовал свободу. Обрывая ошметки кожи, вопя как подорванный, он протиснулся в щель и оказался на улице. Последние остатки разума ушли на то, чтобы закрыть дверь. С внешней стороны на ней имелась ручка. Он волок ее на себя здоровой рукой, обливаясь слезами. Зверь рычал, царапал ее изнутри когтями, но Павел Макарович был уже вне его досягаемости. Каменная лестница, обросшая сорняками, разрушенные ступени… Он корчился в траве, хлестала кровь из обрубков, боль душила. Он споткнулся о камень, покатился в покатую яму. Мелькнули скалы, взволнованное утреннее море. Извернувшись, он стащил с себя элегантные трусы, обмотал ими кровоточащую культю, заскулил, как щенок. Кое‑ как поднявшись, засеменил прочь, в скалы, подальше от страшного места…

– Дядя Сережа, а что вы хотите со мной сделать? – жалобно протянула маленькая девочка, натягивая на лицо одеяло. Снаружи остались лишь кудрявые волосики и огромные глаза, исполненные страха и недоверия.

Сергей Аркадьевич дрожал от вожделения, он из последних сил пытался отечески улыбнуться, чтобы не слишком напугать это чудо чудесное. Она и так достаточно пережила, когда он стаскивал с нее одежду. А дело деликатное, здесь гримасы и резкие движения неуместны, ребенку должно понравиться, он не должен чувствовать угрозы, во всяком случае на первых порах.

– Катенька, мы же просто играем… – проворковал он, пуская пузыри и шутливо теребя девочку за носик. – Это просто игра такая, ты, главное, не бойся, это очень забавно и увлекательно… Я сейчас разденусь, лягу рядом, ты не против? Немножко полежим, я тебе кое‑ что покажу, а потом мы покушаем конфеток, посмотрим мультики…

Девочке не нравилась предложенная игра, она жалобно смотрела на потеющего дядю, такого большого, взрослого, наполовину лысого. А Сергей Аркадьевич уже взмок, голова кружилась. Комната мотеля на южной оконечности Кабаркуля плясала перед глазами, он видел только большую кровать, а в кровати – маленькую девочку, съежившуюся от страха. Грудь распирало от сладости грядущего удовольствия, ох, как он жаждал потрогать ее «внутренний мир»! Он погладил ее по головке, стал расстегивать рубашку. А глаза девчушки расширялись все больше, одеяло поползло все выше. Она полностью залезла под одеяло, дрожала там, свернувшись. Он шагнул в сторону, приоткрыл окно, дышать от волнения было нечем. В черном небе переливались серебристые звезды, дул освежающий ветерок. Может, зря он затеял это именно сегодня? В городе творится черт знает что, менты на ушах, чиновники прячутся по своим норам. Но нет, он не такой, он не боится! Зов природы сильнее какого‑ то страха. К тому же заранее договорились, все спланировано. Он еще неделю назад утряс вопрос с Миленой Петровной из комиссии по образованию городского совета народных депутатов (дамочка на свободе гуляет исключительно благодаря его стараниям! ), а та в свою очередь – с директрисой детского дома‑ интерната в соседнем Кошельково. Да и как терпеть? Он уже две недели терпел, жена остатки плеши проела, мол, что с тобой, Сереженька? Может, ты температуришь? Может, у тебя неприятности на работе?..

В дверь постучали. Он подпрыгнул. Какого лешего? Никто не видел, как он привез в мотель восьмилетнюю девочку. Он ведь русским языком сказал: не беспокоить! Девочка высунула нос из‑ под одеяла, пискнула тоненьким голоском:

– Ой, дядя Сережа, а кто это? Ой, дядя Сережа, а можно, я пойду?

Он собрал последние силы, лучезарно улыбнулся.

– Подожди немного, Катенька, скоро мы вместе пойдем…

Стук повторился, и он окончательно взмок. Да что же это такое? Почему он не носит с собой огнестрельное оружие? Ведь предлагали же, мол, у вас такая опасная работа, Сергей Аркадьевич, а мы вам сделаем лицензию. Он ненавидел и боялся огнестрельного оружия. Есть люди, по долгу службы обязанные охранять, вот пусть и охраняют. Он лихорадочно озирался. Схитрить не удастся, в доме за шторами горит свет, и это с улицы прекрасно видно. Да ладно, все в порядке, чего он так перенервничал?

– Катюша, полежи минутку, я сейчас вернусь… – прошептал он треснувшим голосом и на цыпочках удалился в прихожую. Коридор был в виде буквы «Г», хорошо, что от порога не видно, что творится в комнате.

– Чего надо? – прохрипел он, припадая к двери.

– Ой, откройте, пожалуйста… – прощебетал приятный голосок. Судя по некоторым интонациям, его обладательница приняла немного горячительного.

– С какой стати? – проворчал он. – Вы работаете в этом мотеле? У меня все есть…

– Нет, что вы, – женщина засмеялась. – Мы с подругой ехали по дороге – тут какой‑ то городок, не помню его названия… Кабарган… Бабакуль… в общем, по делам. И, кажется, не там свернули… Мужчина, вы нам не поможете?

Бред какой‑ то. Руки не слушались от волнения. На двери была цепочка, он же не полный идиот – открывать первой встречной. Дверь приоткрылась, образовалась щелка – достаточная, чтобы рассмотреть незнакомку. Крыльцо освещалось лампой на фасаде. Перед домом мялась фигуристая шатенка в легком расстегнутом плаще и в вызывающих очках, она глуповато улыбалась и держалась на ногах не очень твердо.

– Ой, мужчина, простите… – пролепетала девушка. – Вы, наверное, были страшно заняты… Но мы с подругой действительно не знаем, куда нам ехать… Уперлись, понимаете, в скалу и смотрим на нее, как овцы на новые ворота…

– Пить надо меньше, девушка, – проворчал Сергей Аркадьевич. – Тем более, за рулем. – «Пятнадцать суток административного ареста», – отметил он мысленно. – Разворачивайтесь и выезжайте обратно на дорогу. И в следующий раз будьте внимательны, когда видите знак «Объезд» или «Внимание, строительные работы».

– Правда? – изумилась девушка. – Так просто? Боже, мужчина, мы с подругой вам так признательны.

Завозилась в комнате девочка, скрипнула кровать. Жар ударил в голову, не хватало еще, чтобы она подбежала к двери и эта пьяная шлюшка ее увидела.

– Мужчина, вы, кажется, взволнованы… – икнув, сказала девушка. – Слушайте, а давайте присоединяйтесь к нам? Выпьем по чуть‑ чуть, у нас еще мартини осталось. Мы его с ромом мешали, гы‑ гы… А то как‑ то страшновато ехать по дороге в ночь глухую… – Она пьяненько захихикала. – А вот хлебнешь для храбрости, и нормально…

– Нет уж, благодарствую, – проворчал Сергей Аркадьевич и захлопнул дверь. Перевел дыхание, боже, из‑ за каких‑ то идиоток вся ночь пойдет коню под хвост… Он выждал несколько секунд, приложил ухо к двери. Поскрипывал гравий на дорожке, девушка удалялась нетвердой походкой, напевая с долей фальши: «Начну я с абрикосовой, продолжу виноградною…»

Ноги подгибались, почему он так впечатлился? Он вернулся в комнату. Руки не слушались, когда он расстегивал последнюю пуговицу на рубашке. Он оторвал ее с мясом, черт с ней. В комнате был полный порядок, дул освежающий ветерок в приоткрытое окно, девочка съежилась под одеялом, даже волосы спрятала. Какая‑ то крупная она стала, или у страха глаза велики? Ладно, понервничали, и будет. Нужно расслабиться, получить наконец удовольствие. Он присел на краешек кровати, погладил оттопырившееся одеяло.

– Катенька, девочка моя, все в порядке, можешь выбираться. Эй, ты еще здесь? – Он потряс ее. Потом забрался на кровать, встал на ноги и сделал глупое лицо. Начал ее щекотать, одеяло заерзало. Он замурлыкал что‑ то непереводимое, отогнул краешек одеяла.

На него смотрело суровое, несколько дней не бритое мужское лицо.

Ступор охватил Сергея Аркадьевича.

– А в‑ вы еще к‑ кто? – заикаясь, пробормотал он.

– А я – подружка, – популярно объяснил мужчина. Из‑ под одеяла выбрался сжатый кулак, устремился в недалекий путь, и сокрушительный удар в скулу заставил Сергея Аркадьевича проделать сальто и грохнуться на пол под кроватью.

Он долго приходил в себя. Сознание отчаянно сопротивлялось. И только кувшин воды, выплеснутый в лицо, вернул его к жизни. Он заерзал, завертелся и захрипел, когда удавка сжала горло. Его шея была туго стянута брючным ремнем, другой конец которого был привязан к короткой ножке кровати. Руки и ноги оставались на свободе, но каждое движение сдавливало гортань, и он начинал задыхаться. Над головой колыхались неясные тени, они приближались, удалялись, пропадали из поля зрения, снова возникали. Сергей Аркадьевич решил, что на него не обращают внимания. Правая рука поползла в брючный карман за сотовым телефоном. Не такой уж он лох, там имеются две сенсорные клавиши, одновременное нажатие которых поднимет переполох в дежурном помещении ВОХРа, и на экране высветится точное местоположение клиента. Но только извлек и не успел поднести к глазам, чтобы вызвать нужное окно подушечкой пальца, как его пнули по руке. Телефон улетел, ударился о стену, от чего вывалился аккумулятор.

– Безобразие, Сергей Аркадьевич, – проворчал мужской голос. – Вы еще не сменили третий айфон на четвертый? Игнорируете требование президента и правительства о повсеместном перевооружении госслужащих? Нехорошо, Сергей Аркадьевич. А ведь пятый уже на подходе.

Он не нашелся что сказать. Да и трудно было что‑ то говорить. Даже без удавки – от страха парализовало лицевые мышцы, в горле встала кость, он с трудом втягивал воздух носом. Глаза моргали, таращились в точку.

– Что‑ то вас по ходу глючит, Сергей Аркадьевич, – вкрадчиво подметил мужчина. – Но ничего, нас всех регулярно глючит, это случается.

– Какая противная физиономия, – произнес знакомый женский голос. Он уже слышал этот голос и видел его обладательницу! – Слушай, дорогой, я тоже хочу его треснуть. Надеюсь, я не стану после этого садисткой?

– Нормальное желание, дорогая, – успокоил мужчина. – На свете очень много официальных лиц, которым хочется треснуть по морде. Но лучше не стоит, мы не можем переводить наше драгоценное время в ожидании, пока он очнется. Не забывай, что на фабрике по штамповке арматуры спит беспокойным сном Павел Макарович. Он тоже когда‑ нибудь очнется, и придется пускать в бой тяжелую лающую артиллерию.

– Анекдот вспомнила, – засмеялась девушка. – «Какая странная у вас шпага». – «Это арматура, сударь».

– Что вам нужно от меня, твари? – изогнулся дугой Сергей Аркадьевич. И сразу же пожалел об этом.

– Не боится, – со вздохом резюмировала преступница. – Я же говорила, что нужно купить в торговом центре бензопилу и маску хоккейного вратаря, а ты заупрямился.

– Хорошо бы мы смотрелись на кассе, – засмеялся мужчина. – Ты уже снимаешь? Отлично. Итак, что у нас теперь? А теперь у нас весьма непривлекательная личность по имени Жерех Сергей Аркадьевич, судья первой категории, главный вершитель человеческих судеб в славном городе Кабаркуле. Сергей Аркадьевич, зачем вы пучите глаза? Хотите что‑ то сказать? Уверяем вас, не нужно. На нашем процессе подсудимым слово не дается. Вас снимали через окно, господин судья, и камера лучшим образом запечатлела, как вы едва не приступили к развратным действиям в отношении заведомо малолетней девочки. Детей для ваших утех вам поставляет Путицына Вера Матвеевна – заведующая детским домом‑ интернатом в Кошельково, а с ней договаривается Кобзарь Милена Петровна – председатель комиссии по образованию Кабаркульского совета народных депутатов. Не думаю, что у нас останется время дотянуться до этих матрон, но мы надеемся, что их имена останутся в памяти народной, и дамам будет стыдно. Вам жарко, Сергей Аркадьевич? Вы потеете? Ничего страшного, в недалеком будущем вы поедете в более подходящую для вас климатическую зону. Чукотка, Воркута, неземные красоты «золотого материка» – Колымского края. Очень надеемся, что это случится: какая бы ни была у нас преступная власть, а терпеть в своих рядах ярко выраженного педофила как‑ то некомфортно, согласитесь. Через «не могу», через «не хочу», но органам придется раскрутить вас по полной программе. Не будете отрицать, что вы зарвались? Вам постоянно, как дракону, поедающему девственниц, нужны маленькие девочки. Без услаждения своей взыскательной плоти вы можете прожить неделю, можете две. Если напряжетесь, то три, но состояние уже не то, и все не так. Секс с женой и прочими совершеннолетними больше не катит. Другие ощущения. Вместо того чтобы лечиться, вы ступили на преступную дорожку. Об этом говорить даже стыдно, Сергей Аркадьевич, а вы это делали. Детей добропорядочная Вера Матвеевна запугивала, они и пикнуть не могли. Да и много ли дети понимали? Ну больно. Но ведь когда ремнем по попе бьют или подзатыльники отвешивают, тоже больно? Вы ничего не боялись, вы представлялись детям своим настоящим именем – дядя Сережа. Ладно хоть на конфеты не скупились. Мы расскажем о ваших сексуальных приключениях в отдельном клипе. Увы, лицо вашей нынешней жертвы придется замутить, имена для прочих придумать, но сами факты, гм… Когда вы прозрели, Сергей Аркадьевич, что вы не такой, как все? Лет восемь назад? Ваши первые жертвы уже выросли. Вас не волнует, что случилось с девочкой, лежащей в вашей кровати еще четверть часа назад? О нет, она уже едет в безопасное место, имеются добрые люди, которые нам помогают.

– Это ложь… – простонал судья.

– Что именно – ложь? – уточнил злоумышленник. – Девочка, лежавшая в вашей кровати? Вы педофил, Сергей Аркадьевич, вы ярко выраженный педофил. Вы травмируете своих жертв морально и физически. Вы заметаете следы, пользуясь служебным положением. Ладно если бы вы были просто педофилом. Суд, столыпинский вагон, зона, а там нормально ориентированные зэки вами бы занялись. Но вы педофил НА ВЫСОКОЙ ДОЛЖНОСТИ, а это, надо признаться, караул. К вам не подступиться, это можно сделать лишь в те моменты, когда вы уединяетесь в укромном месте со своими «лолитами». И ладно если бы вы использовали свою должность с пользой для общества. Но трагедия в том, что вы не только педофил, но и взяточник, а также послушный исполнитель воли своих господ. Вы принимаете абсурдные, нелогичные решения, вы объявляете вердикты, несоизмеримые с тяжестью проступка. Вы делаете все, что в вашей власти, чтобы угодить своим хозяевам. Вы принимаете практически любые подношения, поскольку жадны и никогда не думаете о последствиях. Бывают взяточники умные, а бывают глупые. Вы относитесь к последним, но вы считаете себя защищенным, и до какого‑ то этапа это работало. Ровно год назад в городе произошло подтопление, затопило дворы нескольких десятков жилых домов. Причину свалили на сильный дождь, из‑ за которого поднялся уровень Вертлявки. Жильцов из пострадавших зданий переселили в школу, но ни питания, ни медицинской помощи им предоставлено не было. Впоследствии выяснилось, что пострадало несколько сотен частных и общественных зданий, несколько человек пропали без вести, несколько – погибли, а многие дома, вопреки информационным сообщениям, были разрушены до основания. По факту затопления возбудили уголовное дело по третьей части статьи 293 УК РФ – халатность, повлекшая за собой смерть двух и более лиц. Но гнев народный был задавлен в зародыше. Деньги, выделенные краевой администрацией, до пострадавших не дошли. Ни одно здание не было отремонтировано усилиями государства, зачем, если имело место лишь «небольшое подтопление»? Но как‑ то выкручиваться надо было. По указанной статье арестовали председателя АО «Гидроника» – человека, имевшего к случившемуся лишь опосредованное отношение. Краевые власти требовали виновных в происшествии, в краже выделенных денег. На председателя все и взвалили. Дело шили белыми нитками, сочинили подставные фирмы, счета, на которые переводились похищенные, а затем пропавшие деньги. Вы лично вкатили от щедрот подсудимому двенадцать лет, повергнув в изумление всех и даже государственного обвинителя, требовавшего каких‑ то пять. Был приказ из городской верхушки – никаких оправдательных приговоров, вор должен сидеть в тюрьме. И вы переусердствовали, даже сами испугались своего волевого решения… Пару лет назад в темном переулке был избит Заречный Игорь Анатольевич, директор яхт‑ клуба, не пользующийся расположением ваших покровителей. Факт побоев зафиксировали в больнице, прокуратура возбудила уголовное дело. Каково же было изумление пострадавшего, когда в рамках этого дела к нему с обыском нагрянули правоохранительные органы, изъяли компьютер, требовали пароль, угрожали домашним. А в итоге произвели два ареста. Обвинения предъявили неким Брызгуну и Лепницкому – лучшим друзьям и коллегам пострадавшего. У обоих имелись неопровержимые алиби, подтвержденные видеозаписями. Свидетели видели лица напавших на Заречного – они нисколько не похожи на лица Брызгуна и Лепницкого. Но доказательства их вины собирали стремительно. Вы припаяли каждому по восемь лет, за что, Сергей Аркадьевич? Буквально все вопило о том, что эти двое ни в чем не виноваты. Только ради того, чтобы господин Заречный поскорее отдал свой бизнес более расположенному к мэру человеку? Ну отдал – после пожара в собственном доме и автомобильной аварии, в которой едва не погибла дочь. Кто‑ нибудь проводил расследование по этому поводу? Зачем? Вы же получили свои пятнадцать тысяч долларов. При строительстве вашего коттеджа на улице Калашной в результате грубого несоблюдения техники безопасности погибли двое молдавских отделочников. Дело было ночью, они провалились в яму, заваленную штырями от ликвидированной ограды. Неприятных последствий ни вам, ни прорабу не хотелось. Их даже не стали снимать со штырей, хотя тела еще шевелились. Дали команду экскаваторщику, и тот двумя подходами с ковшом засыпал яму. Через день этот парень упал со скалы, разбил голову и умер. Бригаду строителей расформировали, распределили по другим объектам. Но вы ошиблись, решив, что не было свидетелей. Вы еще и убийца, господин судья. Четыре месяца назад ваш приятель старший клирик Василий из Фиолентийского благочиния, будучи в качественном подпитии, протаранил джипом группу людей, возвращающихся с экскурсии в Савеловский монастырь. Двое насмерть, семеро калек. Очевидцев было множество. Батюшка бы скрылся с места происшествия, но от удара машину повело, она скатилась в водосточную канаву, где и застряла. Возмущенные люди бросились к священнику с резонными претензиями. Мужчина, потерявший жену, ударил пьяного попа по лицу. Батюшке пришлось защищать свое достоинство. Мужчина крепкий, мускулистый, рассвирепев, он набросился на окруживших его людей и принялся их избивать, множа число пострадавших и искалеченных. Прибывшая полиция восстановила порядок. Оскорбленного батюшку увезли домой. Быстрое расследование, суд. И что вы думаете? Отдыхает даже анекдот: «Следствием установлено, что за день до наезда в пьяном виде на людей батюшка был уволен из епархии и перестал верить в бога». Вердикт – по части Оруэлла: батюшку оправдать за неимением состава преступления. Пьяным он не был, а всего лишь принял перед поездкой несколько сердечных капель. В аварии виновен автомобиль, у которого отказала тормозная система, а стало быть, и СТО на Гурьевской, где батюшка последний раз проходил обслуживание. СТО обязано выплатить отцу Василию компенсацию за поврежденный автомобиль. Свежеиспеченного вдовца, ударившего по лицу священника, вы приговорили к двум годам колонии общего режима. Правильно, церковь – святое, никому не позволено обижать священнослужителей. Двое участников потасовки оштрафованы на крупную сумму – одному, кстати, поп сломал руку, другому – ногу. Гибель двух пешеходов признана несчастным случаем. Скажите, Сергей Аркадьевич, вы это серьезно? Не слишком ли абсурдно даже для нашего абсурдного времени? Впрочем, имеется объяснение: батюшка Василий ваш четкий кореш, в былые годы вы вместе вели табачный бизнес, вместе пилили церковные пожертвования. Пару раз он поставлял вам хорошеньких малюток, оставшихся без попечения родителей. Да и заплатил вам, конечно, немало, с парой миллионов батюшке пришлось расстаться…

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒